Столица Российской Империи никогда не спала. Даже глубокой ночью ее артерии были залиты неоновой кровью — яркие билборды корпораций, торгующих магическими стимуляторами и эликсирами, проецировали в небо обещания могущества и вечной молодости, заливая улицы неестественным фиолетовым светом.
Где-то высоко, на заоблачных этажах небоскребов из стекла и хромового сплава, мерцали огни аристократических резиденций, а по заданным коридорам, между сияющих шпилей, бесшумно скользили личные каплевидные аэроходы с затемненными стеклами - безумно дорогая игрушка высших аристократов. Там, наверху, кипела своя жизнь — жизнь власти, силы, изящной магии и бесконечной роскоши, недоступной для взгляда снизу.
Марк смотрел на все это отблескивающее великолепие с самого дна города, снизу вверх, приподняв защитное забрало и опершись на запыленный поручень своего экскаватора. Он смахнул со лба прядь влажных темных волос, на мгновение закрыв глаза от накатившей усталости. Высокий лоб, упрямый подбородок и резкие, угловатые черты лица делали его старше своих двадцати лет.
Сейчас его лицо, обычно живое и сосредоточенное, было серым от пыли и изможденным до предела. Только глаза, цвета темного штормового неба, горели из-под густых бровей не сломленным еще огнем — в них читалась усталость, но не покорность. По мешкам под глазами и напряженной линии сжатых губ можно было прочитать всю историю последнего полугода — историю потерь, отчаяния и практически угасшей надежды.
В данный момент его мир был ограничен глубиной котлована сектора 7-B «ЭкоСтар-утилизация», забором с колючей проволокой под напряжением и табличкой «Зона санации. Вход по пропускам. Магический и радиоактивный фон повышен». Здесь, на дне чаши гигантского котлована, вырытой в самом сердце когда-то престижного района «Силиконовая долина», царила иная реальность и иной мир.
Воздух гудел от монотонного рокота машин — дробилок, сепараторов, бульдозеров на электрических тягах. Он был густым, тяжелым, пропитанным едкой пылью и сладковато-металлическим запахом озона — побочным эффектом магического излучения, намертво въевшегося в почву и скальные породы.
Земля в данном районе была баснословно дорога, ведь с древнейших времен здесь был повышенный магический фон, благотворно влияющий на одаренных, и позволяющий им быстрее развиваться, просто проживая на ней. И вся она была поделена между могущественными кланами аристократов.
Никто точно не знает, что за эксперимент проводил один сильный и амбициозный клан, проживающий на данном участке двадцать лет назад. К сожалению, вопросов задавать было некому – весь клан исчез в один миг.
Но в результате здесь, в самом сердце «Силиконовой долины», произошел огромный скачек магического фона, повлекший за собой локальный конец света. Он не поглотил весь район, но щедро посеял разрушения и начинил землю искаженной, опасной энергией, сделав ее радиоактивной в самом прямом смысле. Земля стала ядовитой, опасной, но она все также оставалась безумно дорогой.
Участок в самом центре столицы не мог долго простаивать впустую. Решение было найдено радикальное: гигантские корпорации вывозили тысячи тонн зараженного грунта, чтобы затем, на очищенной территории возвести новый элитный комплекс. Работа грязная, смертельно опасная и оттого хорошо оплачиваемая. Последнее привлекало сюда только тех, кому уже нечего было терять.
Марк, сгорбившийся за рычагами старенького гидравлического экскаватора, был именно таким. Кислородный фильтр в его респираторе отслужил свое часов десять назад, но менять его было не на что. Оставалось лишь стиснуть зубы и терпеть. Каждый вдох обжигал легкие едкой смесью, витавшей в воздухе, а каждый выдох приводил к запотеванию потрескавшегося стекла забрала гермошлема, с которого давно слезло противобликовое напыление. Его пальцы, обмотанные изолентой, судорожно сжимали джойстики. Машина послушно зачерпнула ковшом грунт, густо замешанный на осколках стекла и щебня – то самое «сырье» для вывоза.
Со дна его рабочего участка, глубиной уже метров десять, тянуло мертвенным холодом и чем-то еще… чем-то, что заставляло вибрировать набухшие от усталости веки и оставляло металлический привкус на языке.
«Еще один ковш. Всего один. А потом еще один», — буравчиком сверлила мозг единственная мысль, позволявшая не сломаться, не поддаться отчаянию, что тихо скреблось под сердцем. Парень перевел взгляд на дисплей в кабине, там мигал безрадостный счетчик: «Загрузка: 87%. Текущий заработок: 1 243 кредита».
«Смешно, — горько усмехнулся он про себя. Целый день на радиационной свалке. Полжизни на ветер. А на счету — чуть больше тысячи. Лизина палата в «Клинике Светлого пути» стоит пять тысяч в день. Один день. Всего один ее день стоит как пять моих».
Сердце сжалось от знакомой, въедливой боли. Больше всего на свете он ненавидел эту беспомощность. Это чувство, будто ты не человек, а песчинка, застрявшая в шестеренках гигантского, равнодушного механизма под названием «Империя». Механизма, которому нет дела до его горя, его потерь, его тихой войны за обломки собственной жизни.
Сирена, оповещающая об окончании смены, прозвучала как божественный гонг. По участку сразу засуетились фигуры в таких же потертых, пропитанных потом и радиацией защитных костюмах. Люди молча, не глядя друг на друга, сгорбленные под грузом усталости, побрели к дезактивационным душевым и далее — к проходной, где их ждала жалкая оплата за оставленное здоровье и отравленное будущее.
Сознание Марка не плыло — оно падало. Беспорядочно и бесконечно, сквозь вихри чужих мыслей и вспышки невиданных образов. Они возникали в его разуме, нечеткими, обрывочными картинами: исполинские города из хрусталя и сияющего металла, парящие в небесах. Корабли, рассекающие небесный океан, изрыгающие снопы энергии, способной испепелить горы. И он — их повелитель, могущественный и грозный…
Марк не понимал сколько времени продолжалось падение в бездну. Нет верха, нет низа, нет тела — лишь чистое, незащищенное «я», выброшенное в самую гущу чужого, враждебного океана. Он пытался сжать кулаки, почувствовать хоть что-то материальное — холод камня, боль в ребрах, вкус крови. Ничего. Лишь леденящий ужас полной потери себя и давящее, всепроникающее присутствие, которое обволакивало его, как смола, медленно и неумолимо вытесняя последние крупицы его собственного разума.
Все прекратилось мгновенно, парень не смог уловить момента изменения ситуации. Теперь он не стоял и не лежал — он просто был, парящим в центре бескрайнего, пустого пространства. Под ногами, если его положение можно было так назвать, расстилалась бесконечная, идеально ровная плоскость, напоминающая отполированный черный обсидиан, в котором отражались не звезды, а призрачные, искаженные тени руин величественных городов и странные, нечеловеческие силуэты.
Воздух звенел от напряжения, словно пространство было натянутой струной готовой лопнуть в любой миг. Тишина стояла абсолютная, давящая, и оттого последующий звук прозвучал с оглушительной, разрывающей душу ясностью.
— Жалко. До глубины того, что ты называешь душой, жалко…
Голос. Тот самый, что прошелестел в его голове перед падением в забытье. Но теперь он был полнозвучным, объемным, вибрирующим невыразимой мощью. В нем не было простого скрежета камня — теперь это был гул земной тверди, движение тектонических плит, рождение и гибель целых миров.
Марк заставил себя «обернуться» — мыслью, намерением, остатком воли.
В трех шагах от него, нарушая все законы физики, но не этого странного места, парила Фигура. Она была лишена четких очертаний, будто сотканная из сгустившегося сумрака и багрового сияния, того самого, что исходило от рун на плите. Рост ее был неестественно высоким, а осанка — прямой и величавой, выдающей существо, которое никогда и ни перед кем не склоняло головы. Черты лица невозможно было разглядеть — лишь ощущалась невыносимая тяжесть взгляда, устремленного на него. Взгляда, полного холодного, безразличного любопытства, с каким гигант может взирать на муравья, случайно заползшего на его дорогу.
— Столько тысячелетий томиться в ожидании… чтобы в конечном итоге обрести такую… хрупкую обитель, — голос звучал почти задумчиво, но каждое слово обжигало сознание, как раскаленное железо. — Ни капли дара. Сознание, замутненное примитивными эмоциями. Тело, слабое и бренное. Ты — ошибка природы, недоразумение, которое должно было сгнить в земле, не потревожив мой покой.
Фигура медленно «обошла» его, и Марк почувствовал, как его сущность сжимается под этим оценивающим взглядом.
— Но даже в самом грубом булыжнике порой можно найти крупицу золота, — продолжил Голос, и в нем впервые прозвучали нотки чего-то, отдаленно напоминающего интерес. — Та самая воля… та самая ярость, что позволила тебе уцелеть при поглощении… Она горит в тебе так ярко. Так… вкусно.
Марк попытался что-то сказать, возразить, крикнуть — но у него не было ни голоса, ни сил. Он мог только слушать, чувствуя, как ледяные щупальца чужого разума все глубже проникают в него, выискивая слабости, страхи, боль.
— Ты хочешь мстить, — произнес Кайрон, и это прозвучало как приговор, как констатация неоспоримого факта. — Ты жаждешь силы, чтобы сокрушить того, кто отнял у тебя твое ничтожное семейное счастье. Ты мечтаешь исцелить ту, что застряла меж миром и пустотой. Примитивные, но… сильные желания. Они и привели тебя ко мне.
Багровая тень приблизилась, и теперь Марк видел лишь бездонную пустоту на месте лица, готовую его поглотить.
— Я могу дать тебе это. Я — Кайрон. Великий представитель Аэтерийцев. Я тот, кто стоял на вершине своего мира.
Образы, которые возникали во время его слов, теперь не были случайными вспышками. Они стали четкими, детализированными картинами из прошлого, не его прошлого...
Марк видел себя стоящим на башне из сияющего металла, и весь город лежал у его ног. Он чувствовал легкость и могущество. В его руке был зажат скипетр, и он знал, что одно лишь движение может заставить горы трещать по швам, а реки течь вспять. Это была не иллюзия. Это было воспоминание. Чужое, но оттого не менее реальное.
— Видишь? Это был мой мир. Я был ВЕЛИКИМАРТЕФАКТОРОМ! Творцом! Тем, кто вплетал саму реальность в узоры рун, меняя ее. Тем, чье знание могло обратить в прах целую цивилизацию. Тем, кто был близок к разгадке величайшей тайны мироздания – БЕССМЕРТИЮ!
Все тело парня дрожало от каждого произнесенного слова, казалось само пространство трещит по швам от задействованной энергии...
— А они… они назвали это ересью! Никто не понял, что я дарую им величайший дар!
В голосе, звучавшем в его голове, впервые появились нотки — ледяные, острые, как скальпель. Не просто высокомерие, а глубочайшая, тысячелетняя обида и горечь.
Сознание возвращалось к Марку медленно, нехотя, будто выныривая из густой, вязкой смолы. Первое что он почувствовал, придя в себя – БОЛЬ и ХОЛОД!
Боль была невыносимой, она будто раздирала все его тело на части. Из носа и ушей текла кровь. Он был пуст. Выпотрошен. Разорван изнутри. Голова раскалывалась, а каждый вздох отдавался огненной резью в ребрах. Но он был здесь. В своем теле. В своей, а не чужой, боли. Холодом же тянуло от плиты, на которой он лежал. Казалось, что она хочет вытянуть последнее живое тепло парня в бессильной злобе от проигранного сражения.
Марк судорожно дышал, и его легкие снова наполнялись спертым, пыльным, но таким настоящим воздухом подземелья. Он медленно, с невероятным усилием, повернул голову. Его взгляд упал на каменную плиту. Свет рун, еще недавно яростный и багровый, теперь был едва заметным, угасающим свечением. Лишь кое-где еще тлели отдельные линии, слабо подсвечивая кровь парня, запекшуюся в замысловатых узорах.
Победа. Она не ощущалась триумфом. Она ощущалась как самое сокрушительное, изматывающее поражение в его жизни. Он выиграл битву, но чувствовал, что проиграл всего себя. Не было сил даже пошевелиться. Он просто лежал, смотря в непроглядный мрак свода, и слушал, как его собственное сердце медленно, прерывисто, но всё же бьется.
Прошли минуты. Или часы. Время потеряло смысл. Постепенно дрожь стала стихать, уступая место леденящей слабости. Марк осознал, что если ничего не сделает, то так и останется лежать на камне, а утром первые рабочие найдут его остывший труп.
«Лиза…» — первая ясная мысль пробилась сквозь боль и апатию. «Я должен… должен выбраться. Для Лизы».
С нечеловеческим усилием, опираясь на дрожащие, непослушные руки, он оттолкнулся от плиты и сел. Тишина была звенящей, абсолютной. Ни гула техники сверху, ни голосов — ночь еще не уступила свои права новому дню. С трудом сфокусировав взгляд он попытался осмотреться. Ничего, кроме мрака.
Его пальцы, дрожа от слабости, начали шарить по поверхности под ним. Раньше плита была гладкой, как стекло, и испещренной тончайшими узорами. Теперь под пальцами была грубая, пористая фактура, словно камень был изъеден временем…И тогда в его сознании, еще не окрепшем, вспыхнуло первое чужое воспоминание. Яркое, как молния, и горькое, как полынь.
«…Он — Кайрон — сидел в кресле из полированного черного дерева, а все пространство рядом завалено свитками с расчетами. Перед ним на столе лежали безупречные чертежи. Не артефакта, а целой системы — сложнейшей, гениальной, способной постоянно развивать тело, дух, а главное мозг носителя, медленно, но неотвратимо ведя его к истинному бессмертию через вечную эволюцию. Это была его мечта. Его великая теория. Но на пути стояла непреодолимая преграда — материя. Для нанесения тысяч взаимосвязанных рун требовался идеальный проводник колоссальных размеров. Безупречный рубин, величиной с его особняк. Такого в природе не существовало. Его гений был в ловушке, которую не мог преодолеть.
Годы шли. Тело старело. Мозг, самый сложный и неподвластный даже его гению инструмент, начинал давать сбои. Отчаяние гнало его вперед. И он нашел другое решение. Грубое, прямое, рискованное. Если нельзя сохранить себя через развитие, можно просто перенести сознание в нового, молодого носителя. Украсть чужую жизнь. Он создал «Камень Души» — эту плиту. Не идеальное решение, а костыль, ловушку, банку для своей души, пока не найдется способ реализовать главный план. Он презирал свое творение, но это была его единственная надежда к которой он до последнего не хотел прибегать. Тогда-то он и рассказал о своей теории бессмертия остальным Аэтирийцам, надеясь на их помощь, но получил попытку захвата его знаний…»
Воспоминание исчезло так же резко, как и появилось, оставив после себя вкус горечи и гениального безумия. Марк снова ощутил под пальцами грубую, рассыпающуюся поверхность. Он осознал - плита, артефакт тысячелетней давности, исполнила свое предназначение. Как будто дожидаясь его понимания раздался сухой, трескучий звук. Каменная поверхность окончательно погасла и рассыпалась горсткой пыли. Его кровь, пролитая недавно на плиту, исчезла вместе с ней.
Парень судорожно выругался и смахнул с себя остатки камня. Он надеялся, что не осталось никаких улик. Ничего, что могло бы связать его с этим местом. С трудом поднявшись на ноги, он начал осматривать себя. Карманы комбинезона были порваны, но в одном из них он нашел то, что искал — старый, потрескавшийся, но все еще живой коммуникатор. Экран был исцарапан, но не разбит. Дрожащим пальцем он тыкнул в кнопку включения.
Слепящий в темноте свет экрана вырвал из мрака кусок реальности. Марк зажмурился от вспышки боли, а потом медленно открыл глаза. Свет от коммуникатора был слабым. Жалким пятном в абсолютной тьме, но для парня он стал солнцем, вернувшим его к реальности. Он стоял в небольшом, круглом помещении. Стены были сложены из темного, почти черного камня. Воздух мерцал от пыли, поднятой его падением. Он не успел осмотреться. Внезапно боль в его голове ударила по вискам с новой силой, и Марк вновь рухнул на холодный пол, тихо стеная. Внутри его черепа творилось нечто невообразимое.
Это было похоже на то, как если бы в его голову вливали расплавленный металл — густой, тяжелый, обжигающий. Но это была не жидкость — это была информация. Чистое, ничем не разбавленное ЗНАНИЕ. Оно не приходило в виде слов или образов — по крайней мере, не сразу. Сначала это были просто… принципы. Ощущения. Понимание вещей, о которых он никогда не задумывался.
Пробуждение парня было похоже на АД. Сознание возвращалось медленно и неохотно, продираясь сквозь сонную одурь. Марк не знал сколько времени он проспал, но отдохнувшим он себя не чувствовал. Первым к нему опять пришло ощущение боли. Она была всеобъемлющей, разлитой по всему телу тупой, ноющей агонией. Голова раскалывалась на части, виски сдавливало тисками, каждый удар сердца отзывался огненным спазмом в ребрах. Горло пересохло до хрипоты, а желудок сводила мучительная судорога голода.
Марк лежал, не открывая глаз, пытаясь справиться с накатывающей болью и тошнотой. Не такого пробуждения он ожидал. Он до последнего надеялся, что все произошедшее было дурным кошмаром и проснувшись он вернется в свою убогую, но такую родную реальность. Но реальность была другой. Он ощущал это внутри своей головы.
Его череп был переполнен, раздут изнутри чужеродным знанием. Он не мог думать — по его изможденным нейронам проносились вихри формул, схем, принципов построения энергии, обрывки воспоминаний о невиданных городах и летающих кораблях. Это было похоже на то, как если бы в его голову влили океан, а он пытался удержать его в чайной чашке.
Только невероятным усилием воли он заставил себя приоткрыть веки. Слепящий, резкий свет из окна ударил в зрачки, заставив снова зажмуриться от новой волны боли. Он лежал на своей кровати, в той же одежде, в которой рухнул здесь прошлой ночью. Пыль серебрилась в луче света, падающего из окна.
«Я дома», — промелькнула первая связная мысль, слабая, как первый вздох утопающего. Но это не принесло облегчения. Дом, его крепость, его убежище, теперь ощущался ловушкой. Стены, хранившие тепло семьи, теперь давили грузом молчания и утраты.
Парень попытался подняться, опираясь на дрожащие, непослушные руки. Мир поплыл перед глазами, закружился в зловещем хороводе. Его вырвало — судорожно, болезненно, во рту чувствовался вкус кислой желчи. Он тяжело дышал, прислонившись лбом к холодной стене, чувствуя, как пот стекает по спине ледяными ручейками. В голове раз за разом возникала мысль, — «Это не сон... Все это... правда».
Осознание обрушилось на него с новой, сокрушительной силой. Падение. Плита. Борьба. Древний... Кайрон. Знания. Это не было кошмаром, который можно забыть с рассветом. Это была новая, ужасающая реальность, в которой ему предстояло существовать.
Он — Марк Светлов, бездарный программист, — был теперь единственным хранителем наследия цивилизации, о которой мир знал лишь по обрывкам легенд и редким, не поддающимся пониманию артефактам. Ирония судьбы была столь горькой, что он чуть не захохотал — истерично, безумно.
Его сознание, цепляясь за обрывки памяти, чтобы не утонуть в чужом океане, выхватило из прошлого яркую картинку. Ему пятнадцать. Пыльный читальный зал столичной библиотеки. Он, зарывшись в терминал, листает оцифрованные архивы журнала «Археомагия». На экране — размытые снимки: обломок стелы с неразгаданными символами, найденный в уральских горах; браслет из неизвестного металла, не тускнеющего тысячелетиями; скандальный репортаж с международного аукциона, где золотой кулон с крошечным, испещренным узорами драгоценным камнем, способный сам заряжаться и поддерживать слабое силовое поле, ушел с молотка за сумму, равную бюджету небольшого города.
Он ловил любую кроху информации о Древних. Цивилизации, существовавшей десятки тысяч лет назад. Расе могущественных существ, о чьей магии и технологиях ходило столько споров и легенд. Их руины, находимые раз в столетие, переворачивали науку с ног на голову. А их редкие, рабочие артефакты были Святым Граалем для каждого клана, императорской семьи или гильдии авантюристов. За них убивали. За них развязывали тайные войны. Они были символом абсолютной власти. И он, мальчишка, мечтал хотя бы одним глазком взглянуть на что-то подобное. Прикоснуться к великой тайне.
Теперь эта тайна жила в его голове. Давящая, всеобъемлющая, непостижимая. Он получил то, о чем грезил, и теперь это знание гнало по спине ледяную дрожь страха. Он чувствовал себя как те герои из старых легенд, что находили сокровище богов и оказывались прокляты им навеки.
Стоило кому-то заподозрить, догадаться... Клан Волковых, Имперская тайная служба, алчные охотники за артефактами... Они разорвут его на части, чтобы выудить из него эти знания. Они выскоблят его сознание досуха и выбросят опустошенную оболочку, как мусор. Новая волна страха парализовала его. Парень рухнул на кровать, зарывшись лицом в смятую подушку, пытаясь заглушить внутренний вой паники. Он был песчинкой, затерянной в столице-гиганте, и на него вдруг свалилась гора, способная раздавить целую империю.
«Лиза...» — прошептали его губы, почти беззвучно, и это имя вновь стало спасательным кругом. Он должен был выжить. Ради нее. Эта мысль, простая и несокрушимая, как скала, заставила его снова пошевелиться. Медленно, с титаническим усилием, он поднялся на ноги и, держась за стены, побрел вглубь дома, в ванную.
Парень не смотрел на себя в зеркало, пока раздевался, сбрасывая на пол грязную одежду. Марк выкрутил кран на максимум, чтобы вода в душе стала горячей, почти обжигающей. Пар заполнил пространство ванной, скрыв его отражение в зеркале. Он стоял, подставив лицо под упругие струи, позволяя воде смывать с себя засохшую грязь котлована, пятна крови и запах страха. Но ощущение тяжелой, чужой короны на своей голове не проходило.
Спустя пол часа, одевшись в чистое, поношенное белье и старые тренировочные штаны, он побрел на кухню. Руки сами нашли пачку дешевой лапши быстрого приготовления. Механические движения: вскипятить воду в электрочайнике, залить, помешать. Запах искусственного бульона показался ему отвратительным, но тело требовало калорий.