От лица Льва
Просыпаться — это всегда ошибка. Особенно когда первое ощущение — это свинцовая наковальня вместо черепа и вкус, будто во рту ночевал бродячий кот. Я застонал, не открывая глаз, пытаясь вспомнить, где черт возьми я?
Потолок? Не мой. Обои? Уж точно не мои. И этот запах… дешевый парфюм, смешанный с потом и еще чем-то приторно-сладким. Потом я почувствовал тепло у своего бока. И легкое дыхание.
Ага. Знакомая мелодия.
Я медленно, чтобы не спровоцировать новый виток боли в висках, повернул голову. Рядом, уткнувшись лицом в подушку, спала девушка. Каштановые волосы растрепаны по наволочке, плечо обнажено, ремешок от чего-то черного и кружевного сполз на локоть. Миловидная. Молодая. Совершенно незнакомая.
«Отлично. Просто блеск, Лев!» - промелькнула мысль в голове.
Я осторожно высвободил руку, которую она, судя по всему, использовала как подушку всю ночь. Она что-то пробормотала во сне, но не проснулась. Я приподнялся на локте, осматриваясь. Номер… стандартный, три звезды, максимум. На полу валялись туфли на шпильке (ее), мои ботинки, смятая блузка, мой пиджак. На тумбочке — пустая бутылка виски, два стопаря, один из которых опрокинут, и телефон, настойчиво мигающий уведомлениями. Работой пахло за километр.
Кто она? Марина? Катя? Алёна?
Имена мелькали в памяти обрывками вчерашнего вечера. Открытие новой галереи… бесконечные тосты… ее настойчивый взгляд через стол, полный уверенности, что она-то уж точно особенная… Моя стандартная ухмылка в ответ… еще виски… ее смех, слишком громкий… Лифт? Такси? Неважно. Суть всегда одна и та же.
Я осторожно слез с кровати, стараясь не скрипеть пружинами. Нашел в ванной стакан, плеснул в него воды из-под крана и выпил залпом. Потом еще. В зеркале на меня смотрел парень с темными, сбившимися в беспорядочные кудри волосами, тенью щетины и выражением человека, который явно переоценил свои силы вчера вечером. Но даже в таком виде… Да, черт возьми, я знал, что выгляжу эффектно! Это было оружие. И проклятие. Девушки всегда велись на эту внешность, на маску уверенности, на легкий налет опасности. Велись, как рыба на блесну. А я? Я просто… ловил. Без задних мыслей. Без планов. Без иллюзий.
Химия. Привычка. Взаимовыгодное партнерство на пару часов.
Вот и вся любовь. Все эти сказки про "однажды и навсегда", про "родственные души" — бред для сентиментальных идиотов, которым нужно чем-то оправдать свои гормоны и страх одиночества. Я давно это понял. Еще тогда… Но не сейчас. Не стоит копать старое.
Телефон на тумбочке завибрировал снова. Настойчиво. Работа. Мой настоящий наркотик. Мой смысл. Там все было ясно: задачи, сроки, результат. Никаких невысказанных ожиданий, никаких разбитых сердец. Только холодный, жесткий расчет.
Я быстро собрал свои вещи, стараясь не шуметь. Надел рубашку, смятую, но приличную. Пригладил пальцами непокорные кудри — бесполезно, но попытка была. Пиджак через плечо. Кошелек, ключи, телефон — все на месте. Я бросил последний взгляд на спящую девушку. Милая. Наверное, проснется, будет искать записку, надеяться… А потом разочаруется. Или разозлится. Как обычно.
Никаких иллюзий. Никаких обязательств. Никаких разбитых сердец (моего в частности).
Мой девиз. Моя религия. Моя броня.
Я тихо открыл дверь и вышел в коридор отеля, уже набирая номер своего ассистента. Голос был хриплым, но твердым, профессиональным, как всегда.
- Даша, доброе. Я в пути. Пришли мне на почту все входящие по проекту "Феникс" и срочно найми уборщиков в студию, там после вчерашней презентации, наверное, поле битвы. И… закажи мне двойной эспрессо. Без сахара. Жизненно необходимо.
Я отключился, даже не дослушав ее ответ. Солнце за окном лифта било в глаза, заставляя щуриться. На улице парочка, явно влюбленная, смеялась, держась за руки. Я отвернулся.
Наивные дурачки. Скоро все закончится слезами и взаимными претензиями.
Лифт тронулся вниз. Я поправил пиджак. Головная боль отступала, сменяясь привычной концентрацией. Мир снова вставал на свои места. Работа. Контроль. Никаких лишних чувств. Так проще. Так безопаснее.
Королевство Циника снова открыто для бизнеса.
Солнце на улице резало глаза, как осколки стекла. Я прищурился, пытаясь поймать такси, одной рукой придерживая пиджак, другой – хрустящий пакет с аптечным набором для выживания после вчерашнего (обезболивающее, вода, что-то мятное). Город гудел, люди спешили, и весь этот назойливый утренний позитив вызывал у меня лишь одно желание – вернуться в темный номер и умереть. Или хотя бы выпить тот эспрессо, который Даша, святая женщина, наверняка уже заказала в мою студию.
Именно в этот момент заныл телефон в кармане. Не вибрация – настойчивый, пронзительный звонок. Я вздрогнул, и наковальня в висках ударила с новой силой. Кто еще? Утро после "победы" – святое. Даша знает правило: только апокалипсис или клиент уровня "покупает остров". Я с раздражением выдернул аппарат, даже не глядя на экран.
- Лев, – буркнул я, голос похож на скрип ржавых ворот.
- Доброе утро, спящая красавица. Или как там у вас, принцы на белом коне, называют себя после бурных ночей?
Голос.
Он врезался в сознание, как ледяной нож. Чистый, низковатый, с отчетливой ноткой... насмешки. И абсолютно трезвый. Никакой утренней хрипотцы, никакой слащавости. Только холодная сталь, обернутая в бархат ироничного вопроса.
Сонливость отступила мгновенно. Не потому что стало легче – просто его место занял внезапный, острый спазм раздражения, смешанный с диким любопытством. Кто это? Знакомый голос, но...
- Извините, вы ошиблись номером? – автоматически выдавил я, пытаясь сообразить. Имя вертелось на языке... Алла? Анжела?..
Однако в трубке послышался едкий смешок, от которого даже меня передернуло.
Да кто она такая?!
От лица Льва
- О, нет-нет, не ошиблась, – голос на другом конце провода звучал так, будто его хозяйка улыбалась. Широко и недобро. – Это Лев Орлов, креативный директор агентства Вершина, верно? Тот самый, что вчера на открытии галереи Арт-Взрыв так убедительно рассказывал о деконструкции традиционных ценностей через призму урбанистического хаоса? Под бутылочку... какого там было? Олд-скулл виски?
Алиса.
Картинка щелкнула в голове, яркая и неприятная. Вчера. Галерея. Толпа. Она стояла чуть в стороне, слушая мой блистательный (по крайней мере, тогда он таким казался) спич перед парочкой инвесторов. Не в первых рядах, не с обожающим взглядом. Стояла, скрестив руки, с едва заметной кривой усмешкой на губах. Каштановые волосы, собранные в небрежный хвост, темные глаза, которые не таяли, а оценивали. Как экспонат. Неприятно дерзкая. И почему-то запомнилась. Не ее имя – ее взгляд. И эта проклятая усмешка. Как раз перед тем, как меня увела та самая... Катя? Марина?.. та, что из номера.
- Алиса, – произнес я, стараясь вложить в голос все свое привычное, томное безразличие. Получилось, как мне показалось, неплохо, учитывая обстоятельства. – Какая неожиданность. И что заставило вас нарушить священный утренний покой?
- Работа, Лев. Банальная, скучная работа, – ее голос звучал сладко, как яд. – Видите ли, наш общий босс, сиятельный Андрей Петрович, слегка... воспылал энтузиазмом. После вашего вчерашнего выступления. Он решил, что деконструкция хаоса – это как раз то, что нужно для ребрендинга сети его кофеен Старбёрд... Простите, Феникс. И, представьте, он хочет, чтобы мы с вами это волшебство совместно воплотили. Срочно. Очень срочно. Прямо сегодня. Через час в его офисе.
Я замер посреди тротуара. Мир немного накренился. Или это голова?
- Мы? Совместно? – повторил я, пытаясь осознать масштаб катастрофы. Совместный проект? С этой... этой девчонкой, которая смотрела на меня вчера, как на заезжую диковинку в зоопарке? Которая сейчас разговаривает со мной так, будто я ей задолжал крупную сумму и она терпеливо ждет возврата?
- Ну да, – в ее голосе звенела неподдельная веселость. – Два гения на одной площадке. Представляете, какой синергии мы добьемся? Я – ваш скромный продюсер проекта. А вы – наше главное креативное... ну, знаете, нечто.
В ее паузе перед словом "нечто" я услышал всю ту же едкую усмешку. Она играла со мной. Как кошка с мышкой. И самое мерзкое – у нее отлично получалось. Моя привычная броня уверенности дала трещину. Я почувствовал себя... выставленным на показ. Глупо.
- Алиса, я ценю энтузиазм Андрея Петровича, – начал я, собирая остатки самообладания. – Но сегодня у меня крайне плотный...
- О, не сомневайтесь, Лев, – она перебила меня с легкостью, которая взбесила меня до глубины души. – Я прекрасно осведомлена о вашей... насыщенной жизни. Но Андрей Петрович был очень конкретен. Час. Мой офис. Или проект уходит конкурентам. Его слова, не мои. Так что предлагаю отложить ваши... послеполуденные процедуры и встретиться там. Без опозданий. Вы же профессионал, правда?
Она сделала ударение на слове "профессионал", и оно прозвучало как обвинение. Как будто она знала, где я провел ночь. Как будто видеокамера была встроена в потолок того дешевого номера.
- Я... – попытался я что-то возразить, но она уже вешала трубку.
- Через час, Лев. Не заставляйте меня вас ждать. А то ваш знаменитый магнетизм, – в ее голосе снова появилась та самая, невыносимая, ледяная усмешка, – на меня, знаете ли, как-то не действует. Увидимся.
Щелк.
Тишина. Вернее, не тишина. Гул города, биение крови в висках, оглушительное эхо ее последних слов: "...ваш знаменитый магнетизм... на меня, знаете ли, как-то не действует".
Я стоял, сжимая телефон так, что трещали фаланги пальцев. Похмелье окончательно капитулировало перед волной чистейшего, белого от ярости гнева. И... чего-то еще. Какого-то щемящего, острого любопытства, которое было гаже самой ярости.
Не действует?
Два слова. Просто два слова. Но они ударили по моему самолюбию с силой, которой не было ни у одной отвергнутой поклонницы. Они поставили под сомнение самое основное оружие в моем арсенале. Они бросили вызов.
Я резко поймал такси, швырнув водителю адрес офиса Андрея Петровича. В салоне пахло дешевым освежителем и сигаретами. Я откинулся на сиденье, закрыл глаза, но перед ними стояло ее лицо – с этой невозмутимой, едкой усмешкой.
Алиса.
Имя наконец-то встало на место. Алиса Соколова. Продюсер. Говорили, талантливая. Говорили, жесткая. Говорили... что ей плевать на чужую репутацию и внешность. Вот те на.
Моя броня дала трещину. Королевство Циника подверглось первому, неожиданному нападению. И атаковала его не сентиментальная принцесса, жаждущая любви, а... холодная, ироничная фурия с бархатным голосом и взглядом, который видел меня насквозь.
- Черт возьми, – прошипел я сквозь зубы, глядя в потолок такси. Гнев кипел, но где-то глубоко внутри, под слоями цинизма и самоуверенности, копошилось что-то новое, непривычное и от этого еще более раздражающее: азарт. И желание доказать этой наглой девчонке, что она ошибается. Что ее иммунитет к моему магнетизму – временное явление. Ошибка природы.
Хорошо, Алиса Соколова. Игра началась. Посмотрим, как долго продержится твоя броня.
Такси резко дернулось с места. Королевство Циника мобилизовалось. Война была объявлена.
От лица Льва
Час спустя я входил в холл офиса Андрея Петровича, стараясь излучать ту самую «деконструированную уверенность», о которой так пафосно вещал вчера. Двойной эспрессо от Даши и ледяной душ в студии сделали свое дело: свинцовая наковальня в висках превратилась в терпимый гул, щетина была идеально подстрижена, а темные кудри послушно легли в ту самую, слегка небрежную волну, которая сводила с ума половину московского арт-бомонда. Черный, идеально сидящий костюм, белая рубашка без галстука (намек на бунтарство), дорогие часы на запястье – броня была надета, корона циника поправлена. Я был готов. К войне.
Алиса Соколова ждала меня у огромного окна с видом на копошащийся внизу город. Она не сидела, а стояла, опершись о подоконник, погруженная в документы на планшете. Солнечный свет выхватывал из ее каштановых волос рыжие искры, падал на простую белую блузку с закатанными по локти рукавами и темные, идеально скроенные брюки. Никаких кричащих деталей, никакого намека на попытку произвести впечатление. Только практичность и… спокойная концентрация. Как хирург перед операцией.
Оценивающе. Как вчера.
Я позволил себе легкую, томную улыбку – ту, что обычно заставляла женщин слегка замереть и поправить прическу. Включил магнетизм на полную мощность, приближаясь.
- Алиса, – произнес я, голосом, нарочито хрипловатым после вчерашнего, но от этого, как я знал, только выигрывающим в «роковой» шкале. – Простите за возможную задержку. Город сегодня… хаотичен. Как и наша тема.
Она подняла голову. Темные глаза встретились с моими. Никакого замешательства. Никакого таяния. Только – оценка. Пристальная, спокойная, как будто я был не человек, а очередной график или смета.
- Лев, – кивнула она, без улыбки. Ее взгляд скользнул по моему лицу, костюму, задержался на часах на долю секунды дольше, чем нужно. Не с восхищением. С анализом. – Вы как раз вовремя. И да, хаос – наше все. Надеюсь, он не помешает нам сегодня сконцентрироваться на конкретике?
Ее голос был ровным, деловым. Ни капли слащавости, никакого намека на колкость. Но в этом спокойствии и была самая убийственная насмешка. Она игнорировала мою попытку. Полностью. Как будто я включил невидимый магнит, а она оказалась в свинцовой броне.
Раздражение кольнуло под ребра, остро и неожиданно. Я привык диктовать правила игры, а тут правила установила она. Играла в нейтральную территорию.
- Концентрация – мое второе имя, – парировал я, стараясь сохранить легкий тон, но в голосе уже прокралась сталь. Я сел напротив нее, приняв расслабленную позу – нога на ногу, рука небрежно на спинке стула. Классика. – Особенно после такого… вдохновляющего утреннего звонка. Вы знаете, как разбудить мужчину.
Я бросил фразу с легким, двусмысленным подтекстом. Стандартный ход. Обычно это вызывало либо смущенный смешок, либо игривый ответ. Алиса лишь подняла одну тонкую, темную бровь. Уголки ее губ дрогнули – не в улыбку, а в едва уловимую гримасу презрения? Нет, не презрения. Скуки.
- Рада, что пригодилась, – ответила она сухо, отодвигая планшет. – «Но давайте о деле. Андрей Петрович хочет не деконструкцию, а революцию. Для своих «Фениксов». Из унылых кофеен в точках притяжения городской тусовки. Молодежь, креатив, виральность. Ваше вчерашнее выступление его зажгло. Особенно метафора про «хаос как новый порядок». Хотя, – она сделала паузу, и в ее глазах мелькнул тот самый острый, как бритва, огонек, – «после такого количества виски любая метафора может показаться гениальной.
Бам! Прямо в солнечное сплетение.
Тонко. Без крика. Но точно в цель.
Моя собственная броня – самоирония – на мгновение дала сбой. Я почувствовал, как по щекам разливается жар. Не смущения. Гнева. Эта… эта девчонка позволяла себе колкости о моей профессиональной компетентности? Опираясь на то, что я был пьян?
- Виски лишь снимает фильтры, Алиса, – выдавил я, стараясь, чтобы голос звучал холодно, а не сдавленно. – «Позволяет видеть суть. Хаос – это энергия. Первозданная, неудобная, но единственно живая сила в этом зарегламентированном мире. Именно ее мы и будем… канализировать для «Феникса».
Я произнес это с напором, с привычной харизмой, глядя ей прямо в глаза, пытаясь продавить ее, заставить если не восхититься, то хотя бы признать силу аргумента. Я видел, как ее взгляд скользнул по моим губам, по жестикулирующей руке, но… не задержался. Не затуманился. Он оставался ясным, аналитическим. Как будто она разгадывала код, а не слушала вдохновенную речь.
-Канализировать хаос, – повторила она задумчиво, подперев подбородок пальцем. Ее ноготь был коротко подстрижен, без лака. – Интересная формулировка. Практически инженерная. А я-то думала, хаос – это нечто стихийное, неуправляемое. Как вчерашний вечер, например.
Щелк. Второй удар. Точно в ту же точку.
Она намеренно тыкала меня в мое «после вчера». И делала это с убийственной вежливостью. Мои пальцы сжали ручку кресла. Раздражение перерастало в ярость. Никто не смел так со мной разговаривать. Никто!
«Личная жизнь и работа – разные вселенные, Алиса,» – прорычал я, уже не скрывая раздражения. Моя поза «расслабленного победителя» испарилась. Я сидел напряженный, как струна. – «Или вы смешиваете их в своем… продюсерском подходе?»
Она наконец улыбнулась. Широко. И это была не теплая улыбка. Это был оскал охотника, видящего, что добыча загнана в угол.
- О, нет, Лев, я как раз за строгий раздел, – парировала она сладко. – «Просто иногда личная жизнь так красноречиво иллюстрирует профессиональные тезисы. Хаос, неконтролируемые элементы, последствия… очень наглядно. Но вы правы, не о том речь.» Она резко перевела взгляд на планшет, как будто вычеркнув меня из поля зрения. – Итак, «Феникс». Революция. Бюджет. Сроки – вчера. Какие у вас есть конкретные идеи, помимо красивых метафор?
От лица Алисы
Дождь стучал по огромному панорамному окну студии Льва, как назойливый ритм, сводящий с ума. За окном давно стемнело, оставив только мокрые отблески фонарей и неоновых вывесок где-то внизу. Внутри царил другой хаос – творческий. Столы завалены распечатками концепций, эскизами перепланировок «Фениксов», пустыми кофейными стаканами и объедками от суши, которые Даша, ангел-хранитель и ассистент Льва, принесла часа три назад. Воздух гудел от усталости и невысказанного напряжения.
Совместный проект.
Эти два слова теперь вызывали у меня нервный тик под левым глазом. Андрей Петрович, будь он неладен, действительно воспылал. И пылал уже две недели. Две недели вынужденной близости с Человеком-Магнитом, который, кажется, питается исключительно эспрессо, собственным тщеславием и моим раздражением.
Я откинулась на спинку неудобного стула, пытаясь размять одеревеневшую шею. Передо мной на огромном экране замер скетч интерьера кофейни – бетон, стекло, хаотично расставленные яркие кресла. Идея Льва. «Канализированный хаос». Звучало красиво. На бумаге – возможно. В реальности – головная боль для любого нормального проектировщика коммуникаций и меня, как продюсера, которому потом это монтировать и впихивать в бюджет.
- Недостаточно… первобытно, – раздался голос с той стороны стола.
Лев стоял, упершись руками в столешницу, вглядываясь в экран. Его темные кудри, обычно столь безупречные, сейчас были взъерошены, будто он только что вышел из схватки с ветром. Белая рубашка расстегнута на две пуговицы, рукава закатаны до локтей, открывая предплечья с проступающими венами от усталости. Он выглядел… человечно. Почти. Если не считать этого вечного ореола самоуверенности, который, казалось, излучался даже сквозь слои утомления.
- Первобытно? – я не смогла сдержать сарказма, потирая виски. – Лев, мы делаем кофейню, а не пещеру для неандертальцев. Там должны быть розетки. И, желательно, пути эвакуации на случай пожара, а не только творческого.
Он повернул голову, и его взгляд – пронзительный, чуть затуманенный усталостью, но все такой же оценивающий – упал на меня. В первые дни этот взгляд заставлял меня внутренне сжиматься, готовясь к очередной колкости или попытке «включить шарм». Теперь… теперь он просто раздражал. Как назойливая муха.
- Розетки убивают эстетику, Алиса, – он произнес это с таким пафосом, будто речь шла о святотатстве. – Энергия должна быть… неочевидной. Скрытой. Как нервная система. Невидимой, но жизненно необходимой.
- Нервная система «Феникса» сейчас больше напоминает клубок спутанных проводов после землетрясения, – парировала я, тыкая пальцем в экран, где на скетче красовалась якобы «арт-инсталляция» из свисающих кабелей. – Пожарный инспектор устроит истерику. И нам – тоже.
Он усмехнулся. Коротко, беззвучно. Не та ухмылка победителя, что была в офисе Андрея Петровича. Что-то другое. Почти… признание поражения?
- Ты всегда так практична? – спросил он неожиданно, отходя от стола и направляясь к кофемашине. – Это убивает все волшебство.
Ты.
Он начал использовать «ты» где-то на третий день марафона, после того как мы вместе до четырех утра переделывали презентацию для инвесторов. Яростно спорили, кидались скетчами (бумажными, слава богу), и в какой-то момент границы формальности рухнули под напором усталости и адреналина. Я не стала поправлять. Это была война, а на войне – свое обращение.
- Волшебство не оплачивает штрафы за нарушение норм пожарной безопасности, Лев, – ответила я, следя, как он ловко орудует с кофеваркой, его спина напряжена под тонкой тканью рубашки. – Моя задача – чтобы твой «хаос» не похоронил проект и нас вместе с ним под обломками нереализуемых идей.
Он налил два эспрессо в крошечные чашечки и вернулся, поставив одну передо мной. Без слов. Просто поставил. Не «бабник-соблазнитель», а «коллега-заложник», делящийся последним пайком в окопе. Этот простой жест почему-то заставил меня замолчать на секунду. Было в этом что-то… нехарактерное. Не для его образа.
- Держись, командир, – пробормотал он, пригубив свой кофе и снова утыкаясь в экран. Его профиль в тусклом свете монитора казался резче, уязвимее. Тени под глазами были явными. - Еще пара идей, и мы…
Он не договорил. Зевнул, широко, непроизвольно, как большой уставший кот. И в этот момент, в этой маленькой слабости, я вдруг увидела не Льва Орлова, циника и сердцееда, а просто человека. Уставшего, загнанного в угол сроками и амбициями Андрея Петровича, человека, который тоже может валиться с ног.
Щелк. Еще одна трещина в моей собственной броне неприязни.
Дни сливались воедино. Долгие часы в студии, бесконечные мозговые штурмы, где его безумные идеи сталкивались с моим железобетонным прагматизмом, высекая искры и… иногда – неожиданно гениальные решения. Мы спорили до хрипоты о расположении барной стойки, о материале для столов («Бетон? Лев, это же кофейня, а не бункер!»), о слогане (««Взбодрись Хаосом»? Серьезно? Звучит как предупреждение на энергетике!»).
Но я ловила себя на странных вещах:
На том, что мне нравится, как он загорается, когда идея его по-настоящему цепляет. Как его глаза теряют насмешливый блеск и становятся ясными, почти детскими – чистое азартное любопытство.На том, что его сарказм, направленный не на меня, а на тупые замечания клиента в телеконференции, может быть чертовски точным и… смешным.На том, что я запомнила, как он пьет кофе – быстро, почти залпом, потом морщится, как от чего-то горького, но тут же тянется за следующей порцией.На том, что сегодня утром, выбирая кофейню по дороге, я машинально отвергла ту, где, как я знала, плохой эспрессо. «Его бы не устроило», – мелькнула мысль. И я тут же себя одернула.Самое опасное – это вынужденная близость. Когда ты видишь человека не в галстуке на презентации, а в помятой рубашке в три часа ночи, спорящим до хрипоты о сантиметрах для прохода между столиков. Когда он, не глядя, протягивает тебе пластырь, потому что ты порезала палец о край металлического макета. Когда ты слышишь, как он терпеливо (ТЕРПЕЛИВО!), сквозь зубы, объясняет пятнадцатилетней стажерке основы композиции, хотя видно, что он готов рвать и метать от задержки по графику.
От лица Льва
Дождь. Опять этот бесконечный, монотонный стук по стеклянной крыше студии. Он сливался с клацаньем клавиатур, шуршанием бумаг и моим собственным внутренним монологом, который сегодня звучал как заевшая пластинка: Кофе. Сроки. Андрей Петрович – идиот. Кофе. Сроки. Алиса…
Стоп. Отмотай.
Алиса.
Это имя стало всплывать в моем мозгу с подозрительной частотой. Не как раздражитель (хотя куда же без этого), а как… фон. Навязчивый мелодичный фон, который играет, даже когда ты пытаешься сосредоточиться на чем-то важном. Вроде этого проклятого макета зоны «тихого хаоса» для «Феникса», который упорно не желал выглядеть ни тихим, ни хаотичным, а напоминал свалку мебели после урагана.
Я отшвырнул карандаш, которым уже час бесплодно водил по бумаге, и потянулся за очередной чашкой эспрессо. Холодный. Отвратительный. Как и мое настроение. Или не совсем?
Мой взгляд, блуждая в поисках вдохновения (или хотя бы отсрочки казни), наткнулся на нее. Алиса сидела на краю стола в дальнем конце студии, окруженная паникующими стажерами и каким-то помятым менеджером из отдела закупок. Видимо, очередной кризис с поставкой этого «идеально неровного» кирпича для стен.
Я приготовился к сцене. К ее фирменной ледяной вежливости, которая режет лучше крика. К сарказму, от которого хочется провалиться сквозь землю. Но…
- Иван, дыши, – ее голос донесся сквозь гул, удивительно спокойный, почти теплый. – Паника – плохой советчик. Давай по пунктам: что точно сказал поставщик?
Она слушала сбивчивый ответ менеджера, не перебивая, лишь слегка наклонив голову. Ее пальцы барабанили по планшету, но не от нетерпения, а будто отбивая ритм для собственных мыслей. Потом она взяла планшет, что-то быстро набросала.
- Вот, – протянула она его менеджеру. – Наш план Б. Звони Владу из «СтройАрта», ссылайся на меня. Скажи, что я лично гарантирую оплату в течение 24 часов после поставки. И напомни ему про тот долг за прошлогодний проект с анимацией. Он поймет.
Менеджер, еще секунду назад напоминавший загнанного зайца, выпрямился. В его глазах зажегся огонек надежды.
- Алиса, ты… ты гений!»
Она махнула рукой, но уголки ее губ дрогнули в легкой, почти незаметной улыбке.
- Просто опыт, Иван. И знание того, у кого какие рычаги. Теперь беги, время дорого.
Она повернулась к стажерам, которые смотрели на нее, как на оракула.
- А вы, молодые и дерзкие, – ее тон стал игривым, – пока найдете мне пять альтернативных вариантов отделки «под кирпич», которые выглядят так же брутально, но стоят как минимум в два раза дешевле и есть прямо сейчас на складе. Дерзайте. Приз – дополнительный выходной и моя вечная признательность.
Стажеры оживились, закивали с энтузиазмом и ринулись к компьютерам. Кризис был если не разрешен, то взят под контроль. Эффективно. Без истерик. С какой-то… заботой? Нет, не то слово. С ответственностью. За проект, за людей в нем.
Я сидел и смотрел, как кофе в моей чашке остывает окончательно. Во мне боролись два чувства. Первое – привычное раздражение:
«Вот же позерка. Показуха. Сейчас повернется и кинет тот самый убийственный взгляд в мою сторону, типа «а ты что сделал полезного?» - мысленно комментировал я происходящее.
Но она не повернулась. Она вздохнула, потерла виски, и на секунду на ее лице промелькнула такая искренняя усталость, что у меня кольнуло где-то под ребрами. Не сочувствие. Что-то другое. Неловкость? Затем она потянулась за своей кружкой – огромной, нелепой, с надписью «Не мешай, я творю (или пью кофе)», сделала большой глоток и… скорчила рожицу.
- Фу, остыло!» – простонала она, не для кого-то, просто в пространство. И это было так… по-человечески. Непритворно. Никакой брони.
Именно в этот момент броня моя дала первый отчетливый треск. Не громкий. Но слышимый только мне.
Потому что я поймал себя на мысли:
«Надо сказать Даше, чтобы подогревала ей кофе. Она пьет его медленно, вечно остывает.»
Мысли не о проекте. Не о победе в споре. Мысли о том, чтобы ей… было чуть комфортнее.
ЧТО!?
Я резко встряхнул головой, как бы отгоняя наваждение. Чушь. Просто усталость. И слишком много ее присутствия в моей жизни последние недели. Вынужденная близость – это же как тюремное заключение, начинает казаться, что твой сокамерник – это… ну, не враг, по крайней мере.
Но трещина не затягивалась. Она проявлялась в других мелочах, которые начали цеплять мой взгляд, как заусенцы:
Как она, не задумываясь, отдала свой бутерброд стажеру, который забыл деньги и не пошел на обед. «Расти большой, мозги нужны», – бросила она, не глядя, погруженная в смету.Как она заливисто смеялась сегодня утром над тупым мемом, который прислал кто-то из IT. Настоящий смех, не тот вежливый смешок, что она иногда использует как оружие против меня. Звук был… заразительным. Я чуть не улыбнулся в ответ, черт возьми.Как она могла ругаться на сломанный принтер самыми изощренными словами (я бывал впечатлен!), а через пять минут терпеливо объяснять той же Даше, как перезагрузить проклятый агрегат, без тени раздражения.Как ее глаза загорались азартом, когда в споре рождалась по-настоящему крутая идея. Неважно, чья – моя, ее или стажера. Главное – что это работало.И самое подлое – я начал думать о ней вне этих стен. Вчера, проходя мимо витрины книжного, я увидел альбом по урбан-арту. И подумал:
«Алисе понравилось бы. Она вчера говорила что-то про граффити в „хаотичных“ зонах».
Потом поймал себя на этом и чуть не споткнулся. Что за бред?
Сегодня утром, выбирая галстук (хотя зачем? В студии все равно никто не оценит), я вдруг вспомнил, как она в прошлый раз язвительно заметила про мой «слишком агрессивный алый»:
«Напоминает сигнал тревоги. Хочешь, чтобы от кофеина сердце колотилось, а от твоего галстука – останавливалось?».
От лица Льва
Дождь. Опять. Он барабанил по стеклянному потолку студии как набат, сливаясь с бешеным стуком моего собственного сердца. Адреналин после очередного разгромного созвона с Андреем Петровичем (которому вдруг перестал нравиться «слишком агрессивный хаос» в зоне тишины) все еще пылал в жилах, смешиваясь с чем-то другим. С чем-то гораздо более опасным, липким и неконтролируемым.
Алиса.
Она стояла в полуметре от меня, склонившись над тем самым проклятым макетом «тихой зоны». Ее блузка, слегка помятая после десяти часов в этой проклятой студии, оттянулась на плече, обнажив ключицу. Каштановая прядь упала на щеку. Она неловко смахнула ее тыльной стороной ладони, не отрываясь от схемы, губы плотно сжаты в тонкую линию сосредоточенности.
Щелк.
Где-то в мозгу сработал тумблер. Не мысли. Чистая физиология. Волна жара ударила в живот, потом растеклась ниже, горячая и тяжелая. Я чувствовал каждый ее вдох, видел, как поднимается и опускается грудь под тонкой тканью. Запах – не парфюма, а чего-то простого: кофе, бумаги и… ее. Уникальный, сводящий с ума запах, который преследовал меня последние недели в кошмарах и наяву.
- Лев, посмотри, – ее голос прозвучал приглушенно, будто сквозь вату. Она ткнула пальцем в макет. – Если мы сдвинем эту перегородку всего на пятнадцать сантиметров…
Она повернулась ко мне. И наш взгляд столкнулся. Не на долю секунды. Навечно. Время остановилось. Шум дождя, клацанье клавиш в дальнем углу, собственное дыхание – все исчезло. Остались только ее глаза. Темные, огромные, бездонные. Без привычной насмешки или оценки. Только… вопрос? Вызов? Признание того же безумия, что клокотало во мне?
Я не помню, кто сделал первый шаг. Кажется, мы двинулись навстречу одновременно. Как два магнита, наконец сорвавшихся с удерживающих их цепей. Ее рука, указывавшая на макет, вдруг оказалась на моей груди. Моя рука сама потянулась к ее лицу, к этой сбившейся пряди, к линии скулы…
Прикосновение.
Не случайное. Не нечаянное. Сознательное. Мои пальцы коснулись ее кожи у виска. Горячей, невероятно мягкой. Она вздрогнула, но не отпрянула. Ее глаза расширились, дыхание сперлось. В них мелькнуло нечто первобытное, дикое. Страх? Нет. Признание.
Трещина в моей броне, та самая, что зияла уже неделями, разверзлась в пропасть. Все барьеры рухнули. Разум отключился. Остался только голый инстинкт, накопившееся напряжение недель споров, близости, запретных мыслей – все это вырвалось наружу с силой вулкана.
Я наклонился. Нет, не наклонился. Рванулся. Она встретила меня на полпути. Наши губы столкнулись не в поцелуе, а в битве. Яростной, жадной, почти болезненной. Не было нежности. Была только потребность. Голод. Яростное утверждение того, что отрицал так долго. Ее руки впились в мои волосы, дергая, притягивая ближе. Мои руки обхватили ее талию, прижимая к себе так, что кости трещали. Мы глотали воздух друг друга, смешанный со вкусом кофе и безумия. Зубы стучали. Языки сплетались в отчаянном танце. Мир сузился до точки соприкосновения наших тел, до жара, разливающегося по жилам, до глухого стона, вырвавшегося из ее горла – или моего? Я уже не различал.
Это был не поцелуй. Это был взрыв. Снесший все на своем пути: цинизм, контроль, рациональность, всю мою тщательно выстроенную крепость неверия.
И длился он вечность. Или мгновение.
Потом… тишина. Только тяжелое, прерывистое дыхание. Моё. Её. Дождь за окном. Треск перегоревшей лампочки где-то на потолке.
Я оторвался. Резко. Как ошпаренный. Отпрянул назад, натыкаясь на край стола. Макет «тихой зоны» с грохотом рухнул на пол, разлетаясь на куски. Мне было плевать.
Я смотрел на нее. Она стояла, опершись о стол, губы запекшиеся, покрасневшие, слегка припухшие от ярости поцелуя. Глаза – огромные, темные, полные… чего? Шока? Гнева? Того же животного ужаса, что сжигал меня изнутри?
Растерянность.
Она накрыла меня ледяным, оглушающим шумом. Что я наделал? Что ЭТО было? Взрыв гормонов? Последствие стресса? Ошибка перегруженного процессора?
ОШИБКА.
Система дала сбой. Катастрофический сбой.
В голове пронесся вихрь обрывочных мыслей:
Ты разрушил все.
Теперь работа… проект… все кончено.
Она ненавидит тебя.
Она… ответила. Горячо. Яростно.
ЧТО ДАЛЬШЕ?
Паника, холодная и липкая, сменила адреналин. Я привык все контролировать. Чувства. Ситуации. Женщин. А сейчас… я был как мальчишка, впервые коснувшийся девушки. Только в миллион раз хуже. Потому что это была Алиса. Не очередная поклонница. Алиса, которая видела меня насквозь. Которая смеялась над моим магнетизмом. Которая теперь знала, что он – или что-то гораздо более страшное – на нее ДЕЙСТВУЕТ.
Я видел, как она пытается прийти в себя. Как ее рука тянется к запекшимся губам. Как в ее глазах мелькает целая буря эмоций, слишком быстрая, чтобы разобрать. Но главное – там не было привычной насмешки. Была… уязвимость. Такая же, как у меня.
Это было невыносимо.
Надо было что-то сказать. Извиниться? Смять? Обвинить ее? («Ты сама начала!» – кричал идиот внутри). Я открыл рот. Сухие губы слиплись. Ни звука.
- Я… – выдавил я хрипло. Голос был чужим.
Она резко подняла руку. Не для пощечины. Как стоп-сигнал. В ее глазах появилась знакомая сталь. Броня щелкнула на место. Быстрее моей.
- Не надо, – ее голос дрогнул, но прозвучал четко. Холодно. – Ничего не надо. Это… – она запнулась, глотнула воздух, – …ошибка. Системная ошибка. Перегрев. Забудь.
Забудь.
Слово ударило как пощечина. Но и… принесло странное облегчение. Да. Ошибка. Сбой. Не более.
Но почему тогда горел след ее губ на моих? Почему в груди все еще бушевал пожар? Почему вид ее, стоящей там, с поднятой рукой и ледяными глазами, вызывал не злость, а… отчаяние?