Я поправляю чёрные кожаные перчатки на руках и с раздражением смотрю на мужчину, который начинает мне надоедать.
— Уважаемый, вы понимаете, с кем говорите? Мне не меньше вашего хочется здесь быть.
Мужчина, чьё лицо было мокрым от пота и искажено гримасой отчаяния, не отступал.
— Именно поэтому и не пущу! Вы, экзорцисты, все преступники! Вам наплевать на людей, которые могут попасть под раздачу! А там моя жена! — он ткнул пальцем в сторону мрачного здания, из окон которого не доносилось ни звука. — Я должен пойти туда сам!
В принципе, он был чертовски прав. Мне было совершенно плевать на его жену, на него, на весь этот квартал, погружённый в предвечерний ужас. Статистически они все уже были мертвы. Демонюги не оставляют людей на потом, обычно убивая всех сразу. Тот факт, что я подоспела до того, как эта тварь вышла на улицу за свежими душами, был уже немыслимой удачей для этого района. Хотя… надо отдать ему должное — идти туда с одним жалким «пукачком», который и стволом-то назвать язык не поворачивался, требовало немалой, пусть и бесполезной, храбрости. Демон прищёлкнул бы его, не замечая, как я давлю букашку.
— Свали с дороги. Не мешай мне работать. — Я сделала шаг вперёд, но он в ответ расставил руки, будто собирался обнять меня и не отпускать.
— Мне нужно всего десять минут! Я знаю каждый уголок в этом доме! Я быстро найду Сару и выведу её, а потом делайте что хотите! Я умоляю!
Его нытьё начинало действовать мне на нервы. Мысли о том, чтобы просто выхватить пистолет и пригрозить, а в случае чего — и не промахнуться, казались мне как никогда ясными и логичными. Какая разница, плюс один труп или минус? Кто будет считать? Окрестности были пусты — когда открываются врата, люди словно тараканы разбегаются кто куда. Мои пальцы уже потянулись к кобуре у бедра, нащупывая знакомую шершавую рукоять «Увещевателя», но меня опередил мерный металлический скрежет.
Между мной и мужчиной возник угловатый хромированный силуэт.
— Гражданин, — голос Логика был ровным, синтезированным, но в нём была странная, успокаивающая педантичность. — Ваше беспокойство понятно и обосновано. Однако ваш поход внутрь с высокой вероятностью приведёт к появлению ещё одной жертвы. Это противоречит логике сохранения человеческой жизни.
Мужчина замолк, уставившись на моего компаньона. Его глаза округлились, челюсть отвисла. Вид оголённого титанового каркаса, пучков проводов, мерцающих оптических сенсоров вместо глаз — всего того, что Церковь годами клеймила как высшую скверну, — подействовал лучше любого успокоительного. Или хуже.
— Я… это… — он начал задыхаться, судорожно хватая ртом воздух. Его рука дрожала, поднялась, пальцы сложились в неуверенный крест, который он тыкал в сторону Логика. — Машина… О, Господи, помилуй… Металлический бес… Отойди! Не приближайся! Я читал… видел листовки… Скверна!
Он попятился, споткнулся о бордюр и едва не рухнул на спину, но удержался, продолжая креститься с такой скоростью, будто пытался высечь искру спасения из собственной груди.
Логик, не двигаясь с места, наклонил голову под идеальным углом в сорок пять градусов.
— Ваша религиозная парадигма основана на ошибочных предпосылках. Я — машина. Я не обладаю душой, следовательно, не могу быть ни бесом, ни ангелом. Мое алгоритмическое ядро руководствуется протоколом обеспечения безопасности. Я войду внутрь и осуществлю поиск вашей супруги. Вам же рекомендуется остаться здесь, на безопасном расстоянии. Мы приложим все усилия, чтобы сохранить жизни.
«Мы». Вот же ж металлолом. Говорит он, а отдуваться придётся мне. А я не собиралась ничего сохранять, кроме патронов, да и то не всех.
— Ты с ума сошёл? — прошипела я так, чтобы слышал только он, но он уже повернулся ко мне, и его оптические сенсоры сузились, будто в упрёке.
— Вероятность успешного исхода миссии возрастает на 3,7%, если устранить внешний раздражающий фактор, коим является данный гражданин. Кроме того, протокол 1А предписывает…
— Предписывает мне вырвать твой языковой модуль и запихать его в порт зарядки, — оборвала я его, но кивком показала на зияющий вход в дом. Спорить было бессмысленно. Он бы всё равно пошёл бы искать эту Сару, а мне тратить время на уговоры было влом.
Мы зашли внутрь, и нас сразу окутала тяжёлая, заплесневелая атмосфера, словно саван. Воздух был густым и сладковато-прогорклым — знакомый запах разложения, всегда витающий возле эпицентров этих проклятых разрывов. Длинный коридор уходил вглубь здания, тонув во мраке. Стены, когда-то, должно быть, светло-бежевые, теперь были испещрены глубокими трещинами; из них сыпалась серая штукатурка, обнажая скрытую под ней основу. Низкий потолок местами проседал, угрожающе обнажая острые обломки арматуры и клочья изоляции. По обеим сторонам зияли дверные проёмы, из которых веяло пустотой и тишиной, громче любого крика.
Я никогда не видела врата вблизи. Но так уж повелось. Когда они открываются, происходит всплеск энергии. Всё, что находится рядом, искажается, и вот такое, ранее вполне приличное здание теперь выглядит как старое и заброшенное. Врата обычно открываются на пару секунд, иногда минут. Но этого времени хватает, чтобы проскользнул один демон, а если не повезёт — то два или три.
Я шла по полу, усыпанному битым стеклом и обломками, которые хрустели под ботинками. Логик шёл на пару шагов позади, высвечивая своим встроенным фонарём каждый тёмный дверной проём.
— Серьёзно? — моё эхо неприятно гулко разнеслось по коридору. — Ты и вправду собираешься искать ту женщину? Ты же не хуже меня знаешь, что она не пережила разрыв.
Логик не обернулся, продолжая сканировать очередную комнату. Его синтезированный голос прозвучал мерно, нарушая гнетущую тишину.
— Статистическая вероятность выживания в радиусе пятидесяти метров от незапланированного разрыва составляет 0,043%. Однако надежда является фундаментальным аспектом церковных наставлений, призванным поддерживать психологическую стабильность человека в условиях кризиса. Меня удивляет, что вы, как служитель Церкви, отрицаете этот постулат.
Мы зашли в мою квартиру, когда на улице уже почти стемнело. Она была пустынной. Никаких голограмм, никаких «умных» панелей, никаких благочестивых икон с мерцающими ликами святых. Голые стены цвета сухой штукатурки, потертый серый ковёр, простая функциональная мебель из светлого, давно потускневшего дерева.
Мальчишка замер на пороге, вжав голову в плечи, словно ожидая, что из каждой тени на него кинется неведомое чудище. Его глаза, широкие от испуга, метались по комнате, выхватывая скупые детали: стальную вешалку с моей верхней одеждой, полуоткрытую дверь в гостиную, где угадывался силуэт старого кожаного дивана.
— Заходи, не стой столбом, — буркнула я, снимая изрядно рваный плащ. — Никто тебя не покусает.
Он сделал робкий шаг внутрь, потом ещё один, двигаясь так осторожно, будто всё ещё был в том самом проклятом доме. Его взгляд на секунду зацепился за Логика, и он снова содрогнулся, отпрянув к стене.
Андроид стоял посреди прихожей. Его оптические сенсоры медленно скользили с мальчика на меня; он пребывал в состоянии явной растерянности.
— Веритас, — произнёс он. — Напоминаю, несовершеннолетнего, перенёсшего психологическую и физическую травму, следует доставить в ближайший медицинский центр при Церкви. Пребывание здесь не только противоречит процедуре, но и может усугубить его состояние.
— Угу, — я потянулась, чувствуя, как усталость ломит все кости. — Видимых ран нет, а что до психики… У его расшатанных нервов был шанс прийти в себя после встречи с той тварью, но после встречи с тобой ему явно уже ничего не поможет.
— Ваш сарказм неуместен, — парировал Логик. — Ребёнок демонстрирует признаки сильного обезвоживания и истощения. Ему необходима пища и вода.
Я взглянула на пацана. Он и правда выглядел как выжатый лимон — бледный, испуганный, с синяками под глазами. Не мог же он так истощиться, пока был с тварью наедине. Так что же с ним случилось?
— Ладно. Накорми его чем-нибудь. — Я сморщила нос. — И, чёрт возьми, помой хорошенько. От него несёт так, будто он с той тварью в обнимку спал.
— В моей базе данных отсутствуют кулинарные протоколы, — констатировал Логик, и в его голосе мне почудились нотки беспомощности. — Кроме того, гигиенические процедуры могут нанести мне вред; я не могу в этом участвовать.
— Прояви инициативу, железка! — раздражённо скомандовала я. — Поищи на кухне. Консервы, сухари, вода из-под крана — сгодится всё, что не убьёт его. Потом отведи в душ. А если не захочет мыться сам, ототри его как следует губкой!
Не дав ему возможности возразить, я развернулась и прошла в узкий коридор, ведущий в ванную. За спиной я услышала мерный скрежет шагов Логика, двинувшегося на кухню, и тихий, испуганный вздох мальчика.
Я захлопнула за собой дверь, включила воду, и скоро помещение наполнилось густым паром. Скинув с себя рваную и испорченную форму, я забралась под почти кипяток.
Вода обожгла кожу, смывая засохшую кровь, грязь и тошнотворный запах твари, пропитавший меня с ног до головы. Я провела рукой по предплечью — кожа была уже снова гладкой, будто ничего и не было. Ни следов от когтей, ни укусов, ни ран. Мне стало противно. От самой себя.
«Даже сдохнуть как следует не могу», — горько подумала я, упираясь ладонями в кафельную стену и подставляя голову под струи воды. — «Сколько мне ещё так жить? Смогу ли я умереть от старости?»
Я выключила воду и, не вытираясь, вышла из ванной, оставив на полу мокрые следы. Влажная кожа остро ощутила прохладу в квартире. Из кухни доносились громкие звуки: Логик, судя по лязгу, возился с посудой, педантично выполняя мой приказ.
В спальне царил тот же беспорядок, что и до ухода. Постель не застлана, на стуле — гора испорченной одежды, которую давно пора было выбросить. С моим стилем работы было непозволительной роскошью портить столько вещей, но платила за них не я, так что мне было плевать.
Я потянулась к тумбочке у кровати. Там лежало снотворное — сильное и быстродействующее, — на него я денег не жалела. Я высыпала на ладонь горсть белых таблеток. Не считая. Чем больше, тем лучше.
— Надежда является фундаментальным аспектом церковных наставлений, — передразнила я Логика и швырнула таблетки в рот.
А затем схватила флягу, стоявшую рядом, открутила крышку и сделала два долгих, жгучих глотка. Дешёвое, но крепкое пойло обожгло горло. Снотворное и алкоголь. Вероятность не проснуться повышается процентов на двадцать. Не самый плохой результат.
Я плюхнулась на кровать навзничь, глядя в потолок, на котором трескалась побелка. Из-за двери доносился голос Логика.
— Статистика показывает, что употребление тёплой жидкости способствует снижению уровня кортизола. Я приготовил вам воду. Также я нашёл банку с бобами. Их питательная ценность составляет…
Раздался тихий, испуганный взвизг и звук падения чего-то металлического на пол.
— Не подходи! — крикнул мальчик; у него, наконец, прорезался голос. — Отстань!
— Ваша реакция иррациональна. Я не причиню вам вреда.
— Ты… ты не человек!
— Верно, я — машина. Моя задача — сохранить вам жизнь. Пожалуйста, не сопротивляйтесь, иначе мне придётся применить силу для кормления.
Я закатила глаза, поворачиваясь на бок. Логик, как всегда, всё усложнял. Мне бы крикнуть, чтобы они заткнулись, но снотворное уже начало действовать. Сознание поплыло, края мира затуманились. Звуки с кухни стали отдалёнными, приглушёнными.
Мой сон был тяжёлым и беспокойным. Мне давно уже не снились сны — спасибо снотворному, я даже не помнила, когда видела их в последний раз. Всю ночь я ворочалась с бока на бок в полудрёме, не в силах понять, сплю я или бодрствую. Но всё это время меня не покидало ощущение, что я не одна. Будто что-то бесформенное и холодное смотрело на меня из темноты и тянуло ко мне свои ледяные руки. В такие моменты мне начинало казаться, что я задыхаюсь.
Я распахнула глаза, и в них тут же уткнулись два безразличных оптических сенсора. Хромированный череп Логика висел прямо надо мной, отбрасывая на подушку угловатую тень.
Мне нужно было в интендантскую — получить свою долю церковного добра. Путь лежал через бесконечные коридоры, где в нишах мерцали свечи, а с потолка свисали тяжёлые балдахины с вышитыми ликами святых, чьи глаза следили за мной с немым укором.
Сама интендантская представляла собой небольшую комнатушку, заставленную стеллажами с формой и снаряжением. За стойкой возилась Алессия, пересчитывая какие-то коробки. Её длинные светлые волосы были убраны под скромный головной убор, но пара непослушных прядей выбивалась и касалась щёк. Увидев меня, она вспыхнула своей обычной, раздражающе солнечной улыбкой.
— Веритас! Здравствуйте! — её голос звенел, как колокольчик, нарушая гнетущую тишину коридора.
Я уже протянула руку с бланком, чтобы сунуть его ей и побыстрее смыться, как вдруг моё плечо с силой оттолкнули в сторону. Я едва удержалась на ногах.
— Эй! — рявкнула я, оборачиваясь. — Какого хрена?
Передо мной стоял мужчина. Высокий, с плечами, которые, казалось, не вмещались в ширину дверного проёма. Его форма экзорциста сидела на нём идеально, подчёркивая каждую бугристую мышцу. Я бы, наверное, даже оценила его, если бы не взгляд — холодный, пустой, как у дохлой рыбы. И шея. Блять, эта шея. Большая её часть была заменена на кибернетическим имплантом. Металлические пластины и трубки уходили под воротник формы, мерцая тусклым светом в свете свечей. Я невольно сглотнула, чувствуя, как по спине пробежал холодок. К этому я так и не смогла привыкнуть.
Как вообще люди становятся экзорцистами? Всё до безобразия просто. Ты умираешь — желательно грешником — а потом, по воле каких-то неведомых мне сил, вылезаешь обратно из небытия. Получаешь какую-нибудь дурацкую сверхспособность впридачу, а в качестве платы теряешь кусок себя. Священники называют это божественным промыслом. Я же зову это идиотизмом.
Лично мне не особо хотелось возвращаться. Бороться с тварями, чтобы заслужить место в раю? Кто вообще верит в этот бред? Некоторые, впрочем, ведутся. Становятся яростными праведниками, и таких я терпеть не могу. Других, покруче, вроде меня, ломают и заставляют играть по правилам. А третьи, самые хитрые, просто делают вид, что на всё согласны, оставаясь теми же мудаками, что и при жизни.
Мужчина медленно развернулся ко мне. Его лицо с резкими чертами — высокими скулами, широким носом и тяжёлым подбородком — было абсолютно бесстрастно. Он смотрел на меня так, будто я была прилипшей к его идеально начищенному сапогу грязью.
— Что ты сказала?
Я фыркнула, стараясь скрыть лёгкую нервозность. Он был больше меня и, даже без боевой способности, явно мог задать мне трёпку. Но есть у меня одно хобби, помимо ежедневных попыток сдохнуть, — провоцировать других экзорцистов. Отец Демиан был прав: у меня скверный характер. Хотя если честно, я просто ненавижу их, ведь они — прямое доказательство, что даже после смерти жизнь несправедлива.
— Я спросила, какого хрена? — повторила я, намеренно растягивая слова. — Или у тебя проблемы со слухом?
Его карие глаза впились в меня. Он окинул меня медленным, оценивающим взглядом с ног до головы.
— А ты кто? — процедил он.
Я сделала удивлённое лицо. Серьёзно? Я тянула эту кабалу чуть ли не с момента основания, и меня знал каждый второй. Но тут я вспомнила — я была без формы. Возможно, он принял меня за новую послушницу.
— Посторонись, — отмахнулась я, пытаясь протиснуться к стойке. — Я тут первая была. Иди постой в сторонке, подумай о вечном.
От такой наглости он опешил. Этим моментом я воспользовалась, чтобы подойти к Алессии и шлёпнуть бланк на стойку.
— Вот, малышка, выдай обновку.
Алессия, следившая за нами всё это время, взяла бланк, пробежалась по нему глазами и присвистнула.
— Ого, Веритас! Целых десять комплектов? — она подмигнула мне. — Отец Демиан явно к вам не безразличен. Подождите секундочку, всё принесу!
Она юркнула вглубь склада. Экзорцист, тем временем, оправился от шока и подошёл к стойке вплотную, упёршись в неё костяшками пальцев. Металл на его шее издал лёгкий шипящий звук.
— Веритас? — переспросил он, будто пробуя моё имя на вкус и находя его отвратительным. — Знакомое имя. С кем работаешь?
Я сделала вид, что не слышу, разглядывая потолок с паутиной в углу.
— Эй, — он ударил ладонью по стойке, отчего та задрожала. — Я задал вопрос.
Я медленно перевела на него взгляд и улыбнулась.
— А тебя это ебать не должно, солнышко.
Он злобно усмехнулся, и его лицо исказилось гримасой презрения.
— Кажется, я понял. Слышал, есть тут одна, на голову отбитая, которая вообще не фильтрует, что говорит. Видимо, это ты.
Я сделала пару шагов к нему, сократив дистанцию до минимума. От него пахло сигаретным дымом и оружейной смазкой.
— Может, это и я. И что с того?
— Ты в курсе, что с людьми так себя не ведут? — он наклонился ко мне так близко, что я увидела своё перекошенное отражение в полированной поверхности его импланта. — Сдохнуть хочешь?
— Ты просто не представляешь, как хочу, — выдохнула я почти с придыханием, глядя ему прямо в глаза.
Между нами повисло напряжение. Я видела, как напряглись его челюстные мышцы, как пальцы сжались в кулаки. Я мысленно уже готовилась к тому, что он попробует врезать мне, и заранее решала, стоит ли подставляться или лучше всё-таки увернуться. Но в этот момент вернулась Алессия, сгибаясь под тяжестью двух огромных свёртков с формой.
— Вот, держите! — С лёгкостью, непостижимой для её хрупкого телосложения, она взгромоздила один свёрток на стойку передо мной, а второй протянула экзорцисту. — И вашу тоже захватила, экзорцист Даймон. Вы же всегда в последнюю субботу месяца заходите.
Даймон. Так его звали. Не буду запоминать.
Он взял свёрток, даже не кивнув в знак благодарности, и впечатал на стойку бланк с такой силой, что дерево треснуло. Затем он бросил на меня взгляд, в котором читалось чистейшее обещание убить меня при первой же возможности, развернулся и ушёл. Его тяжёлые шаги ещё долго гулко отдавались в коридоре.