Торхельм Беспалый был стар. Прозвище Беспалый ему дали еще в детстве, когда малышом он, играя, взял заточенный клинок отца и с интересом провел по нему маленьким пальчиком. Так он потерял мизинец на правой руке. Но это было слишком давно и сам Торхельм никому об этом не рассказывал, ссылаясь на то, что палец ему отрубили в кровавой битве. Хотя, может, так оно в действительности и было.
Каждый год и каждый день рождения приближал к воину дряхлость и немощь. Он уже плохо видел и совсем не брал в руки меч. Его дружина стала столь малочисленна, что напади на поместье сильный противник, да что там сильный, просто любой противник, его взяли бы малой кровью.
Но Торхельму везло, и никто не покушался на его имение, несмотря на то что старый воин успел нажить себе много богатств.
У вождя были обширные земли. Много золота хранилось в сундуках. На полях пасся скот, было птицы, рабов и слуг, а амбары и погреб ломились от запасов съестного. И, пока он ходил в набеги и продавал рабов, богатств все прибавлялось. Только всему приходит конец и однажды воин решил осесть… и перестал видеть во снах битвы.
За всю свою жизнь, которая прошла в грабежах и веселых пирах, Торхельм не нажил себе наследника. Он обзавелся семьей очень поздно. В то время, когда его ровесники уже нянчили внуков, у самого Торхельма родился первенец от красивой молодой жены, дочери соседа. И им оказалась всего-навсего девочка, которой дали имя Лорри. Девчушка с кудрями белыми, как снег, точная копия своей матери внешне и с отцовским непоседливым характером.
Второй ребенок, несмотря на чаянья и надежды стареющего вождя, тоже оказался девочкой. Торхельм был настолько расстроен этим обстоятельством, что даже не стал выбирать имя для своей дочери и ее мать, Сванхильд, назвала девочку Фрида, что означало «прекрасная». Таким образом, мать хотела с помощью имени дать новорожденной долгую и счастливую жизнь. Вторая дочь росла спокойная и трудолюбивая, под стать своей матери, хотя внешне: и черными волосами, и синим открытым взором, - была повторением своего отца.
Прошло еще несколько лет. Сванхильд снова забеременела и, когда на свет появилась третья дочь, Торхельм с горя напился. Он так мечтал, что теперь-то уж у него родится сын, но, увы, его мечтам так и не суждено было сбыться, поскольку после рождения третьей девочки Ингегерд, его жена так больше и не смогла забеременеть. И скоро Торхельм оставил все надежды обзавестись наследником, которому должны будут достаться все его земли и богатства.
Время шло. Текло, как воды реки. Зимы сменялись веснами, лето – осенью. Торхельм старел, а его дочери подрастали и скоро из угловатых девчушек превратились в прекрасных молодых девушек.
Когда старшей исполнилось семнадцать, вождь решил, что пора отдавать девушку замуж. Торхельм пригласил в свое поместье самых видных воинов и вождей, но его упрямая дочь никого из них не выбрала и сказала отцу, что для нее выходить замуж еще слишком рано. И, к своему удивлению, отец ей уступил, так как Лорри была его любимицей. Порой старый Торхельм горевал о том, что она не родилась мальчиком, потому что и по твердости характера, и по нраву, часто заставлявшему мать расстраиваться, из нее, как он полагал, получился бы хороший мужчина. Сын, которым он мог бы гордиться.
Лорри с малолетства почти все свое время проводила среди его воинов. И Торхельм, шутки ради, да и просто, чтобы порадовать дочь, стал обучать ее так, словно она была его сыном. В итоге к пятнадцати годам девушка отлично владела мечом, стреляла из лука в и метала ножи и топорики на зависть иным его дружинникам. А самое главное, его люди так полюбили девушку, что, наверное, пошли бы за ней в битву, вздумай старшая дочь хозяина стать во главе дружины.
Младшие девочки росли под присмотром матери и обучались всему, что должна была уметь хозяйка поместья. Все три дочери росли красавицами и это радовало Торхельма. Значит, думал он, в девках они точно не засидятся. Но сперва старый вождь мечтал выдать свою любимицу. И непременно за самого лучшего воина, какой только сыщется на севере.
Он решил, что именно ее сын и первенец получит все наследство. Вот только упрямая и своенравная дочь не торопилась с замужеством, предпочитая свободу. Подождав с год другой, Торхельм решил взять дело в свои руки.
Лес, в котором стояла избушка ведьмы, был низкорослый. Деревья в нем росли сплошь кривые, да какие-то больные. Половина звенела листьями, половина – темнела сухими ветвями. Даже конь Лорри, словно отказываясь вести свою хозяйку в эту чащу, всхрапывал и мотал головой, отчего девушке приходилось его успокаивать.
Две курицы, сидящие в мешке, притороченном к луке седла, снова зашевелились, рванулись на свободу, закричали, дергаясь и волнуя жеребца. Лорри толкнула мешок коленом и куры немного притихли. Пригнувшись к сильной шее скакуна, девушка погладила длинную гриву, зашептав ласковые слова. Но жеребец никак не успокаивался, а уж, когда впереди показался и низкий домик с чадящей в небо черной трубой, то и вовсе поднялся на дыбы, и Лорри стоило немалых усилий, чтобы заставить его подойти к низкой, оплетенной колючим вьюном, ограде перед домом.
Спешившись, девушка привязала поводья и шагнула во двор, прихватив мешок. Уже у самых дверей, перед домом, ей под ноги прыгнула кошка. Изогнулась, показывая спину, вытянула лапы, загребла землю. Откуда она взялась, Лорри только диву далась, но кошка, зашипев на незнакомку, тут же убежала прочь, а девушка уверенно постучала в дубовую дверь.
- Кто там? – раздался сиплый голос.
- Я Лорри, дочь Торхельма! – сказала она спокойно. - Пришла просить помощи. Мне сказали, ты не отказываешься помогать людям, тем более у меня есть для тебя награда!
Несколько мгновений царила тишина, потом тот же скрипучий голос велел Лорри входить, и северянка, отворив двери, зашла в темную комнату, вдохнув густой воздух помещения, пропитанный дымом и незнакомыми запахами диких трав. Она обвела взглядом комнату и, отыскав сидящую у стола сгорбленную старушку, подошла к ней, положив перед старой женщиной на стол живой мешок.
У ведьмы Хеге были длинные, белые, словно снег, волосы и проницательные черные глаза, горевшие угольками. Она казалась маленькой и высохшей, но что-то в ее взгляде говорило о большой силе, что таилась в глубине глаз старухи.
Пока Лорри разглядывала Хеге, та взяла мешок, открыла его и выпустила кур. Пеструшки, возмущенно кудахча, тут же разбежались по углам, а ведьма, отложив мешок в сторону, подняла взгляд на гостью.
- Что у тебя за беда случилась? – спросила она.
- Мне нужно отворотное зелье, - произнесла Лорри, - такое, чтобы мужчина, выпивший его, даже смотреть в мою сторону не стал.
Старуха удивленно посмотрела на девушку и только хмыкнула.
- Я могу сделать такое, но мне для зелья нужно что-то, принадлежащее этому мужчине. Волос с его головы, или ноготь, наверное, подойдет! – темные глаза ведьмы пристально наблюдали за Лорри. Та даже глазом не моргнула. Смотрела спокойно, только дышала через рот, чтобы не так сильно чувствовалась вонь от кипевшего в котелке над огнем варева.
- Хорошо! – согласилась Лорри. - Что-то еще?
- Нет, - ответила Хеге. - Когда достанешь то, что мне надо, просто принеси это, и я все сделаю, если ты так этого хочешь! А после и поговорим.
Лорри кивнула и, коротко попрощавшись, вышла из дома. Лишь во дворе глубоко вздохнула, набирая полные легкие свежего воздуха. Затем подошла к своему коню и в одно плавное движение оказалась в седле.
«Быстрее, чем я думала», – сказала она сама себе и пришпорила жеребца.
****
Как прекрасен север весной! Зеленая трава покрывает пологие склоны холмов, березы распускают свои нежные листья и всюду цветут яркими пятнами, цветы: алые, желтые, нежно-голубые, разбросанные по изумрудному ковру, покрывшему землю. Небо весной насыщенного лазурного оттенка, а море, когда оно спит, сплошная синяя гладь, или серое великолепие, если ворчит, ругаясь с ветром и облаками. Даже птицы поют по-особенному весной, так заливисто и весело, что сердце радуется, слушая эти трели.
Я лежала на траве, раскинув руки в стороны и смотрела на небо, чистое бездонное. Как же мне хорошо дышалось в те дни, как радовало глаз все происходящее вокруг! И даже высокая гора вдалеке, что все еще никак не могла расстаться с белоснежной шапкой, венчавшей вершину. Совсем скоро она сбросит ее, подставится солнечному теплу и побегут к морю ручейки, и станет полноводной от таяния снегов река. Но пока она все еще стоит в своем головном уборе и смотрит свысока на изломленную линию берега, подточенную волнами.
Надо головой пролетела чайка. Сипло прокричала что-то своей товарке, летящей следом. Я села, тряхнула волосами. Одной рукой провела по тяжелым прядям, вытащила запутавшуюся травинку и отбросила в сторону, а услышав топот приближающихся копыт, медленно поднялась, оправляя платье, стряхнула соринки и совсем не удивилась всаднице, подъехавшей слишком близко.
Лорри ловко соскочила с коня, приземлилась прямо на цветы, сломав прелестные желтые головки, но даже не взглянула на то, что натворила.
- Я так и знала, что найду тебя здесь, Ингегёрд, - бросила она холодно. Я взглянула на свою старшую сестру. Лорри была красавица, точно такая же, как когда-то наша мать. Любимица отца, она заменила ему сына, о котором тот так долго мечтал. Заменила, конечно, насколько смогла это сделать. Лорри исполнилось девятнадцать, и она все еще не была замужем. Отец сперва радовался тому, что любимая дочь так долго находится рядом, но после задумался о ее дальнейшей судьбе. Совсем недавно он заявил нам, собрав в большом зале всю семью, что намеревается пригласить в поместье женихов, претендентов на руку Лорри, и это вывело сестру из себя. Я помню, как гневно сверкали ее глаза, когда она, вскинув голову, твердо заявила, что не позволит, чтобы ее выставляли как телушку на смотрины. И отец, прежде редко поднимавший голос на любимицу, тут высказался довольно резко. Мол, выйдешь и все тут!
- Опять витаешь в облаках, - прервала мои воспоминания сестра, - ты еще более никчемная, чем Фрида. Та хоть умеет вести хозяйство, а не пропадает целыми днями неизвестно где, валяясь на травке и пялясь в небо!
Я подавила обиду, понимая, почему Лорри так резка со мной сегодня. Она прекрасно знала, что уж кто-кто, а я не была лентяйкой в нашей семье. Просто я интересовалась всем понемногу. Если Лорри была помешана только на ратном деле, а Фрида обожала готовить и всячески заботиться о доме и рабах, то я интересовалась всем и сразу. Но больше всего любила свободу, которая манила меня, как небесные просторы манят птиц.
Странный это был человек. Я все еще думала о нем, пока пробиралась к сестре дворами. Не знаю, почему не обернулась еще раз, чтобы рассмотреть его лучше, но ясно запомнила его черные, как бездна ночи, глаза и лицо, рассеченное шрамами. Жуткий мужчина и вместе с тем, вызывавший невольное любопытство. Я помнила сказания нянюшки в детстве, и, когда она рассказывала о демонах, населяющих темный мир, то представляла себе кого-то наподобие этого незнакомца. Что это был за человек, я не знала, но твердо была уверена, что мужчина не являлся женихом Лорри, хотя определенно прибыл вместе с Ролло. А если находился вместе с ним в одной комнате, то, значит, был другом или соратником. Отец слишком ценил и знал свою дочь, чтобы подумать, что подобный человек сможет ей понравиться. Лорри всегда любила красивых мужчин и все ее ухажеры, даже из числа отцовской дружины, а попадались и такие, были хороши. Даже слишком хороши, как по мне.
Но вот впереди показалась ограда перед старым заброшенным домом, оставшимся после смерти последнего хозяина. Дом так никто и не занял и почему-то сестрице приглянулось это строение. Я знала, что Лорри часто ходит туда. Эта привычка появилась у нее еще с детства, когда девчонкой сестрица убегала в дом от гнева родителя, или когда ее терзали обиды, или она просто была расстроена. Не сомневаюсь, что и сейчас Лорри прячется от мира именно там, сердясь на отца и незваного жениха.
Перебравшись через покосившуюся ограду, я запрыгнула в высокие сорняки. Приметила, что они поломаны и потоптаны в нескольких местах и усмехнулась. Пробралась к двери, со скрипом распахнула ее, впуская яркий свет и, заметив кружащуюся в солнечных лучах пыль, улыбнулась.
Лорри я нашла спящей на соломенном тюфяке в самом дальнем углу, куда солнце все же не смогло дотянуться руками-лучиками. Приблизившись, села рядом. Надо отдать должное сестре. Хотя я передвигалась достаточно бесшумно, она проснулась сразу же, как только я склонилась над ней. Один короткий миг, короче, чем удар сердца, и сестрица уже сидит, глядя на меня широко распахнутыми глазами, одновременно прижимая к моей шее нож.
- Это я, не дури! – невольно зашипела, когда сестра схватила меня за косу и дернула на себя. Я повалилась на солому, запутавшись в широких юбках, а Лорри села и стала смеяться, глядя, как я барахтаюсь, пытаясь подняться на ноги. Но получилось только перевалиться на сторону. Я зашипела, напоминая самой себе рассерженную змею, из тех, которые даже укусить не могут и только вот так, шипят беззащитно. Не люблю быть слабой!
- Чего пришла? – спросила Лорри, перестав смеяться.
- Отец ищет тебя, - произнесла в ответ. Мне, наконец-то, удалось сесть. Мысленно наказав себе избавиться от этого немыслимого количества юбок, стала вытаскивать солому из волос.
- Жених объявился? – произнесла вопросительно Лорри.
- А-то ты сама не знаешь. Или скажешь, что не видела корабль? – поддела сестру, а потом добавила уже более спокойным тоном: - Его вышли встречать только родители и Фрида.
- А ты что ж так?
Я пожала плечами, потому что сама не знала, почему осталась в своей комнате, а не отправилась вместе с семьей встречать гостей. Отец, вероятнее всего, был зол на нас обеих.
- Ну, так пойдем, или нет? – спросила у Лорри. - Ко мне заходила мать и просила передать пропаже, то есть тебе, что нас обеих ждут к обеду, который отложили из-за приезда Ролло. Кстати, - почему-то добавила я, - с ним в дом пришел какой-то странный мужчина. Я украдкой увидела его в окне, когда кралась к тебе.
- Что еще за странный мужчина? – Лорри, кажется, даже не думала вставать с тюфяка.
- Увидишь, сама поймешь, - ответила и поднялась на ноги. - Он очень… необычный… - и добавила, - пойдем, или я решу, что ты струсила.
Лорри мгновенно изменилась в лице. От былого благодушия не осталось и следа. Она всегда вспыхивала вот так за одно мгновение.
- Что ты сказала? – спросила она вставая. Глядя в ее глаза, сменившие милость на гнев, я шагнула назад.
- Все равно, рано или поздно вам придется встретиться, - начала я осторожно. Лорри была горяча на руку, как и наш отец, и могла запросто залепить мне подзатыльник, который практиковала на мне с того самого времени, как мне исполнилось лет десять, поэтому злить ее не стоило. Рука у сестры была тяжелая, еще тяжелей, чем характер. Но на этот раз драки избежать удалось.
- Хорошо, - согласилась Лорри неожиданно и вытолкала меня из дома. Только стоило нам оказаться на заросшем травой дворе, тишину нарушил громогласный голос Торхельма.
Увидев отца, я застыла камнем, а Лорри спокойно взглянула в глаза взбешенному вождю, при этом понимая, что ее убежище раскрыто. Старшая дочь повернулась к своему отцу и распрямила спину, ожидая гневных слов.
- Обе ступайте домой! И будьте приветливы с гостями! Ролло и его друг, Сьёгард, достойные мужи и воины. И вы обе! Обе, я сказал, будете милы, как подобает женщинам в семье! – голос отца был подобен грому. Наверное, это единственное, что осталось у него от былого величия и силы. В детстве я наивно полагала, что он может перекричать штормившее море. А теперь некогда сильный воин стал слабым и старым и его голос почему-то оставался такой же, как и в молодые годы. Помню, как один из друзей отца рассказал мне как вождь одним своим громким криком мог повалить с ног противника. Будучи маленькой, я верила тогда в эти сказки, а, возможно, продолжала верить в них и сейчас, стоило лишь Тохельму зарычать на меня.
В любом случае, нам с Лорри пришлось идти домой вместе с отцом. Я шла спокойно, а вот Лорри злилась и косилась на отца почти что с ненавистью. Торхельм видел своими подслеповатыми глазами, что любимая дочь в гневе, но только улыбался в седую бороду. Кажется, ему в ней нравилось и это.
На обед мы пришли втроем. В большом зале, предназначавшемся для пиров, или, когда отец собирал совет, стоял длинный стол, за которым, помимо матери с сестрой и еще двоих мужчин, находился и тот, черноволосый незнакомец, которого я ранее заметила в окне.
Щетина стоял, опираясь на посох, и следил, как слуги заносят в дом сундуки, полные добра, и отрезы ткани. Как складывают в оружейной добытое в набеге оружие, как ставят друг на друга мешки с продовольствием. Старик видел Булата, прохаживающегося вдоль двора и следиившего насколько расторопно выполняются его приказы. Словно ощутив взгляд, молодой воин посмотрел на деда и поспешил к нему.
Приблизившись, Булат преклонил голову перед Щетиной, выказывая уважение, а когда распрямился, то увидел, с каким недовольством глядит на него дорогой ему человек, приютивший когда-то несчастного раба и давшего ему кров и еду, а также свое нерастраченное тепло. Щетина не скрывал своего негодования. Морщинистые руки сжимали навершие посоха с такой силой, что под желтоватой кожей вздулись синие вены.
- Что-то не так, отец? – вскинул брови Булат. Отцом он начал называть Щетину почти сразу, как только они стали жить в одном доме, тогда еще старом, да покосившемся, как только этот старый мужчина снял с шеи Булата рабский ошейник.
Старик тяжело вздохнул и поманил молодого мужчину в дом. Тот покорно последовал за ним, даже не подумав возразить.
Они прошли в высокие двустворчатые двери. Мимо, поклонившись, пробежала служанка, тащившая корзину с бельем. Булат проводил ее взглядом, заметив, как взметнулись широкие юбки, когда девушка оглянулась на него и улыбнулась широко и маняще. Он не помнил ее, когда был здесь в последний раз. Наверное, Щетина приютил еще одну сироту из деревни. Но мысли о девушке тут же унеслись прочь, и он снова посмотрел на старика.
Оказавшись в светлой комнате, Щетина устало опустился на скамью, спиной к окну. Булат остался стоять, глядя на своего названного отца, терпеливо дожидаясь, когда тот заговорит первым. Некоторое время старик молчал, а затем все же заговорил. Голос у него был сухой и тихий, и Булат пристальнее посмотрел на деда. Кажется, за время, пока молодой мужчина отсутствовал, Щетина словно постарел. Годы давали о себе знать, хотя дед на вид был все еще могучим, только ссохшимся, как дерево без воды. Те же широкие плечи, умные глаза, длинные седые волосы, перехваченные на голове медным обручем, коротко остриженная борода и широкие ладони, одна из которых сейчас продолжала с силой сжимать посох.
- Ответь мне, сын, - начал Щетина. - Что я вижу? - и поднял тяжелый взгляд из-под кустистых бровей на молодого мужчину.
Чувствуя подвох в вопросе, Булат промедлил с ответом.
- И что ты видишь, отец? – спросил он тихо.
Щетина скривил тонкие бесцветные губы.
- Вот именно, что ничего! – почти выплюнул он и указал посохом себе за спину, туда, где в раскрытое окно со двора доносились звуки шагов и голоса переговаривающихся слуг, продолжавших выгружать награбленное.
- Ты уже совсем не тот добрый мальчик, которого я когда-то приютил не только в своем доме, но и в своем сердце. И это разрывает его на части. Я смотрю на то, что делаешь ты и понимаю, что это путь приведет тебя к плохому концу.
Булат нахмурил брови.
- Я долго молчал, надеясь, что ты перегоришь и успокоишься, я понимал твою боль, потому что некогда сам испытал подобное. Я думал, время излечит раны, подарит покой, но вижу, что становится только хуже. Ты когда-то пострадал от набега северных воинов. Я помню твои слезы, когда ты, рассказывая мне историю своей жизни, не смог сдержать эмоций пересказывая мне гибель своей семьи. А теперь, получается, ты поступаешь так же, как и ненавистные тебе северяне. Так чем ты лучше своих врагов, если уничтожаешь деревни, убиваешь отцов и обрекая семьи? Если твои воины насилуют женщин, а потом выгребают все до последнего зерна из их домов, оставляя на верную голодную гибель стариков и детей? – глаза Щетины сверкнули угрозой и недовольством, а Булат вскинул высоко свою голову, совершенно не чувствуя за собой вины. Щетина, видимо, прочитал это в его взгляде, потому что переменил тон и заговорил так, как отец разговаривает с неразумным ребенком.
- Ну, угомонись уже, хватит мести, - дед поманил Булата на скамью и тот присел рядом, вытянул вперед длинные ноги в дорогих сапогах с серебряными пряжками. - Тебе пора остепенится, жениться на хорошей девушке, завести детишек и отпустить тех, кто ушел. Достаточно пролито крови. Они уже упокоились с миром…
Названный сын только вздохнул. Тяжело и как-то обреченно.
- Я не могу, - ответил он.
- Почему? – брови старика полезли вверх. - Разве ты не хозяин себе, Булат? Разве не ты решаешь, как поступать и что тебе надо в этой жизни? Ты силен духом, и я не могу это не признать. За такой короткий срок отстроил наш дом и, более того, расширил свои владения. Теперь у тебя есть дружина, крестьяне, работающие на полях и в твоем доме, а на пристани стоят два корабля, тоже принадлежащие тебе. Чего не хватает для счастья? Позволь своему сердцу принять покой! Сколько ты сжег северных деревень? Сколько вражеских кораблей потопил в море, а тебе все мало? Месть – это удел слабых. Только сильный может прощать, а ты мне не кажешься слабым человеком!
Булат поднялся на ноги. Подошел к распахнутому окну. Отсюда открывался прекрасный вид. Взгляд мужчины скользнул мимо двора, по которому копошась, как куры в сене, сновали его люди и его слуги, а чуть дальше, шелковым покрывалом, разлилось синее море, уходившее куда-то за горизонт. И, казалось, не было ему конца и края. Булат подумал о том, как быстро оно стало увлекать его на свои просторы. Теперь для мужчины стоять на палубе своей ладьи означало не только плыть на поиски северян. Сама душа радовалась свободному ветру и шелесту волн за кормой. Он не мог не признаться себе, что где-то глубоко внутри был больше похож на ненавистных северян, чем ему самому хотелось бы. Но такого просто быть не могло! Неужели, дед прав?
- Сынок! – позвал его Щетина и Булат резко повернулся к Щетине. Тот сидел вполоборота и смотрел на своего сына, задумчиво поглаживая пальцами резное навершие.
Торхельм сидел за столом. Слуги убрали все лишнее, оставив только большой кувшин с медом, да блюдо с закусками, после чего удалились, чтобы не мешать хозяину. Старый вождь вел беседу с Ролло. Сьегард, сидевший рядом, только молчал да слушал, улыбаясь про себя на нетрезвую речь хозяина дома. Его друг всем своим видом показывал, как внимательно и, главное, уважительно относится к словам Торхельма, и почти ничего не говорил, только изредка кивал головой, соглашаясь с тем или иным изречением вождя.
Ролло очень хотелось встать и уйти, но он не мог проявить неуважение и только слушал, да внимал речам подвыпившего мужчины. Сперва они говорили об охоте, на которую назавтра вождь приглашал своих гостей. Он собирался и сам пойти вместе с ними, если хватит сил, а затем сообщил, что старшая дочь уж точно не пропустит это событие. Охотится она любила как никто другой.
- Ну и как тебе показалась моя Лорри? - наконец сменил тему Торхельм и начал говорит о том, к чему подходил на протяжении всего этого долгого разговора.
- Она красавица, - произнес Ролло и не только потому, что отец девушки ждал этих слов. Ролло в действительности так считал.
Торхельм довольно кивнул.
- Да. В мать пошла. Этого у нее не отнять, - сказал старый мужчина, - конечно, я лгать не буду, хозяйка из нее пока никудышная, но ведь всему можно научиться. Зато с такой женой можно спокойно уезжать и не волноваться, что дом останется без присмотра. Моя Лорри всех недругов отвадит, а кого надо и мечом приласкать может.
Ролло согласился и с этими словами любящего отца. Сьегард, сидевший рядом, едва сдержал смешок, но Торхельм, будучи не совсем трезвым, этого не заметил.
- Так что будем делать, сын Хольми? – спросил старый вождь и вперился взглядом в лицо молодого мужчины, сидевшего напротив. Затем он самолично подлил ему в чашу мед и почти сунул в руки. Не обделил вниманием и колдуна.
«Споить хочет», - отчего-то подумалось Ролло, но чашу он принял и даже пригубил. Сьегард же только сделал вид, что пьет, и так и поставил нетронутый напиток обратно на стол.
- Я не буду ходить вокруг да около, - Торхельм опрокинул содержимое своей чаши в рот, вытер усы, смачно крякнул. - Я мечтаю отдать ее замуж, но пока никак не получается и вовсе не потому, что Лорри еще никому не глянулась, нет. Она сама отвергает всех женихов, а я уже немолод и хочу еще успеть понянчить внуков перед смертью.
- А как же другие дочери? Они ведь тоже могут выйти замуж, раньше старшей, - мягко заметил Сьегард. Торхельм посмотрел на него тяжелым взглядом и неожиданно со всей силы ударил кружкой по столу, да так, что кувшин зашатался, а блюдо едва не перевернулось, подпрыгнув на месте.
- Раньше Лорри ни одна не выйдет замуж, это мое решение, и я его не собираюсь менять, - прохрипел он.
Колдун улыбнулся. Переглянулся с Ролло.
- Но Лорри может так и не выйти замуж. Что же тогда получается, две других девушки должны остаться в девках? Незавидная участь, - произнес Сьегард. Торхельму слова колдуна явно не понравились, и он скривил губы.
- Я хорошо знаю законы гостеприимства, - сказал вождь, - но не могу не добавить… В моем доме никто не смеет мне указывать, что и как мне делать. И уж тем более, как поступать со своими дочерями! Я не знаю, чей ты сын, мальчик, и знать не хочу, потому что это никак не изменит моего отношения к тебе, будь ты хоть сто раз другом Ролло и его отца, но советую помнить об этом.
Сьегард прищурил черные глаза. Ему не понравилась речь Торхельма, но он решил промолчать, чтобы не злить больше старого воина и только сжал зубы.
Чтобы хоть как-то разрядить обстановку, Ролло поспешил вмешаться в разговор.
- Я попытаюсь наладить отношения с Лорри, - сказал он, - и очень надеюсь, что она ответит мне взаимностью! – вымолвив эти слова, он и сам поверил в их правдивость. А с другой стороны, если посмотреть, родство с Торхельмом давало многое: и богатство, и признание, а его дочь была хороша, только вот с тяжелым характером, но главное, Лорри нравилась Ролло. Настолько, насколько может понравиться женщина мужчине, хотя… Если подумать, средняя дочь, Фрида, ему нравилась не меньше и при этом была кротка и мила, а уж какая хозяйственная! Но разве ему предоставили право выбора? Нет.
Торхельм встал и, пошатнувшись от выпитого, ухватился за край стола. Улыбнулся, глядя в лицо Ролло.
- Я рад, что мы поняли друг друга, - сказал он и пошатываясь побрел к выходу из зала. Едва за ним закрылась дверь, как Ролло посмотрел на своего друга. Лицо Сьегарда казалось равнодушным, но Ролло догадывался, что слова старого вождя задели колдуна за живое, особенно если учесть, что тот не знал имени своего отца, а мать жила и работала прислугой в доме одного зажиточного купца и все вокруг, не без повода, считали Сьегарда бастардом. Если бы не его магия, пробудившаяся в двенадцать лет, мальчишка так и остался бы работать на хозяина, а так ему повезло попасть в дружину Хольми Могучего. Силы у Сьегарда было мало, но достаточно, чтобы лечить раненых, что в походах просто не имело цены. А когда сын Хольми стал ходить вместе с отцом в набеги, они познакомились и сдружились, а после редко расставались.
Когда-то давно Ролло пытался выведать у друга, откуда на его лице появились шрамы, но колдун отнекивался или просто игнорировал эти вопросы и тот скоро перестал его допытывать. Захочет, решил Ролло, сам расскажет. Но время шло, а Сьегард не спешил делиться этой тайной.
Сейчас колдун сидел какой-то задумчивый и Ролло обратился к нему, удивленный таким состоянием друга.
- Что происходит, Сьегард?
Молодой мужчина пожал плечами.
- Я так понимаю, ты уже передумал насчет Лорри! – проговорил он.
- Просто подумал, почему бы и нет, - Ролло качнул головой. - Все равно отец от меня не отстанет, а эта девушка…она мне нравится.
- Она сегодня одержала над тобой верх, - заметил колдун. - Ты думаешь, тебе нужна такая жена?
Пока рабыни накрывали на стол под пристальным взглядом хозяйки дома, ее дочь, Фрида, кружила подле матери, словно не решаясь обратиться к ней. Сванхильд некоторое время делала вид, что не замечает дочь, надеясь при этом, что Фрида заговорит первой о том, что сейчас терзало ее сердце. Но вскоре поняв, что девушка никак сама не решится на первый шаг, наконец, подозвала ее и, пристально заглянув в глаза, спросила:
- Что происходит? Ты сама не своя!
Рабыни расставили тарелки, вкатили бочки с пивом и с поклоном удалились на кухню. До начала ужина оставалось не так много времени и скоро в зал должен был спуститься Торхельм и гости. Пока еще была возможность, Сванхильд хотела узнать причину странного поведения своей дочери. Она взяла ее за руку и повела за собой, затем усадила у окна и почти приказным тоном велела рассказать о том, что волнует девичье сердце.
Фрида сложила руки на коленях, потупила глаза. Из-под опущенных ресниц сверкнула слеза, медленно скатилась по румяной щеке черноволосой красавицы.
- Ты так и будешь молчать? – проговорила ее мать. - Скоро придет твой отец и нам будет не до разговоров. Поэтому или говори сейчас, или вытри это выражение со своего лица. Я, как никто другой, знаю тебя, поэтому перестань изображать страдания.
Фрида подняла синий взгляд на мать, но веселее не стала.
- Мам, я полюбила, - прошептала она тихо.
Брови Сванхильд медленно поползли вверх.
- Кого? – только и спросила женщина, но тут же и сама поняла, о ком говорит ее дочь.
- Он предназначен для Лорри, ты же знаешь! – сказала Сванхильд.
- Лорри он не нужен, - Фрида не выдержав расплакалась. Мать протянула руку, коснулась ладонью тяжелых кос.
- Я это знаю, только вот твоего отца не переубедить, - проговорила женщина чуть мягче. Вид плачущей дочери тронул ее до самой глубины сердца, возможно, оттого, что ее девочки всегда были сильными и почти не плакали с тех самых пор, как вышли из детского возраста, а это означало только то, что Фрида была искренней с ней.
Сванхильд вздохнула, уже для себя решив, что этот Ролло, сын Хольми, с которым ее муж прежде водил знакомство, на беду приехал в их дом. Фрида была права, Лорри этот жених не нужен, да и любой другой тоже. А Торхельм был упрям в своем решении выдать старшую дочь за достойного, по его мнению, жениха, только вот почему из-за старшей должны быть обделены и две младших, Сванхильд никак не могла взять в толк. А Фрида, заметив материнский интерес и видимое сочувствие, поймала мягкую ладонь в свои руки и с силой сжав, заглянула в глаза матери долгим взглядом.
- Помоги мне, мама, - зашептала она горячо. Слезы продолжали стекать из ее глаз, капали на платье. Горькие, соленые, как холодное северное море.
- Как я могу помочь? – удивилась женщина. - Твой отец никогда не позволит тебе выйти замуж раньше Лорри, даже если Ролло выберет не ее, а тебя, в чем я, признаться, сомневаюсь.
Фрида высвободила правую руку и утерла слезы. Вскинув голову, она склонилась к материнскому лицу.
- Если я скажу, что знаю, как переубедить отца и сделать так, чтобы он сам захотел моего замужества, ты мне поможешь? – в глазах девушки была тоска и глубокая надежда. Сванхильд не выдержала этого взгляда и кивнула соглашаясь.
- Что ты задумала, дочка? – спросила она.
Фрида улыбнулась сквозь слезы и, склонившись к уху матери, горячо и поспешно зашептала. Лицо Сванхильд покраснело от услышанного, затем она поднялась на ноги и нахмурившись бросила на дочь непонимающий взгляд.
- Ты из ума выжила, девочка моя? – спросила женщина. Голос ее задрожал.
- Помоги мне, мама, - сложила руки в мольбе Фрида и почти упала перед матерью на колени, но северная королева успела подхватить дочь и снова усадить на скамью. Недалеко у дверей послышался шум, затем топот чьих-то ног, но прежде чем двери распахнулись, пропуская рабынь с разносами, полными жареной свинины, дочери Торхельма удалось получить согласие матери.
Сванхильд отвернулась и поспешила распорядиться, как расставить блюда с мясом. Она не видела, как дочь, отвернувшись, прячет довольную улыбку.
Фрида добилась своего. Она знала, что если судьба в этот день будет к ней благосклонна, а мать не передумает помогать, то уже завтра она, а не Лорри, будет считаться по праву невестой Ролло, сына Хольми Могучего.
Торхельм был доволен. Секач, убитый на охоте, был крупный и его голова, по мнению старого вождя, как и предрекала старшая дочь, была достойна украсить главную залу в доме. Одни клыки зверя, длиной с мужскую ладонь, грязно-желтые чего стоили! Лорри лично отдала голову мастеру, который вскоре обещал преподнести ее Торхельму.
Вечером, за ужином, вождь усадил вокруг себя участвовавших в охоте. Присутствовали все, кроме Грэма, который остался дома. Рана мужчины воспалилась и поднявшийся жар не позволил ему присутствовать на пиршестве. Торхельм заставлял каждого пересказывать охоту снова и снова, словно таким образом сам переносился в темную чащу и надвигался с копьем на зверя. Его взгляд от количества выпитого, затуманился. Речь давалась с трудом, но он все продолжал пить, пока Сванхильд, приблизившись к мужу, нежно, но тем не менее решительно, забрала из его рук кубок и дала выпить какого-то отвара, приглушавшего действие пива.
- После еще выпьешь, муж мой, - мягко сказала она, - а пока подумай о своем здоровье. Голова вождя должна быть светлой и чистой для хороших речей, а ведь именно этого ждут от тебя наши гости.
Торхельм только кивнул, соглашаясь с Сванхильд и опрокинул чашу с отваром, единым махом осушив ее до дна. Затем крякнул и вернул опустевшую чаше жене, вытерев ладонью усы.
Фрида, которая сидела рядом с Ролло, постоянно подливала ему то вина, то пива, при этом мило улыбалась и хвалила его смелость и силу. Ролло был доволен комплиментами и лишь изредка косился на друга. Сьегард только молча хмурил брови, глядя, как девушка все подливает и подливает другу пьянящего напитка. Он сидел напротив сына Хольми и казался недовольным, хотя ужин проходил на удивление гладко и весело. Дружинники травили байки, и кормчий Колль был первым из рассказчиков, заставляя мужчин покатываться со смеху. Да и выпитое сделало свое дело, раскрепостив гостей. Одна только Ингегерд почти не пила, сидела подле матери и, подобно колдуну, сверлила взглядом свою среднюю сестру. Старшая же, расположившись по правую руку от Торхельма, весело покатывалась со смеху, глядя на кормчего, изображающего какую-то забавную зверушку, встреченную им во время давнего похода к южным землям.