В эту самую секунду я почувствовала — его взгляд будет преследовать меня до конца жизни. Он был подобен ожгу. Глубокая мгла, что пряталась глубоко внутри его зрачков кричала мне без слов: «Детка, добро пожаловать в ад».
Агата Серова.
Я методично складывала в чемодан свои вещи. Книги, тетради, немного косметики, фен. Рутинное занятие, которое обычно успокаивало, сегодня давалось с трудом. Воздух в моей комнате был густым и колючим от маминых нервов. Она ходила взад—вперед, и звук ее шлепающих тапочек с ушками отзывался в висках назойливой дробью.
— Я тебя не отпущу, слышишь! Не пущу! — ее голос дрожал, в нем слышались знакомые до боли нотки надвигающейся истерики. — Зачем тебе в это общежитие? Мы же договаривались, что ты будешь жить дома!
Я сделала вид, что не слышу, и продолжила рыться в столе, отыскивая зарядку от ноутбука. Где же он, этот чертов шнур? Просто сосредоточиться на чем—то простом, на чем—то обыденном. Иначе ее паника, как туман, просочится и в меня.
— Мам, — я выдохнула, все же оборачиваясь к ней. — Мы с тобой договаривались как раз об обратном. Мне очень далеко ездить. Я уже три месяца встаю в пять утра. Я не высыпаюсь, я опаздываю на первую пару. Это не жизнь.
Она сложила руки на груди, и ее милое лицо исказилось обидой и страхом. Она всегда так делала, когда я ее «не слушалась» — прижимала ладони к сердцу, будто мои слова причиняли ей физическую боль.
— Агата, почему нельзя было выбрать институт поближе? — ее голос стал капризным, детским. — Тебе что, в этом медом намазано? Ты со своими отметками могла бы поступить в любой. А поступила в этот… в это адовое место.
Вот мы и подобрались к сути. Дело было не в общежитии, не в дороге и не в ее тоске по мне. Дело было в них.
Мама воспитывает меня девять лет. С тех пор как я оказалась на заправке, куда её вызвали как сотрудника по делам несовершеннолетних.
Тогда, это была девочка, что сидела у короба с песком и шарахалась от всех кто пытался подойти близко. Я не помнила о себе ничего. И не вспомнила до сих пор. От прошлой жизни остались только шрамы больше похожие на клеймо. Попытки искать их значение ни к чему не привели..
Она взяла меня к себе пока велись поиски моих родителей, и оставила.
Меня за пол года никто не искал, они разослали мои фото по всем детским домам, школам и больницам в регионе — никто не узнал меня.
Мы привязались к друг—другу и я очень полюбила её отца. Он стал прекрасным дедушкой. Веселый и в меру строгий. Мне очень его не хватало сейчас с его вечным “Шура! Дай ей самой решить, что ты как курица над ней прыгаешь?” И мама сразу становилась такая возмущенная “А что я? Я же просто советую!”
— Дорогая, ты же знаешь, что тебе стоит держаться от оборотней подальше. Как и каждой девочке. А там самый большой рассадник этих… нелюдей в городе. Молодые оборотни очень плохо себя контролируют. Это чревато, Агата, детка, подумай еще раз вдруг что—то случится с тобой? Их отмажут, а у тебя вся жизнь переломана будет.
Даже мое имя — не мое. Мы выбирали его вместе когда делали мне новые документы. Я помню момент, когда меня спросили как бы я хотела, чтобы меня называли. Я долго думала и так ни к чему не пришла, но когда мы спускались в метро я на стене увидела плакаты на стене с разными камнями. Больше всего мне тогда понравился камень, что из красного переходил в черный с белыми полосами.
Помню, спросила что это за камень такой, а мама сказала Агат. И добавила — есть имя в честь этого камня Агата. Вот так у меня появилось это имя.
Сейчас я смотрела на нее и не понимала. Искренне не понимала. Ее страх был для меня чем—то из области сказок, страшилок, которые рассказывают детям, чтобы те не ходили одни в лес. Я училась там три месяца и ни разу не увидела ничего, что напоминало бы эти байки. Более того оборотни стараются не пятнать репутацию людьми.
Да, они были другими — диковатыми, слишком уверенными в себе, собранными в стаи. Но они не кидались на людей. Отношения между людьми и оборотнями, конечно, были натянутыми, но истории о том, что каждый второй норовит залезть к тебе под юбку, — это был просто бред.
Ну и кроме того, я не считала себя настолько красивой, чтобы какой—нибудь оборотень обратил на меня внимание и пошел против всех ради того, чтобы быть со мной.
На меня вообще мало кто обращал внимание. Я была серой мышкой с сумкой книг, которая спешила на пары и на которую никто не смотрел. И это меня вполне устраивало. Внимания мне в школе хватило.
Я достала телефон и начала вызывать такси. Мама ахнула, повалилась в кресло и схватилась за сердце. Я закатила глаза.
— Мам, прекрати. Все будет хорошо. Я буду приезжать к тебе каждые выходные. Обещаю.
Она не ответила, лишь смотрела на меня, как на обреченную. Но когда такси подъехало, она, стиснув зубы, помогла мне донести пакеты до машины, обняла так сильно, что захрустели ребра, и прошептала в ухо:
— Если что, сразу же пиши. Я приеду и заберу тебя. Ничего страшного, на следующий год переведемся в другой институт, где люди.
Я кивнула, села в машину и, только когда мы тронулись, позволила себе расслабиться, прислонившись лбом к холодному стеклу. Бред. Все это был полный бред. Да, среди них были опасные. Одна только мысль о них заставляла похолодеть кожу.
Весь институт знал о них. Два неофициальных короля. Два лагеря — тех, кто поддерживал Бранда Мори, и тех, кто преклонялся перед Сириусом Бестужевым.
Наследники двух самых могущественных кланов Сибири, которые почему—то сошлись в одной точке, в нашем институте. И теперь здесь шла своя, тихая и жестокая война. Они враждовали. Оба — безбашенные, жестокие, отбитые на голову. Их боялись все — и студенты, и преподаватели, и даже декан. Никто не мог им противостоять. Их кланы славились не только силой, но и богатством, вся Сибирь была поделена на их территории. Медведи и волки. Все остальные шли фоном.
Воздух в комнате стал густым и тяжелым, с того момента, как он переступил порог. Я смотрела на него, на этого наглого, самоуверенного оборотня, и мой разум отчаянно пытался отвергнуть то, что с такой очевидностью признавало тело.
Он был безумно, богохульно красив. Это была не та прилизанная красота кинозвезд, а что-то дикое, первозданное, словно высеченное изо льда и гранита самой природой в минуту гнева.
С самого первого дня в институте я заметила как многие девушки просто с ума сходили по нему. Они собирались в группы и обсуждали его, делились фотографиями и сплетнями.
Конкуренцию ему составить мог только наследник медвежьего клана. И не редко девушки конфликтовали между собой из-за этого. Случались драки и избиения. До сегодняшнего дня меня все это обходило стороной и если бы меня спросили кто из них более привлекательный… Я бы ответила, что никто.
Они были опасны. Это ядовитая красота способна уничтожить тебя. По Бестужеву сразу можно понять - он монстр.
Его белые волосы, цвета первого зимнего снега, падали на высокий лоб, оттеняя бледность кожи. Лицо с резкими, идеальными чертами - высокие скулы, сильный подбородок, губы, четко очерченные и, казалось, созданные для того, чтобы произносить лишь приказы. А тело… Мощное, накаченное телосложение под простой черной футболкой и джинсами говорило о силе, которая была не для показухи, а для применения.
Он был огромен, высок, и его присутствие физически давило на все вокруг, заполняя собой каждый сантиметр пространства. От него веяло такой осязаемой мощью и опасностью, что все мое нутро затрепетало с первобытным страхом.
Но самое гипнотическое были его глаза. Глубокие, пронзительные, цвета темной грозовой тучи. Его взгляд буравил, гипнотизировал, лишая воли и возможности отвести глаза. В них плескалась бездонная холодная тьма, и в то же время в самой их глубине тлела искра какого-то адского пламени. Даже наши преподаватели оборотни боялись его.
Этот мужчина был воплощением опасности. И он не должен был здесь находиться… Если об этом узнают, у меня будут огромные проблемы. Меня его фанатки на куски разорвут.
Я заставила себя сделать шаг назад, не отрывая взгляда, стараясь казаться спокойной скалой в бушующем океане его ауры. Мне смертельно не хотелось показывать, как я мала и как жутко некомфортно мне в его обществе.
— Вы что-то забыли? — голос прозвучал чуть хрипло, но достаточно твердо, чтобы не выдать внутренней паники.
Он не ответил сразу. Его взгляд скользнул по мне медленно, оценивающе, с ног до головы, словно он изучал новую игрушку, решая, стоит ли с ней возиться. В этом взгляде не было ничего личного, лишь холодный, животный интерес. Потом он цыкнул, коротким, пренебрежительным звуком.
— Телефон. — его голос был низким, бархатным, и каждое слово в нем звучало как скрытая угроза.
— Посмотрите на кресле, — я кивнула в сторону злополучного кресла. — Возможно, он выпал из кармана, когда вы вставали.
Он лениво перевел взгляд, подошел к нему с той же грацией большого хищника, что и раньше. Его движения были плавными, экономными, но в каждой мышце чувствовалась сдерживаемая мощь, готовая высвободиться в мгновение ока.
Он засунул руку в щель между сиденьем и спинкой, и через секунду его пальцы сжали черный смартфон. Он разблокировал его, одним быстрым движением смахнул уведомление, сунул аппарат в карман джинсов и… Снова уставился на меня. Его взгляд стал тяжелее, пристальнее.
И случилось то, чего я боялась инстинктивно. Он не ушел. Вместо этого он снова развалился в кресле, заняв его целиком, вальяжно раскинув свои длинные ноги. Комната снова стала его тронным залом.
— Раздевайся. — произнес он, и в его голосе прозвучала скучающая повелительность, будто он предлагал мне передать соль за обеденным столом.
У меня перехватило дыхание. Воздух словно выкачали из легких. Наглость его была настолько оглушительной, что на секунду я онемела.
— Нет, — наконец выдавила я, чувствуя, как по щекам разливается жар.
— Ты разве не для этого выгнала всех отсюда? Освободила место для приватного шоу? — Он приподнял бровь.
— Я никого не выгоняла, — голос мой окреп, подпитываемый волной возмущения. — Они ушли следом за вами.
Он усмехнулся, коротко и беззвучно. Положил локоть на подлокотник, подпер щеку и посмотрел на меня с видом человека, которому смертельно наскучил этот разговор, но он все еще надеется на зрелище.
— Ну, раз мы тут одни… — он обвел взглядом пустую комнату, и его взгляд снова остановился на мне, заставляя кожу покрыться мурашками. — Так развлеки меня, зверушка.
Я медленно, стараясь не выдать дрожи в ногах, присела на край своей кровати, создавая хотя бы иллюзию дистанции.
— Я вас развлекать не буду. Не могли бы вы покинуть комнату? — я сделала ударение на последних словах. — Это женское общежитие, и вам здесь находиться нельзя.
— Нельзя? Ты решила мне указывать, что мне можно… А что нет? — парировал он, и в его бархатном голосе вдруг зазвенела сталь. Легкая усмешка исчезла с его губ.
— Нет. Я просто не хочу, чтобы у меня были проблемы из-за вашего визита.
— Ты выгоняешь меня? — он наклонился вперед, и пространство между нами снова опасно сократилось.
Я тяжело выдохнула, чувствуя, как холодный пот выступает у меня на спине. Нет, только этого мне не хватало. Слова матери, ее истеричные предостережения об опасных оборотнях, словно проклятие, начали сбываться прямо на моих глазах.
Мне конфликты с таким могущественным оборотнем не нужны. Тут будет даже не конфликт, он вышвырнет меня в окно и все… — Послушайте, мне не нужны проблемы — я сцепила пальцы на коленях, чтобы они не дрожали. — Не могли бы вы правда уйти? Я устала с дороги и хочу отдохнуть.
Он смотрел пристально, изучая меня. А потом медленно спросил:
— Что ты дашь мне взамен? За мой уход?
Воздух застыл. Его тихий, ровный голос не требовал, а констатировал. Факт: уйдет только тогда, когда получит что-то своё.
Несколько секунд я сидела совершенно неподвижно, затаив дыхание, прислушиваясь к удаляющимся шагам в коридоре. Гулкая тишина, наступившая после его ухода, давила на барабанные перепонки.
Потом я выдохнула всё накопившееся напряжение одним долгим, сдавленным стоном и повалилась на спину на свою кровать, беспомощно закрыв лицо холодными ладонями.
Сердце колотилось где-то в горле, бешено и беспорядочно, словно маленькая перепуганная птица, бьющаяся о клетку рёбер.
— Боже мой… Он правда ушел, — прошептала я в ладони, но ожидаемого облегчения не последовало. Лишь гнетущее, тягучее предчувствие чего-то неотвратимого медленно заползало внутрь, ледяными мурашками пробегая по коже.
Его слова повисли в воздухе комнаты, как ядовитый туман, в котором клубились обещания и угрозы. Тишину теперь нарушал только бешеный стук крови в висках и предательски громкое тиканье будильника на тумбочке.
Я разлеглась поудобнее и потянулась, пытаясь сбросить с себя оцепенение. С сегодняшнего дня начиналась новая, независимая страница моей жизни. Теперь я смогу спокойно учиться и, наконец, найти себе нормальную подработку.
Мысль о том, чтобы брать деньги у матери, вызывала тошнотворный приступ стыда. Ей и так было невыносимо тяжело. Взятый на похороны дедушки кредит висел над семьей дамокловым мечом, и мама до сих пор его выплачивала, беря дополнительные смены и отказывая себе во всём.
А еще этот вечно ломающийся ноутбук, купленный с рук для учёбы… Денег на новый не было и в помине. Приходилось крутиться, хватаясь за любую возможность подработать: раздача листовок на промозглом ветру, разнос газет по утрам, пока весь город ещё спит.
Мать всегда была категорически против. «Я смогу обеспечить нас сама», — говорила она, а в глазах у неё читалась такая усталость, что сердце сжималось от боли. Я видела, как она тает на глазах, и не могла позволить ей взвалить на себя ещё и мои нужды.
Однажды она поймала меня с пачкой рекламных флаеров прямо у метро. Жгучее чувство стыда, приправленное её молчаливым разочарованием, преследовало меня потом несколько недель.
А той ночью я сквозь сон услышала, как она плачет в ванной, заглушая рыдания шумом воды. Это был самый страшный звук в моей жизни.
Но я не прекратила. Я просто стала брать подработки в других районах, подальше от дома. Для отвода глаз записалась на школьный кружок вокала - благо, голосом природа меня не обделила, и я пела действительно хорошо. Учительница музыки, лелеявшая мечту услышать меня на выпускном, с готовностью пошла навстречу, покрывая мои «репетиции».
Все были спокойны и счастливы. Гложущее чувство обмана приглушалось тёплыми купюрами в кармане, заработанными своим потом.
На выпускном я спела честно, вложив в песню всю накопившуюся вину. Мама всплакнула от гордости, а после получила от школы грамоту «за образцовое воспитание дочери».
Её портрет висел на доске почёта. В глазах всего класса она была героем — матерью-одиночкой, сумевшей сделать из диковатой девочки лучшую ученицу школы. Я ведь ей не родная. Она просто приехала на вызов как инспектор по делам несовершеннолетних когда меня нашли на заправке.
Я сидела в углу между ящиком с песком и баллонами огнетушителей и щимилась от всех. Мне было десять лет. И я не помню до сих пор кем была до этого момента. Даже имя которое у меня есть - просто в метро увидела на плакате и мне понравилось.
На тот момент как бы службы ни бились над поисками хоть какой-то информации обо мне -ничего. Я как будто не существовала вовсе. И меня бы отправили в приют, но мама оставила меня у себя. Она всю жизнь прожила со своими родителями и её отец был не против появления еще одного члена семьи.
Сама же она никогда не понимала этой показной суеты и похвал. Считала всё это лицемерным подхалимством и пустым высокомерием. И в какой-то мере я была с ней согласна.
Полежав ещё немного, я с трудом заставила себя подняться и взяла телефон. Экран осветил лицо в полумраке комнаты. Нужно было свериться с завтрашним расписанием пар и посмотреть, что выбросили на сайт подработок на ближайшую неделю.
Обновив анкету и выставив будильник на шесть утра, я решила разведать обстановку и сходить к подруге в комнату.
Нужно было побольше разузнать о девушке, с которой мне теперь предстояло делить это жизненное пространство. Всё в её образе и поведении отказывалось складываться в единую картину.
Девушка явно была не из бедной семьи — это читалось по каждой детали, от дорогой уходовой косметики на столике около окна, до того, как она вела себя.
Зачем тогда селиться в этом обшарпанном общежитии, куда свозят тех, кому больше некуда податься? И зачем тащить сюда того… наследника, чья одна только рубашка, вероятно, стоила больше, чем всё содержимое комнаты?
Взгляд невольно скользнул по её углу. Вещи, которые, видимо, были раскиданы впопыхах, теперь кое-как были закинуты под кровать и прикрыты скомканным одеялом. Но из-под края настойчиво выбивался край кружевного лифчика цвета кровавого рубина. А из-под ножки кровати выглядывал носок от с узнаваемым логотипом весьма не дешёвого бренда для оборотней.
Мне определённо попалась уникальная в своём роде особа. Оборотень свинья. Настоящий фурор.
И почему-то меня не покидало стойкое ощущение, что она своим аккуратным, холёным рыльцем ещё не раз основательно подроет в саду моего шаткого спокойствия.
•••
Воздух в коридоре был спертым и пах старым линолеумом, в голове у меня не укладывалось, как при таком мощном финансировании института они могли оставить общежитие таким убогим… Каждый раз как к Мире приходила все удивляюсь как впервый раз.
Я постучала в знакомую, украшенную стикерами дверь под номером 512, и та тут же распахнулась, впуская меня в другой мир.
Комната Миры была не комнатой в общаге. Это был готовый кадр из самого утонченного блога на «Пинтересте». Та самая картинка, которую она показывала еще в школе, мечтательно вздыхая. И ее мечта сбылась с лихвой.
Тетрадь с расписанием лежала передо мной раскрытой, как карта сокровищ, только вместо золота и алмазов на ее страницах были выписаны скупые строчки лекций и заветные временные окна для подработок. Ручка в моей руке выводила аккуратные буквы, превращая хаос недели в упорядоченный план выживания.
Суббота сияла в этом списке настоящей звездой. Шесть тысяч за одну смену! Это была не просто удача, это был подарок судьбы, за который я готова была держатся обеими руками. Такие деньги решали кучу проблем — можно было отложить на новый ноутбук, купить маме что-то приятное, перестать на какое-то время считать каждую копейку.
Я мысленно уже примеряла фартук официантки и представляла, как ловко ношу подносы, как все удачно пройдет. И главное нас привезут и увезут. Не нужно будет трястись в ночной маршрутке после изматывающей смены.
Остальные подработки выглядели блекло на фоне этой жемчужины, но я была готова и на них. Завтра у меня раскладка товаров в магазине. Скучно, монотонно, спина к вечеру будет отваливаться, но эта подработка тоже приносила мне деньги. Маленькие, но мои.
В пятницу будет раздача листовок. Пока на улице еще держалось подобие тепла, это было терпимо. Хуже приходилось зимой, когда пальцы коченели на ветру, а прохожие, кутаясь в воротники, старались быстрее проскочить мимо, не встречаясь глазами. На эту зиму я не хотела брать раздачу листовок. Но если придется - возьму.
Я закрыла ежедневник и машинально посмотрела в окно. Серый, непримечательный день. Студенты спешили по своим делам, кто-то курил у входа, смеясь над чьей-то шуткой. Обычная жизнь обычного института.
И тут эту обыденность разрезали, как бритвой, несколько длинных, черных, агрессивных автомобилей. Они подъехали к главному входу с тихим, но властным урчанием мощных двигателей. Двери первой машины распахнулись, и из нее, вышел высокий темноволосый парень.
Бранд Мори. Наследник клана Медведей. Огромный и чертовски пугающий.
За ним, словно тени, вышла его свита — несколько мощных, широкоплечих оборотней. Их имена я не знала, но их лица, жесткие и недружелюбные, были знакомы многим по перешептываниям в коридорах. Говорили, что Бранда боятся чуть меньше, чем Сириуса, хотя их статусы были сравнимы.
Но в Бестужеве было что-то первобытное, леденящее душу, что заставляло инстинктивно отводить глаза и замирать. Он отличался даже от своих сородичей. Я как то слышала как его назвали «Белый волк» . Но… не углублялась в причину, может это из-за цвета волос? Я об оборотнях знала крайне мало они свои тайны хранили очень тщательно.
Но единственное что было известно многим — обращатся полностью могут не все. Это редкий в наше время дар. Может он мог?
Бранд же был красив по-другому. Земной, почти человеческой красотой. Смуглая кожа, густые черные волосы, темно-зеленые глаза, в которых, казалось, таилась глубокая, древняя сила леса. Полная противоположность ледяному, почти холодному Сириусу.
Я заметила, как несколько девушек у окна буквально прилипли к стеклу. Щеки одной из них залились ярким румянцем. Они смотрели на Бранда с тем же обожающим страхом, с каким обычно смотрели на Сириуса. Два бога, два кумира, вокруг которых вращалась вселенная этого института.
Прозвенел звонок, резкий и спасительный, возвращающий к реальности. Я резко захлопнула ежедневник и сунула его в сумку, сгребая учебники.
Облегчение, сладкое и пьянящее, разливалось по жилам. Утро прошло спокойно. Никто не вломился на пару, не схватил за руку и не потащил в логово волчьего наследника.
Мой бунт, мое молчаливое неповиновение осталось незамеченным. Он забыл. Конечно, забыл. Стою ли я, серая мышка-первокурсница, его внимания? В его мире должны вращаться куда более важные дела.
Я почти бежала по коридорам, стараясь не задерживаться лишний раз, огибая группы студентов. Где-то в глубине души сидел крошечный, но цепкий страх, а вдруг? Вдруг он появится из-за угла? Вдруг его холодный взгляд снова упрется в меня? Я тщательно избегала аудитории 301, делая крюк через все здание.
К концу учебного дня нервы поутихли, уступив место усталости. Я шла к общежитию, уткнувшись в телефон, отвечая на шквал сообщений от Миры.
«Ну что? Жива? Он не пришел? Я же говорила, это плохая идея! Он тебя сожрет! В прямом смысле!»
«Агат, ответь! Я волнуюсь!»
Я улыбнулась, печатая ответ.
«Жива-здорова. Никто не пришел. Видимо, передумал. Или просто пошутил так изысканно. Встречаемся у тебя? Про тот фильм не забыла?»
Ее ответ пришел мгновенно.
«Сейчас же беги! У меня есть попкорн и шоколад! И КОЕ-ЧТО ЕЩЕ!»
Последнее сообщение было украшено тремя смайликами-чертями. Я покачала головой. Мира и ее «кое-что» обычно означало какую-нибудь свежую, взрывную сплетню, добытую непонятно где.
Я уже почти дошла до общежития, полностью погрузившись в переписку, строча длинное сообщение о том, как здорово, что все обошлось, и как я рада, что этот кошмар позади. Я так увлеклась, так растворилась в этом чувстве ложной безопасности, что не смотрела вперед.
И врезалась во что-то твердое, непробиваемое, как скала.
От неожиданности я отскочила на пару шагов, едва удержав равновесие. Телефон выпал из рук и с глухим стуком шлепнулся на асфальт. Воздух вырвался из легких со свистом.
— Ой, простите, я не замети... — начала я, поднимая голову.
И слова застряли у меня в горле, превратившись в беззвучный комок ледяного ужаса.
Передо мной, заслоняя собой весь свет, стоял Сириус Бестужев.
Он не выглядел удивленным. Скорее... удовлетворенным. Как кот, который наконец-то подкараулил мышку у норки. Его глаза, те самые бездонные колодцы холодной тьмы, медленно скользнули по мне, с ног до головы, и на его идеальных, порочных губах тронулась та самая усмешка, что заморозила кровь в моих жилах вчера.
— Ну вот, — произнес он своим низким, бархатным голосом, который впивался в кожу, как острые когти. — А я уже начал думать, что ты заблудилась. Или, может, надеялась, что я забуду?
Я сидела у Миры на диване и злобно хрустела попкорном, словно перемалывая зубами не кукурузные зерна, а образ наглого волчьего наследника. Чертов, Бестужев. Вот чего он ко мне прицепился-то? Медом я ему намазана, что ли?
Я кипела праведным гневом, а Мира, видя мое состояние, просто мудро включила фильм. Мы лежали и смотрели, пытаясь погрузиться в вымышленный мир, но мои мысли упрямо возвращались к ледяным глазам и бархатному голосу, выносящему мне приговор.
И тут Мира резко хлопнула себя по ноге, подпрыгнув на месте так, что я вздрогнула.
— Агаш! Я же тебе самое главное не рассказала! Приготовься, ты сейчас просто умрешь!
Я посмотрела на нее, и в моих глазах, наверняка, плескалось целое море скепсиса и усталости от сегодняшних потрясений. Она рассмеялась, видя мое недоверчивое выражение.
— Так вот. Владлен возвращается.
Я прекратила жевать. Попкорн застрял комком в горле. Черт. Вот зачем она так?
Владлен. Моя первая и единственная любовь. Старший брат Миры. Я была в него влюблена с самого детства, с того момента, как впервые пришла к Мире в гости, и он, тогда еще подросток, строгим тоном старшего велел нам «не шуметь и не лезть в его комнату».
Мы росли рядом, и даже предубеждения моей матери против оборотней не смогли помешать нам общаться. Потом что-то в их клане пошло в гору — я не вдавалась в детали, это были их волчьи дела, — и семья переехала в более престижный район, сменив школу. Но мы не потерялись.
Владлен был старше нас на пять лет, всегда серьезный, собранный, невероятно красивый. Я пускала по нему слюни всю школу, и мы с Мирой периодически устраивали «сеансы» обсуждения его подружек. Мы продолжали общаться в соцсетях, а летом он и Мира часто приезжали к бабушке в наш район, и мы все вместе тусили.
Он с отличием окончил школу, потом институт и уехал строить карьеру в столицу. И вот теперь он возвращался.
Мира наблюдала за моим лицом, за тем, как с него сходит маска злости и сменяется чем-то другим, более сложным. Потом она язвительно подняла брови.
— Агата, ты что, до сих пор по нему сохнешь?
Я взяла горсть попкорна и швырнула ей прямо в нос.
— Это не твое дело! По кому хочу, по тому и сохну! И вообще… нет. Просто неожиданно.
Она стряхнула с себя крошки и ухмыльнулась во весь рот, ее глаза хитренько сверкнули.
— Тили-тили, тесто, жених и невеста! Боже мой, Агат, да ты вся вспыхнула!
— Успокойся! — фыркнула я, но она не унималась.
В итоге я не выдержала и прыгнула на нее, начав безжалостно щекотать. Мира дико боялась щекотки и забилась в истерическом смехе, пытаясь скинуть меня.
— Агат! Прекрати! Клянусь, я тебя убью! Диван новый! Попкорн везде!
Началась кровавая, но беззлобная драка щекоткой. Конечно, сил у оборотня, даже такого неспортивного, как Мира, было больше, и вскоре она уже сверху, щекоча меня в отместку. Мы смеялись до слез, пока чашка с попкорном не перевернулась окончательно, рассыпавшись по роскошному новому дивану.
Смех сразу стих. Мы вдвоем принялись собирать рассыпавшиеся шарики.
— Мама меня убьет, — трагически вздохнула Мира. — Этот диван стоил недели моего нытья.
— Скажешь, что я заляпала, — пожала я плечами. — Меня твоя мама и так считает дурным влиянием.
— Так и есть, — фыркнула она, но уже беззлобно. Потом посмотрела на меня серьезнее. — Серьезно, он в субботу прилетает. Я на выходные уезжаю к семье, хочу встретить его. И там какое-то важное собрание. Хочешь, поехали? Можешь переночевать у нас. Мы уедем в субботу, а ты выспишься без страха, что Сара тебе патлы вырвет.
Мое сердце ёкнуло. Увидеть Владлена? Нет. Я не была настолько смелая. При одной мысли оказаться с ним рядом сердце колотилось как сумасшедшее.
Сейчас я понимала, что лучше его не видеть лишний раз. Мы уже не дети и не подростки. Он уже не поймет этой детской влюбленности в него. Да и… Шанса не было. Оборотни и люди не могут быть вместе. А те, кто рискнул — изгои навечно. Я не хотела для него такой участи и для себя тоже. Даже если бы чувства были взаимны.
— Не могу, — я покачала головой, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — В эти выходные у меня подработка. Особенно в субботу. Шесть тысяч за смену. Я не могу это пропустить.
Мира лишь вздохнула, понимаще кивнув.
— Ну, как знаешь. Предложение остается в силе. Если передумаешь — звони.
Я посмотрела на часы и ахнула.
— Мне пора! У меня еще конспекты не дописаны, а завтра… — Я замолчала, снова ощущая ледяной комок в животе. Завтра снова восемь утра. Аудитория 301.
Мира проводила меня взглядом, полным неподдельного сочувствия.
— Ты правда пойдешь?
— А выбор у меня есть? — горько бросила я уже из коридора.
***
Голова гудела, будто в нее вбили десяток гвоздей. Всю ночь я пролежала без сна, ворочаясь на скрипучем матрасе, уставившись в потолок, на котором призрачными пятнами отсвечивал городской свет. Мысли метались по замкнутому кругу, как подстреленные птицы. Как поднести ему этот проклятый кофе и не угодить в мясорубку к его свирепым фанаткам? Одна мысль о том, чтобы стать мишенью для их злобных пересудов и косых взглядов, заставляла меня сжиматься в комок под одеялом.
Сара так и не вернулась. Тишина в комнате была звенящей, гнетущей, нарушаемой лишь скрипом старых труб за стеной и мерным тиканьем часов. Я почти молилась, чтобы ее отсутствие затянулось. Видеть ее кривую ухмылку и выслушивать язвительные комментарии у меня желания не было ни малейшего.
Утро встретило промозглым холодом и тошнотворной тяжестью в желудке. Я уныло плелась по улице, кутаясь в легкую куртку, которую с утра по глупости накинула, не глядя в окно.
Вчерашний легкий ветерок с дождем переродился в колючую, мелкую крупу снега, которая больно секла лицо и впивалась в волосы. Я сунула окоченевшие пальцы в карманы джинсов и, сгорбившись, зашагала быстрее, пытаясь вспомнить, где же здесь ближайшая кофейня.
— Девочки, вы меня поняли? Ваша задача — разнести сейчас закуски и алкоголь. Агата, Саша, Мария — вы отвечаете за правое крыло, а София и Анжела — за левое. Оно поменьше, поэтому справитесь вдвоём.
Высокий, подчеркнуто строгий управляющий смотрел на нас поверх очков, его пальцы с идеально подстриженными ногтями постукивали по планшету. Воздух в служебной комнате был густым от запаха дорогой еды, моющих средств и нашего общего, старательно скрываемого напряжения.
— Сейчас вы подготовите всё. Через полчаса уже придут гости. Вы смотрели раскладки, которые я вам скидывал на почту два дня назад?
Все девочки почти синхронно кивнули. Я тоже поспешно сделала движение головой.
Суббота. Мы находились в особняке, чьи масштабы и роскошь сносили крышу. Я, конечно, не думала, что нас заберут так рано. Только-только начала убираться в комнате, как на телефон поступил звонок. Вежливый, но не терпящий возражений голос сообщил, что график сдвигается, необходимо быть на месте на два часа раньше. Машина уже выехала.
Мне пришлось бросить всё, принять ледяной душ, наскоро высушить волосы феном и натянуть единственные более-менее приличные темные брюки и водолазку. Они действительно приехали раньше. В черном микроавтобусе с тонированными стеклами уже сидели три девушки — те самые, с кем мне предстояло работать в «правом крыле».
Дорога промелькнула в тишине, нарушаемой лишь тихим гулом мотора и скрипом кожаных сидений. Я украдкой разглядывала своих временных коллег. Студентки, как и я, но постарше.
Особняк поразил с порога. Не просто богатством, а неприкрытой, бьющей в глаза мощью. Высокие потолки, с которых свисали хрустальные люстры величиной с автомобиль, мраморные полы, по которым наши шаги отдавались пугающе громко, несмотря на мягкие подошвы выданной нам обуви.
Нам выдали форму. Я задержала дыхание, облачаясь в платье — черное, строгое, чуть выше колена, с белым подкладным воротничком и манжетами. Ткань была приятной на ощупь, дорогой. Поверх — фартук из той же ткани, с золотой вышивкой: замысловатая витиеватая буква «С», похожая на королевскую печать.
С большими серебряными подносами мы направились на кухню, где царила организованная суета. Повара молча и эффективно выдавали нам уже готовые, идеально уложенные тарелки с закусками, которые выглядели как произведения искусства.
Работа была несложной, почти медитативной. Сверяться с раскладкой, расставлять, стараться не дышать на безупречную сервировку. Главное было не уронить, не перепутать. Пока зал был пуст, всё казалось простым, почти умиротворяющим. Тишину нарушал лишь звон хрусталя и наши приглушенные шаги.
И вот, когда последняя тарелка заняла свое место, в зал вошла она.
Высокая. Невероятно худая, но с ярко выраженными, почти скульптурными бедрами и пышной грудью. Ее волосы, белые, как первый зимний снег, ниспадали длинными, легкими локонами, словно жидкий металл, переливаясь под светом люстр.
Она была в облегающем серебристом платье с высоким разрезом, открывающим длинную, идеальную ногу. По ней было невозможно определить возраст. Кожа словно фарфоровая, без единой морщинки. Длинные ногти — алые, острые, словно когти. Губы того же сочного, кроваво-красного оттенка. Но больше всего поражали глаза. Темно-синие, как бездонная океанская пучина в час перед бурей.
Божественно красивая. И столь же пугающая.
Она подошла к управляющему, и тот мгновенно преобразился, выпрямившись и подобострастно склонив голову. Она что-то спрашивала, перебрасывая прядь волос за плечо небрежным, царственным жестом. Он лишь кивал, словно болванчик, и без умолку повторял: «Да, да, конечно, моя госпожа».
В этот момент в зал вошел мужчина. Он двигался прямо к ней, мощно и неспешно, заполняя собой пространство. Огромный, как скала. Темноволосый, с проседью на висках. Его глаза были необычного цвета. Теплого, медового оттенка, с коричневой радужкой, казалось, они светились изнутри. На нем был безупречный черный костюм и белоснежная рубашка. Он подошел к женщине и властно, почти по-хозяйски, положил ей руку на бедро. Ее муж. Должно быть.
Управляющий, заметив наш зачарованный взгляд, резко развернулся к нам и отчеканил:
— Так, всё. Сейчас на какое-то время отходим. Будет официальная часть. Я проинформирую вас, когда вы понадобитесь. Стойте так, чтобы вас не было видно. Всё!
Он хлопнул в ладоши два раза, резко, как выстрелы.
— Пошли, пошли отсюда!
Он разгонял нас, словно назойливую мошкару. Мы поспешили в укромный уголок за тяжелой портьерой. Отсюда был виден почти весь зал и небольшая сцена, где уже установили инструменты. Живая музыка. Мое сердце екнуло. Я всегда любила живую музыку. Один единственный раз в жизни я пела на улице, для случайного музыканта, и тот вечер, остался в памяти как что-то теплое, настоящее. Это было так давно и так далеко от этой холодной, сияющей позолотой реальности.
Зал начал наполняться. Гости прибывали бесшумно, их появление ощущалось скорее по изменению атмосферы — она сгущалась, становилась тяжелее, заряженной скрытой силой. И тут я увидела его.
Владлен.
Он вошел следом за своей семьей. И за моей подругой Мирой. Господи, как я сразу не догадалась? Она же четко сказала: «Важное собрание в субботу». Боже, как стыдно!
Если бы я знала, что он будет здесь… Я бы отказалась от этой подработки, несмотря на деньги. Я так не хотела с ним встречаться, тем более вот так — в роли прислуги.
Он был в том самом крыле, что было моей зоной ответственности.
Ко мне подошла Мария, одна из девочек в нашей тройке.
— Ты чего такая бледная? — прошептала она, исподтишка наблюдая за гостями.
Я лишь пожала плечами, стараясь отвести взгляд.
Она проследила за моим взглядом, упавшим на Владлена, и тихо присвистнула:
— Ну да, хорош. Понимаю.
Она была права. Он был хорош. За то время, что я его не видела, он стал еще выше, шире в плечах. Темные волосы, смуглая кожа, карие глаза, в которых всегда читалась спокойная, взрослая уверенность.
Воздух все еще был пропитан ею. Сладким, дурманящим, абсолютно человеческим запахом, напоминающим цветущие поля и теплую землю после дождя. Этот чертов парадокс врезался в ноздри Сириуса, заполнял его легкие, лип к коже, сводя с ума.
Он хотел вернуться и закончить начатое. Сломить ее сопротивление, заставить вызов в ее глазах смениться страстью, страхом — чем угодно, лишь бы это было его.
Мужчина с силой провел ладонью по лицу, пытаясь стереть ее прикосновение, ее испуганный взгляд, но он въелся в сетчатку, как ожог.
Эта крошечная, хрупкая человечка осмелилась огрызнуться, шипеть на него, и от этого язвительного шепота по его коже побежали мурашки, а внизу живота снова сжалось тугое, болезненное напряжение.
Агата.
Имя вырвалось само, горькое и чуждое на его языке — слишком мягкое для нее, слишком человеческое. Зверушка. Она была именно загнанной в угол, перепуганной зверушкой.
А этот Владлен… Его пальцы на ее коже, его спокойный, оценивающий взгляд. Рык Сириуса застучал в висках воспоминанием — он едва сдержался, чтобы не проломить тому череп прямо в зале, на глазах у всех этих разряженных гиен. Рука сама сжалась в кулак, костяшки побелели. Владлен осмелился прикоснуться к тому, что принадлежало Сириусу.
Мысль пронеслась раскаленной молнией, неосознанная, первобытная. Сириус отшвырнул ее, заставив себя выдохнуть. Беспорядок. Чистейший, идиотский беспорядок.
Он не понимал, что черт возьми творилось с ним. С тех пор как впервые почувствовал ее запах в той убогой комнатенке, все мозги поплыли. Его зверь рвался к ней, и он с трудом мог его сдержать. Парадокс.
Из полумрака коридора возникла тень — Леон. Лицо каменное, но в глазах читалась настороженность. Он все слышал, чувствовал бурю гнева Сириуса еще до того, как тот сам ее осознал.
— Сириус. Родители ищут тебя. Ищут оба. — Голос Леона был низким, без эмоций, идеально отшлифованная маска послушания. Но Сириус уловил легкий, почти неуловимый упрек: наследник не должен терять самообладание из-за человеческой девки.
Сириус лишь хмыкнул, с силой расправляя плечи. Каждый мускул был напряжен, как струна. Каждый инстинкт требовал крови, требовал вернуться туда, заткнуть ей рот своим поцелуем, заставить замолчать своим телом, заставить признать, чья она.
— Пусть ищут, — бросил он сквозь зубы, проходя мимо. Воздух за его спиной замерз. — Скажи им, что у меня дела.
— Сириус… — В голосе Леона впервые прозвучало нечто, отдаленно напоминающее тревогу. — Отец не в духе. Приезд Мори обострил все старые споры. Сейчас не время для…
Сириус резко обернулся. Взгляд, которым он пронзил Леона, заставил того отступить на шаг, инстинктивно опустить голову, обнажив шею — подчинение, но неискреннее, вынужденное.
— ТЫ сказал, не время? — Голос Сириуса прозвучал тихо, шепотом, от которого по спине Леона пробежала дрожь.
Леон замер, не поднимая глаз. Молчание было красноречивее любых слов.
Черт возьми, этот вечер превращался в сущий ад. Собрание, необходимое для поддержания хрупкого перемирия с кланом Мори, было шитым белыми нитками фарсом.
Каждый тост, каждое рукопожатие было отравлено столетиями вражды. Отец с его бесконечными политическими играми. Мать с ее ледяными, расчетливыми советами. И этот ублюдок Бранд, который смотрел на Сириуса так, словно уже отмерил мясо на его костях.
А теперь она. Эта девчонка, это отвлечение, эта язва, которая разъедала его концентрацию. Сириус снова почувствовал ее запах — он преследовал его, как призрак, был на его руках, на одежде. Он сжал виски, пытаясь выбросить его из головы. Бесполезно.
Мысли возвращались к Владлену. К его руке на ее руке. К тому, как он смотрел на нее — не как на слугу, а как на знакомую. Как на свою.
Черная, слепая ярость снова накатила волной, затуманивая зрение красным. Сириус рванулся вперед, не видя пути, просто уходя от давящей роскоши залов, от глаз родителей, от всего этого цирка.
Он оказался в одном из пустых зимних садов. Холодный воздух врезался в легкие, но не принес облегчения. Луна, круглая и беспощадная, освещала замерзшие растения, бросая резкие тени. Здесь ее запах был слабее. Здесь можно было дышать. Но не думать.
“Мы друзья детства. Ничего, кроме этого, нас не связывает.”
Вранье. Это должно быть вранье. Ни один уважающий себя оборотень, особенно из такой семьи, не станет «дружить» с человеком. Это против природы. Против всех их законов.
Если он осмелился…
В памяти всплыло ее лицо. Испуганное, дрожащее, но с искрой вызова. Она не кричала, не рыдала. Она шипела, как дикий котенок. И это свело Сириуса с ума сильнее, чем любая истерика.
Его тело отозвалось на воспоминание резкой, грубой волной желания. Желания не просто обладать, а сломать, подчинить, заставить ту искру погаснуть и разжечь другую: покорности, наслаждения, которое он бы вырвал из нее силой.
Сириус с силой ударил кулаком по мраморной колонне. Боль, острая и чистая, пронзила костяшки. Хорошо. Это было реально. Это отвлекало от воя зверя внутри, требующего вырваться на свободу и найти ее — снова найти, затолкать в машину, увезти подальше от всех этих глаз, запереть, сделать так, чтобы этот удушливый, сводящий с ума запах принадлежал только ему.
Сзади послышались осторожные шаги. Сириус не оборачивался. Он знал, кто это.
— Сириус, — голос отца был тихим, как скольжение лезвия по шелку, но в нем не было ни капли тепла. — Ты устраиваешь сцены. Твоя альфа-аура давит на наших гостей.
Сириус медленно повернулся. Отец стоял в проеме, его темные глаза холодно оценивали сына. В них не было ни гнева, ни разочарования. Лишь расчет. Как всегда.
— Это не твое дело, — бросил Сириус.
— Все, что угрожает стабильности нашего клана, — мое дело, — отец сделал шаг вперед. Его аура, тяжелая и древняя, пыталась давить на ауру Сириуса. Вот только сын уже давно был сильнее.
И отец трясся за свое место альфы клана. Он боялся его. Боялся, ведь в его сыне от зверя было больше, чем в любом представители их расы. Кровь волка в нем была сильн, как и инстинкты. Связь мальчишки с его звериным нутром поражала всех старейшин. Он был исключительным. Настоящим представителем их расы. Дикий зверь скрывался за холодным фасадом красивого мужчины.
Мирный гул машины вызывал сонливость, убаюкивая, как колыбельная, которую я не слышала с детства. Я сидела на заднем сиденье, прижавшись плечом к двери, и старалась не клевать носом.
Рядом Мира морщила нос и посматривала на меня с тем самым интересом, который всегда предвещал кучу вопросов. Но она молчала, только иногда бросала быстрые взгляды, словно ждала, когда я сама заговорю.
А я не собиралась. Не честно… От этих оборотней ничего не скроешь. Они все чувствуют. Каждый всплеск адреналина, каждую нотку страха или… чего-то другого.
Их носы как радары, улавливающие то, что обычные люди даже не замечают. Я отвернулась к окну, глядя на размытые огни ночного города, и попыталась сосредоточиться на чем-то простом, чтобы не дать мыслям уйти в опасную сторону.
Но они все равно ушли. Мой взгляд невольно скользнул вперед, на руки Владлена, лежащие на руле. Большие ладони сжимали его властно и уверенно, пальцы длинные, сильные, с едва заметными венами под загорелой кожей. Он вел машину так, будто весь мир был под его контролем. Плавно, без лишних движений, но с той внутренней силой, которая всегда заставляла мое сердце биться чуть быстрее.
Нет. О нем мне думать не стоило. Не после того, что произошло в уборной с Сириусом. От одного воспоминания о его холодных пальцах на моей коже, о его теле, прижавшем меня к раковине, по спине пробежал озноб.
Я подозревала, конечно, что у него, как и у любого “короля” в этом мире оборотней, беды с головой. Но масштаб этих бед меня поразил. Он не просто играл в доминирование… Он был как тень, которая преследует тебя, не давая вздохнуть.
Я надеялась, что после унизительной истории с кофе он отвяжется от меня. Ан-нет. Выкуси и укуси, Агата. Но если без попыток себя успокоить, он и правда повел себя странно.
Я не понимаю мотивов и логики его поведения. Совсем. Зачем ему я?
За размышлениями я посмотрела в окно и в недоумении спросила:
— Владлен… Я попросила увезти меня в общагу.
Он хмыкнул, не отрывая глаз от дороги, и произнес спокойно, как будто это было само собой разумеющимся:
— Извини, Агата, планы поменялись. Родители срочно пишут, чтобы мы приехали.
Я нахмурилась, чувствуя, как раздражение накатывает волной.
— Владлен, если у вас поменялись планы, ты мог мне сказать и высадить меня на остановке. Мне нужно в общежитие.
Мысленно я добавила: и не только потому, что завтра я хотела бы выспаться и отдохнуть, но ещё и из-за законченного психо-оборотня, который зажал меня в уборной комнате и сказал, что оторвёт мне голову, если увидит кого-то рядом со мной. От этой мысли внутри все сжалось и страх смешался с гневом, и я крепче вцепилась в край сиденья, чтобы руки не дрожали.
Я увидела, как Владлен кидает на меня взгляд через зеркало на лобовом стекле, его глаза на миг встретились с моими — спокойные, но с той самой заботой, которая всегда меня подкупала. Потом он произнес:
— Ну как я могу, Агата, оставить тебя одну на улице в такой час? Ничего страшного нет в том, что ты останешься у нас на ночь, а утром я тебя отвезу обратно.
Я не стала спорить. Просто посмотрела на экран своего телефона. Три часа ночи, твою ж мать.
— Владлен, а сколько нам ещё ехать? — спросила я, стараясь, чтобы голос звучал ровно, без той паники, которая уже подкатывала к горлу.
— Около 10 минут, мы уже почти приехали.
Я кивнула и залезла в приложение для вызова такси. Деньги тратить не хотелось. Каждая копейка на счету, особенно после всех этих подработок, но вариантов у меня не было.
Начнём с того, что те, кто должен был меня ждать, уехали без меня, создав мне кучу проблем. Если бы не Мира, мне бы пришлось ждать, когда такси приедет в этот район за воротами.
Она попросила Владлена довести меня до остановки около общежития, но тот поступил по-своему. Я решила не паниковать и расслабилась, опустив плечи. Взгляд упал на Миру. Она самозабвенно посапывала, уткнувшись головой в стекло. И как у неё получается уснуть? У неё же по-любому очень много мыслей в голове. Она ещё с меня спросит, точно уверена, она с меня с живой не слезет.
Мы заехали в открывающиеся ворота к небольшому особняку — не такому помпезному, как тот, где я работала, но уютному, с теплым светом в окнах и каменистой дорожкой, ведущей к дому. Как только машина поехала по ней, Мира сразу встрепенулась, протирая сонные глаза.
— О, мы уже приехали. Как классно! Щас, Агата, мы с тобой пойдём помоемся, попьем чай и сразу спать.
— Я поеду домой, Мир. Не могу я остаться.
Она внимательно посмотрела на меня и сказала тихо: — Ты ничего не хочешь сказать?
Я лишь головой покачала, чувствуя, как щеки горят от неловкости. Владлен вышел из машины и сказал, подходя ближе:
— Не дури. Переночуешь у нас и завтра уедешь.
Следом подъехала машина, и вышли родители Миры и Владлена. Я сквозь зубы выдохнула и кивнула, сдаваясь. Ладно, всего одна ночь. Ничего страшного.
Сидя в комнате Миры, я ждала, пока она помоется, держа в руках её пижаму, которую она дала мне переодеться. Комната была такой же уютной, как и в общаге, с подушками, мягким освещением и запахом лаванды от свечей.
Посплю и утром уеду, решила я, пытаясь убедить себя, что все под контролем. Но внутри все еще бурлило. Воспоминания о Сириусе, о его руках, о его угрозах. Это было как ожог, который не проходит, а только разгорается.
Мира вышла, завернутая в полотенце, и все смотрела на меня с подозрением. Потом произнесла:
— Я не стану спрашивать, почему на тебе такой яркий запах наследника клана. Но я попрошу тебя его смыть. На полке стоит банка металлическая без надписи — помойся этим. Я не могу нормально с тобой говорить, пока от тебя так несет его агрессивным возбуждением.
Я опустила взгляд, чувствуя, как стыд заливает лицо жаром, и быстро зашла в ванну. Вода была горячей, обжигающей, но я терла кожу яростно, пытаясь стереть не только запах, но и воспоминания. Банка оказалась с каким-то нейтральным гелем без аромата, но эффективным.
Сердце колотилось где-то в горле, бешено и громко, заглушая все остальные звуки. Я вжалась в холодную дверь ванной, чувствуя, как ее шероховатая поверхность впивается в спину даже сквозь тонкую ткань пижамы. Воздух между нами сгустился, стал тяжелым и колючим, как перед грозой.
Его слова висели в пространстве, отравленные злостью и чем-то еще, чего я не могла понять.
Шашни.
Смрад.
Нормальная кандидатура.
Каждое слово било по щекам, заставляя кровь приливать к лицу то от стыда, то от гнева.
— С тобой всё в порядке? — выдавила я, и голос мой прозвучал хрипло и неестественно высоко. — О чём ты вообще? Никаких «шашней» у меня нет и не было!
Владлен не отступил. Он сделал ещё полшага вперёд, сократив и без того крохотное расстояние между нами до минимума. Его карие глаза, обычно такие спокойные, теперь были тёмными и нечитаемыми. От него исходила та самая тихая, мощная энергия, которую я всегда чувствовала, но которая никогда не была направлена на меня.
До сегодняшнего дня.
— Не ври мне, Агата, — его голос был низким, почти беззвучным, но каждое слово врезалось в сознание. — Я чувствую его на тебе. С момента, как ты села в машину. Его запах, его злость, его... возбуждение. Он тебя трогал?
От этой прямой формулировки по спине пробежали ледяные мурашки. В памяти всплыли ледяные пальцы на моей коже, твёрдое тело, прижавшее меня к раковине, шёпот, обещающий расправу. Меня затрясло мелкой, предательской дрожью.
— Он... мы просто разговаривали, — прошептала я, ненавидя себя за эту слабость, за дрожь в голосе. — Он что-то говорил про тебя... Спрашивал, какие у нас отношения. Я сказала, что мы просто друзья детства. Он пригрозил... Он сказал, что если между нами что-то было, он тебе голову открутит.
Я выпалила это всё на одном дыхании, словно оправдываясь. И тут же пожалела. Лицо Владлена исказилось. Не страхом, нет. Гневом. Холодным, тихим, смертельно опасным гневом. Он резко выдохнул, и его дыхание обожгло мне лицо.
— И он осмелился прикоснуться к тебе? — он произнёс это так, будто речь шла о самом страшном осквернении.
— Владлен, отстань от меня, — я попыталась оттолкнуть его, но мои ладони упёрлись в каменную стену его груди. Он даже не дрогнул. — Мне не нужно, чтобы вы выясняли свои волчьи отношения через меня! Я не трофей и не игрушка!
Во мне что-то сорвалось. Страх сменился яростью, чистой и животной. Я ненавидела его в этот момент. Ненавидела его за этот взгляд, за этот тон, за то, что он считал себя вправе так со мной разговаривать.
— Я не спрашивал, нужно тебе это или нет, — парировал он, и его рука поднялась, чтобы коснуться моей щеки.
Я инстинктивно дёрнулась назад, ударившись затылком о дверь. Боль пронзила череп, и в глазах потемнело. Это движение, полное страха перед, казалось, отрезвило его. Рука замерла в воздухе, а во взгляде мелькнуло что-то похожее на растерянность.
В этот момент дверь в комнату распахнулась. На пороге застыла Мира с двумя кружками чая в руках. Её глаза перебегали с моего лица на напряжённую спину брата.
— Влад? — её голос прозвучал неуверенно. — Что происходит?
Владлен медленно, очень медленно отступил. Воздух снова хлынул в мои лёгкие, и я чуть не закашлялась, делая первый глубокий вдох. Он не сводил с меня глаз, но теперь в них читалась лишь усталость и какое-то сложное, непонятное мне чувство.
— Ничего, — буркнул он, поворачиваясь к сестре. Его плечи были напряжены. — Обсуждали кое-что.
— Я вижу, — Мира осторожно вошла в комнату и поставила кружки на тумбочку. Её взгляд скользнул по мне, оценивающе, и я поняла, что она всё чувствует — и мой страх, и его гнев. — Может, хватит на сегодня устраивать допросы? Агата еле на ногах стоит.
Владлен молча кивнул, ещё раз бросив на меня тяжёлый взгляд, и вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Дверь закрылась за ним с тихим щелчком.
Я обмякла, прислонившись к стене, и закрыла глаза. В висках стучало.
— Боже мой, Агат, — Мира подошла ко мне и осторожно потрогала мое плечо. — Что он тебе такого сказал? Я пришла, а вы тут стоите, будто готовы друг друга прибить.
— Стал допрашивать, какие у меня «шашни» с Бестужевым. Сказал, что если уж связываться с оборотнем, то найти «нормальную кандидатуру».
Мира фыркнула, но в её смехе не было веселья.
— Ага, классика. Ревнует. Хотя сам крутит с кем попало. — Она вздохнула и потянула меня к кровати. — Ладно, забей. Он сам не свой после ... знаешь, он ведь как оказалось не в столице был.
— В смысле? Ты же говорила что он там все время был...
— Ну, как оказалось нет. Он все это время был далеко на юге. И сейчас он приехал как представитель клана песчаных именно из-за этого мы были на том приеме. Мой отец хоть и занимает хорошее место рядом с альфой но всё же этого недостаточно чтобы попасть на такое собрание. Мы когда узнали – были шокированы. Он же теперь считай ... При конфликте кланов - на другой стороне. И ему даже не дадут нейтралитет для нашей семьи. Он не сможет остаться в стороне...
Я позволила ей усадить себя на край кровати и взяла из её рук кружку. Теплый пар щекотал нос, пах мятой и мёдом. Но внутри всё еще было холодно и пусто. Слова Миры о том, что Владлен больше не принадлежит этому клану и все это время обманывал семью меня шокировали. От него я подобного не ожидала.
— Я не понимаю... — тихо сказала я, глядя на темную поверхность чая. — Это безумие. Сириус... он был словно не в себе.
Мира села рядом и обняла меня за плечи.
— Не ищи логику в действиях таких, как Бестужев и мой брат, — сказала она серьёзно. — Они как ураганы. Непредсказуемые и разрушительные. Им плевать на последствия. Ты для него как новая игрушка, которая не боится шипеть. Это его зацепило. Но, Агат, — она повернула моё лицо к себе, и в её глазах читалась неподдельная тревога, — тебе нужно быть очень осторожной. С ними обоими. Я думала, что знаю Владлена как облупленного - оказалось я его совсем не знала.
Сон был черным и бездонным, как смола. Я проваливалась в него с головой, стараясь утонуть, забыть о ледяных глазах, о тяжелых взглядах, о запахе чужих страстей и угроз. Но даже во сне от них не было спасения.
Меня вырвала из небытия не тишина, а грохот. Глухой, мощный, от которого задрожали стены и зазвенело стекло в оконной раме. Сердце кувырком провалилось куда-то в пятки, а потом рванулось в горло, бешено колотясь.
Я взлетела на кровати, как ошпаренная, впиваясь пальцами в одеяло. В ушах стоял оглушительный звон, а в груди — ледяной комок первобытного ужаса. Это был не сон.
Рядом с судорожным вздохом поднялась Мира. Ее лицо в полумраке было бледным, глаза — огромными от внезапного пробуждения и страха.
— Что это? — прошептала она, и ее голос дрожал.
Прежде чем я успела открыть рот, новый удар потряс дом. На этот раз он был четче, металличнее. Кто-то бил в входную дверь. Не стучал — бил, с такой силой, что казалось, массивное дерево вот-вот разлетится в щепки.
Воздух наполнился низким, яростным рычанием. Глухим, идущим из самой глотки. Я узнала этот звук. Владлен.
Мы с Мирой, не сговариваясь, сорвались с кровати и выскочили из комнаты в холл. Ноги подкашивались, в висках стучало.
На лестнице, спиной к нам, стоял Владлен. Он был без рубашки, лишь в низких спортивных штанах, и каждую мышцу на его спине было видно под кожей, напряженной до предела. Он был готов к бою. Перед ним, чуть пониже, сгрудились его родители. Отец и мать замерли рядом, бледные как полотно, но с горящими глазами.
И снова — удар в дверь. Древесина треснула.
— Открывай, песчаник! — прорвался из-за двери хриплый, незнакомый голос. — Мы знаем, что она здесь. Отдай девку, и мы уйдем.
Ледяная игла вошла мне в сердце. Девка. Это ко мне.
Владлен не шелохнулся, лишь его плечи напряглись еще сильнее.
— Убирайтесь к черту, пока целы, — его голос прозвучал тихо, но с такой леденящей ненавистью, что по моей спине побежали мурашки. — Вы не в своем праве здесь что-то требовать.
За дверью раздался короткий, грубый смех.
— Право? Право сильного, щенок. Бестужев хочет свое. И он получит. Она выйдет сама, или мы выломаем эту дверь и возьмем ее. А потом разберемся с предателями, что прячут чужих сук.
Сердце упало и замерло. Бестужев. Так он и правда не шутил. Он прислал за мной своих псов.
Я почувствовала, как меняется воздух вокруг Владлена. Он выпрямился, и его аура, всегда такая сдержанная, обрушилась на холл тяжелой, невыносимой волной. Давление. Альфа-давление, против которого не мог устоять ни один оборотень низшего ранга. Я, человек, почувствовала его как физический удар — захотелось согнуться, спрятаться, подчиниться.
— Вы не можете требовать, она человек и не принадлежит ему и к тому же… — произнес Владлен, и его слова прозвучали как обледеневшие камни. — Девушка находится под защитой Клана Песчаных. Никакие приказы Бестужева здесь не действуют. Вы не имеете права требовать ее выдачи. Вы нарушаете нейтралитет.
Тишина за дверью стала звенящей. Давление не ослабевало, наполняя пространство запахом грома, песка и ярости. Я видела, как родители Миры переглянулись — в их глазах читался не только страх, но и гордая, жесткая решимость. Они стояли за сыном. Они приняли его выбор.
— Ты не можешь отдавать приказы от клана песчаных, щенок. Ты не их альфа! — наконец прозвучал из-за двери голос, но теперь в нем слышалась неуверенность и злоба.
— По праву приемника альфы песчаных, я могу объявить о разрыве нейтралитета.
На этих словах Мира и родители Владлена кинули на него шокированный взгляд. Подруга прикрыла рот рукой и отошла на пару шагов мотая головой в неверии.
— Ты что же, и правда переметнулся к этим шакалам? Предал свою стаю?
— Я никого не предавал, а занял место по праву силы, — холодно парировал Владлен. — Теперь у вас есть выбор. Уйти. Или я разорву вас за вторжение и угрозу.
Последняя фраза повисла в воздухе обещанием нечеловеческой боли. Напряжение достигло пика. Казалось, еще секунда и дверь не выдержит, и тогда начнется бойня.
Но последовала тишина. Долгая, тягучая. Потом — сдавленное ругательство, звук отступающих шагов по гравию, и наконец послышался рев удаляющихся моторов.
Давление исчезло так же внезапно, как и появилось. Владлен вздохнул, и его плечи на мгновение расслабились. Он повернулся к нам. Его лицо было уставшим, но глаза горели алым. Признак истинного альфы. Он посмотрел на меня, и в его взгляде не было ни прежней ревности, ни злости. Лишь тяжелая, неумолимая решимость.
— Всё, — тихо сказал он. — Они ушли. Но это ненадолго.
Мира пришла в себя. Она рванулась к брату и вцепилась ему в руку.
— Это правда? Ты… Преемник Шахида?
— Да Мира. Я не хотел вам рассказывать вам об этом но я приехал как законный представитель их клана.
— Владлен… Как ты мог.. — Прошептала его мать закрывая лицо руками и вздрагивая всем телом. Отец стоял серый как стена и потерянно смотрел на сына.
А я не могла понять в чем причина. Все, что касается оборотней и их законов- не касается людей.
— Важнее то, Бестужев отправил свой личный отряд за простой человеческой девушкой. Это не такси и личный водитель. А отряд карателей и охотников.— Проговорил Владлен и посмотрел на меня внимательно оглядывая открытые участки моего тела, смущая своим вниманием.
— Зачем она им? — Спросила Мира подходя ко мне и обнимая за плечи.
— Не знаю, — произнес он коротко, не отрывая от меня взгляда. — Сириус наследник. У него есть невеста из очень влиятельной семьи и в вашем регионе стоит запрет на связь с людьми. У меня даже предположения нет, зачем он это все делает. Но ты определенно представляешь ценность для него Агата.
Я стояла, обняв себя за плечи, пытаясь остановить дрожь. Мира прижимала меня к себе крепче. Тело заполняло ощущение обреченности. Какая во мне ценность для такого могущественного оборотня как Сириус?
Сириус Бестужев стоял у панорамного окна своего пентхауса, взирая на ночной город, раскинувшийся внизу. Его территория.
В стеклянном бокале в его руке медленно таял аконитовый лед, но виски оставалось нетронутым. Запах его мерк по сравнению с другим, единственным, который преследовал Сириуса с того момента, как он впился зубами в собственную губу, пытаясь заглушить его в уборной.
Цветущие поля. Теплая земля после дождя. Чистый, дурманящий парадокс, врезавшийся в ноздри и въевшийся в подкорку. Её. Агаты.
Его зверь, обычно холодный и расчетливый хищник, запертый за ледяным фасадом, метался внутри, оглушая его рёвом первобытного требования.
Найти. Взять. Запахнуть.
МОЯ.
Сириус с силой сжал бокал. Хрусталь затрещал, угрожая рассыпаться. Он ненавидел эту потерю контроля. Ненавидел эту навязчивую, жгучую потребность, которая выжигала из него всё, кроме одного образа — испуганных, но полных вызова глаз, тонкой шеи, которую так и хотелось сжать, чтобы почувствовать под пальцами бешеный стук её человеческого сердца.
Он не понимал что это. Не желал понимать. Для него она была не более чем странной, раздражающей игрушкой, осмелившейся шипеть на него. Игрушкой, на которую посягнул другой.
Зверушка..
Мысль о Владлене, о его руке на ее коже, вызвала в груди Сириуса низкий, едва слышный рык. Глаза, отражающиеся в темном стекле, на миг вспыхнули холодным синим огнем. Песчаник. Предатель своей стаи, посмевший прикоснуться к тому, на что Сириус положил глаз.
Он отбросил бокал в сторону. Тот со звоном разбился о каменный пол. Сириус не моргнул. Его внимание было приковано к часам. Они должны были уже вернуться. Доставить ее. Невредимой, как он и приказал.
Входная дверь бесшумно открылась. В проеме застыла тень Леона. Его поза была идеально вышколенной, но Сириус уловил малейшую скованность в плечах, едва уловимый запах адреналина и… поражения.
Леон не вошел. Он замер на пороге, опустив голову в почтительном, но не покорном поклоне. Ожидая разрешения.
Сириус медленно повернулся. Воздух в комнате стал густым и тяжелым, наполняясь немой, леденящей яростью альфы.
— Где она? — Голос Сириуса прозвучал тихо, как скольжение лезвия по шелку, но в нем не было ничего, кроме обещания расправы.
Леон не поднял глаз.
— Они не смогли ее взять.
Тишина, наступившая после этих слов, была оглушительной. Давление ауры Сириуса возросло в десять раз, заставляя пыль на книгах замереть, а воздух — застыть в ледяных кристаллах. Леон вздрогнул.
— Объясни. — Одно слово. Оно прозвучало как приговор.
— Не смогли зайти в дом. Там был приемник Шахида... — Леон сделал паузу, подбирая слова, которые не спровоцируют взрыв. — Он заявил, что девушка находится под защитой Клана Песчаных.
На лице Сириуса не дрогнул ни один мускул. Но комната словно погрузилась в арктическую зиму. Песчаники. Так сбежавший щенок нашел себе новых хозяев. Более того — планирует возглавить клан.
— Он заявил о разрыве нейтралитета, — продолжил Леон, все так же глядя в пол. — Наши люди не были готовы к открытому столкновению с другим кланом на его территории. Они отступили.
Сириус молчал. Его взгляд был прикован к Леону, но видел он не его. Он видел ее. Свою зверушку. Сбежавшую. Спрятавшуюся под крыло другого волка. Его пальцы медленно сжались в кулаки. Костяшки побелели.
— Он… коснулся ее? — Голос Сириуса был тихим, почти ласковым, и от этого Леону стало по-настоящему страшно.
— Нет. По словам команды, он лишь заявил о ее защите.
Ярость, холодная, безжалостная и слепая, накатила волной. Она не была направлена на Леона. Она была направлена на всех. На Владлена, посмевшего бросить вызов. На Песчаников, осмелившихся встать на его пути. На отца с его вечными предостережениями. На этот мир, который вдруг перестал подчиняться его воле.
И на нее. На эту хрупкую, ничтожную человеческую девчонку, которая одним лишь своим существованием умудрилась пошатнуть его власть и развязать войну, которую он пока еще не начал, но уже чувствовал в каждой клетке своего тела.
— Убраться, — прошипел Сириус.
Леон мгновенно исчез, растворившись в тени коридора, рад, что избежал непосредственной расправы.
Сириус остался один. Его дыхание стало тяжелым, пар вырывался из легких клубами в холодном воздухе комнаты. В висках стучала кровь, и в ее ритме билось одно-единственное слово: Моя.
Он не анализировал, почему. Не пытался понять природу этой одержимости. Для него это было так же естественно, как дышать. Он увидел. Он почувствовал. Он захотел. А все, что хотел Сириус Бестужев, должно было принадлежать ему. Без исключений. Без компромиссов.
Его волк рвался на свободу, требуя действия, требуя крови, требуя найти и забрать то, что принадлежало ему по праву сильнейшего.
Он подошел к столу и взял второй, нетронутый бокал. Поднес его к губам и залпом выпил виски. Оно обожгло горло, но не смогло заглушить внутренний огонь.
Так они хотят войны? Песчаники хотят получить труп в лице своего нового, преемника? Хорошо.
Он посмотрел на свое отражение в темном стекле. Его глаза горели холодным, нечеловеческим светом. Улыбка, появившаяся на его губах, была ледяной и безжалостной. Если для того, что-бы забрать свое -нужно разорвать одного единственного щенка - он разорвет.
Если его люди не справляются… он сделает это сам.
За окном светало. Алые лучи окрасили серый город кровавым светом. Он достал телефон. Одним движением набрал номер. Соединение установилось после первого же гудка.
— Приготовить мою машину, — бросил он в трубку, не здороваясь и не представляясь. Игра в кошки-мышки только что закончилась. Начиналась охота. И он лично возглавит свою свору.