Шагая по грязному тротуару, ведущему на окраину Мусутафу, Кацуки пинал пустые банки из-под пива и недовольно скрипел зубами. Во дворах завывали псы, раздражая и без того возбуждённые нервные клетки. На часах было уже давно за полночь, но для Бакуго – про-героя – рабочий день только начинался. Правда, заступив на смену всего полчаса назад, он уже с нетерпением ждал её окончания.
Когда десять лет назад Кацуки решил стать героем, он не думал, что в итоге ему придётся прозябать где-то на задворках жизни. Особенно он не представлял, что после уничтожения Все за Одного, Лиги злодеев, АРИС, Чисаки и его якудза серьёзные злодеи просто закончатся. Останется лишь мелкая шваль, с которой мог бы справиться даже кто-то вроде тех неудачников из «Б» класса, о которых он и вовсе не слышал после выпуска из академии. Да, конечно, пару лет после разгрома Лиги он ещё мог наслаждаться работой – особенно когда преследовал Тогу, оставляющую за собой кровавый след из расчленённых трупов, но потом дела пошли хуже некуда. Поэтому теперь он, ненавидя себя и свою работу всей душой, ежедневно патрулировал улицы ночного города, в надежде напороться на кого-то посерьёзней, чем беспричудный алкаш с «розочкой» из бутылки.
Под ногами хрустели осколки, прямо как карьерные перспективы, и от этого Кацуки жутко хотелось спалить дотла все эти раздражающе-убогие, тесно жмущиеся друг к другу дома, похожие на ульи. Разнести к чертям надоевшие улицы, по которым приходилось день за днём следовать одним и тем же маршрутом. Разбомбить до основания эту проклятую помойку, которую все почему-то называли городом.
Уже который месяц Кацуки выбирал себе ночные смены только для того, чтобы не видеть людей. Только чтобы не столкнуться со старыми знакомыми или, не дай бог, с Деку. Чёртов «Символ мира». Из-за него-то у Бакуго совсем и не было работы. Из-за него все мечты превратились в пепел.
Мозги плавились от этой ядовитой ненависти, расцветшей с новыми силами после коронования нового «короля героев», и иногда Кацуки даже хотелось самому стать злодеем, чтобы нарушить осточертевшую тишину и этот приторный покой. Порой ему казалось, что он уже сошёл с ума. Что стал-таки злодеем. Что вся его теперешняя жизнь – галлюцинация, которую он видит, сидя в комнате с мягкими стенами, закованный в кандалы, блокирующие причуду.
На ладони вспыхнуло пламя и тут же погасло. Нет. Он вроде ещё в порядке. Вроде пока в своём уме и вполне способен продолжать ежедневно ломать себя в надежде, что совсем скоро появится достойный противник. Такой, каким была Химико Тога.
Заглядывая в подворотни и тёмные окна уже закрытых в такую рань кабаков, Кацуки обошёл весь район и развернулся, чтобы пойти обратно в агентство. Внутри него клокотала злоба.
По ощущениям было уже около двух часов ночи, а раз к этому времени не случилось ничего стоящего, то не случится и после – в этом спальном районе даже днём мало чего происходило. Вдоль дороги заморгали и погасли фонари, а с ними окончательно стихли и все звуки. Даже собаки и те перестали лаять.
Неприятный холодок прошёлся по коже. Такая тишина настораживала. Было в ней что-то противоестественное, что-то ненормальное даже для этого места. Кацуки повёл плечами, отгоняя наваждение, и продолжил свой путь по пустынному тротуару.
Скука душила сильнее, чем он сам когда-то Тогу во время одной из погонь. Тога. Тога. Тога. Может, зря он её всё-таки поймал? Сейчас бы бегала от него до сих пор, лишая сна и мыслей о тщетности существования в мире без злодеев. Глядишь, и ненависть к Деку бы поубавилась. Хотя…
Под тяжелым ботинком хрустнуло стекло, а затем подошва увязла в чём-то густом и липком. Кацуки застыл. Опустившись на корточки, он принялся рассматривать, во что же это он вляпался. Судя по тому, что поток этой тёмной жижи уходил куда-то вглубь неосвещенного просвета между домами-ульями, то источник находился именно там.
Наклонившись ещё чуть ниже к луже, Кацуки почуял металлический запах крови. Волосы на затылке зашевелились, и он понял – дело пахло преступлением.
Воодушевленный, он подскочил на ноги и шагнул в тёмный проулок. Ботинок тут же скользнул вперёд, попав в ту самую жидкость, и Кацуки чуть было не упал.
– Чёрт, – зло выдохнул он.
На ладони вспыхнул огонь, и Кацуки передёрнуло от представшего ему зрелища.
В луже тёмно-багровой жидкости лежало что-то очень похожее по очертаниям на человеческое тело. Кацуки не мог сказать точно, женское оно было или мужское, потому что силуэт угадывался лишь по следу, оставленному им в этой самой луже.
Кацуки ткнул носком ботинка в предполагаемый бок этого тела и ужаснулся. Оно действительно там было. Что-то невидимое лежало в чём-то подозрительно похожем на кровь в тёмном переулке посреди ночи. Тут и к гадалке ходить не надо: перед ним был труп. Вот только чей? И кто или что этот невидимка? Может, это результат чьих-то сумасшедших экспериментов? Какая-нибудь сыворотка невидимости или ещё что? Или вообще чей-то тупой розыгрыш?
Кацуки ещё несколько раз проверил ботинком пространство над лужей и каждый раз натыкался на что-то твёрдое. Сомнений у него не осталось – это точно был бездыханный труп, ведь ни одного звука, кроме его собственного дыхания, слышно не было.
Сомнения начали закрадываться в его голову. А вдруг это она? Он ведь за всю свою жизнь встречал лишь одного человека с причудой невидимости, да и сумасшедших учёных всех давно упекли в Тартар. Но как она тогда здесь оказалась? Кацуки же точно знал, что ещё полгода назад она уехала в столицу и больше не возвращалась. Он сам был тому причиной.
Кацуки проснулся разбитым, будто и не спал вовсе. В голове то и дело всплывали то слова детектива, то воспоминания о прошлой – счастливой жизни – с погонями и беспорядочным сексом. И всё это он мог бы получить снова, если бы не проклятая гордость. И зачем он только нахамил этому Масимо? Теперь не видать ему доступа к материалам дела, как собственного оптимизма.
Электронные часы на тумбочке у кровати показывали семь вечера, и можно было бы поспать ещё – трёх часов явно было мало, – но мозг, переполненный мыслями, был другого мнения. Да и привычка жить исключительно ночной жизнью давала о себе знать: уже ничто не могло повлиять на устоявшийся за полгода график.
Недовольно цокнув, Кацуки потянулся за телефоном, чтобы включить звук. На экране он обнаружил пару пропущенных от Кеми и с десяток смс от Мины. Подруга настойчиво напоминала ему, что у него сегодня выходной и он обещал подойти к десяти в бар на выступление Кьёки. И не то чтобы он забыл, просто надеялся, что никто не будет его с этим лишний раз дёргать.
«Очако тоже придёт».
Лучше бы Мина не писала ему об этом.
Кацуки успел остановиться лишь в последнюю секунду: переполненный гневом он сидел на кровати, свесив ноги, и прицеливался телефоном в стену. Пора было уже заканчивать с этими внезапными вспышками неконтролируемой ярости, но… но ради чего?
«Она будет одна», – продолжала терроризировать его сообщениями Мина.
«Она никогда больше не будет одна», – эхом в ответ отдалось в голове.
От боли в груди хотелось кричать. Кричать так громко, чтобы весь Мусутафу слышал, как ему невыносимо жить в одном мире с новым Символом мира. С тем самым беспричудным неудачником Деку, который взял и отобрал у Кацуки не только мечту, но и любимую девушку.
Пнув со злости тапок так, что тот отлетел к противоположной стене, Кацуки встал с кровати и пошёл в душ. Нужно было срочно остудить голову, пока он не натворил глупостей. Чего доброго, ещё либо телефон разобьёт, либо морду Деку. Тут уж насколько получится себя накрутить.
Ледяные потоки воды немного успокоили его, выбив из головы всю дурь, но раз уж он собрался сегодня вечером в бар, то всё это носило временный эффект. Полбутылки, а то лучше и вся, виски быстро вернут всё на свои места. Правда, неплохо было бы перед этим поесть, но если в закусочной через дорогу будет уже закрыто, то Кацуки не сильно расстроится – на голодный желудок он сможет напиться до нужного состояния безобидного овоща куда быстрее.
В шкафу нашлись чистые джинсы и рубашка второй свежести, которую он без зазрения совести полил одеколоном, подаренным ему на день рождения Миной. Кацуки ухмыльнулся. Таким простым действием ему удалось убить сразу двух зайцев: и запах еды отбил от одежды, и избавился от вопросов подруги. А то, как назло, она постоянно стала спрашивать, пользуется ли он её подарком. На мгновение даже настроение чуть улучшилось, но почти сразу же он вспомнил про Очако и снова обозлился.
Одеваясь, Кацуки раздражённо думал о том, что в следующий свой выходной просто выключит телефон, прикинувшись мёртвым, и ни за что не покинет квартиру. Даже если за ним явится Эйджиро или Мина. Больше он не поведётся на их разговоры о дружбе и важности социальных контактов. С этим у него всё в порядке. Кеми, по крайней мере, не жалуется.
Кацуки надел кожаную куртку, кинул мобильник и ключи в карман и открыл входную дверь. Ему хватило доли секунды, чтобы понять, что что-то не так. Опустив взгляд на придверный коврик, он понял, что именно.
Ровно посередине коврика стояла небольшая коробка – размером с ладонь, – обёрнутая ярко-розовой блестящей фольгой. Первым желанием было пнуть её, но инстинкт самосохранения остановил его. Кацуки осмотрелся, но никого не заметил в длинном пустынном коридоре. На мгновение ему даже показалось, что весь этаж вымер, настолько было тихо.
Наклонившись к коробочке вплотную, Кацуки прислушался. Никаких подозрительных звуков изнутри не доносилось, потому он осторожно поднял её и покрутил. Никаких бирок или стикеров ни к одной из сторон приклеено не было, значит, посылку подкинул не курьер. Но кто тогда? На сердце закопошилась тревога.
Шагнув обратно в квартиру, Кацуки закрыл дверь и поставил коробочку на кухонную столешницу. В этот момент он даже был рад, что его жилье – это однокомнатный клоповник, предназначенный только для сна одинокого неудачника, ведь всё можно было сделать сразу на входе, даже не разуваясь.
Вытащив из внутреннего кармана куртки складной нож, он разрезал фольгу, после чего снял крышку с коробочки и замер. Внутри оказалось то, что он думал, больше никогда в жизни не увидит. Может, ему померещилось? Может, это просто совпадение?
Кацуки поддел ножом одну из верёвочек, соединяющих между собой ткань, и поднял вверх.
Нет.
Ошибки быть не могло.
Перед ним определённо были те самые, до абсурда идиотские, трусы Хагакуре, которые были на ней в их последнюю ночь. И Кацуки отдал бы всё на свете, чтобы забыть их, но это было физически невозможно. Ведь ничего тупее них он в своей жизни не видел ни до, ни после.
Передняя часть трусов была сшита в форме огромной красной клубники с зелёным хвостиком сверху, а задняя, сделанная из полупрозрачной фиолетовой сетчатой ткани, держала на себе небольшой меховой шарик. По задумке Хагакуре, а сотворила это безобразие именно она, этот шарик должен был быть похож на заячий хвост. Но Кацуки почему-то упорно видел вместо него клоунский нос, такой же дебильно-морковный по цвету.