В начале декабря и Широков, и Берендейск, и всю северную часть Империи накрыло снегопадами, и продажи самоходных саней взлетели выше шпиля самой высокой столичной башни. А в Широкове знали в башнях толк! Приказчики в филиалах «Любохода» трудились не покладая рук, консультанты подсчитывали баснословные премии, и даже управляющие компанией, Горыня Жарков и Игнат Ермолаев, едва успевали поесть и поспать.
Точнее, Жарков – успевал. А Игнат Степанович решил, что это напрасная трата времени. Он утонул в работе и ничего вокруг не замечал, пока прямо на службе не свалился замертво. В обморок, словно какая-нибудь барышня! Игнату ещё не приходилось сполна ощутить на себе, каково барышням, когда они приходят в себя, обрызганные водой, окружённые лицами мужского и женского пола, а не то и в распущенном корсете. Корсета у Ермолаева, конечно, не было, но ему расстегнули пиджак и рубашку. А заодно вызвали врача, да не простого, а единственного в Берендейске специалиста, который разбирался в здоровье драконов.
– Ну что вы, Огнеяр Змиевич, не стоило, – хмуро, но вежливо сказал Игнат, когда окончательно пришёл в себя в своём кабинете, на кожаном диване, с мокрой тряпкой на голове.
– Ещё как стоило, гражданин Ермолаев, – суховато сообщил доктор.
– Это ведь даже не по вашему профилю, вы же кардиолог, – попытался отделаться от него Игнат.
– Кардиолог и кардиохирург со специализацией по драконьим и полудраконьим организмам в обеих ипостасях, – железным голосом произнёс доктор. – А вы, батенька, мой потенциальный клиент. Хотите на операционный стол?
Игнат Степанович покачал головой.
– Я на него не помещусь, – попробовал пошутить, да вышло так себе.
– Я вам вот что скажу, – заявил Огнеяр Змиевич. – У драконов сердце – слабое место. Это всем известно. У всех, кто имеет звериную морфу, есть слабое место, например, у волков-оборотней часто проблемы со зрением. У медведей – с лишним весом. Змеедевы нередко страдают от воспалений женских органов. Ну, а мы с вами драконы. И чем солиднее наш возраст, тем серьёзнее осложнения с мотором.
И он прикоснулся к своей груди.
– Ну и что? Пропишите мне какие-нибудь пилюли, и я пойду работать. Сезон как-никак, – резко встал Игнат и поморщился от боли. – Первое декабря. Пора заняться делами всерьёз. Предновогодний месяц, сезон, всё такое.
И он не удержался, зашипел. Нет, болело не в груди. У него болело вообще всё.
– Работа вам противопоказана. Как минимум месяц. Я бы советовал любой из курортов империи на выбор, но лучше всего – горный воздух. Хотя морской тоже имеет свои преимущества. И не вздумайте дёрнуть на юга, батенька, влажный и знойный климат вам повредит. Знаете, есть у нас замечательный курорт в северной части Таврики: Бабугай.
– Как-как? – поперхнулся Игнат Степанович. – Баб-Ягай?
– Бабугай, – усмехнулся Огнеяр Змиевич. – Очень советую посетить. Море там не очень близко, зато горы какие, ммм! Да и морской воздух долетает. Сосновый бор, чистые, как слеза младенца, родники. Я сам гулял по тамошним тропам давным-давно, лет четыреста тому назад.
– Это всё прекрасно, – хмуро сказал Игнат, поводя плечами и удивляясь тому, что в теле ноет каждая косточка и мышца. – Но кто работать-то будет?
– А что вам в этой работе, Игнат Степаныч? – хитро прищурил тёмно-карие глаза доктор. – Компаньона я вашего хорошо понимаю: у него взрослый сын женился недавно, вот-вот внуки пойдут. Да и сам он вроде готов жениться. А вам для чего, бобылю? Или вы, как драконы древности, склонны к пустому накопительству? Тогда сами знаете, чем это заканчивается: полной потерей человеческих черт. Что в вашем случае означает скорую гибель.
– Тьфу ты, леший, – рассердился Игнат. – Послушайте, доктор…
– Нет, милостивый государь, это вы послушайте совета бывалого дракона: всю работу не переделаешь, а вот угробиться на ней можно. Не делайте из труда щит, всё равно он вас не выдержит. Вам надо уехать, развеяться, забыться. И какое-то время, как ни трудно, забыть о работе.
– Я не умею ничего не делать, – рассердился Игнат от таких советов.
– А вы займитесь чем-нибудь! Заняться какой-нибудь там ходьбой. Гулять, знакомиться с барышнями… Поменьше новостей, поменьше всяких глазопырок, в «Умное» лучше даже не заглядывать. Вообще маги-мозговики изобрели «калинки» не для того, чтобы в них пялились день-деньской! – принялся перечислять Огнеяр Змиевич.
– Из всего перечисленного мне нравится только ходьба по барышням, – проворчал Игнат, хотя на самом деле не особо жаждал новых ощущений после прошлой душевной травмы.
– Барышень на курортах пруд пруди, – заверил его доктор. – Ну и знакомства с ними – это в общем-то тоже полезно в разумных дозах, конечно же. Даже прямо-таки прописал бы вам развеяться, влюбиться: опять же, небольшая физическая нагрузочка. В общем… Поезжайте, батенька. Только не вздумайте в ящера превращаться. Пока боль в теле не пройдёт – не рекомендую. Надорвёте все мышцы, окончательно посадите сердечишко, будет всем неприятно. Не создавайте мне лишней работы, у меня её хватает.
– А как же…
– На поезде, батенька! Чу-чух, чу-чух, – сказал доктор.
Пришлось идти и покупать билет на поезд. На третье декабря.
***
Если бы «чу-чух, чу-чух» продлился бы ещё хотя бы пару часов, Игнат бы тронулся не хуже паровоза. Бесконечный перестук, покачивание поезда, его трижды клятое чучуханье утомили его, хотя многие говорят, что езда на паровозе успокаивает нервы. Видимо, у драконов какие-то другие нервы. Сутки на поезде натянули их до предела, так что гляди в оба, а то лопнут.
Четвёртого декабря Игнат вышел на перрон курортного городка с двумя чемоданами в руках. Конечно, никто не встречал. Да и городок был не из рекомендованных для лечения настырным доктором Огнеяром Змиевичем. Бабугай! Ещё чего выдумали?! Нет, Игнат Степанович знал городок получше, маленький тихий Чайников. Он был сильно ближе к Берендейску, здесь тоже, считай, море недалеко, пусть и более холодное, а за горы могли сойти кряжистые сопки, укрытые ельниками.
Словоохотливый таксист на видавшей виды колымаге, от которой у управляющего лучшей самоходной компанией глаза вылезли на лоб, довёз Игната до ворот особняка Пылаевых за смешные деньги. Ещё и сказал, что бесплатно бы довёз до таких-то людей, но Ермолаев ответил, что всякий труд должен оплачиваться. И даже оставил таксисту десятку сверху.
Глядя, как самоходная повозка с откидным верхом виляет обратно по горной тропе, Игнат не сразу сообразил, что ворота-то открыты, и что во дворе происходит некоторая суета. Ну да, вот стоит большая самоходная грузовозка, в которую так и летят сумки да чемоданы. Румяная и весёлая Аглая, командовавшая погрузкой, не сразу заметила Игната, а когда заметила – нахмурилась.
– Это откуда же к нам такого красивого дяденьку принесло? – спросила сестра слегка настороженно.
– Привет, – Игнат поставил чемоданы на мощёную белым булыжником дорожку и распростёр объятия. – Видишь, я приехал.
– Ну да, не прошло и полгода, как говорится, – хмыкнула Аглая. – На звонки он не отвечает, на свадьбу к Жарковым он не является, как только у меня отпуск выдался – он тут как тут. Семён, ты погляди, кого принесло!
– Ась? – монументальная фигура Сёмы появилась на пороге дома.
Светло-рыжий, веснушчатый отец семейства в последние годы раздобрел так, что становилось не по себе. Раздался больше в талии, чем в плечах. И щёки наел большие, румяные, на свежем-то воздухе.
– Ты в дракона-то когда превращаешься, тоже пузатый? – спросил Игнат.
– Как был хамом, так и остался, – деланно огорчился Семён, а затем рывком обнял, похлопал по спине и плечам и сообщил, что рад видеть.
И тут прибежали какие-то дети. Совсем мелкие. Игнат растерялся: он помнил только Аглаиных детей побольше, кажется, сыну было семнадцать, а дочери пятнадцать, или наоборот? Или они с Сёмой успели ещё наплодить, или же Игнат опять ошибся с возрастом. Всё мелкое, младше лет этак сорока, казалось ему одинаково сопливым и вызывало искреннее недоумение: почему оно называет себя взрослым, пыжится, женится и размножается, когда еще вчера носило ползунки.
– Это ваши? – спросил Ермолаев с удивлением. – Я думал, они постарше будут.
– Наши. Внуки, – сказала Аглая, посмеиваясь. – Ромке пять лет, Светке семь.
– Не понял, – нахмурился Игнат. – У вас же мелкие дети были, я же помню. Ваня же недавно школу заканчивал, не?
– Игнат, – посерьёзнела Аглая, – Ванька здоровый лоб, он закончил школу уже двенадцать лет назад, не вчера. У него работа сложная, они с Ириной нам своих мальцов подкинули на неопределённое время.
– А Машка? – спросил Игнат осторожно, производя в уме не слишком сложные подсчёты.
По ним выходило, что и дочь у Пылаевых тоже взрослая самостоятельная единица, а не та пухлощёкая, в отца девчушка, которую Игнат подкидывал к небу или которой вытирал сопли, когда она впервые влюбилась. Он удочерил Таисью, поражённый тем, какая у Аглаи дочка. А теперь она, стало быть, уже и не Машка, а Марья Семёновна, что ли?
– Машка на слёте драконьих психологов, – усмехнулась сестра. – А мы вот уезжаем в отпуск, потому что сил уже нет сидеть в четырёх стенах.
– А, – сказал Игнат. – Прямо сейчас уезжаете?
– Нет, завтра с утра, сегодня решили собраться без особой спешки, – засмеялась Аглая. – Да мы на пять дней всего, в пароходный круиз. Ну, может, ещё пару дней на курорте Бабугай задержимся, там в межсезонье хорошо, тихо.
– Холодно же, – жалобно сказал Игнат, отметив про себя, что этот клятый Бабугай прозвучал и здесь. – Ветер, сырость, злые морозы. А мне доктор прописал в покое побыть, желательно без лишних стрессов.
– Доктор? Ну, раз доктор, то оставайся, – предложила Аглая. – Ванька обещал приехать через три дня. На это время с детьми побудет няня, а ты вполне спокойно и беззаботно отдохнёшь тут без нас.
– Но я…
– Свалился как снег на голову, – сказала сестра безжалостно. – Даже не предупредил! Нет, ты не подумай, мы тебе рады. Но у нас не так-то часто выдаётся возможность побыть вдвоём, наедине, и ничего при этом не делать. У Сёмы работа, у меня частые ночные вылеты…
– А у меня сердце! – заявил Игнат. – А ты даже не спросила, что со мной! Родная сестра, называется.
– Игнат, у меня тоже сердце, у всех сердце. Все на свете устают, болеют и иногда чувствуют себя несчастными. Вообще все – ну, может, кроме младенцев. Даже у Ромки недавно была безответная любовь!
– Разве у детей память не обновляется каждый день? – искренне удивился Игнат. – Сегодня плакал, завтра уже всё забыл и ржёт как дикий слон.
– Слоны не ржут, – вставил Сёма, как обычно, не вовремя встрявший в беседу.
– Какая разница, кто ржёт, если я стою на пороге гибели, а моя сестра не хочет всё бросить и остаться у моего смертного одра? – ядовито вопросил Игнат Степанович и, гордо подхватив свои чемоданы, пошёл в дом. – Ладно уж, оставляйте на меня своих детей, внуков и нянек, так и быть. Я согласен приглядеть за этим дворцом в ваше отсутствие.
Аглая и Семён только непочтительно заржали, как слоны.
***
За поздним обедом Игнат эту самую няню разглядел во всех подробностях. Она сидела ровно напротив, вполне неплохая няня, как ему показалось. Не девчонка-свистушка, и это уже радовало, а то когда девице лет двадцать, от одного этого Игнату становилось не по себе. То ли сопли ей вытирать слюнявчиком, то ли за ручку везде водить, чтобы не случилось чего, но уж никак не ухаживать.
И вот теперь Игнат с удовольствием разглядывал зрелую женщину напротив. Возле неё сидела малышня Пылаевых, эти маленькие Ивановичи, но на них смотреть было неинтересно.
А вот высокая, статная, пышногрудая няня его заинтересовала. Ему показалось очень удачной мыслью, что он приехал сюда, и даже бегать за барышнями не придётся, если есть такая няня! Эта мысль показалась Игнату столь удачной, что он сразу же после обеда приступил к активным ухаживаниям. Но что-то пошло не так спустя примерно пару минут от начала его, казалось бы, триумфального наступления.