Мало кто об этом задумывается, но помимо великих свершений вроде расстрела предателей, повешения еретиков и сжигания ксеносов (комбинировать в любом сочетании) служба в инквизиции состоит из рутинной, осмелимся даже сказать, нудной изматывающей работы. И если роль лабораторной крысы или собаки-разведчика достаётся новоизбранным аколитам, которых всё равно не жалко, то скучная, но безопасная миссия крысы канцелярской ложится на плечи юных членов ордена.
Именно такую задачу архивиктус малочисленного и оттого ещё более ценного Ордо Вигилус однажды поручил выдающемуся новичку Доминикусу Урсо, только что отличившемуся перед культурной комиссией с Терры.
— В рамках дипломатической миссии были направлены в печать сборники поэзии дружелюбных рас и некоторые ранее не публиковавшиеся имперские труды. К счастью, нам удалось перехватить эту греховную инициативу и потребовать цензорской проверки. Вы догадываетесь, что от вас требуется, верно?
Юный инквизитор понимающе кивнул.
— Замечательно. Всегда считал вас сообразительным юношей. Вы уж постарайтесь, брат Доминикус: напрямую отказать не получится, но что нам нужно в последнюю очередь — так это возмутительная еретическая писанина. И так народ бушует после варп-шторма по соседству. Коллеги из Маллеус только и успевают еретиков ловить. Да-с… И генетора своего на подмогу возьмите. Как там его…
—Фиделиус Диоскур, милорд, он из Дивизио Биологис. А механоидов я не люблю. Электрожрецы вот вообще бешеные. Биологис-то нормальные люди.
—Понимаю-понимаю. А с ним всё хорошо, кстати? Не поздоровался и даже в мою сторону не повернулся. Точно не хотите свиту поадекватнее?
— Вы уж простите: он, когда читает, всегда такой. Но толку от него много.
— Ну смотрите сами. Приступайте, срок три дня.
— Будет сделано до завтра! — заявил Доминикус.
— Замечательно, — повторил старший. — Если возникнут вопросы, я в библиотеке, в разделе некронских летописей с тринадцатым классом доступа.
***
— Я не знаю таусского! — опасливо прошептал Урсо, чуть только архивиктор удалился. — И диалекты десятка секторов тоже понимаю через слово!
— А я на что? — надулся Биологис, подняв голову от книги. — Пойдём хоть сейчас!— То есть ты всё слышал?
— Не только слышал, но секвенировал. И проникся к этому… этому ещё большим презрением. Терпеть не могу таких надутых гроксов. Изображает из себя потомственного и чистокровного праведника, а ведь ещё его дед третьей рукой уран разбирал.
Масштабы предстоящей каторги открылись перед формальными иерархически неравными коллегами, а фактически друзьями, когда сразу четыре сервитора с трудом затащили в урсовский кабинет огромный ящик подлежащей проверке литературы, в котором поместился бы средний амбулл. Хозяин кабинета, что в сей момент, к счастью, сидел, ткнулся лицом в ладони, чтобы только не видеть всего этого ужаса.
— Ну чего ты, помнишь, перед переговорами с тем миром-кораблём и не такое было, —ободрил приятеля Фиделиус. — И ещё пришлось приветственную речь написать.
— Не напоминай.
— Согласен. Ну, раньше начнём — раньше закончим. Да мы вдвоём быстро справимся: я буду листать — а ты придирайся! Вот: Эмилиус Дзолла, эссе какое-то безымянное. А, ну тут дело немного предсказуемо: памфлет таусскофильного толка, — усмехнулся Диоскур, — «Я, — говорит, — осуждаю имперский…»
— Можешь не продолжать. Осуждать он будет в ссылке на Фенрис, — проворчал Урсо, перечёркивая обложку и ставя размашистую подпись. — Что там дальше?
— Маркграф де Флориус, «Сто двадцать кораблей Содомуса», — нахмурился генетор. — Ну-ка…
На какое-то мгновение Доминикус испугался, не отравлена ли рукопись: лицо обыкновенно невозмутимого названого брата по мере чтения становилось всё краснее, а глаза всё круглее. Но яд здесь, к счастью, оказался ни при чём.
— Запрещаем, — вынес учёный самостоятельный вердикт, старательно кромсая тетрадку. — И не смотри туда. Я человек трезвомыслящий, а тебе ещё работать.
— Верю. Не буду. Давай дальше.
— Историческая какая-то поэма. А вроде красивая!
«Ныне хочу рассказать про тела, превращенные в формы
Новые. Боги,— ведь вы превращения эти вершили,—
Дайте ж замыслу ход…»
— Да это явные хаоситы! — вскинулся Доминикус.
— Н-да…
«Не было моря, земли и над всем распростертого неба,—
Лик был природы един на всей широте мирозданья.
Хаосом звали его».
О-о-о, Дом, ты прав. Смотри, что тут ещё: «бог некий — какой, неизвестно»…
— Неизвестно ему! Найти и арестовать! В сервиторы этого графомана!
(…)
***
— Всё? —устало спросил Урсо, оглядывая гору отклонённой литературы и тоненькую стопку одобренной (с правками).
— Всё. А нет, тут на столе затерялась какая-то рукопись.
— Эй, подожди-подожди…
Но учёный уже успел прочесть первые строки.
— О-о-о, Дом, а вот это вещь талантливая! — восхищался Биологис, уворачиваясь от друга. — Какая тут дама описана! И слог прямо ого-го!
— Отдай, кому говорят!
— Да она ещё и выдуманная! «Во сне», пишет… да она ещё и ксенос! Дом, давай себе оставим почитать, а?
— Нельзя! Отдай! Всё, запрещаем сразу, автора наказываем, — вынес вердикт инквизитор, перечёркивая стихи. — Пиши:
«По результатам проверки Орденом Вигилус, действующим от имени объединённой Святой Инквизиции по имя Бога-Императора и блага всех детей его… ой…
— Ничего-ничего, я не записал, — хихикнул генетор. — Давай лучше «всех граждан созданного им Империума» — тавтология, но идеологически безопасно.
— Ага, — кивнул Урсо, опасливо выглядывая за дверь. — Так вот… было принято решение отклонить издание трёхсот девяносто трёх книг как жестоко противоречащих Лекс Империалис. Три книги, а именно, описание животного мира Иокантоса, автобиографию швеи храмового мира и сборник традиционных карминских рецептов отправить на редактирование и вернуть для повторного цензурирования. Что же касается автора извращённых, противных Божественному Императору эротических стихов о ксеносной воз… дам… женской особи,— сокрушённо продолжил цензор, — её недальновидный, наивный, бездарный автор заслуживает самого… как бы это… самой…