Я никогда не верила в приметы, вещие сны и подобную чушь. Кто вообще верит в это в нашем веке? Я отучилась на технической специальности, всегда восхищалась учёными и верила в светлое будущее всего Человечества. Разумеется, это будущее было связано с достижениями науки. Даже в детстве не любила сказки. Но был у меня один постыдный секрет. Вернее, даже не секрет, ничего не стоящая тайна.
С самого детства мне снился один сон. Не слишком часто, и не то, чтобы всегда один и тот же. С вариациями. Но очень страшный. Каждый раз – что в детстве, что уже взрослой – я просыпалась в холодном поту и долго не могла прийти в себя. Несколько дней потом всё из рук валилось, никак не удавалось выбросить его из головы. Особенно это мерзкое, липкое ощущение полной беспомощности перед чем-то страшным.
Начиналось всё в этом сне всегда одинаково – я шла по длинному тёмному коридору, видеть могла буквально на несколько шагов вперёд и ничего – по бокам. Но даже этого хватало, чтобы испугаться – пол весь был покрыт кровью. Не лужами, вернее, не только ими, скорее мазками, как будто кого-то волокли или кто-то полз. Я шла и шла по коридору, а потом останавливалась, оборачивалась. А за моей спиной почему-то было светло. И видно, что кровью заляпано всё – и пол, и стены. Наверное, даже потолок. И, наверное, у стен лежали тела. Я ни разу их не видела, но сами стены, как будто, ускользали от моего внимания. Да, я знала, что на них кровь, но сосредоточиться не могла. Всё моё внимание занимала одна фигура посреди коридора. Девочка в платье с плюшевым длинноухим зайцем в руках. Такие игрушки – текстильные – уже много лет как не производят. Не гигиеничные, не экологичные, быстро изнашивающиеся. Да и дети сейчас себе больше робособак выбирают или этих ярких котов с безумными глазами. Помню, плюшевого медведя я видела у бабушки. Она доставала его из своего сундука и показывала мне, какие раньше были игрушки. Душевные, как она говорила. Девочка стояла посреди всего этого кошмара. И почему-то это пугало сильнее всего. Кажется, на этом моменте я всегда просыпалась. Даже лица девчушки не видела, она стояла, опустив голову. Вот такой вот глупый сон. Только с каждым разом девочка оказывалась ко мне всё ближе. Так что да, это пугало.
Об этом сне не знали даже мои родители. Ещё ребёнком я понимала всю его нелепость. Хотя, первый раз увидев бабушкиного плюшевого медведя, ужасно испугалась. Кажется, бабушка упоминала, что у неё были и другие игрушки из текстиля, но то ли потерялись, то ли раздала кому-то. Остался только медведь.
С возрастом сниться странная девочка мне стала реже. Это радовало, если честно. В круговерти жизни совершенно не было места детским страхам. Да и кошмары – это всегда недосып. А его я стараюсь избегать – и на интеллекте сказывается, и на коже, и на внимании. Паршивая штука, одним словом.
Я уже и думать забыла о том сне, последний раз он снился мне несколько лет назад, когда позвонила бабушка. Она звонила не так часто, если честно. У неё хватало детей, внуков и правнуков, многие жили рядом, а одна из внучек – вообще с ней. Поэтому мне, забравшейся далеко от родового гнезда, внимания доставалось не так много. Но она позвонила, и голос её звучал взволнованно. По крайней мере, в тот момент мне так показалось. Потом я уже почувствовала подавленность и слёзы. Это было необычно, бабушка всегда была жизнерадостным человеком. Даже в тяжёлые моменты она не теряла присутствия духа.
– Тэрри погиб, вместе с женой разбился насмерть, – это первое, что бабушка сказала, когда мы обменяли приветствиями.
Дядя Тэрри был одним из её весьма многочисленных внуков. Я почти ничего о нём не знала. Кажется, он занимался какими-то исследованиями, вроде бы, даже ездил в экспедиции. И, наверное, был женат. Понятия не имею, были ли у него дети. И даже не уверена, что он общался с бабушкой. Вообще, я знала о нём не так много, родни у меня было полно, и не со всеми я тесно общалась.
– Это ужасно, ба. Я могу чем-то помочь? – Может, это и было грубо, но бабушка не стала бы звонить, если бы ей не была нужна помощь. Утешить и посочувствовать могли те из родных, кто лучше знал Тэрри и находился ближе к бабушке. Да и обычно, это она всех утешала.
– Да, да, милая. Спасибо. Они ведь разбились не так далеко от тебя. Их дочка, её привезли в больницу. Ты не могла бы навестить девочку, пока к тебе не доберётся Тирра? – А Тирра была сестрой-близнецом Тэрри. Её я знала лучше, это была яркая женщина. Вечно в поисках себя, в новых увлечениях, во всяких группах по интересам. Не то, чтобы мы ладили. Она никогда не понимала моего скептицизма и строго гностического подхода ко всему на свете. Я не понимала, как всерьёз можно увлекаться всякими медитациями и рунами. Но Тирра была классной. – Приглядеть за ней.
А вот Тэрри – он тоже увлекался всяким необычным, но как-то мрачно. И, повторюсь, я даже не знала, что у него была дочь. Тирра ни разу не упоминала про семью брата. Да и созванивались мы не так давно.
– Конечно, – выдохнула я. Не так и сложно – пару раз заглянуть в больницу. Всё-таки, бабушка редко о чём-то просит. – Без проблем. Скинь данные девочки.
Сообщение пришло сразу же. Мы попрощались, пообещали встретиться на ближайшие праздники и одновременно положили трубки. Всё казалось простым. Мне только и надо было, зайти и проведать чужого ребёнка. Всего-то.
Пошла в больницу я на следующий день. На огромной парковке половина мест была занята скорыми, в стороне стояло несколько полицейских машин. Не думала, что у нас вообще в городе есть столько скорых. Я подошла к попивавшей кофе девушке в розовом халатике медсестры.
– Что у вас тут?
– Авария вчера была жуткая, несколько машин всмятку, – пожала плечами девушка. Обычным людям такое говорить было не принято, но она явно заработалась. Иначе бы просто не стала отвечать. – И до сих пор не понятно, кто виноват. Или что. Вот ходят, пациентам мешают. Оттуда привезли несколько, но почти всех сразу в подвал.
Я кивнула и пошла ко входу. В подвал означало в морг. И если «сразу», значит, выжившие в критическом состоянии. Могло даже так оказаться, что моя родственница стала сиротой как раз из-за этой страшной аварии. И, возможно, была одной из немногих, кто пострадал не слишком сильно. Оставалось лишь надеяться на тактичность полиции и штатного психолога.
На стойке с меня потребовали документы, фамилии у нас с девочкой были разные, но по базе данных удалось установить степень нашего родства. Я пообещала, что скоро к пациентке приедет родная тётя. Просто ближе никого не оказалось. Так вышло. Меня проводили к палате, и тут я впервые почувствовала укол страха. Палата находилась в длинном белом коридоре, похожем на тот, из моего сна. Конечно, таких коридоров в стране было много, но я раньше в них не оказывалась. Хотя и в больницах раньше бывала.
– Девочке пока не сообщали, что её родители погибли, – дежурная медсестра придержала меня за рукав. – Ждём кризисного детского психолога. Он ей всё объяснит. А пока, не могли бы вы воздержаться.
– Разумеется, – с облегчением согласилась я. Мне так было, надо признаться, проще.
Девочку поместили в отдельную палату. Рядом с её кроватью стояли массивные ящики с лампочками, которые постоянно пищали и вырисовывали линии на небольших экранах. Думаю, такой их облик давно уже был больше данью традициям, чем необходимостью. Все данные с аппаратов сразу передавались на рабочие планшеты медсестёр и лечащего доктора, а в случае сбоя или внештатной ситуации – им на электронные браслеты. Девочка показалась мне слишком худенькой и бледной. Её тело опутывали провода и трубки, но последних, к счастью, было не так много. Ребёнок, на удивление, пострадал не так сильно, как мог бы. И рядом с девочкой на кровати лежала ужасно негигиеничная текстильная игрушка. Заяц.
В первый раз я выдержала всего полчаса, потом сбежала в кафетерий. Коря себя за глупость и суеверность, я выпила большой стаканчик крепкого сладкого кофе и вернулась в палату. Девочка спала, так что моё бдение у её постели было неимоверно скучным.
Проснулась она ближе к вечеру, но была вялой, скорее всего, под успокоительными. Мы почти не разговаривали, но она хотя бы не испугалась меня и не стала задавать вопросы, на которые я не смогла бы ответить. Пообещав прийти завтра, я ушла. Медсестра сказала, что пока девочке ничего приносить не нужно, даже еды – всё строго по назначению врача. И попросила прийти вечером, может, даже остаться на ночь. Пришлось согласиться и надеяться, что Тирра не задержится на каких-нибудь своих курсах или сборах. Уходя, я поняла, что не помню имени девочки и его, кажется, за всё время никто не называл вслух. Я просто показала сообщение от бабушки на стойке регистрации. И не смогла вспомнить, читала ли я его вообще.