Долгая смена.
К осени международная система, ещё в начале века казавшаяся устойчивой, превратилась в хрупкую конструкцию из недоверия, санкций и военных манёвров. США, стремясь сохранить глобальное доминирование, вели курс на стратегическое подавление двух главных держав, Китая и России. Но Пекин действовал осторожно, избегая прямой конфронтации, тогда как Москва, чувствуя себя в изоляции, отвечала всё более жёстко.
На посту президента США находился Ричард Ли Харпер, бывший губернатор Техаса. Республиканец с репутацией «ястреба». Его избрали в 2024 году на волне страха перед «распадом западного порядка». Вице-президент Джо Морган, бывший директор ЦРУ, считал, что «дипломатия без угрозы силы, пустой звук». В Белом доме утвердилась доктрина «превентивного сдерживания». Если угроза реальна, её нужно устранить до того, как она станет необратимой.
В Москве у власти был Сергей Томилин, бывший министр обороны, человек холодный и расчётливый. Он не искал конфронтации, но и не собирался идти на уступки, которые, по его мнению, вели к стратегическому поражению.
«Мы не просим мира на коленях, — говорил он в интервью „России-1“ в августе. — Мы требуем равноправного диалога. Или не будет диалога вовсе».
Первым серьёзным инцидентом стал конфликт в Чёрном море 12 сентября. Американский самолёт ДРЛО E-3 Sentry, участвовавший в учениях НАТО «Steadfast Defender-25», приблизился к воздушному пространству над Крымом на расстояние менее 30 километров. Российский истребитель Су-35 вылетел на перехват. По версии Пентагона, российский пилот «выполнил опасный манёвр вплотную к фюзеляжу». По версии Минобороны РФ, американский самолёт игнорировал радиозапросы и вторгся в зону ответственности ПВО. Инцидент не привёл к столкновению, но стал поводом для взаимных ультиматумов.
Через неделю в Европе начались массовые кибератаки на энергосистемы Польши, Румынии и Германии. Запад обвинил в них российские спецслужбы. Москва ответила, что это «провокация с целью дискредитации». Расследование НАТО так и не представило неопровержимых доказательств, но доверие было утрачено окончательно.
20 октября Харпер выступил с речью в Форт-Миде:
«Мы не позволим диктаторским режимам использовать технологии для подрыва демократий. Если Россия продолжит развёртывать вооружения вблизи наших союзников, США оставляют за собой право на превентивные меры».
Это была не угроза. Это был сигнал. В Вашингтоне уже работала межведомственная группа, моделирующая сценарии ограниченного ядерного удара по объектам РВСН в Европейской части России. Цель, «декапитировать» систему управления, чтобы Москва не смогла ответить.
28 октября ЦРУ передало Белому дому разведданные, согласно которым российские ПГРК покинули гарнизоны и заняли стартовые позиции. На самом деле это были плановые учения «Щит Союза-27», но в условиях разрыва каналов связи и роста паранойи информация была истолкована как подтверждение намерения нанести первый удар.
30 октября Совет национальной безопасности США, собравшись в бункере Raven Rock, принял решение:
«В случае подтверждённого пуска российских МБР, нанести превентивный удар по ключевым узлам РВСН и системам управления».
Никто не хотел войны. Но каждый боялся, что противник ударит первым. И в этой ловушке страха, где каждое учение выглядело как подготовка к атаке, а каждый радиозапрос, как начало конца, человечество сделало последний шаг. Тот самый, после которого уже нельзя было вернуться.
Олег Вязников проснулся от щелчка механического будильника еще до того, как он успел зазвенеть. Привычным движением он приглушил молоточек, чтобы не разбудить жену, и осторожно поднялся с кровати. В темноте он нащупал тапочки, и крадучись, вышел на кухню.
Мужчина вскипятил воду в электрическом чайнике, засыпал в кружку с облезлой надписью «Самый лучший папа» ложку растворимого кофе «Нескафе». Пахло домашним уютом. Он выпил напиток почти залпом, горьковатый и обжигающий, помыл и вытер насухо кружку, убрал банку обратно в шкафчик. Из спальни донесся шорох.
— Олег? — Позвала София хриплым голосом ото сна. — Ты уже?
Он вернулся в комнату. Соня сидела на кровати в своей растянутой ночнушке, открывавшей плечо и часть обнажённой груди. В свете, падающем из приоткрытой кухонной двери, ее волосы находились в беспорядке.
— Спи, — тихо сказал он, садясь на край постели.
— Ничего не забыл? Ключ? Брелок?
— Все при мне.
Она потянулась к нему, обвивая шею руками, тёплыми от постели. Он притянул ее к себе, ощущая хрупкость тела сквозь тонкую ткань, и поцеловал в губы. Сухие после сна. Ему так не хотелось ехать на эту смену, на эти двенадцать часов в подземной бетонной коробке. Хотелось просто остаться здесь, в этом домашнем уюте, прислушиваться к ровному дыханию пятилетней Лерки, спавшей за тонкой стенкой.
— Скоро отпуск, — прошептал он, словно заклинание, гладя ее по спине. — Осталось всего две недели.
— Билеты бы не прозевать, — сонно опустила она голову ему на плечо. — Мама вчера звонила, говорит, в Краснодаре еще +20.
Он мысленно представил их втроем на вокзале. Чемоданы, Лерка в новой одежде, которую собирались купить. А так, не то чтобы искупаться в море, конечно, октябрь уже, но погулять по теплому, еще не спящему городу, наесться до отвала фруктами с бабушкиного сада… После костромской слякоти это казалось раем.
— Купим. В пятницу, как получу, сразу купим.
Ему представилось, как Лерка, визжащая от восторга, гоняется за тощей, но гордой бабушкиной кошкой Муркой по двору, усыпанному сухими листьями грецкого ореха. Как они с Соней будут сидеть на старой, выкрашенной синей краской веранде, укрывшись одним пледом, пить горячий чай с чабрецом из огромных фаянсовых кружек и смотреть, как вдали, за рекой Кубань, садится багровое солнце. Ни сирен тебе, ни пультов, ни этого вечного ощущения сжатой пружины внутри. Просто тишина и покой.
— Мне кажется, ты сегодня какой-то задумчивый… — пробормотала она, проведя тыльной стороной ладони по его щеке. — Опять бриться не стал. Кабанов твой ругаться будет.