— Вот же чёрт! Как я так могла?! Паника душит, воздух словно в горле застрял. Задание — элементарное. А я его провалила.
Папка с документами — в луже. Мотоциклист. Гад. Чуть не сбил. Я подняла её… быстро. Но — поздно. Бумаги мокрые. Чернила поплыли. Разводы. Кошмар.
Пальцы дрожат. Прижимаю папку к груди, иду в холл отеля. Роскошь. Блеск. Золото, стекло, бархат. А я — грязная, мокрая. Как уличная кошка после ливня. Меня точно уволят. Первое серьёзное поручение… и сразу провал.
— Мне… мне в триста первый номер, — выдыхаю на ресепшене. Голос еле держится. — Доставка документов. Офисный костюм в грязи. Волосы — спутаны. Позор. — Направо, потом лифт на пятый, — сотрудник и не смотрит. Машина.
— Простите… а… уборная? — Прямо и направо. — Всё так же сухо.
Уборная. Замок. Тишина. Клацаю защёлку, опираюсь на раковину. Вода — ледяная, как пощёчина. Обжигает ладони. Мокрая ткань липнет к ногам, юбка — в грязных разводах. Пытаюсь хоть немного отмыть. Бесполезно. Всё как в тумане.
Папка лежит на краю раковины. Обмякла, по краям вздулась, но держится. Внутри — не просто бумаги.
Конфиденциальная информация. Подписи, штампы. Ответственность — слишком большая, чтобы закрыть глаза.
Смотрю на неё. Лезть? Не лезть? А вдруг всё испорчено? А если нет?
Сердце грохочет. В горле — ком. Руки дрожат, будто не мои.
— Только взгляну… — шепчу. — Одним глазком.
Осторожно раскрываю. Первый лист — потёк. Второй — тоже. Но дальше...
Чисто. Подписи читаются. Штампы чёткие, мокрая печать не расплылась.
Нуримов. И рядом ещё одна фамилия — вторая подпись. Заверено.
Выдыхаю. Жива. Пока ещё жива.
Зеркало. Растекшаяся тушь. Щёки в грязных подтеках. Волосы — как мочалка. Смазанная реальность. Сердце скачет. Под кожей — зуд, будто кто-то внутри ерзает. Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас…
Таблетка. Вытащила из сумки, проглотила. Пульс сбивается. Давление отпускает. Тишина — на мгновение.
Пять минут.
Иду в номер. Ковры, люстры, бронза и стекло. Словно другой мир. Не про таких, как я.
Пятый этаж. Два амбала у двери. Чёрные костюмы, пустые глаза. В них — угроза.
— Что-то потеряла, малышка? — один изучает меня взглядом, как кусок мяса. — Доставка. Для Аяза Нуримова. — Такая пташка — и к нему? — усмехается второй. В рацию: — Мурат Искович, тут… с документами. Пропустить?
— Да, — голос в динамике низкий. Уверенный. Спокойный. Но от этого — страшнее. Он меня… ждал?
— Проходи, пташка. — Щёлкнул замок. Дверь распахнулась.
Номер. Шик, холод, власть. Он ждёт. Высокий, собранный, как офицер на параде. Ни жеста лишнего, ни взгляда мимо.
— Документы. — Ни «здравствуйте», ни вопроса. Просто команда.
Я протягиваю папку. Пальцы дрожат, чуть не роняю. Он берёт аккуратно, сразу — к делу.
Молча открывает. Лист за листом — быстро, точно. На одном замирает.
— Что с этим? — голос твёрдый, отточенный. Как холодный металл.
— Чуть намокли… но подписи и штампы не пострадали, — шепчу. Горло сухое.
Он смотрит — не на меня, на страницу. Секунда. Другая. Закрывает папку.
— Впредь — без подобных казусов. Здесь таких не любят.
Молчит ещё мгновение. Хватит, чтобы захотелось провалиться под пол.
— Свободна. — Даже не смотрит. Уже забыл обо мне.
Я разворачиваюсь. Не бегу — пока. Но спина горит, будто под прицелом.
Коридор тянулся бесконечно. Почти летела вниз по лестнице, перескакивая ступени, цепляясь за перила. Лифт — ни за что. Ни секунды в замкнутом пространстве после этого взгляда, после этого голоса.
Сердце грохотало в ушах, дыхание рвалось на части.
Свернула за угол — и врезалась.
Во что-то. Нет, в кого-то. В грудь — твёрдую, как гранит. От удара отшатнулась, но дыхание перехватило вовсе не от столкновения. Запах.
Он накрыл меня волной — терпкий, пряный, тяжёлый, как густой дым. И почему-то до странного знакомый. Не как у людей. Живой. Настоящий. Будто вполз в лёгкие и выдавил весь воздух.
Я вдохнула — инстинктивно. И сразу пожалела.
Внутри будто щёлкнуло. Что-то вздрогнуло под кожей. Всё это… слишком похоже. Слишком знакомо. Как тогда, в детстве.
— Осторожнее, киска, — раздался голос. Низкий, с насмешкой. Почти ласковый. Почти.
Я подняла глаза. Он.
Высокий. Безупречно одетый. И всё же в нём не было ничего от обычного человека. В каждом его движении — сила. В каждом взгляде — опасность. Он не просто стоял. Он ждал.
Он смотрел на меня, будто знал меня. Будто изучал. Как охотник — добычу.
И глаза…
В них был огонь. Янтарный, почти светящийся. Взгляд, от которого хочется бежать, но ноги не слушаются. Не глаза — приговор. Не человек — хищник.
Что-то внутри меня дёрнулось. Я не знала его. Но моё тело — будто знало.
— Простите… — прошептала, пятясь. Горло пересохло, голос дрожал.
Он даже не шелохнулся. Просто смотрел.
И я чувствовала, как внутри поднимается зуд. Как будто кто-то шевелится под кожей. Жжение в груди. Нет… Не может быть. Это астма. Просто астма. Как всегда.
Сглотнула. Надо уйти. Найти таблетку. Проглотить. Успокоиться.
Срочно. До того, как всё это… начнётся по-настоящему.
Метро. Офис. Спасение.
Вваливаюсь в своё кресло, будто в клетку, и почти с облегчением обхватываю руками столешницу. Здесь всё понятно. Бумаги, почта, мониторы. Шум клавиатур. Свет холодных ламп. Обыденность. Нормальность.
Никто не гонится. Никто не смотрит так, будто видит меня насквозь.
— Кира! — грохочет голос. Вздрагиваю и резко встаю.
Он выходит из кабинета, как плывёт — широким корпусом. Толстый, с тяжёлой шеей, почти лысый. Остатки волос зачёсаны назад, будто это поможет. Костюм в обтяжку, пуговицы вот-вот взорвутся.
Глаза — мелкие, как у змеи. Всегда будто насмешливые. И всегда оценивающие.
— Курьер доставила? — бросает, не глядя. Голос — с нажимом, как будто заранее обвиняет.
— Я подозреваю, что ты прыткая девочка, — говорит Аяз, подходит ближе, в его глазах — хищный блеск, словно у волка.
— Зачем я тут? — бормочу, но взгляд — уводит, не могу смотреть в его глаза. Его власть, его мощь… подавляют, заставляют сжаться в комок.
— Ты — девочка любопытная, — он сокращает дистанцию в одно движение, хватает меня за запястье, притягивает к себе.
Его тело — горячее, влажное. Рубашка — липнет к его коже, чувствую его запах, его желание.
— Не… не понимаю, — хриплю, ладони — на его груди, хочу оттолкнуть, но… бесполезно. Он сильнее.
— Какая упертая киска, — он касается моих волос, берет за прядь, тянет.
— Ай! — кричу, от внезапной боли. Ловлю его взгляд — похотливый, жадный.
Он вдыхает мой запах, сжимает сильнее.
— Ты видела документы, — его голос — утверждение. Ухмылка на губах.
— Да… то есть… нет, — шепчу, сердце — колотится. — Я… я лишь… посмотрела…
— Неуклюжая девочка, — его губы — на моем подбородке, поцелуй — обжигающий, словно разряд тока.
— Если хотите… увольте… — замираю, страх — ледяными тисками сжимает сердце. — Только… отпустите.
— Интересная мысль, — его голос — низкий, бархатный, но в нём — сталь, — но я с этого ничего не получу, киска.
Он прижимает меня к себе сильнее, его рука — на моём теле, скользит по спине, по бедру… И тут я чувствую… что-то твёрдое… под его полотенцем.
Краснею, слёзы подступают к глазам.
— Пожалуйста… — шепчу, едва слышно. — Отпустите…
Он стирает слезу с моей щеки подушечками пальцев, пробует её на вкус.
Жест — дикий, животный.
— Предлагаю… уговор, — его голос — словно в тумане.
— Какой? — в голове — одна мысль: сбежать, вырваться из этой ловушки.
— Твое тело… в обмен на свободу, — он улыбается, обнажая идеально ровные зубы. Словно оскал волка, заманившего жертву в клетку.
— Как… как моё тело? — предложение — непристойное, нереальное. В голове — сначала пустота, потом — волна возмущения.
Рука сама тянется к нему, ладонь — по его щеке, звонкая пощечина.
Его лицо — калейдоскоп эмоций: злость, удивление, хитрость…
Он перехватывает моё запястье, сжимает его, и… ноги подкашиваются.
Я — на коленях, перед ним.
— Непослушная киска, — мурлычет он, наклоняясь ко мне. — В таком положении ты мне нравишься больше.
Его руки — в моих волосах, тянут, заставляют смотреть на него снизу вверх.
— Пожалуйста… — хнычу, страх — ледяной ком в горле.
— Да, проси, — шепчет он, его глаза — горят, словно угли. — Мне это нравится.
— Я… я не хочу… — слезы катятся по щекам, истерика подступает к горлу. — Отпустите… я… я ничего не сделала…
— Не плачь, — его пальцы — на моем подбородке, фиксируют, не дают отвести взгляд. — Просто… сделай мне приятное.
— Но… но я… — он загнал меня в угол, его слова, его желание…
Стыд.
— Что ты? — он смотрит на меня, в его глазах — интерес, предвкушение.
— Не… не умею… не знаю… — шепот, едва слышно.
— Это поправимо, киска, — мурлычет он, его взгляд — скользит по моему телу, жадно, оценивающе.
Звонок телефона.
Аяз — с досадой — отпускает меня, идет к телефону.
— Да, слушаю, — он ходит по комнате, нервно ерошит волосы. — Вы что, без меня вопрос решить не можете?! — злость, раздражение. — Сейчас буду.
Он скрывается в одной из комнат, а я… я пытаюсь отдышаться, успокоиться.
Аяз возвращается — в белой рубашке, в черных брюках.
— Ты сидишь тут, — рычит он, — и ждешь меня. И не дай бог ты попробуешь сбежать, киска.
Дверь хлопает. Тишина давит на уши, словно вакуум.
Встаю, подхожу к окну. Сердце бешено колотится, в висках стучит.
Огни Москвы. Красная площадь — такая далёкая, такая недосягаемая.
А я… тут. В ловушке. Нет. Нужно бежать.
Крадусь к двери, словно мышка. Коридор — пустой, тихий, словно вымерший. Шанс.
Бегом, на цыпочках. Лифт.
Улица. Свобода! Холодный воздух бьёт в лицо, но я не чувствую холода. Адреналин в крови.
Кафе. Такси. Дом. Девять вечера.
Усталость наваливается свинцовой тяжестью. Кровать — мягкая, уютная, манит, обещая покой, забвение.
Страх… он всё ещё здесь, когтистой лапой сжимает сердце. Аяз… он найдет меня.
Засыпаю. В блузке, в юбке, не раздеваясь.
Утро. Головная боль — раскалывается, словно кто-то бьет по ней молотком. Тело ломит, словно по мне грузовик проехал. Кое-как встаю, душ, кофе, бутерброд — механические движения, мысли — путаются, страх — не отпускает.
Офис. Страшно. А вдруг… он здесь?
Вдох. Выдох. Пытаюсь успокоиться, взять себя в руки. Лифт. Кабинет. Всё спокойно. Слишком спокойно. Почта. Работа. Пытаюсь сосредоточиться, забыться, но… не получается.
Час. Два. Три. Время тянется, словно резина.
Звонок. Босс.
— Кира, ко мне, — его голос — лед, пробирающий до костей.
В кабинет захожу, как на эшафот.
— Ну что, как всё прошло? — спрашивает он, и в его глазах — нетерпение, любопытство.
— Эээ… — теряюсь, не понимаю, о чём он.
— С документами, Кира! С документами! — Босс злится, в его голосе — металл. — Аяз Нуримов их подписал?
— Я… я не знаю, — бормочу, чувствуя, как страх ледяными иглами впивается в кожу. — Я… я их просто отдала…
— Кира! — Босс повышает голос, и я вздрагиваю. — А как я, по-твоему, должен понимать, что решил заказчик?!
— Простите… я… я всё исправлю… — делаю шаг назад, к двери, как можно дальше от его гнева.
Мне настолько страшно, что я не замечаю… его.
Аяза.
Он стоит в дверях, высокий, статный, в дорогом костюме, и смотрит на меня. Его взгляд — тяжёлый, пронизывающий, словно рентген.
— Простите, — его голос — мягкий, бархатный, но… от него мурашки бегут по коже, — я случайно стал свидетелем вашего разговора.
— Аяз Ильханович! — Босс мгновенно меняется в лице, расплывается в угодливой улыбке, поправляет галстук, спешит к нему, протягивает руку.
Мозг – кипящий котел. Мысли скачут, рисуют картины того, что творится в кабинете босса. Неизвестность – хуже пытки.
В вихре событий – забыла про лекарство. Будильник – резкий звук, напоминание.
Вытащила блистер, схватила воду, проглотила таблетку.
Спокойствие. Туман в голове рассеивается. Мысли – яснее.
Могу работать.
Дверь кабинета. Аяз. Хищник на охоте.
— Пойдем, киска, — взгляд – удар током. Мурашки по коже. — Новое место работы.
На публике – учтивый бизнесмен. А наедине?
Выбора нет. Контракт. Я – его собственность.
Собрала вещи, выключила компьютер. Плетусь за ним. Холодный пот – по спине.
Лифт. Нервно кусаю губы. Дрожь.
Двери открылись. Схватил за локоть, втащил внутрь.
Прижал к стене.
— Плохая киска, — шепот на ухо. Горячее дыхание.
Замерла. Страх.
Приблизился, нос – по шее. Мурашки.
Отстранился. Взгляд – в упор.
— Что пила? Что за дрянь?
— Простите, — голос дрожит.
— Пахнешь по-другому, — ярость в голосе. — Что сделала?
Вздрогнула. Что он имеет в виду?
— Не понимаю, — шепот, сжимаю сумку.
— Не играй со мной, — рык. Глаза – янтарное пламя. — Что приняла?
— Лекарство, — выдавила из себя. Страх – ледяные тиски. — Мне нужно…
— Лекарство? — прищурился. Взгляд – ожог. — Какое?
— Обычное… от приступов, — увернулась от ответа. Но его взгляд…
— Не смей врать! — рявкнул, схватил запястье. Кости хрустят. — Думаешь, я не чувствую? Запах… изменился. Прячешь свой настоящий аромат.
Настоящий аромат? Что это?
— Не знаю, о чем ты, — пролепетала. Сердце – бешено колотится.
— Узнаешь, — прошипел. Голос – хриплый. — Скоро.
Двери лифта. Распахнулись. Тащит меня за собой.
Ярость. Дикая, первобытная. Сила. Необузданная, звериная. И… волнение? Что происходит? Кем он меня считает?
Вышвырнул из офисного здания, грубо затолкал в машину. Сам рядом. Взгляд – раскаленный уголь.
— Пташка, какого черта сбежала? – голос охранника, который вчера притащил меня к Аязу, дрожал.
— За дорогой смотри, – огрызнулся Аяз. – И так вчера накосячил.
— Да, шеф, — охранник сжался, притих.
— Куда мы? – мой голос – еле слышный шепот. За тонированным стеклом мелькают огни города. Клетка.
— В офис, — спокойно, не отрываясь от телефона. — Ты теперь моя сотрудница. Забыла?
— Зачем я вам? – поворачиваюсь к нему. В глазах – вопрос. Что ему нужно?
— Нравишься, – взгляд – удар током. Прожигает насквозь. Он опасен. Зверь в человеческом обличье.
Офис – стеклянная башня, царит над Москвой. Вошел – все замерли. Кролики перед удавом. Ему плевать. Тащит меня за собой, как куклу.
Лифт. Стеклянные стены. Высота – захватывает дух.
Прижал к стене. Жар его тела. Мощь мускулов сквозь тонкую блузку.
— Зачем сбежала, киска? – голос – сталь.
— Я не ваша рабыня, — рычу, собирая остатки смелости. – Не обязана подчиняться.
— Зря, киска, — шипит, прижимается ближе. – Раздражаешь меня. Не испытывай мое терпение.
Губы – на пульсирующей жилке. Глаза закрыты. Ладони – сжаты. Пытаюсь унять дрожь, которая сотрясает все тело.
По позвоночнику – разряд тока, острая боль – в пояснице.
Его вздох. Рокот, похожий на рычание зверя.
— Аромат – слабый, — злость в его голосе, как удар хлыста. — Вчера – сильнее был. Что ты сделала?
Двери лифта распахнулись. Схватил за запястье, потащил по коридору. Сотрудники – тени, шарахаются от нас, как от чумы. Секретарша – взгляд испуганный, но Аяз ее игнорирует.
— Потом, — рычит он на нее. — Занят.
Мы одни. Его кабинет. Запах древесины. Темные тона. Словно логово зверя, куда пускают не всех. Первый раз вижу такой стиль. Строгий. Со вкусом. Ничего лишнего.
Запах древесины. Дорогой кожи. И его. Аяза.
Вдыхаю, пытаясь понять, чем он пахнет. Еловые ноты. Запах влажной земли. Морской бриз. Странное сочетание, но… приятное. Его аромат, теперь лишь понимаю о чем он. Легкий оттенок дорогого парфюма.
Тепло разливается по телу. Непонятное расслабление. Пугающее.
Аяз проходит в глубь кабинета. Ослабляет галстук, словно освобождается от оков. Уселся в кресло – трон своего царства. Жестом указал, куда сесть мне.
Медленно подхожу. Сажусь на стул, чувствуя себя как мышь в клетке. Смотрю на город за панорамным окном – на чужую, недоступную мне жизнь.
— Что за приступы? – вдруг спрашивает Аяз, словно прочитав мои мысли. Взгляд – изучающий, пронизывающий, видит меня насквозь.
— С детства, — опускаю глаза, не в силах выдержать его взгляд. — Как астма…
— Местные врачи сказали? – ирония в голосе – острое лезвие.
— Местные? – бровь – вверх. Взгляд – в его глаза.
— Да, — голос вибрирует, глаза – гипноз.
— Не совсем, — пытаюсь взять себя в руки, но его голос, его взгляд – все плывет.
— Каждое слово – клещами вытягивать, — рычит, раздражен.
— Папа… нашел лекаря… местного… он… лекарство… — лепечу, словно в бреду. Зачем я ему все это рассказываю?
— Лекарство с собой?
— Да… но…
Ладонь – протянута. Ждет.
— Нет, — прижимаю сумку к себе. Паника. Приступ. Так скоро? Раньше такого не было…
Глаза – закрыты. Считаю до десяти. Не помогает.
Что-то ломается внутри. Тело – в огне. Воздуха нет.
— Кира, — голос Аяза – словно сквозь вату, сквозь толщу воды. Далеко.
Жар – обжигает грудную клетку, растекается по венам, словно яд.
Чужое. Внутри меня. Берет контроль.
Страх. Паника. Ужас, ледяными когтями сжимает душу.
Жар – все сильнее, обжигает, разрывает изнутри. Тело – не мое. Кто-то другой. Пытается взять контроль.
Пугает до чертиков.
В детстве… такое было… словно две меня… внутри… Папа нашел врача… таблетки… Панические атаки… исчезли…
А сейчас… снова… Что-то ломается, рвется, кричит внутри.
Сжимаясь, словно загнанный зверек, забиваюсь в угол кресла.
Сознание возвращается медленно, словно из тумана, из темноты.
Офиса нет. Стены другие. Мебель — другая. Запах — чужой.
Незнакомая комната. Просторная. Роскошная. Огромная кровать. Панорамные окна.
Я встаю, ноги ватные, голова кружится. Осматриваюсь, держась за край изножья.
Знакомый стиль — дорогой, изысканный. Всё, как у Аяза. Холодный, продуманный до мелочей. Ни одной личной детали. Ни единого шанса зацепиться за что-то своё.
Это отель. Его отель.
Стон вырывается сам. Полный боли, отчаяния. Возвращения в клетку.
Опять здесь. В его логове.
Память пуста, словно выжженная земля. Вспышка паники — единственное, что оживает внутри. Она — как огонь, обжигающий изнутри, оставляя после себя только пепел и страх.
День. За окном солнце светит ярко, безжалостно. Уже что-то. Лучше, чем ночь.
Смотрю на себя. Бельё. Кружевное. Чёрное. Полупрозрачное.
Он… он раздевал меня.
Мысль пронзает, как удар током. Вздрагиваю.
Постель огромная, мягкая, как облако. Но в ней — холод. Ни следа комфорта. Ни тепла.
Одежда…
Нигде.
Где моя одежда?!
Злость вспыхивает мгновенно. Разливается по венам, жжёт, заставляет дышать чаще. Я не послушная жертва.
Сидеть? Ждать? Покорно, как жертва, пойманная волком?
Нет.
Я открываю шкаф. Внутри — рубашки. Белые, голубые, розовые. Идеально выглаженные, с едва уловимым ароматом его парфюма.
На каждой — он.
Ткань приятная. Прохладная. Шелковистая. Я натягиваю одну, чувствуя, как она ложится на кожу. Скрывает бёдра. Словно броня. Временная.
Я вдыхаю глубоко. Запах хвои. Влажной земли. Морской бриз. Его аромат. Узнаваемый до дрожи.
Кабинет. Дверь приоткрыта.
Он там. Хмурый. Сосредоточенный. Телефон у уха. Говорит тихо, но с жёсткостью, которая прорывается даже сквозь стены.
Я замираю в проёме. Тень. Невидимая.
Сердце колотится. Громко. Навязчиво. Словно он может услышать.
Разговор обрывается. Скрип ручки по бумаге — как по стеклу.
Его взгляд — в мою сторону. Лёд. Вытаскивает меня из темноты, как прожектор.
— Долго стоять будешь? — бровь вверх, иронично. — Подойди. — Голос — сталь. Холодный. Безапелляционный.
Я делаю шаг. Руки дрожат. Хочется бежать. Но я иду. Потому что боюсь. Потому что не знаю, где выход.
— Я… не хотела… — шепчу. Мелко. Может, получится стать снова тенью?
— Мне плевать, чего ты хотела, киска. — Его голос — ледяной. — Долг надо отрабатывать. А он у тебя… совсем не игрушечный.
Я делаю ещё шаг. Ещё. Стол между нами — как бастион. Он за ним — как король. Властный. Недоступный.
— Что… вы хотите? Я… заплачу… — слова рвутся наружу. Сбивчиво. Паника душит. Я с трудом дышу.
— Нет, киска, — усмешка. Хищная. — Деньгами ты не расплатишься.
— Что?.. — голос срывается. Предчувствие скользит по позвоночнику. Липкое. Тёмное.
— Не дрожи. — Его усмешка всё такая же. Опасная. Но в ней — странная нежность, неуместная. Как если бы палач гладил шею до удара.
— Я… я ничего не умею…
— Разберёмся. — Его взгляд сканирует меня. — Ты вообще знаешь, кто ты?
Я замираю. Слова теряются. Мысли — разбиты.
— Не знаешь. — Он тяжело вздыхает. Протягивает руку к ящику. Шум бумаг. Папка летит на стол.
— Кира Соболева. 1993 год. — Он читает, и моё имя звучит, как приговор.
Я приближаюсь. Сердце грохочет. Открываю папку. Фото. Справки. Всё, что я есть. Все мои следы. Моя жизнь, разобранная по папкам.
— Ты всё это время следил за мной?!
— Контракт. Ты сказала моему помощнику, что с документами всё в порядке. Я обязан проверять. — Его голос спокоен, но внутри — угроза. Холодная. Сдержанная.
— Зачем? — Я смотрю ему в глаза. Хочу понять. Найти хоть тень объяснения.
— Контракт касается меня и моего партнёра. Даже твой начальник не в курсе. А ты сунула нос куда не надо, киска.
— Я ничего не читала… — Я пятюсь. Ноги слабеют. Спотыкаюсь.
— Докажешь? — Он встаёт. Двигается, как хищник. Я — в капкане.
— Я не… — Спина упирается в панель. Он слишком близко. Слишком.
— Может, тебя подослали. Один из моих конкурентов? — Его тело — рядом. Я чувствую жар кожи. Он как огонь, готовый вспыхнуть.
— Я не понимаю… — Слёзы подступают.
— Не понимаешь? — Его пальцы на моём подбородке. Заставляют смотреть. В его взгляде — не просто подозрение. Там что-то другое. Жестокая заинтересованность.
— Я ничего не делала…
Его губы касаются моих. Резко. Внезапно.
Искры. Внутри. По телу — дрожь. Тяга — животная, дикая. Опасная. Пугающая.
Я хочу бежать. Но он держит.
Тело — сплошные мышцы. Горячее. Непоколебимое.
Его язык проникает в мой рот — поцелуй глубокий, уверенный. Как клеймо. Он не спрашивает. Он берёт.
Его руки скользят по телу. Рубашка — вверх. Пальцы обжигают кожу.
— Готова отдать долг, киска? — Его шёпот — прямо в ухо. Рука на ягодицах. Пальцы скользят под ткань. Я таю. Плавлюсь. Как воск.
Он прижимает меня к себе. Его возбуждение — твёрдое. Жгучее. Он даже не скрывает этого.
Я смотрю в его глаза. Там — бездна. Желание. Власть. Опасность.
Страх. И… возбуждение. Оно рядом. Сплетается. Не даёт понять, что из них ведёт.
Он отстраняется. Лишь на миг.
— Скажи, — голос хриплый. Почти сдержанный. — Скажи, что хочешь этого.
Я молчу.
— Скажи! — приказ.
Борьба внутри. Между инстинктом и страхом. Хочу. Боюсь.
— Я… — Губы дрожат. Его пальцы — на моих.
Молчание.
Напряжение висит в воздухе. Как искра. Почти пламя.
— Не хочу! — рычу, вцепляясь в его руку, как дикая зверь, загнанная в угол. Пытаюсь вырваться, освободиться, но его хватка — стальная, не дающая и шанса.
— Строптивая киска, — рык Аяза вибрацией пробегает по каждой клетке моего тела. Он сжимает мой подбородок, и боль — острая, пронзительная, но в ней есть нечто опасно сладкое.
Его губы прижимаются к моим. Жесткие. Властные. Он кусает — больно. Горячо. Желание вспыхивает внутри, словно искра, опаляет, затмевает разум.
Внутри бурлит водоворот — страх и возбуждение, злость и желание.
Он сильнее. Ты ничего не сможешь. Просто подчиняйся…
Волна настигает. Внезапно. Сильнее, чем я. Приступ — дикий, неконтролируемый.
Глаза открыты, но мир плывёт — резкость то обостряется, то исчезает. Картинка то чёткая, то размытая, как во сне.
Рёв внутри. Звериный. Утробный. Агрессия. Страх. Паника сжимает грудь ледяными когтями, не даёт дышать.
— Посмотри на меня, — голос Аяза пробивается сквозь туман. — Кира. — Он потряхивает меня за плечи, возвращая в реальность.
С трудом поднимаю взгляд. Его глаза горят золотом. Обжигающее пламя.
— Кто… ты? — выдыхаю еле слышно, голос будто украли.
— Оборотень, — спокойно. Лаконично. Без тени сомнения.
— Шутка? — не верю. Мозг отказывается работать. Паника отступает, оставляя за собой недоверие, ошеломление.
— Нет. И ты, Кира… не просто человек. В тебе — волчица. — Он отступает, оставляя пространство. Как будто даёт мне время. На осознание. На принятие.
Он идёт к столу, уверенно, как хозяин, вернувшийся в своё логово. Кладёт сверху несколько листов.
— Не веришь? Смотри. — Он садится в кресло, не отрывая от меня взгляда, словно я — единственное, что его волнует.
Я подхожу медленно. Как под прицелом.
Родословная. Семейное древо. Имена. Даты. Анализ ДНК. Спирали, буквы, формулы. Химические составы. Таблицы дозировок.
Ничего не понимаю. Всё как в тумане. Будто смотрю сквозь мутное стекло. Подымаю взгляд на Аяза. Ищу ответ. Пояснение.
— Это родословная моей семьи. Это моё ДНК. И твоё, — его голос ровный, но в нём чувствуется сдержанная мощь. — А это… — он указывает на последний лист. — Состав лекарства, которое ты пьёшь.
— Не понимаю… — отступаю к дивану, как подбитая, — всё тело будто не моё. Сажусь. Сжимаю голову руками, мысли скачут, будто испуганные птицы.
— Что ты помнишь о своей семье? — Аяз говорит спокойно, но в этом спокойствии — грозовые раскаты.
— Мама… умерла, когда мне было пять. Папа воспитывал… — голос чужой. Словно это не я говорю. Словно это фильм. А героиня — не я.
— Когда начались приступы? — всё тот же ровный тон. Но я слышу, как в нём нарастает напряжение.
— Не знаю… не помню… — слёзы подступают. Страх стягивает сердце ледяными тисками.
Аяз — уже рядом. В одно мгновение. Прижимает меня к себе, будто боится потерять.
Тепло его тела — как одеяло. Укрывает. Защищает.
Почему с ним так… спокойно?
— Лекарства, которые ты пьёшь… не лечат. Они глушат. Делают хуже. — Он смотрит прямо в меня. Его глаза — бездонные. Там вся моя боль. — Они убивают твою волчью суть. Ту, что рвётся наружу.
— Нет! Папа не мог… Он любил меня! — отталкиваю Аяза. Его тепло — невыносимо. Как и правда. Не хочу верить.
— Если всё так, как я думаю… он знал. — Голос Аяза мрачнеет. Он словно и сам не хочет говорить это. — Собирайся. Мы поедем к нему.
Холодная волна пронзает меня насквозь. Замораживает сердце. Выбивает воздух.
— Нет! Что я ему скажу?! — вскакиваю. Бежать. Куда угодно. Лишь бы подальше от этой правды.
— Кира, не начинай, — устало. Он и правда устал. От моих срывов. От эмоций. — Я всё равно тебя найду.
— Как ты можешь…?! Моя жизнь — кувырком с того момента, как я тебя встретила! — тычу пальцем в его грудь. Хочу причинить боль. Выбросить боль.
— Не только твоя, киска, — рычит Аяз. Его мышцы напряжены. — Не трать моё время.
Внутри — взрыв. Кто он, чёрт возьми?! Как смеет?!
Я хочу ударить. Пощёчину. Что угодно. Но он опережает. Подхватывает меня, закидывает на плечо. Я — как котёнок. Беспомощная.
Он несёт меня в гардеробную. Просторную. Роскошную. С десятками полок. Женская одежда. Мой размер.
— Выбирай одежду. И выходи. — Цедит сквозь зубы. Уходит, не оборачиваясь.
Гардеробная ошеломляет размерами. Джинсы. Футболки. Свитера. Всё — новое. Всё — моё.
Я выбираю синие джинсы, белую футболку с принтом, чёрную кожаную куртку.
Выходя, вижу его у окна. Он смотрит в телефон. Его силуэт — на фоне города. Мощный. Неприступный.
— Я всё… — голос звучит тише, чем хотелось бы.
Он смотрит. Долго. Внимательно. Потом берёт меня за руку. Его ладонь — тёплая. Сильная.
Он ведёт меня вперёд. Не спрашивая. Не оставляя выбора.
Тишина. В салоне автомобиля. Тяжёлая, давящая, словно невидимый груз, лежащий на плечах. Я не знаю, о чём с ним говорить. Все мои мысли — о том, как спросить отца: знал ли он? О лекарствах? О том, что они медленно убивали меня, как яд, пущенный по венам.
Жизнь — перед глазами. Кадры. Фрагменты. Вспышки. Счастливое детство. Смерть мамы. Строгий, но тёплый отец. Лекарства. Приступы.
Аяз молчит. То смотрит на дорогу, то — в телефон. Спокойствие его пугает.
Я сжимаю пальцы, кусаю губы.
— Перестань нервничать, — тихо, но в голосе — сталь. — Волк нервничает.
— Что? — резко оборачиваюсь, в глазах — испуг, непонимание.
— Мой волк чувствует, когда ты такая. Потерянная. Запах страха — от тебя. — Аяз говорит это так, будто это само собой разумеется.
— Как это?.. — решаю спросить, хотя уже чувствую, что ответ не даст мне облегчения.
— У второй натуры — нюх. Острый. Он улавливает твои феромоны. Беспокоится. — Он смотрит на меня, будто насквозь. В глазах — забота, желание, тревога… и власть. Власть, которую он даже не думает скрывать. На лице — маска спокойствия.
— Я… тоже такая?.. — боюсь услышать, но спрашиваю.
— И да, и нет, — его голос ровный, но под ним чувствуется напряжение. — Твоя волчица… спит. В латентной форме.
— Почему?.. — вопросы срываются, как капли дождя — один за другим.
— Вот это я и хочу узнать у твоего отца, — отвечает он, снова переключаясь на дорогу.
Я слежу за тем, как он поворачивает. Я не называла адрес. Но он знает. Уже давно. Словно изучил меня всю. Под лупой. До каждой клеточки.
— Откуда у тебя моя ДНК?.. — шепчу, ошеломлённая его словами и тем, как легко он этим распоряжается.
— А как думаешь? — он даже не смотрит. Вопросом на вопрос, с явной насмешкой.
— Больница?.. Но это же конфиденциально… — чувствую себя наивной дурочкой. Всё ведь лежало на поверхности.
— Кира, если мне что-то нужно, я это достану. А мне нужна ты. — Его интонация окончательна. Без вариантов. Без права на протест.
Машина останавливается. Знакомый подъезд. Я набираю полную грудь воздуха, словно перед прыжком в ледяную воду.
— Можно… я сама?.. — прошу почти шёпотом. Как котёнок, которого оставляют в новом доме.
— Сама что? — Аяз смотрит на меня в лифте. В его голосе — лёгкий интерес.
— У папы спрошу, — мой голос дрожит, как и пальцы.
— Можно, — спокойно.
Папа открывает сразу. Встревожен.
— Кира… что-то случилось? — взгляд бегает между мной и Аязом.
— Привет, папа. Можно?.. — он пропускает нас в квартиру. Я не двигаюсь с порога. Аяз — за спиной. Гнетёт.
— Кира… у тебя лица нет… Что происходит? — отец опирается о косяк, не сводя взгляда с Аяза.
— Пап, это — Аяз Нуримов. Мой руководитель, — шепчу. Словно каждое слово — шаг в пропасть.
Мужчины застывают. Напряжение в воздухе — как перед грозой. Папа не оборотень, но чувствует чужого.
— Пап… это правда? Что я — не как все?.. — выстреливаю. Слово — как удар.
— Что?.. О чём ты?.. — голос отца дрогнул.
— У меня… не астма… — встречаю его взгляд. Не отвожу.
— Кира… я… — он молчит. Сменяющиеся эмоции: страх, вина, сожаление. — У меня не было выбора.
— Что значит — не было?! — в груди пусто. Мир — рушится.
Отец идёт в гостиную. Мы — следом. Я сажусь на край дивана.
— Это было давно. Мы с твоей мамой возвращались из отпуска. Авария. Ночь. Люди на дороге. Ты — в машине. Кричала. Плакала… — голос отца ломается. — Мы вытащили тебя. Вызвали скорую. Потом… решили тебя удочерить.
— Я вам не родная… — шепчу. Боль захлёстывает.
— Родная, дочка. Сразу стала. Мы полюбили тебя с первого дня. Всей душой.
— А оборот… — он кивает. — Мы поняли не сразу. Через месяц пришёл человек. Представился из полиции. Спрашивал… странно. Подозрительно. Я испугался. Нашёл человека, связанного с иным миром. Он направил к лекарю. С тех пор приступы почти прекратились.
— Вы знали о побочных действиях? — голос Аяза звучит, как хлыст.
— Да. Он предупреждал. Что волчица может… умереть. Но я тогда боялся за неё. За Киру.
— Поубивал бы этих лекарей… — Аяз рычит, но держит себя. Его гнев сдержан, как вулкан под куполом. — Ещё немного — и она оказалась бы в психушке. Под седатиками.
— Что?! — отец бледнеет.
— Если волчица погибает — оболочка остаётся. Но без души. Без искры. — Аяз смотрит прямо в глаза. Словно приговаривает.
— Я не знал… Я хотел защитить… — голос отца дрожит. Он боится не за себя. За меня.
— Я верю тебе, папа. — Слеза скатывается по щеке. Горячая. Солёная. Боль — не уходит. Но плакать здесь — нельзя.
— Что теперь?.. — он смотрит на Аяза. Словно перед палачом.
— Теперь Кира — под моей защитой. Я отвечаю за неё. — Аяз встаёт. Протягивает мне руку. — До свидания.
Прощание — как в тумане. Не помню, как вышла. Как оказалась в машине. Будто другая реальность накрыла.
Истерика — накатила волной. Я не удержалась. Плакала. Стискивала кулаки.
Аяз притянул к себе. Тепло. Твёрдо. Надёжно. Пахнет елью. Землёй. Мокрой шерстью.
— Реви. Не сдерживайся, — шепчет. Гладит по спине. Медленно. Убаюкивающе.
Я плакала. За всё. За ложь. За страх. За себя. За мир, который рухнул.
Опомнилась, когда машина свернула в лес.
— Где мы?.. — голос охрип, сел.
— На территории моей стаи, — спокойно отвечает Аяз. Тихо. Но в голосе — сталь.
— Зачем?.. — верчу головой. Лес. Стволы, как колонны. Листья шелестят. Воздух — тяжёлый, сырой.
— Будем… будить твою волчицу, — говорит Аяз, будто речь идёт о чем-то обыденном.
Дома. Словно — из ниоткуда. Маленький частный сектор.
— Где мы? — спрашиваю Аяза, вглядываясь в картинки за окном.
— Моя стая, — отвечает он и сжимает мою ладонь, притягивая к себе. Его губы накрывают мои. Поцелуй — властный, жаркий. Я вздрагиваю. Паника на секунду поднимается в груди, но его прикосновение — тёплое, уверенное — успокаивает. Тревога отступает. Я позволяю себе расслабиться.
Машина останавливается.
— Шеф, приехали, — громила смотрит на нас в зеркало заднего вида.
— Вещи в дом отнеси, — приказывает Аяз. Открывает дверь, помогает мне выйти.
Дом кажется скромным, но чувствуется статус. Рядом ещё несколько домов, кованый забор. Сбежать будет сложно.
Аяз ведёт меня внутрь.
— Не бойся, — шепчет, словно слышит мои мысли. — Здесь ты в безопасности.
Его взгляд пронизывает. Внутри — хаос.
— Я не могу поверить… — выдыхаю.
— Привыкай. — Его губы вновь накрывают мои. Поцелуй властный, тёплый, уверенный. Я теряюсь.
— Ты принадлежишь мне, Кира, — шепчет, и у меня подкашиваются ноги.
— Я не обещала такого… — шепчу, но он будто не слышит. Ведёт меня наверх.
— Твоя комната, — говорит, открывая дверь. Просторно. Светло. Окна выходят в сад.
— Я скоро вернусь, — говорит, и в его тоне — почти нежность.
Я остаюсь одна. Тишина сжимает сильнее, чем цепи.
Комната большая, потолки высокие, окна во всю стену. За ними сад, бассейн, ухоженная трава. Всё в бежевых тонах. Кровать с балдахином. Как в том отеле. Напротив — картина: ночной лес. Зловеще-красиво.
Любопытство берёт верх. Выглядываю в коридор. Три двери. Вероятно, одна — его. Спускаюсь.
Гостиная — со вкусом, богато. Столовая: длинный стол, десяток стульев. Кухня — огромная. Остров, техника, посуда. Глаза разбегаются.
Внутри — странное ощущение: будто я примеряю на себя чужую жизнь. Которая может вот-вот стать моей. Против воли.
Желудок урчит. Голод вырывается наружу. День был сплошной хаос. За окном темнеет.
Я иду искать Аяза. Последняя дверь — кабинет.
— Аяз, ты совсем спятил? — незнакомый мужской голос. Твёрдый, с заботой под слоями холода. — Зачем ты её сюда притащил?
— Она теперь под моей защитой, — отвечает Аяз. В голосе — сила.
— Ты ничего о ней не знаешь.
— Это не важно. — Усмешка слышна даже в тоне. — Она часть меня.
— Мне не нравится такой план.
— Ты мой бета. Я ожидаю поддержки. — Сталь.
— Я не нянька, — ворчит второй.
— Кира, — голос Аяза — прямо в точку. — Подслушивать удобно с другой стороны двери.
Чёрт. Я забываю, что он — оборотень. Вдыхаю, вхожу.
Мужчина — лет двадцати восьми, высок, телосложение как у Аяза, но другой. Голубые глаза. Запах иной. Что-то в нём колет. Тело напрягается. Инстинкт настораживается.
— А ты не промах, — он осматривает меня. Взгляд внимательный. Слишком внимательный. Я опускаю глаза.
— Кира, познакомься — Амир. Мой бета, — говорит Аяз.
— Здравствуйте, — говорю. Отчуждённо. Словно голос не мой.
— Ну, здравствуй, — Амир не улыбается. В его взгляде — холод. Как у охотника.
— Я тут не по своей воле. Нянька мне не нужна, — неожиданно огрызаюсь. Даже для себя.
— Посмотрим, — скалится он. Рык — почти неслышный, но животный. От него хочется отступить на шаг.
Аяз рычит. По комнате прокатывается волна давления. Хочется исчезнуть. Застыть.
— Аяз, сбавь, — ворчит Амир. — Не укушу я твою гостью.
— Отвечаешь за неё, — твёрдо говорит Аяз. Он садится. Жестом указывает на место. Я сажусь. Пальцы дрожат.
— Кира, ты пока здесь. — Слова — приговор. — Я решу вопрос с ядом.
— Амир, ты за периметр, документы у меня. Возможны гости со стороны соседней стаи. — Амир кивает. Сосредоточен. Меня будто больше нет.
— Что мне тут делать? — выдыхаю. Голос чуть срывается.
— Жить. Отдыхать. Не забывай — ты всё ещё должна мне. — Усмешка. Взгляд прожигает до костей.
— Особая охрана? — усмехается Амир.
— Пока нет, — отрезает Аяз. Встаёт. Протягивает руку. Я встаю. Он ведёт наверх. Амир уходит.
Оставшись наедине, Аяз прижимает меня к себе. Губы касаются моей шеи. Прижимает к стене. Его руки на талии. Стальные.
— Без таблеток твой запах сильнее. — Рычит. — Ты сводишь меня с ума. — Его пальцы в волосах. Поцелуй — жёсткий. Захватывающий.
Я замираю. Внутри — буря. Надо звать на помощь. Бежать. Но тело будто не моё. Оно знает, кто он. И подчиняется.
Живот урчит. Аяз замирает. Смотрит в глаза. Внимательно.
— Чёрт. Ты не ела. — В голосе — злость. На себя. Он берёт меня за руку. Уводит вниз.
На столе появляется ужин: индейка, салаты, закуски. Он сам греет еду. Движется по кухне уверенно. Я наблюдаю. Поражена.
Через пару минут — горячий ужин.
— Боже, как вкусно… — облизываю губы. Беру вилку. Первый кусочек — нежный, ароматный.
— Сам готовил? — спрашиваю.
— Нет. Прислуга, — отвечает он, садясь рядом.
Спокойствие. Тишина. И впервые — ощущение, что я не просто его пленница. А его выбор.
Голод утолен, и сытость разливается по телу приятной тяжестью. Но стоит Аязу приблизиться, как всё внутри напрягается. Он идёт медленно, уверенно, будто я — его цель. Инстинкт велит замереть. Сердце — будто замирает. Но внутри неожиданно спокойно. Даже слишком. Словно что-то во мне знало, ждало этого. Мой зверь проснулся. Узнал его. Захотел.
Аяз подходит ближе. Его тепло, его запах — насыщенный, пряный, терпкий — захватывает меня, заполняет лёгкие. Он тянет меня за волосы, заставляя посмотреть ему в глаза. Снизу вверх. В этом жесте всё: доминирование, собственничество, уверенность. И я дрожу не от страха — от предвкушения.
Его губы касаются моих. Поцелуй жёсткий, уверенный, захватывающий. Как будто он не спрашивает — он берёт. Я теряюсь в нём, утопаю, пока воздух не заканчивается. Его руки уже на моём теле. Они не торопятся. Он изучает, сжимает, запоминает. Волна мурашек прокатывается по коже, оседая внизу живота сладкой тягой.
— Долги платить пора, киска, — его голос шершаво касается уха. Он прижимает губы к моей шее, проводит языком по коже, оставляя за собой горячий след. Подхватывает на руки — и несёт.
Я вглядываюсь в его лицо. Не могу отвести взгляда. В его глазах — что-то дикое, притягательное, опасное. И я понимаю: теряю контроль. Теряю себя. Остаётся только он — и всё, что он разбудил.
Он опускает меня на кресло перед своим огромным рабочим столом. Тот завален бумагами, но сейчас — нет ничего, кроме нас. Его глаза светятся в полумраке, как у хищника. Я не могу дышать. Не могу сопротивляться.
Его дыхание касается моей кожи. Ещё не прикоснулся — а я уже вся в напряжении. Его губы скользят по шее. Я отвечаю. Несмело. Неуверенно. Но с каждым касанием дрожь нарастает. Возбуждение идёт волнами, каждая сильнее, горячее, всё глубже загоняет меня внутрь себя.
Запах в комнате меняется. Он становится влажным, насыщенным, тягучим. И я чувствую — это от меня. Я больше не узнаю себя. Меня топит желание. Меня раздирает голод, которого раньше не было.
Аяз не медлит. Не спрашивает. Он действует, как будто всё уже решено. Как будто это не выбор, а необходимость. Он стаскивает с меня одежду, и я не сопротивляюсь. Не могу. Он смотрит — и я краснею под этим взглядом. Он прожигает. Он будто жаждет запомнить каждую деталь.
— Красивая, — выдыхает он. Его голос грубый, низкий. Но в нём — то самое мужское восхищение, от которого тело плавится. — Моя.
Он касается моей кожи. Медленно. Уверенно. Как художник, касающийся холста. Он будто проверяет, действительно ли я настоящая. Его руки — жаркие, внимательные. И я чувствую: он наслаждается. Каждой секундой. Мной.
— Ты будешь моей, — говорит он, не отводя взгляда. — И ничьей больше.
Он отступает. Снимает рубашку. И я не могу не смотреть. Его тело — словно выточено. Мускулы, рельеф, вены на руках, что держат крепко, как капкан. Я облизываю губы, не осознавая. И он это видит.
— Так что ты мне говорила, киска? — его пальцы фиксируют мой подбородок. Он смотрит прямо в глаза. — Не умеешь? Не знаешь? Сейчас научу.
Всё меняется за секунду. Я уже на столе. Он — передо мной, на коленях. Воздуха не хватает. Он раздвигает мне бёдра, не торопясь. Его лицо у самой моей кожи. И когда он вдыхает мой запах, я захлёбываюсь.
Он тянет бельё зубами. Шорох кружева и треск завязок — будто электрический разряд. И когда он касается меня языком — всё сжимается. Внутри. Снаружи. Я цепляюсь за край стола, чтобы не раствориться.
Он поднимает глаза, и я тону в них. Там — хитрость, удовольствие, притяжение.
— Вкусная девочка, — шепчет он. Голос по-прежнему хриплый. Но теперь в нём нежность. И это убивает.
Я задыхаюсь. Он снова касается. Медленно. Дразняще. Погружаясь всё глубже, будто изучая, как звучит моя покорность.
Всё внутри сжимается, вибрирует. Пульс отзывается везде — в животе, в бёдрах, в груди. Я почти теряю контроль.
Я извиваюсь. Пытаюсь сдержать стоны. Но с каждой секундой это всё труднее. Он доводит до грани, и снова отступает. И это сводит с ума.
— Пожалуйста, — срывается с губ. Я натягиваюсь, будто струна.
— Что — пожалуйста? — Он приподнимается. Его глаза смеются. — Я не могу помочь, если не знаю, чего ты хочешь.
Он издевается. Он ждёт. Он заставляет меня сказать это вслух.
Молчание давит. А тело трясёт. Всё сжимается от желания. Я сжимаю кулаки.
— Хочу кончить, — шепчу. Но он наклоняется ближе.
— Не услышал.
— Мне нужна разрядка… — голос мой ломкий, просящий. Как у зверька, что загнали в угол.
И он отвечает. Пальцы входят в меня. Глубоко. Властно. И я растворяюсь. Дрожу. Падаю. Волна за волной прокатывается. Стирает всё. Я ложусь на стол, сердце в груди колотится как бешеное.
Он расстёгивает брюки. Я слышу, как щёлкает пряжка, но у меня нет сил даже пошевелиться. Его губы накрывают мои. Целует. Глубоко. С укусом. Как клеймо.
Я обвиваю его шею. В его взгляде — всё. Власть. Желание. Право.
— С ума сводишь… — рычит он. Целует шею. Я чувствую зубы — острые. И страх пробирает меня насквозь.
Я вцепляюсь в его плечи. Царапаю. Он не замечает. Не реагирует. Только сильнее прижимает. Снова кусает. Боль — острая, короткая. Я вскрикиваю.
Он зализывает ранку.
— Прости… Но по-другому — никак, — хрипит.
Он раздвигает мои ноги. Его член касается моего центра. Он растирает влагу между бедер, и я понимаю: уже поздно. Я его.
— Аяз, я… — но не успеваю договорить.