Дружинин
“Привет. Ты не занят особо?” – пишет Тимур.
“Не занят, – отвечаю другу. – А что?”
“Помоги по дружбе, а? Сильный снегопад надвигается, а Леська одна в загородном доме. Что-то там не сложилось, компания не смогла приехать… Я не разбирался, если честно. Забери её оттуда, плиз. Мать укатила в Великий Устюг, к Деду Морозу, а на такси я не хочу, чтобы ехала в метель”.
На миг прикрываю глаза. Это плохая идея, Азарчик. Просто никудышная, млять.
Ещё и он добивает: “Я только тебе доверяю, знаешь же. Подсоби, пожалуйста”.
И хоть я меньше всего заслуживаю его доверия и вообще последний человек, которому стоит приближаться к его дочери, отказать я не могу. В моём случае отказ равносилен выстрелу в ногу. Бежать я уже не смогу, а подозрения вызову.
“Окей, выдвигаюсь к ней. Напишу, как буду на месте”.
“Спасибо, брат”.
С тяжестью на душе закрываю мессенджер, а взгляд помимо воли устремляется на полку рядом с телевизором, где, скорее, в назидание, нежели в качестве приятного воспоминания, лежит анальная пробка с тыковкой. Надо бы выбросить, но рука не поднимается. Так и обрастает пылью, служа для меня немым укором.
Хоть я изначально и не узнал в случайной партнёрше дочь своего лучшего друга, но не могу не испытывать вины. Незнание закона не освобождает от ответственности. А когда ты уже знаешь, то сделаешь всё, чтобы не допустить повторного нарушения.
Отсекаю все чувства по этому поводу. План простой: доехать до дома Азарова, забрать Олесю, высадить по адресу городской квартиры. Ни шага в сторону. Всё пройдёт великолепно.
Ещё на полпути начинает мести, видимость ухудшается. Но я всё ещё надеюсь, что обойдётся.
Через час сорок, всего на двадцать минут позже намеченного срока, я въезжаю на территорию посёлка. С лёгкостью отыскиваю дом.
Их – домов – в относительно новом посёлке и так немного. А уж с горящими окнами и вовсе по пальцам можно перечесть.
Бросаю тачку у ворот. Ноги утопают в снегу, поэтому я делаю размашистые шаги, чтобы менее затратно преодолеть снежное препятствие.
Звоню в дверь. Долго жду.
Заснула она там, что ли?
Но вот дверь открывается. Меня ослепляет яркий свет. С сумерек глаза слезятся, но я делаю шаг вперёд и натыкаюсь взглядом на Олесю.
Она похудела. Сменила причёску. Выглядит теперь чуть старше, чем два месяца назад.
Не знаю, зачем мозг это анализирует.
Чуть хмурюсь и говорю:
– Здравствуй, Леся. Отец предупредил, что я приеду за тобой?
– Здравствуй, Егор, – сухо отзывается она. – Предупредил. Я пыталась отказаться, но…
Разводит руками, закатывая глаза. Смешная. При виде её у меня на душе становится тепло.
Наверное, я буду последним мудаком, если скажу, что меня не заботило, что с нею стало. Но я не настолько мудак. Поэтому её цветущий вид меня радует.
– Готова? – спрашиваю у девушки.
– Да, только выключу всё. Пройдёшь?
– Не стоит. – вырывается быстрее, чем я успеваю даже задуматься. – Жду здесь.
Она справляется в рекордные семь минут. Ещё столько же примерно уходит на то, чтобы обуться, накинуть шубку, замотаться в пуховый платок.
Оставляю за ней выбор места. Не хочу нести ответственность ещё и за это. Надеюсь, она сядет сзади, что максимально минимизирует тесный контакт. Но Олеся садится на переднее сиденье.
Коротко вздохнув, я устраиваюсь за рулём, и мы выезжаем.
К этому времени метель уже полностью перекрыла мои следы свежим слоем снега, глубже предыдущего. Порывистый ветер поднимает с земли вихри снега, шатает электрические провода, качает голые стволы деревьев. Но поначалу не кажется мне чем-то опасным. И лишь обострённые из-за присутствия Леси нервы делают меня более внимательным и сконцентрированным.
Часть пути от посёлка к трассе проходит через лес. И именно там от очередного сильного порыва ветра трещит, ломаясь в двух местах сразу, прогнившее дерево.
Это происходит в каких-то пяти метрах впереди. Под испуганный визг Олеси я бью по тормозам, но машину несёт на заснеженной дороге прямо в самый эпицентр последствия стихии.
– Ой, ой, ой! – тоненько вопит Леся, цепляясь пальцами за моё плечо. – Мамочки, мне страшно!
Она по-детски прикрывает ладошкой глаза, продолжая верещать на все лады, что мы сейчас убьёмся. Но вопреки её прогнозам мне всё же удаётся остановить эту махину, лишь немного коснувшись передом торчащих обломанных веток.
Леся стискивает пальцами моё пальто. Я смотрю на побелевшие костяшки, но вижу лишь раскуроченный металл, разбитое стекло, заляпанное алыми пятнами крови. И обломанный сук, который торчит остриём ровнёхонько напротив переднего пассажирского.
Импульсивно накрываю холодную руку своей ладонью и тихо говорю:
– Всё в порядке, Лесь. Мы живы.
____
Осторожно убрав ладошку от лица, девушка заглядывает в мои глаза перепуганным взглядом.
– Точно? – произносит одними губами, но постепенно хриплый голос крепнет: – Кажется, я ни рук, ни ног не чувствую.
– Это от страха.
Она внимательнейшим образом осматривает себя. Я незаметно делаю то же самое. И лишь когда убеждаюсь, что Олеся в полном порядке и на ней ни царапины, выдыхаю. Застывшая перед глазами картинка, где тачка, не успевшая сбросить до конца скорость, влетает таки в поваленное дерево, металл сминается под силой удара, а торчащий прямо напротив переднего пассажирского сиденья острый обломок толстой ветки с лёгкостью пробивает лобовое стекло и вонзается в девушку, постепенно рассеивается. Животный ужас, испытываемый всего мгновением назад, отступает. На смену ему приходит бешеная энергия после выброса адреналина в кровь. Глаза начинают видеть чётче, перед ними появляется какое-то сверхдетализированное изображение прелестного женского личика с бьющейся быстро-быстро венкой под глазом, с дрожащими пересохшими от волнения губами. Леся смотрит на меня, очевидно, ожидая ответа.
И я говорю:
– Точно. Ты цела.
– Фух! Вот это я испугалась! А ты? Испугался?
– Да. – киваю коротко, мысленно продолжая: “За тебя”. Знать ей об этом не нужно, но от себя уже не скроешь. – Хорошо, что твой папа отправил меня за тобой, ведь ты могла сейчас ехать с каким-то левым таксистом. – Торопливо убираю от себя её руку. В глазах Леси мелькает разочарование. – Нужно проверить тачку и дорогу.
Убираюсь из душного салона на морозный заснеженный воздух. Отсекаю резким хлопком дверцы пошатнувшуюся на мгновение волю. Это всё глупости. Ненастоящее. Я перепугался за девчонку, но это ещё ничего не значит.
Проверяю кузов на наличие повреждений. Вроде ничего. Так, может, какие-то незначительные царапины, которых не видно в темноте, но не критично. Всё могло быть в разы хуже, если бы нас втащило в поваленное дерево, сложившееся буквально пополам и перекрывшее всю проезжую часть. И на ту чёртову обломанную ветку, торчащую неровным остриём прямо в направлении переднего пассажирского, чтоб её.
С силой тру лицо ладонями, но эта мысль не отпускает. Заставляет лёгкие гореть. И я с силой пинаю лежащие на дороге голые ветви. Нет ни единого шанса сдвинуть возникшее на пути препятствие в сторону самостоятельно. Прекрасно, млять! Вечер тридцать первого, коммунальщики начнут работу не раньше завтрашнего обеда. В лучшем случае. Но я не хочу терять надежды выбраться отсюда в ближайшее время. Вернуться в город. Высадить Олесю возле подъезда. И убраться куда подальше.
Достаю телефон. Сигнала нет. Превосходно, млять! Этот вечер никак не желает оставаться томным!
– Су-у-у-ка! – цежу сквозь зубы.
Снова сажусь за руль. Осторожно сдаю назад, разворачиваясь на заметённой дороге.
Леся спрашивает:
– Что делать будем?
– Придётся вернуться в дом, здесь связи нет. Да и нечего тебе впустую мёрзнуть тут, если и удастся вызвать какую-то службу, то они расчистят дорогу не раньше чем через пару-тройку часов.
– Но мы же не успеем доехать до Москвы к полуночи. – озадаченно говорит она. – Или успеем?
– Посмотрим, – сдержанно отвечаю, стискивая челюсть. Бесит, что простой и понятный план превращается в неконтролируемое нечто. – Зачем ты вообще сюда приехала? Да ещё и одна?
– А, то есть это я теперь виновата, что чёртово дерево упало?! – возмущённо фыркает она.
– Это был просто вопрос! – повышаю я голос. – Для поддержания обычной беседы! Решил, что тебе не помешает немного отвлечься от мыслей о чуть не случившейся аварии. Если не хочешь, можешь не отвечать.
Чуть крепче сжимаю руль. Отвлечься точно не помешает. Вот только не Лесе, а мне.
– Ко мне должны были приехать друзья, – говорит Олеся. – Одна подружка сразу соскочила, сказала, не хочет бросать бабушку с братом. Ну, вроде, ещё там пара девочек ничего не отменяли. Я, как мы и договаривались, всё закупила, мама меня вчера сюда завезла, а сама укатила к Деду Морозу. Я убиралась, подготовилась ко встрече гостей. А сегодня они мне сообщили, что из-за погоды стремаются ехать. Тут потом папа позвонил… Ну и…
– Ясно. – вырывается как ругательство. – То есть ты торчишь тут одна со вчерашнего дня? А папа в курсе?
– Мне, вообще-то, почти девятнадцать, – обижается малышка. – И я имею полное законное право находиться где угодно одна. И делать, что пожелаю.
– У тебя в распоряжении две родительских квартиры, за каких фигом организовывать вечеринку у чёрта на куличиках?
– Потому что так вайбовее, ясно? – огрызается она. – Захотелось мне нормальное новогоднее настроение создать, потому что последние два месяца выдались паршивыми!
Мельком бросаю на неё взгляд. Леся, обиженно поджав губы, смотрит строго вперёд, на дорогу.
Тяжело вздыхаю. По части паршивых деньков я её прекрасно понимаю. Ведь мои два месяца, прошедших с нашей последней встречи, именно такими и выдались. С одной лишь разницей – у меня не было никакого желания создавать настроение. Ни новогоднее, ни какое-либо другое.
Я горел в персональном аду стыда. И не потому что грубо трахнул дочку друга.