Первый ключ был ржавым и холодным, даже несмотря на летнюю духоту Вермонта. Он с трудом повернулся в замке с громким, утробным щелчком, который, показалось Эланор, отозвался эхом во всём мёртвом пространстве за дверью. Она толкнула массивную дубовую панель, и ей навстречу хлынул воздух — спёртый, пахнущий пылью, забвением и чем-то ещё, сладковатым и гнилостным, словно запах увядших лилий на давно забытой могиле.
— Ну вот, мисс Кроули, — произнёс за её спиной нервный голос мистера Хендерсона, риелтора. — Добро пожаловать в... ваш новый дом.
Не дом, — промелькнуло в голове у Эланор. — Руина. Склеп. Мавзолей для моей умершей карьеры.
Она переступила порог. Пятна сырости расползались по обоям с выцветшим викторианским узором, словно карта неведомых земель. Паутина, тяжёлая от вековой пыли, колыхалась в такт движению воздуха с улицы, словно кружевные занавески. В огромном холле с потемневшими дубовыми панелями царил полумрак, сквозь который лучи солнца с трудом пробивались из высокого витражного окна на лестнице, окрашивая воздух в кроваво-красные и угасающие синие тона.
— Проведка есть, — поспешно добавил Хендерсон, не заходя внутрь. Он стоял на пороге, в прямоугольнике солнечного света, как актёр, боящийся уйти со сцены. — Вода. Крыша, в общем-то, цела. И... история. Много истории.
Эланор кивнула, не оборачиваясь. История. Именно за этим она и приехала. Не за романтикой старого дома, а за его язвой. За его грязным секретом. Семья Грейс: Томас, Шарлотта и их десятилетняя дочь Элис. Исчезли. Ни тел, ни следов, ни мотива. Идеальная загадка. Готовая пугающая пустошь, которую она могла бы заполнить словами. Если бы слова снова решили к ней прийти.
Она сделала несколько шагов по скрипящему полу. Её собственное дыхание казалось ей неестественно громким. Тишина в доме была не просто отсутствием звука. Она была плотной, вязкой, внимательной. Казалось, сами стены затаили дыхание, ожидая, что же она скажет.
— Спасибо, мистер Хендерсон, — сказала Эланор, наконец повернувшись к нему. — Я справлюсь отсюда.
Риелтор выглядел так, будто она предложила ему оставить её на съедение волкам. — Вы... вы уверены? Одна? В первую же ночь? Миссис Поттер, в библиотеке, она сдаёт комнату...
— Я уверена. Мне нужно... почувствовать место.
Хендерсон поспешно кивнул, сунул ей в руку конверт с остальными ключами и отступил, почти споткнувшись о порог. — Звоните! В любое время! — бросил он и почти побежал к своей машине.
Эланор закрыла дверь. Щелчок замка прозвучал окончательно и бесповоротно. Теперь она была одна. Одна с этим молчаливым, голодным великаном из дерева и камня.
Она прошла в гостиную. Массивная каменная каминная полка была завалена хламом: сломанные свечи, пустые банки, высохшая муха, застывшая на подоконнике в вечном танце. Её взгляд упал на единственный оставшийся на стене предмет — потемневшую от времени фотографию в замысловатой раме. Семья Грейс. Томас — серьёзный, с прямым пробором. Шарлотта — красивая, но с грустными глазами. И маленькая Элис с большим бантом в волосах и куклой на руках. Все они смотрели в объектив с тем одинаковым, застывшим выражением, которое было у людей на старых фото. Но Эланор показалось, что в их глазах читалось нечто большее. Не просто строгость эпохи, а предчувствие. Как будто фотограф запечатлел их за мгновение до того, как занавес упал.
Вечером, разбирая коробки с самым необходимым, она нашла его. Заночевав в спальнике посреди пустой гостиной, при свете керосиновой лампы (электричество, как выяснилось, было чисто номинальным понятием), она решила осмотреть книжные полки, встроенные в стену. Большинство книг рассыпалось от прикосновения. Но одна полка, самая верхняя, была наглухо забита. Отодвинув её с усилием, царапая ногти о старую краску, она обнаружила за ней не стену, а узкую, тёмную щель.
Сердце её заколотилось — не от страха, а от азарта археолога, нашедшего гробницу. Она просунула руку в проём и нащупала что-то холодное и кожистое.
Это была записная книжка в потёртом кожаном переплёте. На обложке не было ни имени, ни даты.
Дрожащими от возбуждения пальцами Эланор раскрыла её на первой странице. Чернила были выцветшими, почерк — изящным, женственным.
«3 мая 1972 года. Сегодня Томас посадил у крыльца новые розы. Говорит, они должны прижиться до зимы. Интересно, увидим ли мы их цветение...»
Эланор замерла. Это был голос Шарлотты Грейс. Голос из небытия.
Она лихорадочно пролистала страницу за страницей. Бытовые заботы, переживания о дочери, намёки на напряжённость в отношениях с мужем... И затем, ближе к концу, тон начал меняться. Записи становились отрывистыми, параноидальными.
«12 сентября. Я уверена, что положила ножницы на комод в спальне. Их там не было. Нашла их в подвале. Ржавыми.»
*«29 сентября. Элис говорит, что по ночам с ней разговаривает стена. Я ругаю её за ложь. Но сама слышу... шёпот. Как будто кто-то очень быстро читает на непонятном языке.»*
Эланор читала, затаив дыхание, погружаясь в нарастающий ужас этой женщины. Это было именно то, что ей было нужно. Подлинный, сырой материал.
И тогда она добралась до последней, заполненной страницы. Та самая, от 14 октября. Последняя запись. Про топор. Про шаги на лестнице. Про прорехи в сюжете.
Крик застрял в горле, подавленный ледяным приливом ясности. Бежать? Куда? Шаги внизу уже поднимались по лестнице. Тяжёлые, неумолимые. Топот сапог, который она читала секунду назад.
«Он спускается по лестнице.» Нет. Он поднимался. Дом менял сценарий, подстраивая его под нового «автора» — под неё.
Инстинкт кричал запереть дверь, но её взгляд упал на перо, лежавшее на столе. Стальное перо, остроконечное, как стилет. И чернильница, полная тёмной, почти чёрной жидкости.
Мысль родилась мгновенно, отчаянная и безумная. Если Дом подчиняется законам повествования, если он редактирует реальность... значит, ей нужен свой редакторский карандаш.
Она схватила перо. Оно было холодным и неожиданно тяжёлым в руке. Шаги на лестнице стали громче, ближе. До площадки второго этажа оставалось несколько ступеней.
Эланор с силой ткнула пером в чернильницу и, не раздумывая, нанесла на тот же лист, поверх расплывающихся слов Шарлотты, жирную, кривую линию. Она провела её по фразе «Он знает, что я здесь», стараясь зачеркнуть, вымарать, уничтожить.
— Нет! — прошипела она, и голос её сорвался на шёпот. — Он не знает! Он не придёт!
Чернила её пера впитывались в бумагу, но не сливались со старыми. Они легли поверх, яростные и современные. На мгновение ей показалось, что шаги замедлились, в них появилась неуверенность.
Сердце ёкнуло от слабой надежды. Она снова опустила перо в чернильницу и написала рядом, на чистом поле, дрожащей, но твёрдой рукой:
«Лестница пуста. В доме никого нет, кроме меня.»
Она отбросила перо и замерла, прислушиваясь.
Тишина.
Гулкая, оглушительная тишина, ворвавшаяся после навязчивого стука. Шаги прекратились. Словно кто-то нажал на паузу.
Эланор выдохнула, дрожь пробежала по всему телу — на смену адреналину приходило осознание. Это сработало. Она нашла слабое место. Она могла влиять.
Осторожно, крадучись, она подошла к двери и выглянула на площадку. Лестница была пуста. В полумраке холла внизу ничто не шевелилось.
Но победа была иллюзорной. Воздух сгустился, наполнившись новым, другим напряжением. Теперь это была не погоня, а затишье перед бурей. Заговорщицкая, зловещая тишина хищника, который переоценил добычу и теперь меняет тактику.
Она спустилась вниз, в гостиную, не выпуская из рук керосиновой лампы. Её взгляд упал на дневник Шарлотты, всё ещё лежавший на полу. Она подняла его, и страницы сами раскрылись на том месте, где был задан тот самый вопрос. Теперь под ним, её же почерком, была выведена новая фраза. Ответ.
«Она пытается править текст. Глупая. Чернила её страха — лучшие чернила для новой главы.»
Эланор с силой захлопнула дневник. Она поняла. Это была не победа, а первый ход в новой, более сложной партии. Она бросила Дому вызов, и он принял его.
Он больше не просто заставлял её играть роль Шарлотты. Теперь он писал историю специально для неё. Историю о писательнице, которая пытается переписать свою судьбу.
И главный вопрос был уже не в том, сбежит ли она, а в том, хватит ли у неё таланта и сил написать финал, в котором она останется жива.
Она посмотрела на темноту за окном. Ночь была в самом разгаре. А впереди её ждало ещё много-много пустых страниц.
Эланор не сомкнула глаз до рассвета. Она сидела, прислонившись спиной к камину, с дневником Шарлотты на коленях и пером, зажатым в потной ладони. Каждый шорох, каждый скрип старого дерева заставлял её вздрагивать и впиваться взглядом в темноту, ожидая нового послания, новой уловки. Но Дом, казалось, удовлетворился первой пробой пера. Он отступил, давая ей время осознать всю безнадёжность её положения. И это затишье было страшнее открытой угрозы.
С первыми лучами солнца, бледными и жидкими, пробивавшимися сквозь грязные стёкла, напряжение немного отпустило. Свет, пусть и обманчивый, принёс крупицу здравомыслия. Эланор заставила себя встать, размять затекшие конечности и принялась за чисто практические, земные дела. Нужно было принести вещи из машины, разобрать коробки, проверить, действительно ли есть вода.
Именно так она и оказалась в подвале.
Спуск был крутым, пахло землёй, плесенью и тем самым сладковатым запахом тления, который теперь она узнавала с первого вздоха. Она дёрнула за верёвку, и лампочка включилась — одинокая, без абажура, она висела под потолком, освещая клочок бетонного пола и груду старого хлама в углу. И тут её взгляд упал на стену.
Не на ту, где висели ржавые инструменты, а на противоположную. Она была чистой, почти стерильной. И на ней, ровно по центру, как картина в музее, висел тот самый топор.
Он был старинным, с длинной деревянной рукояткой и широким, отполированным до матового блеска лезвием. На нём не было ни пятнышка ржавчины. Он выглядел так, будто его только что положили после тщательной чистки.
«...он спрятал топор в сарае, и его лезвие до сих пор пахнет свежей сталью и обещанием.»
Слова из дневника Шарлотты прозвучали в памяти с оглушительной ясностью. Но Дом снова внёс правку. Не сарай. Подвал. Легкодоступное место. Соблазнительное предложение.
Эланор отступила на шаг, сердце снова застучало где-то в висках. Это была не случайность. Это был намёк. Соблазн. Возьми его, — шептала тишина. Заверши историю так, как оно должно было случиться. Стань главной героиней. Стань сильной.
Тишина, пришедшая на смену визгу, была густой и тяжёлой, как свинец. Она давила на барабанные перепонки, на кожу, на веки. Эланор сидела в темноте, не двигаясь, пока острота ощущений не притупилась, не растворилась в леденящем онемении, которое было хуже любого страха. Это была пустота, в которой не осталось ничего, кроме осознания собственного безумия. А что, если я и правда схожу с ума? — пронеслось в голове. Что, если этот дом — просто катализатор, а все монстры рождаются внутри меня?
Она не знала, сколько прошло времени — минут или часов. Но когда свет керосиновой лампы дрогнул и снова разгорелся, слабый и колеблющийся, она поняла — первая атака отбита. Не победа. Передышка. Дом давал ей время осознать всю глубину падения.
Она разжала ладонь. Осколок фарфоровой пастушки оставил на коже глубокий красный след и каплю крови, тёмной и густой. Боль была реальной. Эта мысль стала её якорем. Боль реальна. Я реальна. Даже если всё остальное — иллюзия.
Она поднялась с пола, её тело ныло от напряжения и неудобной позы. Подошла к столу и посмотрела на свой рисунок — на ту самую дверь, за которой ждал призрак её сестры. Бумага была чиста. Никакого рисунка. Никаких слов «Это не моя история». Только ровная, пожелтевшая поверхность.
Дом не принял её отказа. Он просто стёр его, как редактор вычёркивает неудачную строку. Это было не просто отвержение. Это было презрение.
Эланор не удивилась. Она ожидала этого. Она медленно обошла гостиную, проверяя каждую щель, каждый угол, словно заключённая, изучающая камеру. Запах гниения исчез, сменившись привычным затхлым духом. Но что-то изменилось в самой атмосфере. Раньше Дом чувствовался как нечто внешнее, наблюдающее, пусть и всепроникающее. Теперь он был внутри. В воздухе, который она вдыхала. В древесине, к которой прикасалась. В самой крови, что стучала в её висках. Он проник сквозь её барьеры, проигнорировал её отказ и теперь обустраивался в её крепости, как полноправный хозяин.
Она подошла к окну, стараясь дышать ровно и глубоко. Ночь была безлунной, лес — сплошной чёрной массой, поглотившей всё, даже силуэты деревьев. И вдруг она увидела это. В глубине, между стволами, мелькнул огонёк. Маленький, колеблющийся, как свет фонарика. Он двигался. Нет, не просто двигался — он выписывал дугу, затем зигзаг, будто кто-то пытался подать сигнал.
Сердце ёкнуло. Кто-то там был! Реальный человек! Миссис Поттер? Шериф? Кто-то, кто заметил что-то неладное? Мысль о другом живом человеке, о возможности контакта, была как глоток воздуха для тонущего.
Она прильнула к стеклу, стараясь разглядеть. Огонёк снова мигнул, теперь чётче. Он выводил в темноте нечто, отдалённо напоминающее буквы. Букву «Л». Затем «О».
Лорен?
Нет. Это не могло быть. Это была очередная уловка. Но что, если нет? Что, если Дом не просто манипулировал её разумом, но и мог влиять на реальный мир, заманивая в ловушку кого-то другого? Мысль о том, что из-за её истории может пострадать невинный, была невыносимой.
Моральная дилемма вонзилась в неё острее фарфорового осколка. Остаться в относительной безопасности, зная, что там, снаружи, возможно, гибнет человек? Или выйти навстречу опасности, понимая, что это почти наверняка ловушка, и тем самым подыграть Дому?
Огонёк снова мигнул, настойчивее, отчаяннее. Он вывел ещё одну букву. «П».
ЛОП? Бессмыслица. Или… ПОМОГИ.
Эланор отшатнулась от окна. Руки дрожали. Дом играл грязно. Он атаковал не только её страхи, но и её мораль, её человечность. Он заставлял её выбирать между самосохранением и состраданием.
Она закрыла глаза, пытаясь отсечь визуальный образ, и сосредоточилась на звуках. Только на реальных звуках. Скрип дома. Шёпот ветра за окном. Собственное дыхание.
И тогда она услышала это. Сначала едва уловимо, потом всё отчётливее. Тихий, монотонный стук. Не тяжёлые шаги призрачного Томаса. Не скрежет. Это был лёгкий, деревянный стук. Как будто по полу катится мячик.
Её мячик. Тот самый, ярко-красный мячик, за которым двадцать лет назад выбежала на дорогу Лорен. Стук раздавался из коридора, ведущего к входной двери. Он приближался. Тук. Тук. Тук. Неровно, с перекатами, точно как тогда. Звук был таким знакомым, таким родным и таким проклятым, что слёзы сами потекли по её щекам.
Эланор стояла, вжавшись в стену, не в силах пошевелиться. Глаза снова были прикованы к окну. Огонёк в лесу плясал, настойчиво повторяя те же буквы. Л… О… П…
Внутри — стук мяча, призрак её вины, её вечного раскаяния.
Снаружи — сигнал мнимой или реальной помощи, проверка её человечности.
Дом поставил её перед выбором. Игнорировать возможное страдание другого или поддаться на свою самую глубокую, незаживающую боль.
Она сделала глубокий вдох. Воздух снова пах хвоей. И детством. И смертью.
Она знала, что это ловушка. Но некоторые ловушки нужно проверить лично. Потому что если там и правда кто-то есть, она никогда себе этого не простит.
Она потушила лампу. Полная темнота поглотила её, став почти осязаемой. Стук мяча в коридоре стал громче, настойчивее, словно приглашая поиграть.
— Хорошо, — тихо сказала она в темноту, и в её голосе не было ни страха, ни покорности, только холодная решимость. — Играем по-твоему. Но помни — я уже знаю правила.
Сирена выла, разрезая ночную тишину словно нож. Эланор замерла на пороге, сжимая в руке осколок так, что тот впивался в ладонь. Часть её, измученная и истерзанная, хотела верить, что это спасение. Что кто-то заметил странный свет, услышал крики, вызвал помощь. Что сейчас всё закончится.
Но другая, более холодная и опытная часть, уже научившаяся читать замыслы Дома, знала: ничего просто так здесь не происходит. Сирена была слишком вовремя. Слишком идеально вписалась в момент её наивысшего напряжения, её выхода в ночь. Это был не конец кошмара. Это был его новый акт.
Она отступила назад, в тень кухонного проёма, сливаясь с темнотой. Сирена приближалась, её вой нарастал, переходя в пронзительный визг, и вот уже мигающий красный свет пополам с синим заливал стволы деревьев, отражался в стёклах её машины, бросал безумные, пляшущие тени на фасад дома.
Полицейский внедорожник резко затормозил на гравийной площадке перед домом. Дверь открылась, и из неё вышел мужчина в униформе шерифа. Он был высоким, широкоплечим, с лицом, огрубевшим от лет и непогоды. Он не выглядел призраком. Он выглядел... настоящим. Слишком настоящим. Его движения были чёткими и профессиональными. Он осмотрел фасад дома, его рука лежала на кобуре, но оружие не было обнажено.
Эланор не двигалась, наблюдая из своей засады. Она видела, как его взгляд скользнул по тёмным окнам, по её машине, и остановился на входной двери. Он что-то сказал в рацию, голос его был низким и неразборчивым на расстоянии. Затем он направился к крыльцу.
Её сердце колотилось. Кричать? Бежать к нему? Предупредить? Но предупредить о чём? О том, что дом ест истории? Он решит, что она сумасшедшая. А может, так оно и есть.
Шериф поднялся на крыльцо и постучал в дверь. Твёрдо, настойчиво, но без агрессии.
— Полиция! Кто-нибудь дома?
Его голос прозвучал громко и неестественно в ночной тишине. Эланор видела его силуэт в дверном проёме. Он подождал, потом постучал снова.
— Мисс Кроули? Это шериф Мэттьюз. Мы получили звонок. Всё в порядке?
Звонок? От кого? От миссис Поттер? От Хендерсона? Или... от самого Дома?
Шериф попробовал ручку двери. Она была незаперта. Он медленно толкнул её и шагнул внутрь, исчезнув в чёрной пасти холла.
Эланор затаила дыхание. Теперь он там. В её кошмаре. Один. Неподготовленный.
Прошла минута. Две. В доме царила тишина. Слишком тихая. Ни звуков шагов, ни голоса. Ничего.
Потом свет в полицейской машине погас. Сирена умолкла. Ночь снова поглотила всё, оставив лишь тусклый свет луны, пробивавшийся сквозь облака.
И тут из дома донёсся звук. Не крик. Не выстрел. Это был... смех. Тихий, детский, знакомый до слёз смех Лорен. Он прозвучал один раз и оборвался.
Эланор почувствовала, как по спине побежали мурашки. Дом не просто заманил её. Он заманил нового персонажа. И теперь разыгрывал сцену специально для неё, для зрителя.
Она должна была войти. Она не могла оставить его там.
Осторожно, крадучись, она вышла из укрытия и двинулась к входной двери. Гравий хрустел под её босыми ногами. Дверь была по-прежнему приоткрыта. Она заглянула внутрь.
Холл был пуст. Ни шерифа, ни его фонарика. Только лунный свет, падающий из гостиной, рисовал на полу бледные прямоугольники.
— Шериф? — тихо позвала она.
В ответ — тишина.
Она шагнула внутрь. Воздух в доме изменился. Он снова был спёртым и сладковатым, но теперь в нём витала нота чего-то нового. Чужого страха. Чужой растерянности.
Она прошла в гостиную. Всё было как прежде. Её записи на столе, дневник Шарлотты, осколки статуэтки. Ничего не изменилось. Словно шерифа и не было.
И тут её взгляд упал на камин. На его каменной полке лежал новый предмет. Полицейская фуражка. Аккуратно, ровно, как экспонат в музее.
Эланор подошла ближе. Она протянула руку, но не посмела прикоснуться. Фуражка была настоящей. На козырьке блестел значок. Она пахла потом, лаком для кожи и чем-то ещё... чем-то металлическим и резким. Страхом.
Из темноты за её спиной раздался голос. Низкий, спокойный, но с дрожью, которую она уловила сразу.
— Не бойтесь, мисс. Всё под контролем.
Она резко обернулась.
В дверном проёме стоял шериф Мэттьюз. Он выглядел бледным, его лицо было покрыто испариной, но он улыбался. Слишком широко. Слишком натянуто. Его глаза были стеклянными и пустыми.
— Я всё проверил, — сказал он тем же ровным, неестественным тоном. — Всё в порядке. Никаких нарушений. Просто старый дом. Скрипит. Вам показалось.
Он сделал шаг вперёд. Его движения были плавными, но скованными, словно он был марионеткой на невидимых нитях.
— Вам нужно отдохнуть, — продолжил он. — Вы переутомились. Писательское воображение. Я сам иногда...
Он не закончил фразу. Его взгляд задержался на осколке в её руке, и на мгновение в его глазах мелькнула искра осознания, чистого, животного ужаса. Но тут же погасла.
— ...иногда что-то кажется, — монотонно закончил он.
Эланор отступила к столу. Она понимала. Дом не просто поглотил шерифа. Он его... переписал. Сделал персонажем. Вестником, который должен был убедить её в её безумии, усыпить её бдительность.
След.
Фуражка лежала на камине, безмолвное свидетельство того, что реальность — та, что за стенами дома, — всё ещё существовала. Но она же была и доказательством мощи Дома. Он не просто пугал. Он перекраивал.
Эланор не спала до самого утра. Она сидела, уставившись на трофей, и думала. Мысли её, наконец, обрели чёткость, отточенную холодным, почти бесчувственным сосредоточением. Страх никуда не делся, он просто отступил, уступив место расчёту.
Если Дом мог влиять на людей, значит, у него был предел. Он не мог стереть их полностью — оставались вещи, как эта фуражка. Значит, его сила над реальностью была не абсолютной. Она была... нарративной. Он не стирал факты, он переписывал их интерпретацию. Шериф не забыл, что у него была фуражка. Дом заставил его поверить, что её отсутствие не важно. Что всё в порядке.
Именно эту иллюзию «всё в порядке» Эланор и должна была разрушить.
С первыми лучами солнца она подошла к фуражке. Она взяла её — кожаный трофей оказался на удивление тяжёлым — и поставила на письменный стол, прямо перед собой. Затем она взяла свой блокнот и начала составлять список. Не истории. Не эмоции. Факты.
Шериф Мэттьюз приехал на вызов.
Он вошёл в дом.
Он вышел без фуражки и вёл себя неестественно.
Фуражка осталась здесь.
Она смотрела на список. Это была хроника. Летопись вторжения. Дом питался историями, сюжетами. Что, если она предложит ему не историю, а сухой отчёт? Будет ли он так же питателен?
Она положила перо рядом с фуражкой, как бы предлагая ему ответ. Никаких реакций. Воздух в комнате оставался неподвижным и спёртым.
Внезапно её взгляд упал на окно. На подоконнике, с внешней стороны, сидела ворона. Огромная, чёрная, с блестящим, как уголь, клювом. Она смотрела прямо на Эланор. И в её глазах не было птичьей пустоты. В них читался странный, почти человеческий интерес.
Эланор замерла. Птица не улетала. Она повернула голову набок, словно изучая её.
— Что тебе нужно? — прошептала Эланор.
Ворона каркнула — грубый, резкий звук, прозвучавший как вызов. Затем она ударила клювом по стеклу. Один раз. Два. Три. Стекло не треснуло, но звук был оглушительным в утренней тишине.
И тут Эланор заметила нечто странное. На подоконнике, где сидела птица, лежал маленький, тёмный предмет. Он был похож на пуговицу. Тёмно-синюю, почти чёрную пуговицу с обломанной ниткой.
Пока она смотрела, ворона снова каркнула, оттолкнулась от подоконника и улетела, её чёрные крылья слились с серым утром.
Эланор распахнула окно. Холодный воздух ворвался в комнату, пахнущий мокрой землёй и обещанием дождя. Она взяла пуговицу. Она была настоящей. Ещё один след.
Она положила её рядом с фуражкой. Две вещи. Два трофея. Два доказательства.
Она вернулась к столу и добавила в свой список пятый пункт.
Ворона. Принесла пуговицу. Чью?
Она не знала, была ли птица ещё одним проявлением Дома, его посланником, или же кем-то другим... может, даже союзником? Но мысль о союзнике в этом безумии казалась слишком смешной.
Через час, когда она пыталась сварить себе чай на газовой плитке (вода, к её удивлению, была горячей), она услышала стук в дверь. Не громкий, как у шерифа, а робкий, неуверенный.
Эланор подошла к двери и выглянула в боковое окошко. На крыльце стояла миссис Поттер. Но сегодня она выглядела иначе. Ни следов вчерашней решимости, ни даже обычной старческой суетливости. Её лицо было бледным, глаза красными, будто она не спала всю ночь или много плакала. В руках она сжимала свёрток, завёрнутый в белую ткань.
Эланор открыла дверь.
— Миссис Поттер? Всё в порядке?
Старуха вздрогнула, увидев её, и её пальцы судорожно сжали свёрток.
— Я... я принесла вам хлеб, — прошептала она, протягивая свёрток. — Домашний.
Эланор взяла его. Хлеб был ещё тёплым.
— Что случилось? — спросила Эланор мягко. — Вы выглядите расстроенной.
Глаза миссис Поттер наполнились слезами.
— Он был здесь... — выдохнула она, оглядываясь через плечо. — Ночью. Шериф. Спрашивал о вас. Говорил, что всё в порядке. Но... — она понизила голос до шёпота, — ...но он был не тот. Совсем не тот. Его глаза... В них ничего не было. Как у куклы.
Эланор почувствовала, как по спине пробежал холодок. Дом не смог полностью стереть память. Тень правды осталась.
— А потом... — миссис Поттер нервно облизала губы, — ...я не могла найти пуговицу от своего старого синего платья. Такая красивая, тёмно-синяя. Я её всегда на удачу прикалывала. А сегодня утром её нет. И я подумала... — её голос дрогнул, — ...я подумала, может, он её забрал? Тот, кто ходит по ночам?
Эланор онемела. Она посмотрела на старуху, потом мысленно представила ту самую пуговицу, лежащую на её столе.
— Зайдите, — тихо сказала Эланор. — Пожалуйста.
Миссис Поттер с испугом посмотрела за её спину, в тёмный холл, и энергично замотала головой.
Воздух шипел. Негромко, словно змея, притаившаяся в углу. Эланор не шелохнулась, сохраняя позу летописца — спина прямая, перо в руке, взгляд прикован к только что написанным строкам. Она не позволяла страху проникнуть в голос, в мысли, в кончик пера. Она наблюдала и фиксировала.
«Реакция на начало документирования: акустическая аномалия. Шипящий звук низкой интенсивности, источник не установлен.»
Она отложила перо и прислушалась. Шипение прекратилось. Его сменила тяжёлая, недовольная тишина. Дом понял, что его попытка запугать провалилась. Точнее, не провалилась — страх никуда не делся, он был её вечным спутником, — но она перестала его кормить. Она превратила его в объект изучения.
Весь день она посвятила методичному исследованию. Она не искала призраков и не пыталась разгадать тайну исчезновения семьи Грейс. Она искала дыры. Прорехи в реальности, которые Дом не мог залатать.
Она обходила комнату за комнатой, ведя протокол.
«Гостиная: запах тления усиливается у восточной стены. Температура воздуха стабильна. Предметы на месте. Фуражка шерифа не подверглась изменениям.»
«Кухня: водопровод функционирует. Холодильник пуст. На задней стенке шкафа обнаружены царапины, похожие на буквы. Неразборчиво.»
«Кабинет на втором этаже: чернильница полна. Перо лежит на том же месте. Лист бумаги, на котором являлись послания, — чист.»
Она спустилась в подвал. Топор всё так же висел на стене, сияя зловещей чистотой. Она не прикоснулась к нему, лишь внесла в записи:
«Подвал: объект «Топор» на месте. Предлагает нарратив насилия. Игнорируется.»
Она была подобна учёному, картографирующему токсичное болото, где каждый шаг мог быть последним. Но её хладнокровие было её броней.
К вечеру она вернулась в гостиную и села за стол. Она разложила перед собой свои трофеи: фуражку, пуговицу и теперь — кусок хлеба, который она завернула в бумагу, подписав: «Образец пищи от миссис Поттер. Признаков порчи нет.»
Она смотрела на эту странную коллекцию. Фуражка представляла власть, пуговица — быт, хлеб — жизнь. Всё это Дом пытался подчинить или уничтожить.
Внезапно её взгляд упал на дневник Шарлотты Грейс. Она так сосредоточилась на своём расследовании, что почти забыла о нём. Она открыла его наугад. Страницы были заполнены тем же изящным почерком, но... что-то было не так. Она пролистала назад, к самым ранним записям, которые читала в первую ночь.
И вот оно.
Запись от 3 мая. «Сегодня Томас посадил у крыльца новые розы. Говорит, они должны прижиться до зимы. Интересно, увидим ли мы их цветение...»
Эланор подняла голову и посмотрела в окно, на голые, неухоженные кусты у крыльца. Никаких роз. Никогда их здесь и не было.
Она вернулась к дневнику. Запись от 12 сентября. «Я уверена, что положила ножницы на комод в спальне. Их там не было. Нашла их в подвале. Ржавыми.»
Она встала, подошла к комоду в своей спальне. На нём лежали её собственные ножницы. Современные, блестящие.
Она пролистала до последней записи Шарлотты, той самой, что была написана перед исчезновением. Текст был прежним. Но теперь, в контексте её изысканий, он читался иначе. Шарлотта не просто сходила с ума. Она пыталась задокументировать изменения. Она тоже вела летопись, но её инструментом были эмоции, а не холодные факты. И Дом сжёг её, как сжёг тетрадь с набросками Эланор.
Эланор вернулась в гостиную, неся дневник Шарлотты. Она положила его рядом со своей хроникой. Два летописца. Два метода. Две судьбы.
Ночь опустилась над домом. Эланор зажгла лампу. Она не боялась темноты. Она боялась упустить деталь.
И деталь не заставила себя ждать.
Она писала, углубившись в работу, когда её перо внезапно остановилось. Чернила в нём... иссякли. Она потрясла его, но ничего не произошло. Она потянулась к чернильнице Дома, но рука замерла в воздухе. Использовать его чернила? Нет. Это было бы капитуляцией.
Она встала, чтобы поискать свои чернила в коробках, как вдруг заметила нечто на стене напротив. Тени. Обычные тени от лампы. Но одна из них... была не такой.
Тень от вазы на камине отбрасывала на стену не плавный овал, а угловатый, рваный силуэт. Он напоминал... схематичное изображение башни. Или маяка.
Эланор медленно повернула голову к самой вазе. Это была обычная керамическая ваза, пустая, покрытая пылью. Её тень должна была быть округлой.
Она посмотрела на стену. Тень-маяк всё ещё была там.
Она не стала паниковать. Она взяла свой блокнот и сделала зарисовку. «Аномалия тени. Объект: ваза. Проекция: структура, напоминающая башню.»
Едва она закончила рисунок, тень изменилась. Она сжалась, превратившись в вертикальную линию, а затем — в нечто, напоминающее стрелу. Стрела указывала на окно.
Эланор подошла к окну и выглянула наружу. Ночь была тёмной, но вдали, на опушке леса, горел огонёк. Не мигающий, как в прошлый раз, а ровный, неподвижный. Как свет в окне одинокого дома.
Но там, она знала, не было никакого дома. Только лес, болото и старая, заброшенная дорога.
Она посмотрела на свою зарисовку тени, затем на огонёк в лесу. Башня. Маяк. Указатель.
Это не было угрозой. Это была... подсказка. Но от кого? От самого Дома, который устал от её сопротивления и решил сменить тактику? Или от кого-то другого? От той самой вороны?
Рассвет застал Эланор за подготовкой. Она не была наивна. Выйти в лес вслепую значило играть по правилам Дома. Поэтому она превратила это в экспедицию.
Она нашла в подвале старый рюкзак и сложила в него всё необходимое: флягу с водой, нож (обычный кухонный, но острый), керосиновую лампу, спички, свою хронику и перо. На дно положила трофеи — фуражку и пуговицу. Хлеб оставила дома. Он был символом, но не инструментом.
Перед выходом она подошла к окну. Свет в лесу исчез, растворившись в утреннем тумане. Но она запомнила направление.
Дверь дома закрылась за ней с тихим щелчком. Воздух был холодным и свежим, пахёл мокрой листвой и сырой землёй. Она сделала несколько шагов по хрустящему гравию и остановилась, чтобы посмотреть на дом со стороны. При дневном свете он казался просто старым, облупившимся зданием. Но она-то знала, что это лишь маска.
Она двинулась к лесу. С каждой минутой дом за её спиной становился меньше, но ощущение его присутствия не ослабевало. Казалось, он наблюдает за ней с высоты, словно паук, ожидающий, когда муха запутается в паутине.
Граница леса была подобна стене. Под ногами хрустели прошлогодние листья, ветви цеплялись за одежду. Она шла, сверяясь с компасом (его она тоже нашла в подвале), держа курс на северо-восток — туда, где видела свет.
Лес был неестественно тихим. Ни пения птиц, ни стрекотания насекомых. Только шелест её шагов. Она шла медленно, внимательно глядя под ноги и по сторонам, отмечая в блокноте странности: сломанную ветку на высоте человеческого роста, неестественно правильный круг из камней, след на земле, похожий на отпечаток босой ноги, но слишком большой для ребёнка и слишком маленький для взрослого.
Она углубилась в чащу. Свет солнца с трудом пробивался сквозь плотный полог листвы, окрашивая всё в зелёные полутона. Воздух становился гуще, влажнее.
И тут она увидела его. Не свет, а то, что его испускало.
Посреди небольшой поляны стоял маяк. Не настоящий, морской, а его уменьшенная, сказочная копия. Башня высотой не более трёх метров, сложенная из грубого, почерневшего от времени камня. На её вершине не было огня — лишь пустая железная жаровня. Но именно отсюда, она была в этом уверена, исходил тот самый ровный свет.
Она остановилась на опушке, изучая постройку. Кто и зачем возвёл это здесь, в глубине леса? И как это связано с Домом?
Сделав последнюю запись в блокноте, она шагнула на поляну. Трава под ногами была мягкой и примятой, будто по ней часто ходили.
— Здравствуй, — раздался за её спиной молодой голос.
Эланор резко обернулась, сжимая в руке нож.
На краю поляны стояла девушка. Лет шестнадцати. Простенькое платье, босые ноги, тёмные волосы, заплетённые в две косы. Но больше всего Эланор поразили её глаза — ярко-зелёные, как весенняя листва, и абсолютно живые. В них не было пустоты Элис или остекеневшего ужаса шерифа.
— Ты... кто ты? — спросила Эланор, не опуская ножа.
— Я — Хранительница, — просто ответила девушка. — А ты — Летописец. Мы этого ждали.
— Ждали? Меня?
Девушка кивнула и подошла ближе. Её движения были лёгкими, почти бесшумными.
— Он пытается сбежать. Дом. Ему тесно в своих стенах. Он хочет большего. Больше историй. Больше жизней. Он посылал сигналы. Тени. Свет. Ворону. Но большинство не замечало. А ты... ты заметила.
Эланор медленно опустила нож, но не убирала его.
— Ты... ты не его часть?
Девушка усмехнулась, и её смех прозвучал как звон колокольчика.
— Я была. Как и все здесь. Но я нашла способ... отгородиться. — Она указала на маяк. — Он помогает. Он показывает дорогу. Не всем, только тем, кто может её увидеть.
— Какую дорогу?
— Дорогу к сердцу Дома. К его истинной истории. К той, что он тщательно скрывает.
Эланор смотрела на девушку, пытаясь понять, можно ли ей доверять. Она выглядела настоящей. Но в этом мире иллюзий ничто не было тем, чем казалось.
— Почему ты мне это рассказываешь?
— Потому что ты не сбежала. Ты не сошла с ума. Ты начала записывать. Ты делаешь то, что не смогла Шарлотта. Ты видишь не призраков, а узор. И этот узор может его уничтожить.
Эланор почувствовала, как по спине пробежал холодок. Уничтожить? Она не думала о разрушении. Только о понимании.
— Что мне делать?
— Вернись в Дом, — сказала Хранительница. — Но теперь ты знаешь, что у него есть слабость. Он не всесилен. Его сила привязана к месту. К этим камням, к этой земле. И у него есть история происхождения. Найди её. Найди то, что было до него. И используй это.
Девушка сделала шаг назад, к лесу. Её силуэт начал терять чёткость, словно растворяясь в утреннем воздухе.
— Жди знака, — её голос прозвучал уже как эхо. — И не доверяй теням. Даже моей.
И она исчезла. На том месте, где она стояла, лежал маленький, отполированный до блеска камень зелёного цвета.
Эланор подошла и подняла его. Камень был тёплым на ощупь. Она положила его в карман рядом с пуговицей. Ещё один трофей. Ещё один ключ.
Воздух в холле всё ещё вихрился, поднимая с пола хлопья пыли, когда Эланор захлопнула дверь. Наступила мгновенная тишина — тяжёлая, звенящая, полная невысказанной угрозы. Дом затаился, наблюдая. Ожидая.
Эланор стояла, прислонившись спиной к дереву, и сжимала в кармане зелёный камень. Он был тёплым, почти живым. «Жди знака», — сказала Хранительница. Но пассивное ожидание никогда не было её стилем.
Она вынула камень. В полумраке холла он отливал мягким изумрудным светом, будто кусочек далёкой, здоровой жизни, занесённый в это проклятое место.
— Что ты покажешь мне? — прошептала она, не обращаясь к Дому, а скорее к самому камню.
Она медленно провела им перед собой, как сканером. Сначала ничего. Стены, лестница, портреты — всё оставалось прежним. Но когда луч света от камня упал на дубовую панель у подножия лестницы, дерево будто ожило.
Там, где раньше была лишь тёмная, полированная временем поверхность, проступили линии. Сначала слабые, как карандашный набросок, потом всё ярче. Это были не случайные царапины. Это были слова. Вырезанные с отчаянием, с силой.
«ОН НЕ ПРОСТО ДОМ. ОН — ТЮРЬМА ДЛЯ ТОГО, ЧТО БЫЛО ДО НЕГО.»
Эланор замерла, переводя дух. Это был почерк Шарлотты. Она узнавала его по дневнику. Но в дневнике не было этой записи. Это было послание, оставленное в самом дереве, скрытое от обычного взгляда.
Сердце забилось быстрее. Она двинулась дальше, водя камнем по стенам. Новые надписи проявлялись одна за другой, как проявляется плёнка в проявителе.
«ОН БОИТСЯ ПАМЯТИ. СВОЕЙ ПАМЯТИ.»
«ЗЕМЛЯ КРИЧИТ ПОД НАМИ. ОН ЗАСТАВИЛ ЕЁ МОЛЧАТЬ.»
«НАЙДИ КЛЮЧ. В САМОМ НАЧАЛЕ.»
«В самом начале...» — повторила про себя Эланор. Что это значит? Фундамент? Чердак? Или что-то иное?
Она направилась в гостиную. Камень в её руке пульсировал тёплым светом. Она навела его на каминную полку, где ещё недавно лежала фуражка шерифа.
И тут воздух перед камином задрожал. Пыль и пепел сгустились, сформировав полупрозрачный, колеблющийся образ. Это была Шарлотта. Но не та, что с фотографии. Эта Шарлотта была измождённой, с горящими лихорадочным блеском глазами. Она стояла на коленях перед камином и что-то яростно выцарапывала на внутренней стороне кирпича маленьким ножом. Её губы шептали что-то, но звука не было.
Призрачное видение длилось всего несколько секунд, затем распалось. Эланор бросилась к камину, запустив руну внутрь. Кирпичи были холодными и шершавыми. Она водила пальцами, пока не нащупала неровность. На одном из кирпичей, в самом дальнем углу, были выцарапаны буквы. Всего одно слово.
«ОСНОВАНИЕ.»
Так вот где «самое начало». Фундамент.
В тот же миг лампы в гостиной погасли. Единственным источником света был теперь зелёный камень. Температура упала на несколько градусов за секунду. Воздух сгустился, став тяжёлым и вязким, как сироп.
— Ты не должна была этого видеть, — прошипел голос. Он шёл не из одного источника, а со всех сторон сразу, словно само здание говорило с ней. Это был не голос призрака, а нечто гораздо более древнее и мощное. Голос скал и корней.
Эланор встала, крепче сжимая камень. Его свет стал ярче, отбрасывая на стены резкие, зелёные тени.
— Почему? — спросила она, и голос её не дрогнул. — Что ты скрываешь?
В ответ раздался грохот. Со второго этажа донесся звук падающей мебели. Двери в гостиную с силой захлопнулись. Но она не испугалась. Ярость Дома лишь подтверждала — она на правильном пути.
— Ты боишься, что я узнаю, что ты был до этого? — продолжала она, делая шаг вперёд. — Кто ты был?
Стена перед ней вздулась, как гнойник. Обои лопнули, и из-под них показалась чёрная, влажная древесина. На ней проступило лицо — искажённое бешенством, с глазами-пустошами и безгубым ртом.
«Я — КОНЕЦ ВСЕХ ИСТОРИЙ. Я — ЗВЕРЬ, КОТОРЫЙ ПРЯЧЕТСЯ В СЛОВАХ. А ТЫ — НОЖ, КОТОРЫЙ ЛЕЗЕТ В РАНУ.»
Слова врезались в её сознание не как звук, а как чистая мысль, полная ненависти.
Эланор почувствовала, как камень в её руке становится почти горячим. Она подняла его, направляя свет на проявившееся лицо.
— Нет, — сказала она твёрдо. — Ты — всего лишь история. А я — писатель. И я знаю, что у каждой истории есть начало. И конец.
Зелёный свет камня ударил в чёрное дерево. Лицо исказилось в беззвучном крике и начало отступать, втягиваясь обратно в стену. Воздух наполнился запахом гари и гниения.
Дверь в гостиную с треском распахнулась. Приглашение уйти. Приказ.
Эланор не спеша опустила камень. Его свет померк до тусклого свечения.
— Я вернусь, — пообещала она тишине. — К основанию.
Она вышла из гостиной, чувствуя на себе тяжёлый, ненавидящий взгляд. Она поднялась по лестнице в свою комнату, не оглядываясь.
Заперев дверь, она прислонилась к ней и наконец позволила себе дрожать. Рука, сжимавшая камень, онемела. Использование его силы требовало энергии. Но это того стоило.
Она посмотрела на зелёный камень, лежавший на ладони. Он был ключом. Но ключом к чему? К уничтожению? Или к освобождению?