— Ты ведь женишься на мне?
Девушка в постели томно вздохнула, глядя, как остроухий любовник намыливает волосы душистым мылом и с удовольствием подставляет красивое лицо под струи импровизированного душа, расположенного в крохотной каморке, смежной со спальней.
Смотреть было на что.
Эльф был красив, в лучших эльфийских традициях.
Высокий, длинноногий, узкобедрый, широкоплечий.
Длинные волосы иссиня-черные. Глаза цвета южного моря, миндалевидные, мечтательные. Под тонкой светлой кожей перекатывались крепкие тугие мускулы. Вода скользила по светлому телу, словно выточенному из мрамора, обрисовывая бликами каждую мышцу.
Когда мужчина поворачивался к девушке задом, струи змеились по его широкой сильной спине, а взгляд девушки приковывался к идеальному, упругому заду эльфа. К ложбинке меж ягодицами. К крепким бедрам, к сильным ногам, которые эльф чуть расставил.
И девушка переставала дышать, потрясенная совершенством его нагого тела.
Когда эльф обернулся, на животе его можно было наблюдать и даже пересчитать все кубики стального пресса. Ниже живота…
Девица перевела взгляд туда, на огромный член мужчины, и смущенно хихикнула, вспоминая, что этим прибором вытворял бесстыдник-эльф ночью.
Орудовать этим копьем, похоже, он умел в совершенстве и очень виртуозно. Разил врага наповал, заставляя порядком помучиться перед кончиной.
Выглядел эльф молодо, даже юно, но, скорее всего, эта юность обманчива. У него наверняка было пару сотен лет, чтобы в совершенстве обучиться фехтовать своим… разящим копьем.
Это, конечно, если он высший эльф.
— Ты ведь высший эльф? — игриво произнесла вслух девушка, натягивая на плечи простыню.
Красавец смыл с тонкого, породистого лица белую пену, разгладил темные широкие брови, и, раскрыв пронзительно-синие глаза, ослепительно улыбнулся, отчего сделался еще краше и еще сексуальнее.
Да так, что девушка испытала острое желание тотчас же упасть на спину, растопырить ноги и повторить пару раз те упражнения, что они репетировали с эльфом всю ночь.
«Нереальный!» — с придыханием подумала она, закатив глаза.
Да, да. Даже в своих мыслях она задыхалась от восторга.
— Я? — переспросил он немного удивленно. — Да я вообще не эльф, с чего ты взяла?! — и невинно захлопал честными глазами.
Он дернул за веревку, свисающую откуда-то сверху, и «душ» ответил ему воплем недовольной птицы.
Пеликаны, сидящие над крохотной комнаткой со съемной крышей, затрясли опустевшими мешками под клювами, захлопали крыльями и снялись с места. Крыша, плетеный соломенный конус, со смачным шлепком упала на место, свет перестал красиво светить на обнаженного мужчину, и он перестал походить на ожившую статую божества.
Но лишь немного.
Утренние процедуры были закончены.
— Не эльф?! — изумилась девушка, растерянно хлопая глазами и рассматривая острые уши мужчины.
Нет, они не были очень длинными. Даже наоборот — они были маленькими, розовыми, аккуратными, очень похожими на человеческие. Но все же заостренными.
В одном из них нестерпимым радужным блеском сверкала капелька бриллианта крохотной сережки.
— Но уши у тебя определенно эльфийские, — с сомнением в голосе заметила девушка. И добавила чуточку разочарованно: — Полукровка?..
Мужчина рассмеялся и потянул себя за аккуратное ушко.
— А, это! Видишь ли, — он прошел из душевой в комнату, оставляя на полу мокрые отпечатки босых ног, — в детстве у меня были огромные уши. Как подорожник-переросток. Вот что твоя ладонь! Да у нас в роду все такие. Кузины очень страдали по этому поводу и даже потуже заплетали косички, чтоб прижать уши к голове. Но вечером, когда они волосы распускали, уши оттопыривались с таким смешным звуком! М-бау-у-у! Ну, что твой лук! Я потом вас познакомлю, и попрошу, чтоб они показали! Ты со смеху умрешь!
И он приставил ладони к голове, красноречиво показывая размер бедствия.
— И что же произошло с твоими огромными ушами?
— Раз отец меня стриг, надев мне кастрюлю на голову. Ну, чтоб ровно получилось. И отстриг ухо! Хрясь! И нету. Кровь! Кишки! Слюни, сопли, слезы!
Девушка нервно вздрогнула.
— Это было бы правдой, — наблюдая, как мужчина оборачивает бедра полотенцем, скептически заметила она, — если б у тебя одно ухо было заостренным. А они оба такие.
— Так меня стригли не один раз, — резонно заметил мужчина. — Кстати, на затылке волосы не мои. Пришлось одолжить у осла из-под хвоста. Небольшая авария, папаша немного перебрал с выпивкой и увлекся. Кровь, кишки! Слезы, сопли, слюни!
Девушку передернуло от ужаса.
Молодой человек, до того казавшийся ей идеалом мужской красоты, как-то поблек, растерял свою ослепительную привлекательность. И ей почудилось, что уши у него действительно неровно и неаккуратно откромсаны и переломаны. А длинные волосы на затылке немного не того оттенка, чем все остальные. К то бы мог подумать, что под хвостом у осла может отрасти полметра шерсти!
Но она глотнула воздуха, перевела дух, и мужественно вернулась к началу разговора.
— Так ты женишься на мне? — повторила она твердо и настойчиво. В конце концов, огромные уши, передающиеся по наследству, это еще не конец света…
— А то как же! Конечно, женюсь! — воодушевленно воскликнул мужчина и скользнул к девушке на постель. — Знаешь, я очень рад, что ты вот такая отважная. Не каждая осмелится выйти замуж за не пойми кого и уехать не пойми куда! Но мы будем счастливы, правда-правда! Я обещаю!
— Не пойми кого? — потрясённо повторила девушка, хлопая глазами. — А ты… ты разве не принц?!
— Принц?! — изумился мужчина, невинно хлопая длинными пушистыми ресницами. — Ох, и фантазия у тебя! Молодец! Скучно с тобой точно не будет!
— Но тебя вчера называли вашим высочеством!
— А, так это мой честно выигранный титул!
— Выигранный?..
— Ну, на соревнованиях, кто больше выпьет крепкого эля. Я занял второе место! Поэтому только высочество, — мужчина развел руками. — Эх, проиграл! А так бы выиграл крепкую дубовую бочку для самогона. Очень нужная в хозяйстве вещь!
— Ну, почему-у-у-у! Ну, почему!
Дом гудел от рева Вирджинии, и молодая девушка с отчаянно-рыжими волосами, уже занесшая ногу над подоконником, замерла, не без удовольствия прислушиваясь к ее воплям.
Вирджиния — это была сестра-близнец оседлавшей подоконник девицы.
Да только мать всегда говорит, будто сестры родились из разных животов. И, несмотря на то, что лицом они похожи, как две капли воды, Вирджиния — признанная королева красоты, «Мисс Очарование», а беглянка… она всегда мечтала быть пиратом.
Вирджиния любит кисейные платья, похожие на розовые облака, рюшечки, оборочки и завитые локоны, намазанные помадой, чтоб блестели. У нее всегда идеально нарумяненные щечки, розовые губки и подкрученные ресницы.
А сейчас, наверное, все это великолепие потекло и размазалось от слез. И из носа Вирджинии наверняка лезут пузыри.
Красота, да и только, хе-хе!
— Морская толстокожая корова! — прошептала беглянка мстительно, сидя на подоконнике верхом, одной ногой на свободе.
Что греха таить, не очень-то любила она сестру.
Мать всегда потакает ее капризам. Хочет Вирджиния новое платье? Пожалуйста! Карету, как у Золушки? Ради бога! Хрустальные туфельки по последнему писку моды? Почему нет!
А несчастной недолюбленной сестренке даже самых завалящих пиратских сапог нельзя!
«Вот что плохого в пиратстве? Отличная профессия, — размышляла беглянка. — Быть капитаном судна, командовать отчаянным ребятам «на абордаж!» и бороздить морские просторы — разве не мечта?!»
— Деточка моя, не плачь! Ну, не плачь! Солнышко мое! Я умру, я сейчас умру! Мое сердце тотчас разорвется от твоих слезок, сахарочек мой! — экзальтированно выкрикнула мать.
— Не хочу-у-у-у! Почему я-а-а-а?! — выло внизу еще сильнее.
— Деточка, но так велел король, — беспомощно кудахтала мать. — Солнышко! Королю нужна самая-самая красивая девушка королевства! Самая лучшая! А кто у нас тут самый краси-и-ивый? Кто самый милы-ы-ый? Кто у нас титулованная Королева Сердец? А-а-а-а?!
Но на Вирджинию эта лесть не действовала.
— А я не хочу-у-у! —выло еще громче и еще капризнее. — Я хочу на бал! В столицу! А не в какой-то лесной дом!
— Деточка! — верещала безутешная мать, всплеснув руками. — Но ты не понимаешь! Там же будет принц!
— Все равно не хочу-у-у! — выло упрямо и стервозно. — Я ему что, прислужница?! Развлекать… заваривать чай… исполнять его дурацкие капризы?! Не бу-у-уду!
— Но если ты немного, совсем немного потерпишь, — ласково ворковала мать, — то ты станешь принцессой! Ты же хочешь быть принцессой, деточка? Моя звездочка! Курочка моя! Кто больше тебя достоин ею стать?!
— Принцессой хочу, — гудело внизу обиженно. — А прислуживать не хочу-у-у! Пусть он меня развлекает! Завоевывает! Он мужчина, он должен ухаживать за мной, разве нет?!
Признаться, иногда в ее словах есть доля истины.
Мать вздохнула, поняв, что все ее уговоры бесполезны.
— Эй, там, — жестким голосом выкрикнула она. — Отыщите сию ж минуту Дею!
— Три тысячи чертей! — ругнулась девушка, до того момента сидящая на подоконнике и прислушивающаяся к вою сестры.
Вот что значит медлить и слушать вопли Вирджинии! А ведь сегодня Дея твердо решила удрать из дома и посвятить себя путешествиям, мореплаванию и абордажам!
Не хватало попасться прямо сейчас, когда все решено и готово к побегу!
Она давно уже раздобыла старый поношенный сюртук, штаны, и вполне еще крепкие сапоги. Если упрятать рыжие длинные кудри под шляпу, то можно вполне сойти за юнгу.
Дея планировала добраться до пристани, наняться на корабль. И здравствуй, вольная жизнь!
Она перекинула через подоконник веревочную лестницу, зубами прикусила узелок со своими пожитками, и ринулась вниз.
Но лишь затем, чтобы угодить в руки слугам.
За ней давно зорко следили! И наверняка выучили все ее уловки, м-да… надо было б придумать что-то другое!
— Пустите меня, негодяи! — вопила Дея, ощутив на своих руках и ногах их цепкие клешни.
Но они, разумеется, не пустили.
— Якорь вам в глотку! Я вам это припомню!
Они заволокли девушку в дом, брыкающуюся и вопящую, и поставили перед матушкой, которая раскраснелась от волнения и гнева.
Волнения за Вирджинию, гнева на Дею.
Правая половина ее лица квасилась и пыталась зареветь, левая — нервно дергалась и грозно скалилась.
— Все ли хорошо с вами, матушка? — вежливо осведомилась Дея, хотя видит бог, ею руководило не дочернее чувство долга и любви, а желание подразнить суровую родительницу. — Вид у вас такой, словно вас вот-вот удар хватит. Щека дрыгается. Уже и слюни текут. Ужас.
— Молчать, мерзавка! — выкрикнула мать и топнула ногой. Дея замолкла, хотя на языке у нее вертелась еще пара колкостей.
Вирджиния, как Дея и предполагала, была заплаканная и похожая на раскисший торт, который неумелый кондитер попытался украсить шоколадом. На ее персиковом нарумяненном лице рот вспух и краснел, как раздавленный помидор, а глаза были обведены черными неряшливо размазанными кольцами.
Вирджиния шмыгала носом — ага, и пузыри она пускала, — и предавалась отвратительной привычке, которая была у нее с детства, и которая возвращалась, стоило Вирджинии начать нервничать. Обмусолив локон, превратив его в сосульку, Вирджиния пихала его в нос и задумчиво колупала там. Да так, что от удовольствия глаза у нее закатывались.
Видимо, массажировала мозг.
Пакость какая.
— Снова задумала бежать? — уточнила мать у слуг, пристально рассматривая мальчишеский наряд дочери, и, получив утвердительный кивок, произнесла: — Значит, так: твоей сестре выпала редкая честь — выйти замуж за принца!
— С чем ее и поздравляю! — ответила Дея, чуя, что дело пахнет керосином. — Очень, очень рада! Любви, счастья, ребятишек побольше, чтоб королевство — полная чаша, и все такое… ну, все, я пошла?
— Стоя-я-ять! — пароходным гудком проорала мать. — Куда?!
— Милейший! Где бы мне найти… Крестную Мать?!
Рыжий Урфин, хозяин темноватого, но в целом уютного питейного заведения, привык к тому, что Мать спрашивают все, кому не лень, но на сей раз спрашивающий был необычным.
Из-под глубоко надвинутого капюшона поблескивали яркие эльфийские глаза, острые длинные уши отчетливо оттопыривали ткань капюшона. А когда эльфы о чем-то просят, это не к добру!
—…Мать! — рявкнул Урфин, вздрогнув от неожиданности и выпустив из рук глиняную кружку.
Та, конечно, упала на пол и разлетелась на куски.
— Ну, так что с Матерью? — уже нетерпеливо спросил эльф, явно нервничая. — Позарез надо.
Урфин снова дрогнул, и из его рук выскользнули осколки, которые он до того с кряхтением подбирал под барной стойкой.
— Да что ж ты!.. — раздосадованный, воскликнул эльф.
— Ты задаешь слишком серьезные вопросы, — строго произнес Урфин, глядя на эльфа особенным устрашающим и многозначительным взглядом из-под рыжих бровей. — Мать не любит, когда ее беспокоят по пустякам. Надеюсь, дело твое стоящее, иначе...
И он кровожадно и резко чиркнул по вытянутой шее ребром ладони, тонко намекая на последствия необдуманной просьбы.
— Моментом в море, — брутально рыкнул Урфин.
— Ух ты, — эльф даже отпрянул, слегка напуганный серьезностью Урфина. — Стоящее, стоящее. Не сомневайся.
Он отвязал от пояса кошель с золотом и небрежно кинул его на барную стойку.
Глазки Урфина под рыжими бровями ослепительно блеснули. Он шустро протянул руки к золоту, но эльф оказался шустрее. Его широкая крепкая ладонь ловко накрыла кошель и рывком притянула его к эльфу, так что руки Урфина ухватили лишь воздух.
— Не так быстро, толстяк, — посмеиваясь, произнес эльф. — Твое «да» не стоит так дорого. Мне нужна сама… Мать, или как там ее, а не твое подтверждение, что она тут бывает.
— А? А… — у разочарованного Урфина даже усы поникли.
Вот бывают же жадные эльфы! А еще высший!
— Но я, так и быть, дам тебе пару монет, — пообещал эльф, — если ты поторопишь эту даму на встречу со мной.
— Но Крестная Мать сейчас немного… нездорова! — делая самое честное лицо, нервно хихикая, произнес Урфин. По лбу его градом заструился пот, глазки забегали.
— Так подлечи ее, — уже нетерпеливо и чуточку раздраженно произнес эльф, щелчком отправив в руки Урфина золотой.
— Но до полуночи эта болезнь… не излечивается, — виновато хихикнул Урфин. Однако, золотой сцапал и упрятал его в карман.
— А ты постарайся, — медовеньким голосом произнес эльф, многозначительно позвякав золотишком в кошельке. — Потому что у меня совершенно нет времени ждать, когда эта дама придет в себя. Или она оказывает мне услуги в ближайшее время, или этот кошелек уезжает вместе со мной!
Урфин издал непонятный звук. Это было настолько неприлично, словно воздух свободолюбиво прорывается сквозь крепко сжатые булки. Только грустно и отчаянно.
— Я дам вам лучшую комнату! — в отчаянии выкрикнул Урфин, прижимая к груди полотенце. — Вы там сможете переждать, ничуть не хуже, чем в эльфийском дворце!
— Не-а, — ответил нахальный, высокомерный эльф.
— Ужин за мой счет и столько отличного вина, сколько пожелаете! — зашел с козырей Урфин. Но зловредный эльф был неумолим.
— Ничто меня не сможет остановить и удержать в твоем верте…— высокомерно начал он, но осекся и замолчал. Взгляд его намертво прикипел к лестнице, которая вела на второй этаж харчевни Урфина. А на этой лестнице внезапно, без предупреждения и фанфар, появилась стройная девичья фигура.
— Вот это да-а-а-а, — прошипел эльф, словно воздушный шар, из которого выпускают воздух. — Вот это фея!
Урфин, заметив внимание эльфа к гостье его заведения, заметно приободрился и лихо подкрутил было увядшие усы.
— А что ты там говорил про лучшую комнату и вино? — произнес эльф, не отрывая взгляда от девушки и нетерпеливо хлопая по стойке ладонью. — Давай, давай, живо давай!
— Будет исполнено-с! — радостно ответил Урфин и ринулся исполнять.
Девица и впрямь была хороша собой. И самым главным ее козырем было то, что она одета была не в платье, под которым никогда не угадаешь, что тебя ждет, а в обтягивающие штаны, высокие узкие сапоги и в жилетку поверх белой сорочки.
Эти вещи, к которым большинство девиц отнеслось бы с пренебрежением, подчеркивали ее достоинства куда лучше, чем всякие рюшечки и оборочки.
Опытный взгляд восхищенного эльфа скользнул по тонким лодыжкам девицы, медленно, смакуя каждый сантиметр длины ее ног, поднялся до колен, оценивая стройность икр, и затем до соблазнительных, округлых бедер такой неописуемой красоты, что у эльфа слюнки потекли, а в глазах засияли звезды.
— Мать природа всемогущая, — прошептал эльф, подтирая слюни. Если б те накапали на стойку, то прожгли бы ее насквозь, до самого пола. И пол, наверняка, тоже прожгли б. — Эти два идеальных бедра округлы, как… спелое яблоко! Так и хочется разломить и… припасть к сочной мякоти между ними!
— А вы поэт! — похвалил Урфин. Эльф отмахнулся:
— Молчи! Своим карканьем ты портишь всю красоту момента!
— Молчу, — покладисто согласился Урфин.
— Кому под силу сотворить такое совершенство?! Она идеальна! Словно из слоновой кости выточена! Богиня! Однако, вовремя я решил не-жениться… Как можно связать себя узами брака, когда рядом по земле ходит такое совершенство?!
Взгляд эльфа скользнул по тонкой талии девицы и переместился выше, на округлую нежную грудь девушки, виднеющуюся в вырезе блузки.
Тут эльф вдруг жалобно застонал и нетерпеливо заерзал на высоком барном табурете, сколоченном из дубовых досок, потому что штаны его вдруг стали ему ужасно тесны, и сидеть стало не очень удобно. Жесткая ткань сжимала нежное, но крепкое восставшее естество эльфа, и он одновременно страдал и наслаждался, любуюсь красотой незнакомки.
— Это зрелище прекраснее, чем Эльфийские Вечные холмы весной! — выдохнул эльф, руки которого заметно подрагивали от восторга. — Боги, да я б все отдал, чтобы поваляться… на этих благословенных вершинах!..
— Итак, — белка посмотрела на зайца, и тот тотчас же застрочил что-то пером на принесенном листе бумаги. — Самый простой вариант разрушить нежеланную свадьбу — это взять сценарий какой-то счастливой пары со всеми их трудностями и пройти тем же путем.
Никакая девица не согласится пройти чужой путь к чужому счастью.
Ни один Голубой Берет не позволит волку то, что допустила Красная Шапочка. Потому что Берет и волк не созданы друг для друга.
И каждая девушка видит свое счастье отличным от счастья другой девушки.
Вот и твоя невеста… Нет, может, она и создана для тебя. Но если ты прикинешься кем-то другим, она сразу же в тебе разочаруется.
Дюймовочка не станет любить Буратино.
Золушка не готова к поцелуям семи гномов. Она бережет себя для одного!
Рапунцель не станет есть яблоки из чьих попало рук.
Белоснежка не готова к грубостям Чудовища. Бэлль с книжкой не станет сидеть у окна и спускать вниз волосы, вылавливая себе принца! Понимаешь, о чем я говорю?
Вассарен скорчил недоверчивую физиономию, и белка осуждающе зацокотала, осуждающе закачав головой.
— Какое пошлое недоверие я вижу в твоих глазах! — произнесла она.
— К чему эти сложности? — недовольно произнес Вассаран. — Ты же фея. Колдонула — и все.
Белка снова осуждающе прикрыла глаза и зацокотала.
— Колдовство, — веско произнесла она, — имеет временный эффект. Это же всем известно. Ну, наколдую я. Ну, не полюбит тебя девушка и уедет. Но не успеет она доехать и до середины леса, как наступит полночь, и колдовство рассеется. И она решит, что ее решение покинуть тебя было временной слабостью. И поутру ты встанешь, а она — вуаля! — вот она, у порога стоит, улыбается. И начинай все сначала, колдуй опять? А колдовство нынче не дешево.
— И что же делать? — спросил недовольно Вассарен.
— Эх, Вася, Вася, — укоризненно произнесла белка. — Я для кого тут распиналась? Говорю же — устроить невесте проверку. Стандартную проверку, ничего особенного. Проверку, которую выдержит лишь Истинная!.. — веско произнесла белка, небрежно протягивая лапу в пустоту. — Но чужая Истинная, не твоя! Понимаешь? Чудеса свершают только настоящие поступки!
В эту самую лапу почти живой енот поспешно вложил красивый томик сказок в роскошном кожаном переплете, украшенном драгоценным камнями. Явно подарочное издание.
— Ну вот, вот, например, — открыв книгу на первой попавшейся странице, произнесла белка. Енот угодливо нацепил очки на ее нос, она, уморительно подергав усами, торжественно прочла: — «Красавица и Чудовище»!
— И что?! — произнес сбитый с толку принц.
— Что, что… нарядим тебя в Чудовище и объявим девке, что только поцелуй истинной любви, подаренный монстру, спасет тебя от проклятья, — ворчливо пояснила белка. — Рожу тебе пострашней изобразим, чтоб у нее уж точно отпало желание целоваться. А ты будешь вести себя как свинья, — она оглядела нахмуренного, высокомерного эльфа и кашлянула в кулачок. — То есть, как обычно.
— Что?!
— Ничего, — отрезала белка, решительно захлопнув красивую книгу. — Капризничать, говорю, будешь. Много. На, ознакомься.
И она протянула эльфу книгу.
Принц брезгливо поморщился.
— Не читаю дамских романов, — ответил он.
Белка озлилась.
— Передо мной капризничать не нужно! — взвизгнула она. — Учи матчасть, ушастый!
— Зачем мне это надо? — уперся принц.
— Затем, чтобы знать, как себя вести и как правильно нахамить невесте, чтоб она бежала, сверкая пятками! — сурово ответила белка.
— О господи, да историю этих дураков все знают, — желчно ответил принц. — Совершенно не понимаю, что она нашла в уродливом вонючем звере, который постоянно орал на нее.
— Это потому, что ты ничего не смыслишь в женщинах, — парировала белка. — В любом случае, ты не Чудовище.
— Да уж конечно, — самонадеянно согласился принц.
Белка снова неодобрительно хмыкнула, подергала усами, глядя на принца.
— В Чудовище намного больше человеческого, — продолжила она.
— Что?! — вскипел Вассарен. — Да как ты смеешь!..
— Ну, ты же эльф, — не поведя и бровью, ответила она. — Чистокровный. Значит, человеческого в тебе нет вообще.
— А, это…
— И мозгов… — начала было белка.
Похоже, ей нравилось дразнить напыщенного клиента. Или она мстила за муки, которые он причиняет своим визитом ее похмельному организму.
Но Вассарен вдруг проявил чудеса смекалки.
— Погоди, а как же мы превратим меня в чудовище?! — капризно произнес он, гордо вздернув голову. — Где я, и где этот пес-переросток!
— Колдонуть? — предложила белка ненавязчиво, посучив пальцами. С них с серебристым перезвоном посыпалась золотистая пыльца, и Вассарен решительно замотал головой.
— Руки прочь от меня! Никакого колдовства ко мне применять не разрешаю!
— Да? Только что настаивал на обратном! — напомнила злопамятная белка.
— Я говорил о том, чтобы девчонку околдовать, — зло ответил эльф. — А ко мне твоими магическими штучками касаться нельзя, я принц, ясно?! Вдруг колдовство прилипнет ко мне навсегда?! Вдруг ты расколдовать не сможешь?! Ну, уж нет!
Белка прищурилась.
— Ишь, хитрый какой! Девчонку, значит, можно, а тебя нет? Да и на мое колдовство не надо наговаривать, оно самого высокого качества!
— Девчонок в мире пруд пруди, — высокомерно ответил принц. — А эльфийских чистокровных принцев не так уж много. Может, я такой один. Так что не годится твой план.
— Почему это, — возразила белка. — Годится. Не хочешь колдовства, обойдемся специальным реквизитом. У меня все найдется, — она сладко потянулась. — Давай так: сегодня отоспимся, а завтра с утра тронемся в путь. Я до завтра соберу все необходимые вещи. Но с тебя тогда еще пятнадцать золотых. За прокат.
— Не жирно ли тебе? — стервозно произнес принц.
— В самый раз, — невозмутимо ответила белка.
— Ты сначала это отработай!
— Отработаю, — уже серьезно ответила белка. — Фирма гарантирует стопроцентный результат. Карета-то есть у тебя? На чем поедем в твой замок?
Поутру Дея проснулась с абсолютно ясной головой, но с полнейшим провалом в памяти.
Ясная голова, правда, немного кружилась, да и в волосы набились листья и почему-то ветки, но в целом все как будто было хорошо.
Одежда на месте. Ничего нигде не болит. И мягкое покачивание вместе со стуком копыт говорило о том, что она находится в своей карете и следует туда, куда ей и положено было следовать.
Она резко поднялась и уселась, хлопая глазами спросонья.
Да, так и было, она была в своей карете. Та самая, что мать подарила Вирджинии на Рождество. А потом Дее велела взять ее и ехать к принцу — очаровывать.
Карета была самая модная, немного похожая на хрустальную тыкву. Или на чересчур пышную люстру в бальном зале. Снаружи вся украшенная позванивающими на ветру подвесками и блестяшками. Внутри с обитыми голубым бархатом сидениями.
Карета ехала по солнечной лесной дорожке.
А напротив Деи, на мягком королевском голубом бархате, растянулся какой-то подозрительный огненно-рыжий коротышка в грязноватом комбинезоне уборщика и поглощал припасы из ее корзинки!
— Ты еще кто такой? — возмутилась Дея, наблюдая, как в прожорливой зубастой пасти исчезают бутерброды с нежнейшей ветчиной, мягким сливочным маслом и тонко нарезанным лососем.
— И это благодарность за спасение! — невозмутимо ответил коротышка, который при ближайшем рассмотрении оказался гномом с длинной нечёсаной бородой. Ничуть не смущаясь и не обращая внимания на гнев хозяйки кареты, он запустил волосатую ручищу в корзинку и достал оттуда яблоко. С хрустом надкусил сочный плод, брызнувший соком, и протянул огрызок Дее: — Хочешь?
— Спасение? — удивленно спросила Дея, игнорируя предложение гнома.
Тот с жаром закивал головой.
— Ну да! — радостно подтвердил он. — Я ничуть не вру. И даже не преувеличиваю. Ты ж из окна вывалилась! А я тебя поймал, не дал убиться до смерти. И спас от преследователей.
— Меня преследовали?
— Ну конечно, — уверено произнес гном, не моргнув и глазом. Тон, вроде, у него был прежний, но Дея могла поклясться, что он врет. — Ты же рассорилась с этой… с феей, с Мамашей!
— Что за фея такая с таким странным именем? — недоверчиво произнесла Дея.
— Как — что за фея? Да это самая могущественная фея на все Тридевятые! — ответил гном. И добавил, интимно понизив голос: — У нее свое дело, знаешь, из тех, о которых не говоря на каждом шагу. Ну, ты понимаешь. Нелегальное. Кажется, ты подсмотрела что-то очень важное, и теперь за тобой будут охотиться… чтоб убить! Устранить свидетеля!
Тут память к Дее начала понемногу возвращаться. Всплыло какое-то странное видение, вроде как сильный шторм, и качка. А она, Дея, подсматривает в иллюминатор за толстой белкой…
И потом летящая в нее тяжелая книга…
Книга в нарядном переплете лежала тут же, в изголовье импровизированного ложа девушки.
— Ты сперла у нее какую-то магическую книгу? — весело осведомился гном. — Она сильно злилась. Верещала на весь лес. Кричала, что проклянет тебя. Прокляла?
— Я не помню, — неуверенно ответила Дея. — Кажется… грозилась.
— Ну вот! А я тебя спас, спрятал, и вот мы едем подальше от ее зловещего логова. Кстати, а куда мы едем?
— Мы едем, — произнесла Дея неуверенно, — в лесной дом принца… Там я должна буду ему понравиться… Ой!
Она зажала рот ладошками и уставилась испуганными глазами на гнома.
— Что? — спросил он.
— Она сказала, — медленно отнимая руки от лица, произнесла Дея, — что любой молодой человек, который мне будет симпатизировать, превратится в чудище…
То, что не страшило Дею вчера, сегодня показалось ей катастрофой. Сидя на подоконнике у белки, растрепанная, с натертыми поясом эльфа руками (она потратила очень много сил, чтоб избавиться от пут!), она совсем позабыла о своей миссии.
О том, что ей следует очаровать принца.
Не для себя, конечно, для сестры.
Но тем не менее.
Гном легкомысленно рассмеялся.
— Ой, да брось, — произнес он. — Ты удрала слишком быстро, так что ничего она тебя не прокляла. Не успела.
— Да? — недоверчиво произнесла Дея.
— Ну, конечно! — уверил ее гном. — Да и не выглядишь ты проклятой. Совсем не похоже.
— А как выглядят проклятые? — сварливо произнесла Дея. — Ты как будто знаешь!
— Над проклятыми сгущается зловещая мгла! — таинственным шепотом, вытаращив глаза, произнес гном. — В черном небе грохочет гром! И летают призраки!
Дея передернула плечами и оглянулась.
Таинственной зловещей мглы поблизости не наблюдалось. Утро было совершенно очаровательное, солнечное, тёплое, наполненное птичьими трелями. Гром, правда, гремел, притом грохот все нарастал.
Но и он не был предвестником беды.
Вихрем мимо раззолоченной блестящей кареты промчался статный красивый всадник на великолепном черном скакуне, следом за ним прогромыхала, подпрыгивая на кочках и на выбоинах в дороге, карета, здорово похожая на огромный желудь, и все снова стихло.
— Ух, какой! — Дея, высунувшись из кареты чуть не по пояс, даже залюбовалась всадником. Не часто встретишь такую стать и великолепную посадку. Да и сильная рука чувствуется…
— Видишь? Не превратился он в чудище, — прокомментировал гном, торчащий из кареты с другой стороны. — Как скакал, так и дальше скачет.
— С чего б ему обращаться, — проворчала Дея, — он мне не симпатизирует и не видит вообще!
— Как это не видит, — возмутился гном. — А кому он глазки строил, мне что ли?!
— Строил глазки?
— Ну да! Проезжая, он заглянул в карету и улыбнулся. Растянул рот до ушей! Хотел понравиться, точно! И ничего такого плохого с ним не стало. Так что все в порядке. Успокойся.
В памяти Деи всплыла совсем другая улыбка. Та, что вчера ослепляла ее. Синие глаза и острые эльфийские уши…
В сердце сильно-сильно кольнуло, словно невидимый глазу острый осколок боли вонзился глубоко, разрывая грудь.
И Дея изо всех сил сжала губы, надулась, чтобы ни одна слеза не блеснула в глазах ее.