— Тормози, Коля! — неожиданно крикнула жена, и Шишканов нажал на тормоза, чуть не спровоцировав аварию.
Ехавший за ними старый фольксваген еле успел сманеврировать. Проезжая, водитель длинным гудком сигналил, выражая Шишканову своё возмущение и презрение.
— Надя! — повернул бледное от гнева лицо к жене Шишканов, — это, бл, что?
— Смотри! — показала Надежда мужу на рекламный щит у дороги.
Оттуда им широко улыбался Мымрин Алексей Борисович, бывшая Надина любовь. "Пока другие обещают, мы делаем"! — гласила реклама на щите.
— Ну и что? — сквозь зубы бросил муж, трогаясь с места, — чего орать то? Чуть не жахнули нас из-за тебя!
— Надо же! — не слыша мужа, продолжала Надежда, — Лёшка вернулся! Такой хорошенький, совсем не изменился!
Она обернулась на удаляющийся рекламный щит и добавила:
— Надо было с ним ехать, в Москву. Глядишь, и жизнь моя по-другому сложилась бы!
Машина дёрнулась, теперь по вине мужа. Ему страсть как захотелось высадить Надежду на обочине. Слушать её откровения было тошно.
Это сейчас ей казалось, что она сама не поехала с Мымриным, на самом деле он её и не приглашал.
Двадцать лет назад, выпускник железнодорожного техникума Николай Шишканов купился на Надюшкины кудряшки и пышную грудь.
Поскольку в их городке выбор женихов был невелик, и невест было намного больше, Надежда, поразмыслив, увела Николая у Ани Бухваловой.
Ане Николай нравился ещё со школы. Она даже сделала попытку уговорить Надежду отступиться. Девушки говорили минут пять.
— Ты же не любишь Колю, — опустив глаза, тихо говорила Аня, угловатая простушка в ношеном штапельном платьице, — а я без него жить не могу.
— Не живи, — тряхнула кудряшками жестокая красавица Надя.
Они стояли в сторонке от кинотеатра, и их разговор случайно (а может и нет), услышала одна женщина.
— Как можно такое говорить! — укорила женщина Надежду и обняв притихшую Аню за плечи, увела её прочь.
После этого Аня пропала. Уехала, никому не сказав, куда.
Вернулась только через много лет, когда умер её отец. По городку поползли слухи, что с Аней приехал мальчик лет десяти —точная копия Николая Шишканова.
Когда новости достигли ушей Надежды, она захотела увидеть ребёнка собственными глазами. Дело в том, что у них с Николаем детей не было и она грешила на мужа, потому что у неё-то как раз, всё было в порядке.
Аня остановилась в родительском доме, — это был дом старой постройки, небольшой, но крепкий, с верандой. Таких домов много было вокруг, но дом Бухваловых выделялся своей ухоженностью.
Кроме овдовевшей матери, там проживал брат Анны с женой с двумя детьми. Надежда долго думала над предлогом, чтобы ей зайти, но ничего не придумала лучше, чем выразить запоздалые соболезнования семье. Тем более, что с матерью Анны она немного была знакома.
Специально дождавшись сумерек, она пришла и встала перед дверью Бухваловых. Набравшись смелости, надавила на кнопку звонка.
"К вам гости, господа"! — сказал механический голос.
— Открыто! — крикнула хозяйка.
Надежда прошла в сени, а там уже ждал её, распахнув дверь в дом, Анатолий, брат Анны.
— Заходи, — сказал он, скользнув по ней равнодушным взглядом и стало понятно: мужчина пьян.
— Спасибо, — потоптавшись на коврике, она зашла в комнату, — здравствуйте!
За столом с парнишкой, действительно чем-то напоминавшим Шишканова, сидела хозяйка дома — Тамара Ильинична.
— А, здравствуй, Надя, — подняла она голову от учебника, — а мы тут с внуком тему по русскому языку разбираем.
Тамара Ильинична всю жизнь проработала в школе.
— Я чего зашла-то... — Надежда потупила взор, — примите, Тамара Ильинична, мои самые искренние соболезнования! Простите что поздно...
— Спасибо, Надя. Садись. Мы уже закончили, сейчас чай будем пить!
Она встала и потянув затёкшую поясницу, отправилась на кухню, ставить чайник.
Надежда не сводила глаз с мальчика. Она хотела завести с ним разговор, но не успела. Из кухни раздались рыдания.
Вдова стояла и ревела посреди кухни, прижав к себе подстаканник со стаканом — подарок коллег мужа на последний юбилей. Из стакана муж пил редко, по праздникам, берёг его — "будем с тобой чаи на пенсии гонять" — говорил он, ставя подарок на видное место, — "Вещь"!
Вот только до пенсии не дожил.
Надежда подошла к вдове и обняла её за плечи: — скажите, что сделать, Тамара Ильинична, я сделаю.
— Нет, нет, Наденька, всё нормально, я сама. Со мной всё в порядке... — всхлипнула Тамара Ильинична, утирая глаза, — только всё никак не привыкну. Стакан с подстаканником есть... а человека нет.
Тамара Ильинична заварила чай, поставила перед гостьей конфеты и пряники. С ними чаёвничал и Анин сынок.
— Как зовут тебя? — спросила Надежда, выхватывая пряник снизу вазочки, там они были менее черствые.
— Серёжа, — ответил мальчик и угадав следующий вопрос сразу на него и ответил: — Мне скоро десять лет.
Хищно глядя в его лицо, Надежда усматривала всё новые и новые черты своего мужа. Лоб, нос, рот. Только глаза в мать.
— Хорошо учишься? — спросила она, выстукивая по столу дробь ногтями.
Тамара Ильинична с тревогой смотрела то на внука, то на гостью, и , наконец, не выдержала:
— Серёжа, иди пожалуйста в комнату, посмотри журнал.
Мальчик безропотно встал и пошёл в комнату, где уже храпел его дядька Анатолий.
Надежда нервно стучала ложечкой о чашку, размешивая в чае ложку варенья.
— А где же Светлана с детьми? — спросила она, имея ввиду жену Анатолия.
— Света забрала детей и уехала к родне сразу после похорон. Тесновато у нас, сама видишь, — вздохнула Тамара Ильинична, — Аню с Серёжкой и положить некуда было.
— А Аня, поди, лет двадцать не была в родном-то гнезде? — беззаботно спросила Надежда.
— Долго не была, — кивнула Тамара Ильинична, — я признаться, не считала сколько.
— Хотелось бы повидаться. Мы с ней так и не виделись, как она уехала!
Как всегда в конце весны, в Карамышино начали приезжать организованные туристические группы. Как правило, состояли они из людей пред- и пенсионного возраста, у которых было время, и главное, желание погрузиться в историю края.
По приезде туристов кормили в ресторане "Лебёдушка": на тяжёлых столах тёмного дуба их ждал типичный крестьянский обед: — суп с потрохами и гречишные оладьи, к которым подавали пюре из репы. Запивать всё это предлагалось клюквенным киселём.
После обеда туристов вели в музей, где они могли полюбоваться железными наконечниками стрел и более поздними артефактами в виде битых горшков, веретен и прочих предметов крестьянского быта. Экспозицию разбавляли фотографии, сделанные известным фотографом и путешественником Прокудиным-Горским, а также национальные костюмы, в которые жители края, если верить табличкам, обряжались по большим праздникам.
Директор туристического комплекса, Вениамин Пупелькин, иногда подменял экскурсовода, который из-за любви к зелёному змию был на волосок от увольнения.
— Что, Вениамин Степаныч, опять наш Геша в стельку? — вздыхала буфетчица и по совместительству кассир, Екатерина.
— Да надоел, зараза! Майские! — развёл руками Пупелькин, — а у нас ведь самая жара! Разгар сезона!
Со стороны могло показаться, что он раздосадован, но на самом деле он был рад, когда ему выпадала возможность водить группу туристов по небольшому Карамышинскому музею. Он любил, чтобы ему внимали. Любил, чтобы слушали и задавали осмысленные вопросы.
Дома он был этого лишён: жена Марина, работавшая зам.начальника почтового отделения, приходя с работы, развлекала мужа историями клиентов почты, не давая Вениамину и слова вставить. А уж о том, чтобы спросить супруга, как прошёл его день и речи не было.
Действительно, ну что может случиться со скучным директором туристического комплекса? Сидит на своём рабочем месте, и сидит. И если надо будет, сядет.
Комплекс принадлежал группе частных лиц, связанных с «серьёзными людьми» и Пупелькин руководил им номинально, мужественно затыкая собой дыры то за экскурсовода, то за водителя. Делал он всё это за зарплату, чем, как ему казалось, вызывал презрение жены. Но деваться было некуда. Есть работа, и хорошо. Он не гордый.
Очередная группа пенсионеров выходила из столовой, ругая администрацию, на чём свет стоит.
— Я свою собаку и то вкуснее кормлю! — жаловался высокий худой старик женщине в парике и наброшенной на плечи толстовке с надписью «Cannibal corpse».
— Это же вегетарьянское меню, — отвечала та, делая упор на "рья", доставала купленный в электричке веер и обмахивала им вспотевшее от киселя лицо, — а потом, Сергей Сергеич, где вы ещё попробуете репу?
— Очень надо! Хватит с меня и одного раза, — старик гордо вскинул чисто выбритый подбородок, — в общем, где тут буфет с нормальной едой?
— Я не знаю, — продолжая обмахиваться, дама крикнула приунывшему у выхода директору комплекса: — любезный, где у вас тут можно поесть?
— Здесь, — ответил Вениамин, — но обед только что закончился.
— Но это же издевательство! Пюре из брюквы! — вступил в разговор старик.
— Из репы, — поправила его дама.
— Ну, есть ещё заказное меню, — Пупелькин умел общаться с самыми взыскательными клиентами, — после экскурсии я сам вас провожу.
Едва он это договорил, как увидел Её.
Ей было не больше сорока на вид, и она смотрела прямо на Вениамина. Тот смутился, но лишь на секунду:
— Проходите за мной, товарищи. Сегодня я проведу для вас экскурсию!
Он повёл группу к музею. Там он переводил туристов из одного зала в другой, мимо стеллажей и витрин, попутно объясняя что и где представлено. И всё это время чувствовал, что Она не спускает с него глаз. Вениамин рассказывал о сокрытых и найденных в Карамышинской земле кладах, показывал указкой на карту, где были обнаружены стоянки древних людей, и всё это для неё одной.
Ему задавали вопросы, и он, отвечая на них, поглядывал на неё, не опустила ли она глаза, смотрит ли. И встретившись с ней взглядом, продолжал свой рассказ с удвоенным красноречием.
После экскурсии группа пошла на выход — людям предлагалось самостоятельно пройтись по Карамышину, посетить «Дом пирога» и сувенирную лавку. Все вышли, но женщина осталась.
Волнуясь, как школьник, Вениамин спросил её:
— Вам... понравилась экскурсия?
— Очень! — взмахнула она ресницами, — очень интересно! И рассказчик вы замечательный!
От этих слов у него пересохло во рту, закружилась голова, он сделал шаг и оказался почти вплотную к ней.
— Вы думаете? Вы правда так думаете? — треснувшим голосом спросил он.
Она не отошла и не опустила глаза, напротив, улыбалась ему так, словно они давно были знакомы.
— Как-нибудь вы проведете экскурсию для меня?
Пупелькин вспотел. В окно он увидел, как высокий старик, тот самый, что не наелся за обедом, возвращается.
«Ах, чёрт, я же обещал его проводить», — вспомнил Пупелькин, и взяв дамочку за плечи, проникновенно пообещал:
— Конечно! Как только вы захотите!
— Ах, вот где вы! — обрадовался старик, показавшись в дверях. — там какая-то поломойка выгнала меня! И сказала, что ресторан закрыт до завтра!
— Пойдёмте, — с сожалением отпустил женщину Вениамин.
Он думал, что она пойдёт с ними, но оказавшись на улице, она растворилась среди туристов.
— Забыли про меня? — подмигнул ему старик, и Вениамин буркнул ему в ответ что-то неопределённое.
Он был зол на деда за то, что вместо многообещающего приятного досуга вынужден заниматься его питанием.
— Значит, забыли! — констатировал старик, и шагнул за директором в прохладное помещение кухни.
Там было чисто и пустынно. Повариха Женя уже ушла и увезла все пищевые отходы своим поросятам. Из готовых блюд остался только кисель. В холодильнике, занимающим целую комнату, хранились полуфабрикаты.
— В общем, все ушли, — извинился перед стариком Пупелькин, — сегодня всё- таки праздник. Вот они пораньше и...
— И чего этой Мирошниковой надо? Ясно ведь, Грушенков человек женатый, ну куда она лезет, посмешище... — возмущалась медсестра Светлана.
— А тебе-то что, — возражала ей Анна Вадимовна, — ну, лезет, и лезет! Не все же такие принципиальные, как ты, Светочка.
Тонкие губы старшей медсестры тронула усмешка. Она подозревала, что будь у Светочки хоть малюсенький шанс, она бы оставила свои принципы. Доктор Грушенков, Николай Андреевич, был звездой их отделения.
— Именно принципы и мешают мне смотреть на это безобразие спокойно, — сказала Светочка, прицеливаясь бычком в цементную урну, — не люблю таких блаженных, попирающих нормы морали! Не должны такие работать в больнице!
— Вот так, живёшь себе, живёшь, всё у тебя в шоколаде, все завидуют... а потом бац! Аневризма! И всё становится по барабану, так что за собой надо смотреть, а не за Мирошниковыми! — словно сама себе, сказала старшая сестра, потушила сигарету в специальной баночке с водой и кивнула Светлане,— пошли, что ли.
С недавних пор курение на территории больницы было запрещено, и поэтому курящие медработники бегали на задворки, с видом на старое здание морга. Оно почти разрушилось, морг перенесли в другой корпус, но здание не убирали и теперь оно зияло выбитыми окнами и навевало мрачные мысли о бренности бытия.
***
Надя Мирошникова тоже, в своём роде, была "легендой отделения": таких, как она, называют "женщина без возраста" — её личную жизнь не обсуждал только ленивый. Надя являла собой образец наивности и беспечности. "Кто поманит, к тому и бежит наша Надька" — качала головой Вера Петровна, сестра-хозяйка.
Раньше у Мирошниковой были всё сторонние любови: то пациент, то сосед-вдовец, которому Надя подрядилась делать уколы, — эти случаи в отделении обсуждались беззлобно, даже с некоторым благодушием, мол, отчего бы нашей Наде не пойти за вдовца? Но когда взор Мирошниковой обратился в сторону светила, Николая Андреевича, тут весь женский коллектив воспылал к ней негласной, но вполне ощутимой антипатией. Когда Надя появлялась, неважно, на посту, в ординаторской или в столовой, разговоры тотчас утихали. Казалось, что Надежда ничего не замечала вокруг. Порхала вокруг Грушенкова, аж смотреть противно.
— Надь, ты бы поскромнее себя вела, — шепнула ей как-то Вера Петровна, — над тобой всё отделение смеётся.
— Шли бы вы, Вера Петровна... в свою "Дистилляторную"! — не оценила совета Надежда, и побежала исполнять очередное "важное" поручение Николая Андреевича.
Конечно, Надежда знала, что предмет её обожания женат, она пару раз видела его жену. Та и не подозревала, какое сокровище досталось ей, смела повышать на светило голос и вообще, по мнению Надежды, недостойна была такого человека, как Николай Андреевич.
Своей личной жизни теперь у Мирошниковой не было, всех женихов она сравнила со своим кумиром, и понятно, что не в пользу соседа вдовца или бывшего пациента. На лице её стала проступать печать одиночки, которая так отпугивает мужчин. Теперь, разве что какой-нибудь дедок, потирая место укола игриво подмигивал ей.
"Ничего, и так проживу", успокаивала себя Надя и довольствовалась тем, что есть: будничными встречами на работе с предметом своих грёз, и пустыми мечтаниями после работы.
Ника, единственная подруга Надежды, не одобряла её преклонения перед Грушенковым.
— Что ты в нём нашла, не понимаю, — говорила она, распоряжаясь на Надиной кухне, как на своей собственной, — тоже мне, мужик, ни стати, ни породы.
— Много ты понимаешь! — обижалась Надя, — Николай Андреевич ГЕНИЙ!
— Воистину, любовь слепа! — пожимала плечами подруга, — ой, а классный кофе у тебя закончился, да?
— Закончился, — вздыхала Надя, умолчав, что бразильский кофе, которым так восхищалась подруга, она отнесла на работу, чтобы порадовать Николая Андреевича, который, как все гении, разбирался в кофе и оценил его по достоинству.
***
Вечер пятницы подошёл к концу. Все назначенные процедуры был сделаны, лекарства розданы. Надежда сама собиралась отдохнуть, как вдруг на этаже в коридоре послышались быстрые шаги. Вскоре Надя увидела Тимура, медбрата из приёмного отделения.
— Кто сегодня дежурный врач? Николай Андреевич?
— Нет, Хромова из неврологии, — а что? Что-то серьёзное? На тебе лица нет, — сказала Надя.
— Там с аварии привезли народ, двое в критическом состоянии, один случай очень сложный.
— Так я звоню Николаю Андреевичу? — Надя с готовностью подняла трубку стоявшего на посту аппарата.
— Нет, стой! Лучше набери Марину Олеговну!
— Лущенко?
— Да, да, — поспешно сказал Тимур.
Телефона Марины Олеговны Надя наизусть не знала, и ей пришлось искать его. Всё это время Тимур барабанил пальцами по стойке.
— Марина Олеговна? — дозвонилась, наконец, Надя, — тут людей привезли. Двое тяжелых... да...
Тимур вырвал у неё трубку:
— Марина Олеговна, это Тимур из приёмного. Приезжайте, как можно скорее! Я понимаю, Марина Олеговна! Но я не стал звонить Грушенкову, судя по документам, пострадавшая — его жена. Да! Вас понял. Жду!
Он передал трубку оторопевшей от новости Наде, и сказал:
— Николаю Андреевичу тоже надо сообщить. Я боялся, что он сегодня дежурит...
— Почему боялся? — глухим голосом отозвалась Надя.
Но Тимур, не удостоив её ответом, побежал обратно в свой приёмный покой, оставив Надю наедине с телефонной трубкой.
Она звонила ему, но Николай Андреевич не отвечал. Тогда, убедившись, что все пациенты спят, Мирошникова покинула пост и спустилась вниз, в приёмное. Тяжёлых уже отвезли в оперблок, остались только травмированные граждане: вывих плеча, ушиб головы.
Вдруг Надя увидела Николая Андреевича. Белый, как мел, он стоял, прислонившись к колонне.
— Николай Андреевич! — подскочила к нему она, — я звонила вам...
Он посмотрел на неё невидящим взглядом, и кивнув, произнёс:
— Мне сразу сообщили... с места происшествия... Спасибо, Верочка! Он повернулся и побрёл в сторону кресел. Рухнул в одно из них, и обхватив голову руками, застыл.
Когда муж уходит из семьи к молодой и красивой, как говорится "бес в ребро", это плохо. Недостойно, подло, но понятно. "В раба мужчину превращает красота". Но, когда соседка, намного старше тебя, бросает буднично: "твой муж теперь будет жить у меня"...
Именно такую фразу услышала Татьяна от своей соседки, Олеси Кимовны. В молодости та должно быть, была очень красива, теперь же от былой красоты ничего не осталось. Имея пышные формы, Кимовна одевалась в подростковую одежду не по размеру. И главное: она годилась и Татьяне, и её мужу Анатолию в матери!
— Не надо меня осуждать. Ему будет у меня хорошо. — продолжала Олеся Кимовна, стараясь не смотреть в глаза Татьяне, которая так и стояла с открытым ртом.
— Это шутка, что ли, такая? — наконец выдавила из себя Татьяна.
— Нет, Танечка. Не шутка. Мы с Анатолием решили жить вместе. Просто он не решается тебе об этом сказать. Жалеет тебя.
— Как это решили? Как это решили? Ты себя-то в зеркало видела, мымра? И какая я тебе Танечка? — Таня отвернулась и быстро пошла прочь, чтобы Олеся Кимовна не видела слёз.
Вдоволь наревевшись дома, она умылась и села окаменев. В таком состоянии я её и нашла.
— Тань, ты чего? — я испугалась, что у неё приступ. Она сидела, тупо уставившись в одну точку. — Тань, врача позвать? — я достала телефон и стала искать номер местной фельдшерицы, она жила всего в пятнадцати минутах ходьбы от нас.
— Не надо врача. — глухим голосом сказала Таня. — Меня Толя бросил. Ушёл к этой...
Когда она сказала к кому, у меня, честно сказать, челюсть упала. Все знают Олесю Кимовну. Она дачница. Приезжает только летом на выходные, да на праздники. У неё добротный дом, сад и огород, на котором трудятся какие-то её бедные родственники. Они же построили ей сарай и баню, косьба травы, полив и прополка тоже на них. Сама же Кимовна работала в городе, в нескольких фирмах, не то консультантом, не то бухгалтером, и приезжала в деревню только для отдыха.
Отношение к ней лично у меня до вышеозначенных событий было прекрасное. Кимовна оказалась из тех, кто умеет пускать пыль в глаза. Всегда отменно вежливая, искренне интересующаяся всеми делами, готовая и порадоваться и посочувствовать... и о себе рассказывала много. Как тяжело ей было жить с мужем-инвалидом, который издевался над ней до своего последнего дня.
Но вот уж третий год пошёл, как она вдова. И, судя по всему, далеко не бедная. Муж был состоятельным человеком, да и сама зарабатывает неплохо.
— Это он к ней переметнулся из-за того, что она обеспеченная. У неё работники работают. — всхлипнула Татьяна.
— Ну, теперь Анатолий будет вместо них! — сказала я, и пожалела. Татьяна дала волю слезам.
— У него почки больные... ему нужно специальное питание!— плакала она мне в плечо. Но после ей стало легче.
— Я пойду, Тань. Засиделась я у тебя.
— Нет, не уходи. Сейчас он вернется, не оставляй меня.
— Откуда ты знаешь, может он не придет, испугается, — предположила я.
— Он уже идёт. Я чувствую.
Действительно, через пару минут в сенцах скрипнула дверь и через мгновение перед нами предстал Анатолий. Что-то с ним было не так. Какая-то перемена произошла.
— Ты пил, что ли? - взмахнула руками Татьяна. — Тебе же нельзя, у тебя же почки!
Анатолий приложил палец к губам:
— Тссс! Я совсем немного. Для храбрости. Думаешь, легко это всё? - тут он увидел меня и смутился.
— Что легко? Толя, что ты городишь? Тебе пить нельзя ни капли! Самоубийца! — Татьяна уже капала в стакан какую-то микстуру. На, выпей, и живо ложись!
— Но я...
— Толя!
Анатолий без слов прошел в спальню, было слышно, как скрипнула пружинами панцирное основание.
Я хотела уйти, но Таня схватила меня за рукав и умоляюще посмотрела. Я снова села на табурет. Как оказалось, не зря. Спустя несколько минут снова скрипнула дверь. Мы увидели Олесю Кимовну собственной персоной.
— А где Анатолий? — радостно осведомилась она, —мы разминулись?
— Анатолий? а зачем тебе понадобился мой муж на ночь глядя? —спокойно сказала Татьяна, разливая чай по чашкам: мне и себе.
— Ах вот оно что! Ты его не пустила? Что ты с ним сделала? Анатолий! Толя, ты где?— она хотела пройти в комнату, но Татьяна закрыла собой вход.
— Уходи. Не то людей позову. Совсем уже стыд потеряла! Ты знаешь, тварь такая, что ему пить нельзя, ни капли? Ты знаешь, что он умереть может? Я... я в суд на тебя подам!
— Стоп! Брейк! — женщин, готовых вцепиться друг другу в лицо, словно рефери, разделил сам Анатолий. — Леся, иди домой.
— Я без тебя никуда не пойду! — заявила Олеся Кимовна.
— Олеся Кимовна, пойдемте — сказала я, поднимаясь. — Пойдёмте, а то неудобно! — я взяла её под руку, и не без труда, мы вышли во двор. Оказавшись на улице, она сжала мне руку до синяка, страшно сверкнув глазами:
— Он всё равно будет мой!
— Зачем? На чужом несчастье своего счастья не построишь. — сказала я, высвобождая руку.
Ничего не ответив, она пошла к своему дому.
Прошло время. Анатолий Иванович остался в семье. Кимовна нашла себе какого-то молдаванина. Он у неё за управляющего.
Как-то мы с Татьяной пошли вместе в лес, в тот год было много черники. И она сама мне поведала следующее:
Пристала я к Анатолию, что это было.
— ?
Я ему говорю: "Она же немолодая, растрёпанная. Красится и одевается безвкусно. Неужели из-за денег хотел меня бросить?"
А он мне такой: "Да не хотел я тебя бросать. Раз ей помог, другой. А она всё восхищается, всё отблагодарить норовит. Сам не знаю, как попался. Она сказала: что тебе терять, Толя? Дети у нас взрослые, теперь только жизнь начинается!" — а я слушал, слушал, и одурел. Прости, Тань. Сам не знаю, что на меня нашло!"
— А ты взяла и простила!
— Знаешь, жалко стало. Всё же не чужие. Загубила бы она его. Видала, как сдал её молдаван?
— Да ладно! По-моему он сыт, пьян, и нос в табаке!
Жанна была замужем, но, когда между ними с Анатолием пробежала искра, она не стала сопротивляться стремительному развитию романа. Анатолий был похож на любимого актёра её матери, фамилию которого она не знала. Только был значительно моложе.
Звонок в дверь раздался в самый горячий момент. Жанна и Анатолий прислушались.
— Кто там? — он встал с постели, лихорадочно поднимая с паласа сброшенные тут же у постели трусы.
— Не знаю, — похолодев, ответила Жанна, — может, ошиблись дверью?
Она осторожно соскользнула с кровати, бесшумно прокралась к двери и приникла к глазку.
— Чёрт! Чёрт! — закрыв рукой рот, тихо чертыхнулась она, вернувшись в спальню, — свекровь припёрлась! Сделаем вид, что никого нет дома!
Позвонив ещё какое-то время, женщина, по всей видимости смирилась и ушла.
Но свидание всё равно было испорчено — Анатолий полностью оделся и попросил кофе.
— Прости, Толь, я не ожидала, что она вот так может взять и припереться! — раздражённо заметила Жанна, заряжая кофеварку. — Воспитанные люди, прежде чем нанести визит, звонят по телефону, предупреждают!
— Ну, может она сюрприз хотела сделать, — предположил Анатолий, — моя маман часто навещает нас с женой без повода.
— Так вы и живёте с ней в соседних домах! — ответила Жанна, — я б так не смогла. Хорошо, что хоть моя свекровь живёт далеко! Тем более, должна предупреждать, когда собирается в гости. Чтобы не ставить людей… — она подошла к любовнику ближе и сев к нему на колени, стала гладить его волосы, — в неудобное положение!
Но Анатолий, сделав вид, что не замечает её настрой, сдвинул брови:
— Как думаешь, ушла она? Мне просто скоро на работу надо…
— Ну, начинается, — Жанна встала и обиженно насупилась.
Тут к счастью для обоих поспел кофе.
— Пойти ей некуда, — пожала плечами Жанна, — так что она может или зайти к кому-то из своих нафталиновых подруг, что живут тут с самого начала или ждать на лестнице. Это же её квартира. Она её сыночку любимому оставила, и сама уехала в деревню! Насовсем!
— А почему тогда у неё нет ключа? — удивился Анатолий.
— Потому что мы поменяли замки, дурачок, — кокетничая, подала чашку любовнику Жанна, — а что, ты бы хотел, чтобы она открыла дверь своим ключом и застукала нас на месте преступления? А? Хороши же мы с тобой были! Видел бы ты своё лицо в тот момент!
Она тихонько засмеялась. А Анатолий, напротив, нахмурился.
— Как-то это нехорошо…— сказал он, ставя на стол чашку, — непорядочно.
— Ой! Кто это у нас тут о порядочности вспомнил! — обиделась Жанна, и сев напротив, подпёрла ладонью покрасневшую щёку.
— Я знаю, что я… не ангел.— голос Анатолия дрогнул, — но… если бы моя мама осталась сидеть на лестнице… это другое, понимаешь?!
— Ну, так давай пригласим её! Выпьем кофе вместе. Расскажем, как мы тут весело проводим время! — Жанна сделала порывистый глоток и обжёгшись, оставила чашку. То ли от боли, то ли от обиды у неё выступили слёзы на глазах.
— Не злись, — любовник погладил её по руке, — просто сделай ей комплект ключей. Она не заслужила такого отношения — ты живёшь в её квартире.
— За что я тебя люблю, так это за твоё большое сердце, — смягчилась Жанна, — ты такой великодушный, сильный… она снова встала и подошла к нему. — я кофе обожглась. Пожалей меня вот тут — она показала на губу, а после на шею — и вот тут!
Она целовала его, и он поддался её чарам, но в какой-то момент, тяжело дыша, мягко отстранился.
— Хватит. Извини.
— Да что случилось-то? — в её голосе слышалась досада, она кивнула на дверь, — это всё из-за неё?
— Сделай ключи, — застёгивая рубашку, которую успела расстегнуть Жанна, сказал он. — скажи, а через балкон я смогу спуститься?
— Ну, допустим, — расхаживая по маленькой кухне взад-вперёд, вслух размышляла Жанна, — я дам ей ключи. А где же мы с тобой будем встречаться? Как подростки в кино? Или в машине на заднем сиденье? Ты же меня к себе не зовёшь! У тебя тёща-соседка!
— Я думаю, что нам… нам лучше остановиться, — опустил глаза Анатолий и повторил: — я могу спуститься через балкон?
— Если только на тот свет! — зло бросила она, — к тому же там двор, ты сразу привлечёшь внимание!
— Тогда я выйду через дверь. Может, твоя свекровь уже ушла…
Анатолий прошёл в коридор и стал надевать ботинки. Жанна наблюдала за ним, скрестив руки на груди.
— Если она сидит на лестнице, ты меня подставишь, — тихо сказала она.
— Ну, а что ты предлагаешь? Подождать здесь Максима? Когда он возвращается? Через неделю? И сколько ты собираешься держать на лестнице его мать, которая ни в чём не виновата?
— Слушай, а давай я тебя спрячу? А когда она зайдёт, и пойдёт, скажем, в ванную комнату, я тебя выпущу! — хлопнула в ладоши Жанна. — и как я раньше не догадалась!
— А спросит, почему не открывала?
— Скажу, что ванну принимала, из-за шума воды не слышала!
Она побежала в ванную, включила горячую воду и закрыла дверь, чтобы запотело зеркало, создавая иллюзию, что Жанна сидела там не менее двух часов.
После чего она открыла шкаф, где хранились старые, но добротные вещи, которые было жаль выбросить.
— Я не помещусь! — поглядев внутрь него усомнился Анатолий.
Жанна вытащила несколько курток и пальто и вынесла их на балкон. Вернувшись, она помогла любовнику залезть в шкаф. Правда, пришлось согнуть его пополам.
— Потерпи, — попросила она, — я постараюсь побыстрее спровадить её в ванную. Впрочем, она сама всегда с дальней дороги бежит в туалет!
Закрыв дверцу шкафа и одернув халат, она снова забежала в ванную, смыла косметику, а на голову накрутила тюрбан из полотенца.
Потом взяла мусорное ведро и вышла на лестницу. Свекрови там не было. Тогда Жанна оставила ведро у лифта и вернулась в квартиру.
— Её там нет! — сообщила она, помогая любовнику выбраться из шкафа.
Она хотела его обнять, но он увернулся и открыв дверь, оказался лицом к лицу с дамой в сером пальто и такой же шляпке.