⅏
— ДАНТЕ —
В реальной жизни всегда побеждает зло.
В этой истине я лично убедился.
А раз так, значит, я должен стать ещё большим злом, чтобы все прогнившие, погрязшие в грехах твари знали своё место.
Хрустнул пальцами, затем шеей и нанёс уроду новый удар. Мой кулак рассёк ему другую бровь.
Следующий удар, и я ломаю ему челюсть.
Избиение продолжается почти час.
Мудак корчится на холодном, окровавленном полу, запах его крови щекочет мои ноздри. Он уже сдался. Он молил о пощаде. Он просил прощения.
Но мне всё мало.
Гнев разъедает нутро. Ярость требует всё больше страданий и крови.
Хватаю его за волосы и заставляю смотреть в своё лицо.
— Так что ты там говорил о моей покойной сестре?
— П… хро… ссти… — хрипит он, едва проговаривая слова. Из-за сломанной челюсти ему трудно говорить.
Разжимаю кулак, и его голова с глухим стуком падает на железобетонный пол.
— Прости? — усмехаюсь я горько. — Ты своё «прости» в жопу себе запихай.
— Данте, может, хватит? — обеспокоенно спрашивает моя шестёрка. — Он извинился. Много раз. И уже ответил за свои слова. Ты же почти убил его…
Я заворожено смотрю на тело у своих ног.
Краем глаза замечаю, как Тихарь отталкивается от стены и медленно приближается ко мне.
Он останавливается на безопасном расстоянии от меня и произносит тихо:
— Данте. Хватит. Пощади его. Пожалуйста.
«Хватит».
«Пощади».
«Пожалуйста».
Три слова в мёртвой тишине тёмного переулка.
Три слова, которые с мольбой произносили убийцы моей сестры.
Они молили простить их. Молили не убивать.
Наложили от боли и страха в штаны и рыдали, рыдали, рыдали.
Диана. Моя сестрёнка Диана. Она тоже молила остановиться. Молила своих насильников прекратить.
Ублюдков её мольбы лишь распыляли. И они принимались с ещё большим рвением терзать её тело и калечить хрупкую душу.
Смотрю на тело у своих ног и не испытываю сострадания.
Насильники и садисты никогда не испытывают сострадания к своим жертвам. С хера ли я должен сострадать им и испытывать жалость?
Достаю из кармана тюремных брюк идеальную заточку и показываю её мудаку у моих ног, что осмелился открыть своё хайло и осквернить погаными словами память моей святой сестры.
Он дрожит и поскуливает от абсолютного страха. Потрясение и агония в его глазах безошибочны. Всегда были безошибочны.
Страх в глазах моих врагов не вызывает у меня ни радости, ни злости, ни отчаяния. Ничего. Я давно перестал чувствовать что либо, кроме глухой ненависти и ярости ко всему сущему.
— Услышу ещё хоть раз любое слово о своей сестре, или просто подумаешь о ней, тогда я отрежу тебе язык. Вот этой заточкой. Затем оторву яйца и затолкаю их в твою поганую пасть, — я говорю спокойно, негромко, как если бы говорил в храме с людьми, спросившими у меня совета.
Взгляд урода полон ужаса. Он отчаянно кивает. Он всё, что угодно, сейчас сделает или скажет, лишь бы я оставил его в покое.
— Тихарь, его здесь называют Волком, верно?
Шестёрка кивает и произносит:
— Да. Его фамилия Волков.
Опускаюсь на корточки, глажу Волкова по ушибленной и залитой кровью голове и договариваю:
— Запоминай, Волк, я здесь заперт надолго. У меня пожизненный срок. И мне нечего терять. Абсолютно нечего. Мне глубоко срать, добавят мне ещё один пожизненный срок, или два, да хоть десять. Поэтому благодари Тихаря, что он остановил меня, иначе я бы тебя добил. Проболтаешься кому-то обо мне – обеспечу твою печень ударом пера.
В нос ударяет запах мочи. Туши, по ошибке именуемые людьми, всегда превращаются в отвратительные куски дерьма, когда смерть буквально дышит им в затылок.
Они боятся умереть. И цепляются за свою жалкую, ничтожную и бессмысленную жизнь.
— А что ему сказать, Данте? — вылупился на меня Тихарь. — Он же не просто избит, ты же искалечил его. Обе ноги сломаны, все пальцы на руках вывернуты назад. Обе руки – открытый перелом. И рожа, как в фильмах ужаса.
— Волчонок, скажешь, что оступился и неудачно упал, — пожимаю плечами. — А если честно, мне всё равно, что скажешь. Просто помни, назовёшь моё имя – ты труп.
Убираю заточку обратно в карман, вытираю руки о протянутую Тихарем влажную тряпку.
Пальцами зачёсываю волосы назад и ухожу в свою камеру.
Менты и слова не скажут, если Волков не откроет свою пасть. А он не откроет. Ему выходить через три года. Будет молчать.
— Данте… — тихо зовёт меня Тихарь, когда мы проходим по коридору с облезлой краской и тускло мерцающим и гудящим в старых светильниках светом. — Ты здесь всего год… Но уже превращается в монстра…
⅏
— АНГЕЛИНА —
Сжимаюсь в комок и замираю, даже дышать прекращаю, когда об стену ударяется и разбивается очередная бутылка.
Пьяные ужасающе дикие крики меня пугают, и мне хочется со всей силы зажать уши ладонями. Не хочу их слышать. И видеть не хочу. Осточертели!
И невозможно привыкнуть к выходкам моих дальних родственников, у которых я живу, пока учусь.
Если бы родители только узнали, какие жуткие у нас родственники.
Двоюродный брат отца – Иван Кириллович. И то кровь не наша, он приёмный ребёнок.
Отец всегда отзывался о нём, как о порядочном и достойном человеке. Правда, они не общались почти двадцать лет. Может, когда-то в прошлой жизни Иван Кириллович и был хорошим человеком, но сейчас – это алкоголик с раздутым эго и девизом «Мне все должны».
Его жена – Светлана Владимировна ему под стать. Такая же конченая алкоголичка.
Но на просьбу родителей приютить меня хотя бы на год или полтора откликнулись с огромной радостью.
Теперь я знаю, почему.
Когда ругань достигает своего апогея, я резко вспоминаю, что не закрыла свою дверь в комнату на задвижку.
Поднимаюсь со старого стула и медленно ступаю по древнему скрипучему полу.
Вздрагиваю и едва не вскрикиваю, когда что-то огромное впечатывается в стену рядом с моей дверью.
Сглатываю вязкую слюну и скорее бегу к своей двери.
Щёлк.
Дверь заперта.
Успела.
И в этот момент в мою дверь со всей силы стучит двоюродный дядя и орёт:
— Гелька-а-а! Сучка малолетняя, открывай! Быстро!
— Пошёл ты… — произношу одними губами и отхожу от двери.
Он уже не стучит, а просто пинает её, и результат уже мне знаком – дверь не выдерживает тяжёлого натиска. Замок отлетает, и дверь распахивается. Громко ударяется о стену, издав жуткий грохот.
Мой ошибочный родственник влетает в мою комнату, и его бешеные алкогольные глаза, налитые кровью, заставляют меня вздрогнуть и начать отступать.
— Почему пожрать не приготовила?! Холодильник, сука, пустой!
— Из… из че… чего? — едва выговариваю я, трясясь от дикого страха. — Вы ничего не… не купили…
— Ах ты дрянь! — ревёт эта мразь и делает шаг ко мне. — Мы разрешили тебе жить у нас, пока ты учишься, а ты палец о палец не хочешь ударить, чтобы отблагодарить нас?!
Мотаю головой.
— Я бы приготовила… Правда… Но вы же не купили продуктов… — мямлю я.
Для меня подобное поведение просто дикость.
Мои родители воспитывали меня в любви и ласки. А тут какой-то кошмар!
Мне бы рассказать отцу и матери, что я попала в ад, но не могу.
Мама так радовалась, когда узнала, что у меня будет хоть временно решён вопрос с жильём. Отец тоже считал, что это удача.
Я поступила на бюджет и учусь на отлично. Стипендия у меня хоть и небольшая, но на еду, метро и различные мелочи хватает. Родители тоже высылают деньги, но чтобы снять жильё не хватило бы даже всех этих денег.
Столица – место дорогое.
Моя семья небогата. Работает только отец, так как мама пережила инсульт. Левая рука у неё потеряла чувствительность, зрение сильно упало, и она больше не может устроиться куда-то.
Отец у меня простой рабочий в коммунальной службе. Он работает по двадцать пять часов в сутки, чтобы заработать маме на лекарства, которые помогают сохранить оставшееся зрение. Остаётся и для меня копеечка.
Родители не знали, что Климов Иван и его супруга Климова Светлана – спились и оказались на самом дне.
Эти двое морально разлагаются уже не первый год. Но они хорошие артисты. В разговоре не было ни намёка на их положение! Иначе бы мой отец никогда не отпустил бы меня к этим людям.
Когда мама спрашивает, как я живу, как со мной обращаются наши родственники, я ей лгу. Говорю, что всё замечательно, придаю голосу весёлость и радость, а в этот момент у меня душа плачет, и мне отчаянно хочется пожаловаться ей, как тут плохо.
Но не могу им рассказать правду. Мама не переживёт. Ей нельзя испытывать потрясения. И отца мне очень жалко. Он ведь себя потом сожрёт мыслями и укорами, что собственными руками отправил единственную дочь в лапы спившихся монстров.
Прошло семь месяцев, как я живу у двоюродного дядьки. И даже не сошла с ума. Но уже на грани.
И ведь первые четыре месяца всё было более-менее приемлемо. Да, они выпивали и приглашали шумных друзей. Но меня никто и никогда не трогал, не доставал претензиями. Я просто для них не существовала. Убирала, готовила – вот и отлично.
А потом у них конкретно съехала крыша.
Да, без жилья сложно.
Поступить на бюджет поступила, а вот с общежитием мне не повезло.
«Нет мест», — сказали мне. — «Вы будете в листе ожидания».
⅏
— АНГЕЛИНА —
Светлану Климову полиция находит в парке на лавочке.
Женщина уснула и после пробудки не могла вспомнить, кто такая Егорова Ангелина и кто такой Климов Иван.
Полиция записала все мои показания в отношении этой алкоголической парочки. Я рассказала о сегодняшнем происшествии. Не умолчала и о домогательствах Климова.
Баба Нюра, которая приютила меня на пару-тройку дней, уже была в курсе случившегося.
Бабушка охала, ахала и кляла алкоголиков, на чём свет стоит.
С её лёгкой руки подключился к моей защите весь подъезд. Все бабульки встали на мою сторону и дали показания. Сами понимаете, что ситуация получилась преувеличенной. Жуткими монстрами представили Климовых пожилые леди. Бабульки приукрашивать, точнее, приужастивать хорошо умеют.
Сработал и тот факт, что вызовов в отношении четы Климовых был ни один, ни два, а уж точно несколько десятков за последний только год.
Я выразила беспокойство по поводу, что они могут выдумать какие-нибудь байки, будто я у них что-то украла или испортила, или ещё чёрт знает, что может прийти в их больное сознание.
Меня заверили, что вряд ли Климовы отныне захотят меня вообще вспоминать.
В общем, можно сказать, отделалась я лёгким испугом.
Обоих Климовых увезли в отделение полиции. Посидят несколько суток в вытрезвители и подумают над своим поведением и будущим.
Если ко мне полезут, то обязательно напишу заявление. Преступления сексуального характера не имеют срока давности. А уж я подстраховалась, чтобы эти двое отвалили от меня навсегда.
С бабой Нюрой хорошо. Живу с ней уже третьи сутки.
Впервые за долгое время я спокойно готовлюсь к парам. И впервые нормально сплю.
Только сейчас понимаю, что, пока жила у Климовых, я перестала высыпаться, — мой организм банально не успевал отдыхать. И я всё время находилась в состоянии стресса, беспокойства и страха.
Сколько бы я ещё протянула в режиме «На пределе»? Может, ещё чуть-чуть, и я получила бы срыв?
От одной мысли мне становится дурно, и я гоню прочь все эти «если», «а могло бы случиться…»
Теперь всё хорошо.
Почти хорошо.
Оставался нерешённым вопрос с жильём.
Но и в этом случае на помощь пришла баба Нюра.
— Гелюша, у меня подружка есть, — говорит бабушка, разливая по кружкам ароматный чай, — у неё старший сын – бизнесмен. Держит клуб какой-то… Ой, не вспомню название. Они там шары кидают по препятствиям.
— Боулинг что ли? — догадываюсь я.
— Название похожее. Наверное. Так вот, в чём суть, деточка, — улыбается бабулька. — В клуб к нему часто приходят иностранцы, а сынок моей подружки уже сбился с ног, никак не может найти нормального работника со знанием иностранных языков. А ты как раз умница-красавица знаешь английский и ещё другие языки.
Киваю, пока ещё не совсем понимая, как мне поможет боулинг-клуб и сын подружки с жильём. А жильё мне необходимо очень дешёвое. Почти бесплатное. Наверное, моих возможностей хватит только на коробку возле помойки.
— Мне вот несколько дней назад подружка жаловалась, что сын её расстроен, что у него с кадрами туго. Уже даже дал объявление с условием, что готов предоставить жильё иногородним. Лишь бы языки знали и работать хотели. Не хоромы, конечно, всего-то гостинка, но всё же лучше, чем жить с алкоголиками под одной крышей. А так ты сама себе хозяйка. Одна, без соседей и соседок. И дом хоть и старый, но люди живут там все приличные. Подружка именно так и сказала. Если хочешь, могу расспросить её подробнее и порекомендовать тебя…
— Баба Нюра! — вскрикиваю радостно и обнимаю старушку – нежно-нежно. — Я вам буду до конца жизни благодарна за помощь! Конечно хочу!
— Ох, — смеётся бабулька и хлопает меня спине. — Лучшая благодарность, деточка, – оставаться хорошим человеком. Помогай тем, кто в беде оказался. Не черствей сердцем и обязательно помни: как ты к людям – так и они к тебе. Вот и всё. Сейчас мы с тобой чайку с пирогом попьём, и я немедля подружке и позвоню. Нечего откладывать важное дело.
У бабы Нюры дело со словом не расходится.
Определённо, кто-то сверху решил, что хватит с меня неприятностей, можно и подсластить немного мою жизнь.
Хозяином боулинг-клуба оказался вполне симпатичный и приличный мужчина – Сергей Николаевич Пашков. Мужчине тридцать три года. Серьёзный, но добрый и понимающий. И ему действительно был нужен сотрудник со знанием иностранных языков на должном уровне.
Мы с ним обсудили мою кандидатуру, и Сергей Николаевич был рад тому факту, что я владею несколькими иностранными языками.
С моим учебным графиком мы договорились, что я буду работать полный день по воскресеньям. И по вечерам в пятницу и субботу.
И он действительно предоставил мне жильё!
Этой привилегии удостоилась я и ещё один парень. Он тоже официант, и тоже владеет иностранными языками.
Но за счёт квартирного бонуса моя зарплата существенно уменьшается. Но даже с этим учётом я на седьмом небе от счастья!
⅏
— АНГЕЛИНА —
Незнакомец долго смотрит на меня с решимостью в этих ярких голубых глазах. Он выглядит так, словно не собирается принимать отказ.
Облизываю вдруг пересохшие губы и собираюсь покинуть кофейню, забыв про долгожданный кофе, но подходит моя очередь.
— Что будете заказывать? — бодро спрашивает кассир, и уже как-то нет смысла уходить.
— Эм… — Все мысли вылетели из головы. Всё-таки произношу: — Классический раф. С собой, пожалуйста.
— Три-четыре минуты, — говорит кассир, забивая мой заказ в кассовый компьютер. — Оплата наличными или картой?
— Картой… — произношу я.
Неожиданно незнакомец протягивает кассиру свою карту со словами:
— Я угощаю.
Плик. И расчёт произведён.
Недоуменно смотрю на мужчину и жду, когда он первый заговорит.
— Меня Данте зовут, — произносит он, наконец.
Вздёргиваю одну бровь.
Какое редкое и странное имя для нашей страны.
— Хорошо, — отвечаю сухо. Представляться не собираюсь. — Спасибо за кофе, но не стоило.
— Ты не скажешь своё имя? — улыбается он весело. Голубые глаза неестественно яркие и затягивают, как зыбкий туман.
Моргаю и отвожу взгляд. Смотреть в океанические глаза точно не стоит – затянут своими холодными водами, полными хищников и других опасностей, и всё, все планы уйдут к чертям.
— Я не собираюсь с вами знакомиться, — говорю хмуро.
— Какая ты серьёзная, — хмыкает Данте.
— И не нужно мне тыкать, — произношу строго и снова поправляю очки. Привычка, выдающая мою нервозность. И в то же время ритуал.
Всегда, когда чувствую себя как не в своей тарелке и начинаю волноваться, трогаю и поправляю очки. Это, казалось бы, обычное и незаметное действие успокаивает меня и придаёт уверенности.
Данте вновь хмыкает и кивает.
— Договорились, прекрасное создание. Я готов обращаться к вам исключительно на «Вы». Теперь назовёте своё имя?
— После этого вы отстанете от меня? — вздыхаю капельку раздражённо. Не люблю настойчивых и прилипчивых людей. Утомляют и напрягают.
— Конечно.
Уголки его чувственных губ чуть подрагивают, словно он пытается сдержаться, чтобы не рассмеяться.
— Ангелина Геннадьевна.
Мужчина широко улыбается, словно он выиграл миллион. Но я обращаю всё своё внимание на то, что у него очень красивая белозубая улыбка. И зубы явно свои. Ни импланты, ни виниры. Вон небольшой скол на переднем зубе. А клык чуть искривлён.
Слишком красив. Слишком большой. Слишком опасный.
Всего слишком. И это я с ним знакома всего несколько минут, а мне уже его слишком много и хочется скорее убежать.
— Ангелина. Красивое имя, — мягко говорит Данте, глядя на меня как-то очень странно. Вздрагиваю, потому что и голос, и тон приятные. Он будто учился ораторскому искусству и легко меняет тональность своего голоса.
— Спасибо, — бормочу себе под нос.
На табло загорается номер моего заказа.
— Ваш кофе, — произносит девушка на выдаче и протягивает мне горячий стаканчик с картонным обручем, чтобы не обжигаться.
Чувствую, как Данте вырастает у меня за спиной, и вижу, как девушка, словно роза, распускается и сияет. Её взгляд направлен мне за спину, глазки блестят. Губы растягиваются в восхищённой улыбке.
Хмыкаю, забираю свой кофе, закрываю его крышкой и иду на выход.
Выхожу из кофейни, вдыхаю тёплый весенний воздух, делаю первый глоток вкусного кофе и сбегаю со ступенек. Направляюсь к перекрёстку, чтобы перейти дорогу и погулять в парке.
Жду зелёный свет, не думаю ни о чём. Настроение тихое, милое и доброе. Идеально.
— Позвольте вас проводить, Ангелина, — вдруг раздаётся рядом голос Данте.
Резко поворачиваю голову и возмущённо смотрю на мужчину.
— Вы же пообещали отстать от меня, если назову своё имя, — бросаю резко и крайне недовольно. — Или вы из той категории людей, что не держат своё слово?
Мужчина хмыкает.
— Я держу своё слово. Всегда.
— Тогда в чём ваша проблема?
— У меня нет проблем, Ангелина. Ты просила отстать от тебя, но я ведь не приставал, — смеётся он.
Похоже, ему очень весело.
— Любите играть словами, да? И снова вы мне тыкаете.
— Люблю, да. И мне хочется обращаться к тебе на «ты». Прости.
Загорается зелёный.
Делаю независимый вид и демонстративно показываю, что разговор и знакомство закончились. Быстрым шагом пересекаю зебру.
Но этот невозможный мужчина идёт со мной рядом! И шагает спокойно, легко и даже лениво, словно я плетусь, как черепаха!
⅏
— ДАНТЕ —
Когда приезжаю в офис, парни уже ожидают меня. Киваю им. Парни усмехаются и здороваются в ответ.
Швед уже у себя, ждёт всю нашу команду.
Когда первым захожу в кабинет, Крош встаёт и следует за мной. Он ещё один мой лучший друг после Шведа. Как и Гена. Эти трое стали для меня братьями, семьёй. Они помогли мне начать жизнь с нуля, помогли справиться с безудержным гневом и ненавистью ко всему человеческому роду.
За ним следуют Гена и другие наши самые лучшие парни – молодые, горячие.
Когда они к нам пришли, то жаждали экстрима, погонь, крутизны. Пришлось с ними поработать, чтобы выбить дурь из головы. В нашем деле важны осторожность, незаметность и благонадёжность.
Все мы садимся за прямоугольный стол для переговоров. Рабочий стол Шведа стоит в другом конце кабинета, где из окна виден весьма скучный и унылый пейзаж.
Швед бы переехал в другое место с видом на город, но тогда все наши дела будут на виду.
— Данте, ты расскажешь нам, что за блажь с универом пришла в твою голову? — спрашивает Швед с улыбкой, медленно и со вкусом потягивая чёрный кофе.
В кабинет входит молодой парнишка. Он из новеньких и ещё зелёный, пока, кроме как разносить напитки, большего не заслужил.
Зовут его Павел. Он приносит поднос с кофе и чаем и расставляет перед каждым из нас чашки. Он помнит, кто и какой напиток предпочитает.
Когда Пашка уходит, я смотрю на друзей и невозмутимо пью свой кофе. Невольно начинаю улыбаться, и парни замирают. Молча, но при этом в полном шоке смотрят на меня так, будто на моей голове вырос член.
— Данте? — удивляется Швед не меньше остальных. Отставляет свою чашку и ждёт от меня объяснений.
Ладно, не стану испытывать их терпение, всё равно же узнают правду.
— Мне нужно было узнать, кто учится или работает в этом универе, — говорю я, не в силах убрать дебильную улыбку с лица. — Оказывается, учится. На последнем курсе.
Парни начинают ржать и понимающе переглядываться. Издают не менее придурковатые звуки, как и моя улыбка.
— О-о-о…
— Тогда всё ясно.
— Данте влюбился. Бедная деваха…
— Ты хоть предупреди её, что у тебя кукуха не на месте!
Гена хлопает меня по плечу и едва уворачивается от моего кулака. Из-за этого проливаю кофе на стол.
Крош протягивает мне салфетку и тоже ржёт.
— Всё серьёзно? Или это так, увлечение? — спрашивает Швед, игнорируя этих придурков.
— Хочу от неё ребёнка… Двоих или троих. И женюсь на ней, — отвечаю на полном серьёзе.
Ржач в кабинете нарастает и напоминает лошадиное стойло с бешеными жеребцами.
— Данте, ну ты и придурок! — сквозь смех выдаёт Гена. — Девчонку хоть спросил?
— Мне уже жаль твою избранницу, — добавляет Крош.
Вздыхаю и задаю риторический вопрос, полный угрозы и моего недовольства:
— Если я сейчас оторву всем вам головы и засуну их в ваши же задницы, вы не сильно расстроитесь?
Парни уже покатываются со смеху.
Швед усмехается и говорит властно и резко:
— Всё, хватит. Не испытывайте терпение Данте, а то станете жопоголовыми.
Швед знает меня лучше всех, поэтому понимает, что данная ситуация непривычна как для меня самого, так и для всех.
Парни умолкают спустя минут пять и уже советуют, чтобы я не пёр танком, а был мягким. Девушки пугливы, когда мужчина идёт на них тараном.
Швед смотрит на меня несколько секунд, а затем качает головой. Я не готов объяснять и рассказывать конкретно, кто она мой Ангел. И мы переходим к делам…
— Все прошло хорошо с последней отгрузкой? — спрашивает Швед и смотрит прямо мне в глаза, будто может прочитать мои грёбаные мысли.
— Дело сделано. Всё прошло как по маслу, — подтверждаю я. — Фура прикатит к нам через неделю.
— Хорошо, — говорит Швед. — Контролируй, Данте. Новая точка отгрузки и новый маршрут – это всегда риски.
— У меня всё под контролем, — повторяю с нажимом, и Швед кивает.
— Крош, сегодня вылетаешь на Восток, проверишь и разберёшься с нашими партнёрами. Что-то не нравится мне, как прошла последняя поставка. Сроки нарушили и парней других поставили на доставку.
Швед кивает Крошу. Тот хмурится, как и остальные.
Да, чувствуется, что мутится какая-то хрень, словно кто-то решил дорогу нам перейти.
Крош достаёт мобильник и бронирует себе номер в гостинице.
— Итак, Данте, похоже, что на сегодня ты свободен. Какие у тебя планы? — спрашивает Швед, раздражая меня своим вопросом.
— Проведу вечер один, — отвечаю уклончиво.
На самом деле я в полном нетерпении и хочу увидеть своего Ангела ещё раз.
⅏
— АНГЕЛИНА —
По телу проносится дрожь ужаса.
Я ударила клиента! Да ещё психа, который явно не собирается оставить меня в покое. Мне становится так страшно, что я начинаю мелко дрожать.
Но он сам виноват! Данте вынудил ударить!
На самом деле у меня перехватило дыхание, когда он приблизился и сжал мои плечи своими большими и сильными руками. Это было нежное, но уверенное прикосновение. На какой-то миг я забыла, что передо мной психопат.
В этот миг я смотрела в его глаза, похожие на небо в ясный и морозный день. Они такие яркие, просто гипнотические глаза, что перестаю дышать.
Но своими словами и действиями он меня откровенно пугает, шокирует и, одновременно, интригует. Разве так бывает?
Я вижу, что мужчина – властный, уверенный и резкий. Привыкший получать всё и сразу.
Родился поди с золотой ложкой во рту и теперь считает, что мир создан только для него одного.
Я сбегаю и иду к бармену.
— Коль, привет! — улыбаюсь парню довольно нервно. — Сделай мне, пожалуйста, кофе.
— Сию минуту, — кивает он мне. Прекращает натирать барную стойку, склоняется над ней и, хмурясь, спрашивает меня: — Что это сейчас было? Этот тип тебя обидел? Он руки распускал? Если так, то я прямо сейчас вызову охрану, и его выведут…
— Нет, всё в порядке, — смеюсь чересчур наигранно. А у самой руки мелко дрожат, и сердце бьётся, как птица, пойманная в силки. — Это я нетактично повела себя…
— Ты? — хмыкает Николай. — Геля, ты – сама тактичность. Ни за что не поверю.
Вздыхаю, киваю и уверенно произношу:
— Коль, спасибо за беспокойство, но, правда, всё в порядке.
Он качает головой.
— Ты его знаешь? На твоего парня, точнее, мужчину, точно не похож, но цветы для тебя принёс. Я видел, как он гордо тут выхаживал со своим веником, будто хозяин клуба.
Я смеюсь.
— Нет. Он никто для меня, и я его не знаю, — отвечаю с улыбкой.
Меня отпускает.
Коля делает любимый мой раф и придвигает чашку.
— Держи, — улыбается он мне тепло.
Обхватываю кружку двумя руками, и вдруг Коля кладёт свои руки поверх моих.
В немом удивлении смотрю на него.
Это ещё что такое?
Бармен заглядывает мне в глаза и тихо произносит:
— Ангелина, если вдруг тебе кто-то станет докучать, ты мне сразу говори, я решу вопрос, хорошо?
— Руки от неё убрал. Живо!
Воздух вдруг моментально заледенел.
Данте стоит за моей спиной. Он касается меня. Его руки вдруг обвивают мою талию. И моё тело начинает вдруг дрожать не только от страха, но и от предвкушения. Я должна психануть, дёрнуться, сказать, чтоб отвалил — но что-то в голосе мужчины вынуждает меня оставаться неподвижной и молчаливой.
Его руки горячие. Неожиданно другой рукой он сжимает мою пятую точку! Я резко выдыхаю, словно получила под дых.
Его прикосновение, как удар тока. По коже бегут одичавшие мурашки. Снова дрожу и смотрю на мрачного Колю, который глядит поверх моей головы на стоявшего позади меня Данте.
Первая выдёргиваю руки, и Коля свои тоже убирает. Он отводит взгляд, краснеет до корней волос, рваным движением хватает полотенце и начинает натирать и так чистые бокалы.
Сглатываю и оборачиваюсь.
Успеваю заметить просто жуткий взгляд Данте, от которого меня пробирает, как от лютого холода.
Ого.
Данте моргает, и его взгляд смягчается. Он усмехается и смотрит на меня.
— Вам было мало? — говорю тихо, но Данте меня прекрасно слышит.
Он стоит ко мне так близко, что я ощущаю запах и жар его большого тела. И в этот миг понимаю, насколько он огромный.
В сравнении со мной и вовсе гигант. Моя голова едва достаёт до его ключиц. Рядом с ним я чувствую себя крошечной и хрупкой.
По какой-то неизвестной мне причине я неожиданно для самой себя возбудилась.
Хмурюсь, потому что не понимаю… Я ненавижу, когда кто-то нарушает моё личное пространство. Мне всегда некомфортно и нервно находиться с кем-то настолько близко.
Но с этим странным и явно ненормальным мужчиной я чувствую раздражение и… покой.
Меня охватывает странное и непривычное мне ощущение безопасности.
Но наваждение быстро проходит, когда Данте открывает рот и говорит. Говорит низко, спокойно, и в его голосе сквозит опасность:
— Никто не смеет к тебе прикасаться, Ангел. Никто, кроме меня. Если этот барменишка ещё раз тебя тронет, хоть пальцем заденет, нарочно или случайно – не важно. Я выбью ему зубы и сломаю руки.
Эти слова адресовались по большей части Коле, а не мне.
⅏
— АНГЕЛИНА —
Смотрю на белые розы, и рука не поднимается выбросить их.
Пальцами касаюсь своих опухших губ. Они немного саднят. Ещё никто и никогда не целовал меня так страстно и собственнически, как Данте.
Хоть его поцелуй был грубым, но одновременно сам мужчина был нежным. Он не хотел причинить мне боль. Он хотел, чтобы я почувствовала его мощь, ауру и силу желания. Это было необычно, это было возбуждающе, это было пугающе.
Не понимаю саму себя. И едва дышу от злости на саму себя и на Данте. Почему я не нахожу его выходку омерзительной?
Пытаясь совладать со своими разобранными чувствами и сбившимся от волнения дыханием, я беру ведро с цветами и задвигаю их в самый дальний угол – в чулан, где наша уборщица хранит все принадлежности для уборки – швабры, губки, тряпки.
Почти тоже, что и выбросила.
Возвращаюсь к своим обязанностям и понимаю, что вечер сегодня будет тихим. Из-за Данте отменены все заказы. Никого нет. Только если кто-то решит просто прийти, без записи… Но уже давно люди приучены заранее записываться куда угодно.
Но может, оно и к лучшему? Я сейчас нахожусь в возбуждённо-злобном состоянии. В голове хаос, а в теле чувствуется слабость после его прикосновений.
Стыдно признаться… но… я бы не прочь повторить этот поцелуй…
Боже! О чём я только думаю?!
Мне не нравится это ощущение – оно опасное. Мне не нужны отношения с больным человеком. Ни к чему хорошему они не приведут. А у меня будущее распланировано. Мне нужно об учёбе думать, о дипломе и карьере, а не о поцелуях блондинистого психа! Даже если он обольстительный и властный, безжалостный, но нежный.
Так, я же хотела узнать о нём информацию. Кто он, что он?
Нахожу в заказах контакт и неприятно удивляюсь, что заказ делал не Данте, а некто Данилов Денис Александрович.
Наверное, кто-то из его друзей.
— Чёрт, — выдыхаю раздражённо и с силой закрываю папку с записями.
Смотрю на себя в зеркало и вспоминаю, как этот ненормальный наматывал мою косу на свой кулак.
Сейчас же записываюсь в салон, чтобы завтра отрезать косу.
⅏
— ДАНТЕ —
Выхожу из клуба и сразу налетаю на хмурые взгляды Гены и Стаса.
— Что? — скалюсь я.
— Ты просто чудовище, — хмыкает Стас, но его глаза серьёзны.
— Не новость. В чём дело? Почему лица похоронные?
— Придётся боулинг прервать. Уж прости, Данте. Но нарисовалось одно дело, — вздыхает Гена. — Крош ещё не в курсе, он сейчас в самолёте летит…
— Ты мямлить долго будешь или уже скажешь, какого хера произошло? — рычу я. — Швед звонил?
Я на взводе: моя Ангел не просто с характером, она – кремень. Но бля… Какая же она вкусная. Сладкая. Маленькая. Мягкая. Тёплая. И в то же время строптивая, страстная.
Стояк жутко мешает, хоть садись в тачку и дрочи, представляя губы Ангела, её затуманенный взгляд и…
— Не Швед. Позвонила девушка Кроша. Её дочь похитили. Позвонила какая-то мразь и требует выкуп за девочку, — говорит Гена.
Дальше я не слышу ни его слов, ни его голоса. Звуки исчезают. Из самых тёмных, злых уголков моей души поднимает голову Монстр.
Да, в моей душе давно поселилось Зло. Оно засыпает и пробуждается в подобные моменты.
Перед глазами возникает образ моей сестры – красивой, чистой, улыбчивой и такой живой.
Но этот светлый образ сменяет страшная картина – она искалечена, изуродована и мертва. И я опознаю её тело…
После я вижу тех мразей. Слышу их смех. Они бросаются тухлыми шуточками в мой адрес. Они начинают говорить о ней… В тот миг Он и возникает – Монстр.
Этого Монстра создали ублюдки, решившие отчего-то, что им всё позволено. Позволено обижать женщин, детей. Похищать их, издеваться над ними. Убивать их.
И моего Монстра сдержать невозможно. Никто не в силах уничтожить его. Даже я.
— И ты знаешь, кто это? — спрашиваю абсолютно спокойным, уверенным и полным предвкушения голосом.
Как и любое животное, Монстра тоже нужно кормить.
— Дарья говорит, что не знает, кто звонил, голос был изменён, и номер незнаком, но подозревает, что это её бывший. Стас уже написал нашему менту, чтобы звонок пробил, — отчитывается Гена.
Перевожу взгляд на Стаса. Он как раз с кем-то переписывается в телефоне.
Стас произносит, не отрывая взгляда от гаджета:
— Крош говорил, что Дашкин бывший, как только узнал, что он появился в её жизни, начал помогать ей с ребёнком и деньгами, да и просто оберегать их, попробовал выбить из девушки бабло. Шантаж там, угрозы. Типа ребёнка отберёт, если она не заплатит. Просил даже украсть у Кроша деньги. Даша не дура, всё рассказала. Крош пришёл в ярость и отбрил придурка. Тот в больничку почти на полгода отчалил. И вот, пожалуйста, ноги отсюда и растут…
⅏
— ДАНТЕ —
Один из ублюдков стоит на коленях после моих ударов и сплёвывает кровь, заодно и несколько зубов.
— Я тебя урою… тварь… — хрипит Степков младший. Тот что выкрал ребёнка. Дядя малышки.
Хотя какой он нахер дядя? Это просто мразь, пачкающая мир своим существованием. Как и его старший брат. Как и остальные подобные подонки.
— Смотри-ка, Данте, — усмехается Стас. — Он думает, что живым останется.
Дёргаю уголками губ и произношу очень спокойно и негромко:
— Хочешь узнать, что я чувствую, причиняя боль таким вот ублюдкам, как ты? Мм?
— Иди на хуй! — рычит Степков и снова сплёвывает кровь и облизывает губы.
Руки у него связаны за спиной, и он шатается, стоя на коленях. В глазах – ненависть. Страха нет. Пока нет. А вот Степков старший быстро сдался – пара ударов от Стаса, и он в глубокой отключке. Но может быть и хорошо. Пусть отдохнёт, потом увидит, что я сделал с его брательником и поймёт, какое веселье ожидает и его.
— Я всё равно расскажу, — произношу медленно и обхожу его по кругу. Затем хватаю за сальные короткие волосы и запрокидываю его голову, вглядываюсь в омерзительное лицо и говорю со зловещей улыбкой: — Когда я делаю больно плохим парням, я испытываю удовлетворение.
— Мне срать, что ты, тварь, испытываешь… — плюясь кровью, рыча от бессилия и злобы, шипит подонок. — Я за себя всё знаю. Я не без греха. И хоть я сделал много дерьма в жизни, но я могу честно сказать, что я никого не убил, никого не калечил. За своё я отвечу. А вот тебя, засранец, ждёт самый страшный суд.
Рывком отпускаю его голову и захожусь в истеричном смехе.
Стас тоже ржёт и качает головой.
— Ты веришь в Бога? — сквозь смех спрашиваю его. — Ты? Похититель детей? Веришь, но не следуешь десяти Его заповедям?
Меня охватывает неистовый, просто огненный и бешеный гнев.
— Будто ты следуешь. Будто кто-то из людишек следует, — издевательски смеётся урод.
Я холодно улыбаюсь.
— Я скажу тебе одну вещь, — произношу острым, словно бритва тоном. Ублюдок вздрагивает. Ощущает перемены.
— Бояться должно лишь того, в чём вред
Для ближнего таится сокровенный;
Иного, что страшило бы, и нет.*
— Что это за хрень? — смеётся мне в лицо эта гнида.
— Это «Божественная комедия», — произношу я, сжимая руки в кулаки. Вновь обхожу мерзавца по кругу. Пора прекращать разговоры.
— Ты псих, — продолжает он смеяться. — Ты – безумец.
Сажусь на корточки. Заглядываю ему в лицо и говорю:
— А кто сказал, что безумцем быть плохо?
Он видит что-то в моих глазах пугающее для себя и прекращает смеяться. Теперь я вижу, как на его лице отпечатывается страх. Даже ужас. Дикий, липкий, зловонный.
Поднимаюсь и произношу свою любимую цитату:
— Чем ближе к совершенству каждый станет, Тем ярче в нём добро и злее зло.
Стас смотрит на меня, замерев. Друзья всегда стараются стать незаметнее, когда на меня находит хладнокровное бешенство.
Достаю свой нож и смотрю на его лезвие – острое и смертоносное. Оно изготовлено вручную, из дамасской стали. На удобной рукояти выгравирована гидра. Подарок Шведа.
— Крош мне «спасибо» не скажет за твою смерть и смерть твоего брата. Я знаю, что он сам бы вас кончил. Выпотрошил бы, как грязных свиней. Но он мой друг. Он часть моей семьи. И я не хочу, чтобы кто-то из них дополнительно пачкал руки в крови таких ублюдков, как вы. Можешь помолиться перед смертью. Можешь сказать последнее слово.
Мужик кроваво улыбается и плюёт мне на ботинки. Но промазывает.
— Жаль. Мог бы искупить свои грехи молитвой. В прошлой жизни я реально верил, что ОН простирает своё прощение тем, кто кается и получает его.
Хватаю ублюдка за плечо и рывком поднимаю его с колен. Смотрю в его глаза и вижу на лице отражение прогнившей душонки. Не уверен я, что даже Ад примет такую мразь.
Одним мощным и точным ударом вонзаю нож ему в грудь по самую рукоять – в самое сердце. Затем наклоняюсь к его уху и произношу холодно:
— Всем тварям, что я убил, передавай от меня пламенный привет.
Его тело дёргается. С губ срывается предсмертный всхлип. Под ногами собирается лужа – ублюдок обмочился.
Медленно вытаскиваю свой нож из груди ублюдка.
Разжимаю пальцы, и мёртвое тело падает на прогнившие доски, когда-то бывшие полом.
Присев, вытираю нож о рубашку мертвеца.
Когда один умер, другой, наконец, приходит в себя.
Степков старший стонет и не сразу осознаёт, где он и что происходит.
Приходится помочь с возвращением памяти.
— Ты и твой младший брат похитили маленькую девочку, — ледяным тоном произносит Стас. — Требовал у её матери выкуп.
⅏
— АНГЕЛИНА —
Первые три дня я сама не своя.
Как вообще так можно?
Одна моя часть шарахается от собственной тени. Я всё время ожидаю, что вот прямо сейчас откуда-то из-за угла выйдет Данте и одарит меня своей ненормальной улыбкой. Я до жути боялась встречи с ним и надеялась, что он забыл обо мне и оставил в покое.
Другая моя часть, какая-то извращённая, затаилась в ожидании и грезит о встрече с этим невозможным мужчиной. Снова хочу испытать те эмоции во время поцелуя, когда земля уходит из-под ног, остаётся лишь блаженство и невероятное желание. Я в тайне надеялась, что Данте скоро появится.
Но когда проходит третий день, и от него нет ни весточки, я, одновременно, рада и ужасно разочарована.
У меня раздвоение личности? Или начинается биполярное расстройство?
И все эти три дня я не могу думать ни об учёбе, ни о работе, ни о чём, кроме ярких, словно зимнее небо глазах, нахальной улыбке и самоуверенном поведении загадочного Данте.
Всё мое мыслительное пространство занимает человек, о котором я не знаю абсолютно ничего, кроме необычного имени.
Наверное, я бы и дальше о нём думала, а может быть, и нет. В любом случае, этого я уже не узнаю.
На четвёртый день в наш университет приезжает сын ректора.
Он в прошлом году окончил Оксфорд и по просьбе отца решил поделиться с нашим курсом опытом и рассказать о жизни, учёбе и работе в другой стране.
Демидов Александр Владимирович.
Нужно ли говорить, что в первый день, все наши девчонки сделали на него стойку, а на следующий день явились при параде, словно в универе объявили конкурс красоты?
— А ещё он крутой теннисист, — говорит моя одногруппница Кира на перемене. Как раз сейчас будет лекция от Демидова. — Я много слышала о нём. У него немерено наград и в спорте, и в учёбе.
— Мне кажется, я даже видела его имя в каком-то иностранном журнале, — расплывается в придурковатой улыбке другая моя одногруппница Леночка.
Пока мы болтаем и обсуждаем сына ректора, я не сразу замечаю, что в аудитории становится тихо, хотя звонка ещё нет.
— Ох… У него просто шикарное тело, — шепчет мне на ухо Кира.
— Стол нам слюной не залей, — давлюсь я смехом.
Но на самом деле сама от девчонок далеко не ушла. Взглядом впиваюсь в шикарного брюнета и не могу отпустить его из поля зрения.
— Согласна, тело шикарное, — замечаю я тихо.
— Геля, не просто шикарное. Он – мечта. Я готова ему отдаться вот прямо здесь и сейчас, и плевать, что на нас все будут смотреть, — вздыхает Леночка. Достаёт из сумочки розовую помаду и подводит губы.
— Наверняка у него есть девушка, — грустно говорит Кира. — И узнай она о тебе, Ленка. Или обо мне, или о Геле, или о ком-то ещё, то сделала бы этой несчастной харакири.
— Кирочка, харакири – это ритуальное самоубийство. Его можно делать только самому себе, — хихикаю я. — Она скорее просто голову откусит и не подавится.
— А может, он холост? — подмигивает нам Лена.
— Всё может быть, — пожимаю плечами. — Но он классный, да.
«Классный» — мягко сказано.
Именно такие мальчики-красавчики украшают собой обложки журналов, демонстрируя всему миру нижнее бельё, а заодно и своё потрясающее тело и харизматичную мордашку.
— Кстати, я сегодня специально раньше пришла и видела его крутейшую тачку. М-м-м… Мечта, — чмокнула губами Лена. — Я бы умерла за такую машинку.
— Сегодня весь универ специально пораньше пришёл, — хохотнула Кира. — Все студентки, преподавательницы и даже уборщицы.
— Если у тебя папа – ректор, а мама трудится в каком-то жутко крутом закрытом научно-исследовательском центре – немудрено иметь соответствующие игрушки, — глубокомысленно говорит сидящий за нами наш одногруппник Никита. — И ничего в нём особенного нет. Тело, как тело, а морда слишком слащавая, что аж блевать охота.
— Ты просто завидуешь, что у тебя нет такого тела и такой сладенькой мосечки, — зловредно протягивает Лена и показывает Никите язык. — И вообще, не смей подслушивать нас.
Парень закатывает глаза и с сарказмом говорит:
— И это перспективные студентки, которым пророчат серьёзную и головокружительную карьеру.
Я смеюсь.
— Ник, даже серьёзным и перспективным ничто человеческое не чуждо. Дай полюбоваться и помечтать.
Я снова смотрю на Демидова.
До чего же впечатляюще он выглядит: высокий, но пониже Данте будет, широкоплечий, в кипенно белой рубашке, что обрисовывает тугие канаты мышц. Рукава закатаны до локтей, демонстрируя всем сильные загорелые руки. Идеальные руки. Классические и модные брюки со стрелками так же лишь подчёркивают силу и красоту мужского тела, облегают всё самое необходимое…
Жгучий брюнет. С волевым, но идеальным лицом и каре-зелёными глазами. Улыбка – идеал стоматолога.
⅏
— АНГЕЛИНА —
Погода сегодня ужасная: холодный дождь стучит в окна, ветер рвёт провода.
Вроде бы конец апреля, а ощущение, будто наступает осень. Бррр.
Но, несмотря на непогоду, я должна ехать в универ.
Сегодня встреча с куратором по поводу моего диплома. Он делает последние правки. С его слов, это самая лучшая дипломная работа за последние пять лет точно.
Всегда приятно слышать похвалу. Особенно когда хвалят твои умственные способности.
Надеваю тёплый свитер оливкового цвета крупной вязки. Джинсы с разрезами на коленках. Замуровываюсь в демисезонную парку горчичного цвета.
На ноги – любимые кеды.
Потом кеды сбрасываю и достаю из шкафа для обуви резиновые сапоги.
Сегодня дождь идёт с утра, и уже налило моря-океаны.
Сапоги у меня жизнерадостные. Ярко-жёлтые. Зато непромокаемые. И кеды останутся «живы».
Сменку заворачиваю в целлофановый пакет и отправляю в рюкзак.
Хватаю зонт и выхожу из дома.
Щёлк-щёлк. Запираю двери и с улыбкой на губах спешу в универ.
Несмотря на непогоду, настроение у меня отличное.
Сегодня пятница. Вечером моя смена на работе, но Оля меня подменит.
Сегодня у меня встреча-свидание с Александром.
Кто бы мог подумать, да?
Вот так быстро?
Он сам предложил встретиться где-нибудь в кафе и просто пообщаться.
Демидов – интересный молодой мужчина. Он рассказывает о своей жизни настолько ярко, захватывающе и эмоционально, будто я сама испытала всё, что испытал он.
И покорила Эльбрус, когда уже казалось, всё, силы ушли, и каждый шаг – это шаг жизни.
И спустилась на дно океана, чтобы поплавать с акулами! Мама родная!
И с парашютом прыгала, а потом полгода хромала, потому что приземление вышло немного неудачным.
И много-много остального, не только экстремального. Саша был человеком, которому интересно абсолютно всё: и загадки пирамид, и история замка Дракулы, и таинственные леса. Ещё он переживает за экологию и думает, как помогать смертельно больным людям.
Мне кажется, за два дня знакомства с ним я узнала его настолько близко и хорошо, что у меня появилось ощущение, будто мы знакомы всю жизнь.
С ним я будто оказываюсь в другом мире – мире, полном прекрасного и интересного. И это всего лишь с его рассказов!
Мне словно протянули стакан с водой. Но вместо воды, это невозможно живительный нектар. Я пью его и оживаю. У меня за спиной будто крылья вырастают.
Вот так я себя ощущаю, думая о нём, и мечтаю, чтобы скорее наступил вечер.
В универе работа над дипломом идёт своим чередом. Мне нравится моя тема: «Семантика и прагматика показателей безразличия: сопоставительный аспект (на материале английского, китайского, арабского и русского языков)».
Нравится, что мой куратор общается со мной, как с профессионалом, высказывает своё мнение, но не навязывает его.
Дискуссия доставляет мне огромное удовольствие.
Мы прерываемся на обед, а после снова возвращаемся к моему диплому.
— Ангелина, делай упор не только на сравнениях, но и на самом безразличии как этносемантической характеристики личности.
— Вы предлагаете описать опыт сопоставительной паремиологии?
— У тебя больше сравнительного анализа. Но попробуй добавить неклассических модальных логик. Выбери, да хоть из знакомых, в качестве оператора, где он или она будут выступать в качестве межи, что разделит области запретного и дозволительного, хорошего и плохого.
— Если я сделаю упор на альтернативе модального выбора, участвующие в формировании психологических отношений, передавая такие моральные качества, как… презрение, равнодушие, бесстыдство?..
— Ох, есть в твоём окружении некто, кто испытывает к тебе презрение? — удивляется куратор и точно так же, как и я, поправляет очки.
Они у него огромные, старые, в крапинку, такие называют черепашьими. Мой куратор давно уже пенсионер, но любит своё дело настолько сильно, что продолжает помогать студиозам, вгрызаться в гранит науки.
— Эм, нет, — смущаюсь я и краснею, вспоминая Данте. — Это скорее я испытываю к одному… индивиду подобные чувства.
— О-о-о, — протягивает куратор, — диплом с исследованием на личном опыте? Интересно-интересно. Только не увлекайся, Ангелина. Подобные чувства разрушают, унижают любой язык и делают из тебя бездушного человека.
Вздыхаю и говорю:
— Всё не так. Эти мои чувства… они уже прошли. Их вытеснили другие – светлые и добрые. Но всё ещё свежи.
— Что ж, тогда буду ждать откорректированный диплом. Любопытно прочитать твоё исследование, Ангелина. Удачи тебе.
— Спасибо, куратор.