Стоял душный, липкий июльский вечер. Небо над Москвой набухло чернильной синевой, обещая бурю. Именно в этот момент — в период максимальной нестабильности погодных условий — система безопасности «Lumière Rouge» (Красный свет) была наиболее уязвима.
МЧС ещё с утра разослало предупреждение о том, что ночью грядёт буря с ливнем и порывистым ветром. Это был тот случай, когда синоптики не ошиблись с прогнозом.
В 02:15 ночи разразилась гроза.
Гром гремел и был не просто звуком, он сопровождался физической ударной волной, сотрясающей старые стены особняка. Каждые несколько минут ослепительные вспышки молний на мгновение прорезали темноту галереи, озаряя «Серебряный Скульптурный Фрагмент «Агата»» холодным, резким, мистическим светом.
Этот естественный хаос был лучшим союзником воров.
Постоянный грохот маскировал любые звуки, которые могли бы уловить акустические датчики художественной галереи. Стена ливня, бьющая в окна, создавала «белый шум», заглушающий даже резак по стеклу.
Кратковременные, но мощные электромагнитные импульсы от молний вызывали микросбои в устаревших кабелях галереи. Именно поэтому молодая куратор галереи, следуя протоколу, предусмотрительно временно понизила чувствительность вибрационных датчиков, чтобы избежать ложных тревог посреди ночи. Это была её роковая ошибка, которую невозможно будет оправдать.
Двое воров, одетых в прорезиненные, бесшумные костюмы, уже находились в зале. Они вошли через технический люк, пользуясь тем, что ливень отвлекал единственного наружного охранника, который не слышал, что происходит внутри зала, а на мониторе шли постоянные помехи без картинки.
Под звуки грозы воры сосредоточились на витрине. «Агата» блестела в своей красоте, отражая вспышки молний, словно кричала о своём похищении.
Воры не использовали хитрые приборы для заглушения звука, им был нужен лишь момент между ударами грома.
РАЗ! — Оглушительный раскат сотрясает здание.
В эту секунду первый вор прижал к витрине индукционную присоску и, используя алмазный резак, быстро прорезал тончайший круг по задней стенке. Звук резака исчез, поглощённый громом.
ДВА! — Секунда тишины. Воры ждали.
ТРИ! — Новый, более близкий удар грома.
В этот момент второй вор, пользуясь тем, что куратор заранее деактивировала датчики давления под постаментом, мягко толкнул тяжёлый пьедестал в сторону. Охрана, следящая за камерами, в это время увидит лишь кратковременные помехи из-за молний.
Как только пьедестал был сдвинут, воры открыли технологический отсек в стене. В нём лежала техническая панель, прикрывающая витрину.
Быстро, но без спешки, они извлекли «Серебряный Скульптурный Фрагмент «Агата»» из витрины. Его холодное серебро светилось, словно пойманная в ловушку энергия. Он был немедленно помещён в специальный чехол, экранирующий электромагнитное излучение.
Операция заняла ровно девять минут. В тот момент, когда воры скрылись, гроза начала стихать. Система, которую куратор временно ослабила, автоматически вернулась к полному режиму, не зафиксировав ни одного нарушения, поскольку всё произошло в «слепом окне», созданном человеческой ошибкой и природным катаклизмом.
Утром куратор обнаружит, что витрина внешне цела, но она совершенно пуста. Она поймёт, что виновата не природа, а её личная ошибка, и жизнь, которую она знала, рухнет, уступая место опасному и беспощадному миру, где за всё нужно платить.
Галерея «Lumière Rouge» находится в престижном районе вблизи Остоженки. Галерея занимает два этажа особняка XIX века с высокими потолками, лепниной и огромными окнами, дающими естественный свет. Классический внешний вид контрастирует с современным, минималистичным интерьером. Концепция «Lumière Rouge» специализируется на инвестиционном искусстве — то есть дорогих, проверенных временем, но часто скандальных произведениях, которые покупают как актив.
Ева Соколова, недавняя выпускница факультета классической живописи, скульптуры и архитектуры Московского государственного академического художественного института, после двух лет попыток создать свои собственные произведения искусства окончательно отчаялась и уверилась, что никакого таланта к живописи у неё нет. А поскольку есть хотелось, она, наконец, нашла работу куратором художественной галереи, где работает уже два года. Должность хоть и звучала громко, но платили за неё немного, зато это были реальные деньги, которыми можно оплачивать регулярные счета.
Галереей владел Игорь Сергеевич Добронравов, публичный, слегка эксцентричный коллекционер и меценат. Он начинал с продажи антиквариата в девяностых. Он любил говорить о «вечной красоте», но при этом всегда оставался прагматичным и безжалостным торговцем. Но сам он редко появлялся в галерее, а реально ею управляла его любовница — Вера Павловна Игнатова.
Она была капризной, заносчивой и высокомерной, какой и должна быть любовница богатого человека, который подарил ей целую галерею. Ходили слухи, что её сын от Добронравова. С ней-то и приходилось работать Еве.
Для частной галереи, работающей с очень дорогими экспонатами, штат был небольшой, потому что ни Добронравов, ни Игнатова не были готовы платить достойно. Поэтому Еве приходилось выполнять разные обязанности и нести огромную ответственность за систему безопасности и сохранность экспонатов. «Но разве их сейчас кто-то ворует?» — риторически спрашивала она себя, стараясь меньше расстраиваться из-за постоянных сбоев.
С VIP-клиентами всегда общалась сама Игнатова, и по её особо ценным указаниям Ева организовывала закрытые показы. Специалистов по освещению, климат-контролю, установке экспонатов было всего лишь двое, как и охранников, в одну смену оставался только один из них. Была ещё, конечно, секретарша, или личная помощница Игнатовой, Карина, которая больше занималась приёмом звонков и ведением её расписания, чем делами галереи. Был ещё Иван, организатор публичных мероприятий и связей со СМИ для освещения событий и выставок.
Выставочный цикл у «Lumière Rouge» был не очень насыщенным: всего раз в 3–4 месяца в галерее проводились крупные выставки, а в промежутках в основном проходили закрытые просмотры для инвесторов и частных коллекционеров. Ева даже не знала, за счёт чего живёт галерея. Она не имела никакого отношения к продажам, но подозревала, что они происходят тихо, через частные сделки, а счёт идёт на миллионы, возможно, не в рублях. Документации она не видела, а оплата, скорее всего, проходила через оффшорные счета. Сколько оставалось галерее, Ева не знала.
Основным фондом галереи была Европейская живопись XX века, например, Модильяни и Шагал, советский нонконформизм. Это дорого и ликвидно. Бывали и выставки личных коллекций и уникальных находок, хотя стоили они немного, как скульптура «Агата».
Но сейчас в «Lumière Rouge» стояла нездоровая атмосфера подготовки к закрытой частной выставке, где должны были после длительного перерыва показать «Серебряный Скульптурный Фрагмент «Агата» — авангардную скульптуру, инкрустированную редкими уральскими камнями. Это уникальный предмет, который невозможно заменить, его ценность не столько в металле, сколько в эксклюзивности и невозможности перепродать легально. Игнатова уже намекнула, что на неё нашёлся покупатель, весьма богатый бизнесмен Андрей Стахов, который хочет приобрести её в подарок дочери на восемнадцатилетие.
Внешне Галерея «Lumière Rouge» выглядит как неприступный сейф, в котором хранятся бесценные сокровища. Но Ева, как главный куратор, знала, что за этим фасадом скрывается паутина из высокотехнологичных и устаревших решений, купленных за большие деньги, но установленных с русской безалаберностью.
Главная защита экспозиционного зала — это не стены, а невидимый периметр. Ночью каждый дверной проём, каждая витрина и даже пол перед самыми ценными работами окутываются сеткой тончайших инфракрасных лучей. Для обычного глаза это просто темнота, но если выпустить в воздух сигаретный дым или пар, можно увидеть, как пространство зала прорезано десятками красных нитей.
Вот только эти лучи настроены на рост и силуэт человека. Мелкое животное или робот могут пройти, но главное — лучи игнорируют объекты, которые уже находятся в зале. Ева знала, что их можно отключить или обойти, если знать точную последовательность и находиться внутри периметра до его активации.
В особняке XIX века нельзя полагаться только на проводку, поэтому все ценные работы висят на стенах, оборудованных микроскопическими датчиками вибрации. Если попытаться прорезать холст, выбить стекло витрины или даже слишком сильно облокотиться на стену, датчик улавливает изменение «дыхания» здания.
Но система чувствительна и требует ручной калибровки. Во время крупных городских событий, например уличных мероприятий или грозы, Еве приходилось временно понижать её чувствительность, чтобы избежать ложных срабатываний.
Все эти линии, датчики и камеры сходятся в небольшой, герметичной комнате охраны. Доступ к главному пульту строго ограничен биометрией и кодами. Но самая большая уязвимость заключалась в Протоколе Доставки.