Айнгеру
Роман[1]
Посвящается молодому человеку в Лазаревском, с таким вниманием подбиравшему мороженое для каждого клиента и делавшему невероятно вкусные безалкогольные коктейли летом 2025 года.
Еще одно посвящение персоналу турбазы «Афина» в Средней Ахтубе Волгоградской области. В их теплом бассейне я придумала роман, а их невероятно вкусная кухня в кафе натолкнула на создание некоторых сцен.
Глава 1
— Привет!
От ее голоса сердце Даниэля падает в желудок. Он оборачивается и видит Лесю всю от макушки до босых пяток. В почти прозрачном белом платье с пышной юбкой она напоминает Дюймовочку. Он смотрит и не может произнести ни слова. А Леся улыбается робко, будто не знает, стоит ли ей еще что-то говорить или лучше уйти, пока не поздно.
И Даниэль бросается к ней, чтобы удержать, обнимает нежно, заглядывает в голубые глаза, тонет в них.
— Милая, как же ты…? — он не договорил вопрос до конца, но Леся всегда понимала его без слов.
— Это же во сне, — виновато улыбается девушка, запуская пальцы в каштановые волосы. — Значит, можно, — тут же с тревогой всматривается. — Или ты думаешь…
— Нет, — говорит он быстро. — Я тоже думаю, что можно. Во сне можно. Как ты до этого додумалась? — он счастливо смеется, прижимая ее к сердцу.
Они всегда казались такими разными: Леся голубоглазая — у него глаза карие, она маленькая и худенькая — он крепкий, широкоплечий, и волосы у нее светлые — у него темные. Такие разные и такие… родные, угадывающие мысли друг друга.
Леся замирает, приложив ухо к его груди. Как будто считает удары. Потом шепчет тихо:
— Как ты там… без меня?
От этого вопроса горло сжимает спазм, и Даниэль не может ничего выговорить. Леся всматривается в него, будто боится, что сказала что-то не то. Но он быстро прижимает ее голову к себе. «Не смотри! Не смотри, любимая…»
— Давай… не будем об этом, — говорит Даниэль хрипло. — Не сейчас. Пожалуйста.
И тут же чувствует, как намокает его футболка. Плачет. Ей тоже плохо. Да и может ли быть хорошо?
— Леся… — умоляюще шепчет он.
— Я не буду, не буду, — заверяет она, всхлипывая. И тонкие руки обнимают его за талию, будто тоже хотят удержать, не отпустить.
Но в дверь уже трезвонят.
— Не открывай! — просит Леся, уткнувшись носом ему в футболку.
— Не буду, — обещает он.
Но звонок дребезжит так, словно в мозг дрель вгоняют. Даниэль морщится от боли, но только крепче обнимает Лесю.
— Данька! — кричат из-за двери. — Сдох, что ли?
Он удивленно распахивает глаза…
Двуспальный матрас на полу. Белый потолок. Красивая блондинка с голубыми глазами смотрит на него со стены. Только для того и повесил, чтобы сны такие снились.
А звонок действительно надрывается. Потом в металлическую дверь служебного входа начинают барабанить и слышится крик:
— Данька! Сейчас МЧС вызову, если не откроешь!
Он посмотрел время — шестой час. Пять пропущенных вызовов. Он лег всего четыре часа назад. Удивительно, что звонок в дверь услышал. Кого там принесло? Сел на постели, и тут же телефон заиграл полонез Огинского.
— Да, — хриплым со сна голосом сказал Даниэль в трубку.
— Ну наконец-то! — обрадовались там. — А я тебе звоню, звоню. Открой, что ли, старому другу!
Даниэль немного помолчал. Чтобы вспомнить друзей, много времени не потребуется.
— Костик, ты, что ли?
— А кто еще? — хохотнул он. — Как будто у тебя еще друзья есть! Открывай давай!
— Прекрати тарабанить, — попросил Даниэль. — Сейчас оденусь и открою.
Он никуда не спешил. Ему вообще с некоторых пор некуда было спешить. Поэтому пока он натянул футболку и джинсы, Костик уже снова начал звонить.
— Ты прекратишь шуметь или нет? — недружелюбно поинтересовался Даниэль, распахивая служебный вход в кафе.
— А чего не открываешь-то? Я думал, опять заснул.
Костя тараном прошел внутрь, отодвинув от входа Даниэля. Бывший одноклассник был в белой футболке поло и классических голубых джинсах. Следом за собой он тащил черный чемодан на колесиках.
— Куда ты прешься? — поинтересовался Даниэль, не отходя от двери и не закрывая ее.
— Как куда? — Костя на мгновение замер в темном коридоре. — Мы же с тобой договаривались, что я у тебя поживу недельки две.
— Когда это? — язвительно поинтересовался Даниэль.
— Вчера ночью. По телефону разговаривали.
— Ты мне в последний раз звонил сегодня утром! — вспылил парень. — Тогда же когда барабанить в дверь начал!
Кафе «Наслаждайся!» маленькое, но уютное. Даниэль разместил круглые столики так, чтобы посетители не мешали друг другу, подобрал удобные мягкие стулья. В дальней комнате сделал зону для больших компаний, с длинным столом и мягкими диванчиками, поставил несколько пуфиков и высоких стульев для детей. Вдоль стен до самого потолка стояли полки с книгами. Интерьер дополняли редкие люстры в виде свечей с мягким желтоватым светом. Если зимой тем, кто пришел вечером, хотелось чего-то поярче, были еще настольные светильники в виде керосиновых ламп.
До начала рабочего дня Даниэль раскладывал всё так, чтобы приготовление кофе, коктейля или мороженого не требовало долгих поисков ингредиентов. Протирал столики, проверял наличие салфеток на них, принимал доставку свежих цветов и расставлял на столы маленькие букетики — при заказе на большую сумму посетитель мог забрать их себе.
Сегодня он еще приготовил шоколадные конфеты для тех, кто оплачивал наличными без сдачи, принял доставку у Семена и отправил новый заказ. Сырники из столовой Даниэлю сегодня не понравились, а вот запеканка на этот раз оказалась качественной.
В 8:00 он открыл кафе, а на пороге, как обычно, уже ждали.
— Доброе утро, Даниэль!
Молодой парень в шортах, футболке и бейсболке, с небольшим рюкзаком за плечом, сияет как хромированный чайник.
— Доброе утро, Ян. Сдал сессию?
— Сегодня последний зачет! У тебя есть что-нибудь на удачу?
— Думаю, тебе нужен новый коктейль с апельсином и имбирем, — улыбается Даниэль. — Сделать?
— Давай. И два сырника, — Ян достает карту.
— Возьми лучше запеканку, — искренно советует владелец кафе.
— Нет, не люблю.
— Ок, — принимает оплату.
Ян пришел в кафе в конце мая в отчаянии: преподаватель обещал сделать всё, чтобы отчислить его из университета. Даниэль раскрутил его на мороженое тирамису. И жизнь у парня пошла на лад: встретился с профессором, подарил бутылку коньяка, нашел общий язык. Кто-то скажет, что коньяк и не такие проблемы решает, но до этого преподаватель даже разговаривать с парнем не хотел.
— Доброе утро, Мария Владимировна! Вам шоколадные кексы?
Низенькая пухленькая женщина всегда в джинсах, футболке. Она работает в техникуме, преподает биологию.
— Ага, — кивает с улыбкой. — И латте с собой.
— Как дела на работе? — интересуется Даниэль, пока готовит кофе.
— Потихоньку, — отмахивается она. — Еще годик поработаю.
Мария Владимировна появилась в середине марта. Хотела увольняться: заездили, тьма обязанностей, скромная зарплата, к тому же постоянно отчитывают, если что-то не успевает.
Ей отлично подошло чесночное мороженое. Пришла на работу, высказала всё, что думала, — очень тактично, но решительно. Директор испугался, что потеряет ценного сотрудника, и отстал немного. Конечно, по-хорошему, менять ей работу надо. Но для этого Даниэль позже мороженое подберет.
— Добрый день, Юлия. Завтрак или мороженое?
Юля — высокая блондинка с пухленькими губами, всегда в облегающем платье с глубоким вырезом. Она ходит каждый день в последние две недели.
— И то и другое, — кокетливо улыбается она.
— Запеканка?
— Да, давай.
— Какое мороженое?
— Что-нибудь на твой вкус.
Даниэль прищуривается, чтобы она не заметила, какими черными становятся его глаза. Потом накладывает в розетку два шарика: лимонное и малиновый щербет.
— Пить что-нибудь будете? — Юля к нему на ты, он только на вы, подчеркивая дистанцию.
— Раф на кокосовом молоке, — взгляд становится медовым.
— Карта? Наличные?
— Думаю, я найду без сдачи, — мурлычет она, а потом берет конфетку, прикладывает ее к губам и мечтательно прикрывает глаза.
Юля пришла сюда впервые, когда страдала от неразделенной любви. Мороженое со вкусом швейцарского сыра ей помогло. Правда, она приходила еще трижды, чтобы закрепить результат. Сейчас девушка, кажется, решила, что влюблена в Даниэля и что это взаимно. Малиновый щербет отлично помогает считывать настроение людей, а лимонное — узнать себя. Когда Юля покинет кафе, наваждение пройдет и она начнет искать новый объект обожания. Такие, как она, не могут жить без чувства влюбленности.
Конечно, Даниэль знал не всех клиентов по именам, но, если человек (или другое существо, на Каторге это не редкость) заходил к нему больше трех раз, становилось понятно, что требуется длительная терапия и, возможно, мороженого будет недостаточно. Этих клиентов он запоминал.
Чтобы познакомиться, иногда он прямо спрашивал:
— Как я могу к вам обращаться?
Иногда приходилось хитрить:
— Какое имя мне написать на вашем заказе?
Сам Даниэль готовил мороженое только с очень экзотическими вкусами. Но «работал» и с тем материалом, что ему привозили. Его магия была легкой, не имела побочек, зато действовала по-разному: одно и то же мороженое в ком-то пробуждало смелость, а в другом — желание погулять в парке. Главное, что оно всегда действовало на благо клиенту. Некоторым хватало одной порции, другие приходили хотя бы раз в неделю. Третьи становились завсегдатаями.
Даниэль увидел ее на линейке Первого сентября. В микрофон что-то долго говорили, но он услышал только:
— Первый «Б» класс!
Впереди шла учительница в фиолетовом платье, чуть сгибая колени, как будто ей неудобно было идти на каблуках. За ней парами тянулись перепуганные первоклашки — одни глазели по сторонам, другие смотрели исключительно под ноги. Почти в самом конце шла она, смотрела точно перед собой и держала букет, будто это было оружие, которым сейчас ей предстоит сражаться.
Даниэлю показалось, что на линейку отправили одни банты. Они были огромными. Может, поэтому Леся головой и не шевелила — боялась, что или они отвалятся, или вся голова.
Первоклашек выстроили лицом ко всей школе, и теперь ему казалось, что он через стадион видит, как синеют ее глаза. Стеклянные льдинки, ошарашенные всем, что происходит.
Это была та самая девочка, с которой зимой они строили снеговика. В тот день они пошли к себе домой, а Леся к себе, и больше не встречались. И вот, оказывается, они учатся в одной школе, только она в 1 «Б», а он в 3 «Б». Здорово получилось.
Он пока еще ничего не планировал, не думал о том, что надо ее найти, поболтать на перемене, узнать, где она живет… — вдруг им по пути? Это всё будет гораздо позже.
А сейчас он просто смотрит на нее и улыбается во весь свой беззубый рот. В этом году неожиданно выпали верхние резцы, в то время как у всех одноклассников еще в первом классе сменились. Но папа сказал, что это нормально, якобы у Даниэля и первые зубы появились позже, чем обычно (только в тринадцать лет он узнал, что дело вовсе не в этом).
Даниэль смотрит на нее, и Леся словно просыпается, стекло во взгляде испаряется прозрачным дымком, она отмирает, начинает присматриваться к ученикам, стоящим напротив, и через долгих две минуты, наконец утыкается взглядом в него.
Между ними над стадионом словно выгнулась радуга. Леся улыбнулась точно такой же беззубой улыбкой. Он помахал ей рукой: «Привет!» Она чуть качнула букетом и хихикнула, прикрыв рот ладошкой.
Очень хотелось махать ей снова и снова, чтобы она повторила этот жест, но тут учительница отвесила Даниэлю легкий подзатыльник:
— Была команда смирно! — не разжимая губ, процедила она.
Мальчик тут же замер. С линейки унесли флаг. Потом первоклассники потопали в школу. Еще какое-то время он следил за огромными бантами Леси, но вот и они исчезли.
А чувство радуги осталось. Сегодня точно случилось чудо. Только он еще не смог бы объяснить, какое именно.
В дверь постучали и тут же дернули ее на себя. Леся сидела на диване, держа влажную салфетку у носа. Влажную от крови. Завуч школы вскрикнула от ужаса, а Леся торопливо объяснила, гундося:
— Ничего страшного, Жанна Борисовна! Просто кровь из носа!
— Да тебя как будто ранили в голову! — причитала высокая крупная брюнетка. — Может, у тебя давление? Из-за того, что перенервничала?
Леся понимала, что завучу очень хочется, чтобы всё так и было. В школе очень болезненно воспринимали, если кому-то было безразлично, что их уволят.
— Может быть, — согласно кивнула девушка, доставая чистую салфетку и быстро выкидывая старую.
— В общем, так, — заявила Жанна Борисовна, — заявление об увольнении не пиши, документы мы уже сами состряпали, подпись твою подделали. Сиди тихо, как будто так и надо. Чего ты за этого Черноносова встряла? Он тебе нужен? Головная боль для всей школы!
— Жанна Борисовна, ну не для таких эта спецшкола! — горестно воскликнула Леся. — Я же правду в документах написала!
— Да ну тебя! Для таких, не для таких… Чего ты испереживалась? Там еще человека из него сделают. Ему строгости не хватает.
«Любви ему не хватает и тепла», — подумала Леся, но промолчала, потому что точно знала: ее не поймут. Как сказал Евгений Гришковец: «Учительница не для любви!» И все педагоги это понимали после двух-трех лет работы в школе и начинали просто давать уроки.
А еще вспомнились слова Олега Дивова: «Армия не сделает из вас человека, она уничтожит в вас всё человеческое». Лесе казалось, что это же можно сказать и о спецшколе.
Хотя, может быть, сейчас всё иначе? В армии, говорят, теперь офицеры сопли призывникам вытирают. Может, и в спецшколе теперь действительно помогают ребятам найти правильный путь и зря она так волновалась?
— Вот что, милая. Иди-ка ты домой, я Елене Александровне скажу, что тебе плохо. Завтра приходи. Поможешь в пришкольном лагере, там на экзаменах завтра два педагога, побудешь в одном отряде. Поняла?
— Да, — кивнула Леся. — Но мне уже хорошо. Я могу поработать.
Она знала, что дома ей предстоит серьезный разговор с Эмилией и Тадеушем. И хотелось хоть немного оттянуть этот момент, подготовиться.
— Иди домой! — категорично заявила Жанна Борисовна. — Чтобы через пять минут тебя здесь не было! Поняла?
— Да, — вздохнула Леся и стала убирать всё со стола.
Завуч вышла. Девушка выключила компьютер, взяла сумку.
Может, в город съездить[1], в кафе посидеть?
Она понимала, что поступает по-детски, что ей всё равно придется встретиться с опекунами. Но ничего поделать с собой не могла. Хотелось оттянуть неприятный момент.
Выйдя из школы, Леся отправилась на трамвай, но в это время в сумке зазвонил телефон. Она обреченно взяла его в руки и убедилась, что не ошиблась: «Эмилия Вацлавовна» было написано на экране.
— Да, — упавшим голосом произнесла она в трубку.
— Ты ведь идешь домой? — поинтересовалась Эмилия деловым тоном.
— Да, — подтвердила Леся, разворачиваясь.
— Не задерживайся, дорогая. Нам надо серьезно поговорить.
— Хорошо, — грустно сказала она и положила трубку.
Побег не удался!
Тадеуш и Эмилия в ожидании ее сидели на диване. Для Леси приготовили стул. Он был мягким, приятного розовато-бежевого цвета. Но сейчас напоминал электрический стул.
Леся села, положила руки на колени и опустила голову.
— Расскажешь, что случилось? — поинтересовался Тадеуш.
И это было плохим знаком.
— Мальчика-дроу отправили в спецшколу, — тихо объяснила она.
— И?
«Тебе-то какое дело до дроу?» — так следовало расшифровать этот возглас.
— Он добрый. Никого не бьет. Ему просто хочется, чтобы его заметили, — терпеливо втолковывает Леся.
— И? — повторяет Тадеуш.
«Это не объясняет, почему ты использовала магию», — «перевела» она.
— Я попробовала помочь ему. Но у меня ничего не вышло. Они сделают из него преступника, — она заговорила еще тише.
— С чего ты взяла? — не выдержала Эмилия. В голосе ехидство.
«Решила, что ты самая умная? Всё знаешь?» — расшифровывает Леся.
Она сникла. Да, она не всё знала. И вообще больше чувствовала, чем знала. Этого не объяснишь.
Какое-то время в зале висела тяжелая тишина. Леся ощущала, как потоки магии искрят между Эмилией и Тадеушем. Они безмолвно обменивались мнениями, возможно, отслеживали последствия совершенного ею проступка. Наконец снова заговорила Эмилия. И это хороший знак.
— Ты проверила, чем закончится твое вмешательство?
Она только отрицательно качнула головой.
— Вот в этом ты вся, — показательно вздыхает женщина. — Делаешь, даже не просчитывая последствий. Ведь могло получиться так, что помощь одному дроу приведет к печальным событиям в жизни сотни людей. Один — сотни. Но даже если бы только один человек пострадал…
Леся сидит на стульчике, мама и папа — на диване.
— Ты уже взрослая девочка, Леслава. Настала пора тебе узнать правду. На самом деле ты не наша дочь. Твои настоящие родители погибли. И мы забрали тебя себе. Поняла? — от взгляда Эмилии хочется спрятаться. Кажется, что он ранит, как бутылочное стекло.
— Да, — тихо кивает она, сжимая плечи.
— Ты можешь называть нас мама и папа или Эмилия и Тадеуш. Как тебе больше нравится. Поняла?
— Да, — снова быстрый кивок.
— С сегодняшнего дня ты идешь в садик для особенных детей. Надеюсь, ты будешь вести себя хорошо, потому что, если ты будешь баловаться, нам придется тебя наказать. Поняла?
— Да.
— Хочешь, чтобы тебя наказали?
— Нет, — Леся вздрагивает.
— Хорошо. Тогда одевайся, через пять минут жду тебя в коридоре.
Девочка сползает со стула и идет в свою комнату, где разложены ее вещи. Быстро снимает домашнее платье, натягивает колготки. Слишком поздно понимает, что надела их задом наперед, но боится опоздать, поэтому не переодевает. Может быть, Эмилия не заметит?
Она и вправду не замечает. Взгляд скользит по голове девочки, потом расческа резкими движениями рвет ей волосы.
— Ай! Ай! — кричит она, но не плачет. Плакать нельзя. За это накажут.
Наконец короткие волосы собраны в хвостики так, что, кажется, вся голова болит, зато ничего не торчит.
В следующий раз память возвращается к ней, когда в садике никого из детей не осталось. Она одна в пустой группе. Теплая мягкая рука берет ее ладошку и ведет в спальню.
— Сейчас ляжешь, — уговаривает ее ласковый голос, — а утром снова придут детки и будешь играть.
Ее кладут в постель, гасят свет и уходят, закрывая за собой дверь.
Леся лежит напротив темного окна. Где-то там светит фонарь, но она видит только темное небо и звезды.
— Мама, мамочка! — зовет она, точно зная, что зовет не Эмилию.
По щекам катятся слезы, и, кажется, впервые в жизни, она ощущает это вселенское одиночество в ночи, когда ты абсолютно, непередаваемо одна, никому не нужна, когда о тебе никто не помнит.
И в этот момент теплая рука касается волос, гладит нежно и шепчет:
— Спи!
Слезы мгновенно высыхают.
— Мама! — улыбается Леся уже во сне.
Даниэль всегда вставал без будильника, но еще ни разу не проспал. В этом не было магии. Он просыпался тогда, когда восстанавливал силы. Для этого требовалось пять часов, плюс-минус пятнадцать минут. В шесть он начинал работать.
Костика он все-таки пожалел, дал ему поспать до семи, хотя уже во всю готовился к новому рабочему дню.
Вчера у него состоялся важный разговор с Барамом. Он даже не поленился поехать в столовую к поставщику.
Тот обрадовался Даниэлю, будто родному, усадил за столик, поставил шашлык и печеные овощи, бутылку дорого вина. Но парень не торопился пить. Как только официантка исчезла, достал контейнер с жульеном и сырниками.
Барам удивленно уставился на продукты.
— Что это? — хоть он и жил всю жизнь в России, грузинский акцент слышался отчетливо.
— Попробуй, — предложил Даниэль.
— Я такое не люблю, — сморщился мужчина. — Говори, что не так?
— Всё, — пожал плечами Даниэль. — Это не то, что я заказал. Не то, что мне привозили до сих пор.
— Я узнаю, кто делал, и отсыплю им пендюлей, — нахмурился Барам и тут же расслабился. — Давай лучше выпьем! — он налил в бокал вина.
— Барам, надеюсь ты понимаешь, что я бы не приехал, если бы это произошло один раз, — Даниэль смотрел спокойно, а вот хозяин столовой прятал взгляд, нервничал. И это наводило на грустные мысли.
— А чего сразу не приехал? — сказал он с обидой. — Сразу бы виновным всыпал. Чего ждал?
— Ждал, — пояснил парень, — потому что каждый может ошибиться. И у меня иногда мороженое не получается, а в кофе слишком много сахара могу бросить по ошибке. Но если это повторяется три-четыре раза… это уже вряд ли случайность.
— Больше не повторится! — прерывает его Барам, который чувствует себя неуютно оттого, что его отчитывает какой-то мальчишка.
Но Даниэль еще не договорил.
— Я надеюсь, — губы трогает мягкая улыбка, но почему-то легче от нее не становится. — Я очень надеюсь, — продолжает он, — что это ошибка твоих поваров. Что это не потому, что ты решил: раз мы друзья, то можно уже не париться так сильно с заказом. Я очень надеюсь, что мне не придется искать нового поставщика.
— Сказал же, — раздраженно заявил мужчина, — больше такого не повторится!
— Благодарю, — кивнул Даниэль.
Они все-таки съели шашлык, он даже пригубил вино, но неловкость не исчезла. Кажется, друга он потерял. Бывает.
Не первый раз он сталкивается с тем, что люди считают: ради друзей можно сильно не стараться, подсунуть просроченные продукты, опоздать, привезти чуть помятые пирожные. Если, для того чтобы давать клиентам качественные продукты, нужно потерять напарника, Даниэль сделает это. Чего стоит такая дружба?
Даниэль не слишком заморачивался с антуражем кафе — здесь было светло, спокойно, уютно, но без изысков. Но качеству продуктов он уделял большое внимание.
Кафе пользовалось спросом и в холодное время года, хотя посетителей становилось меньше, потому что исчезали туристы. Зимой он расширял ассортимент чая, кофе. Клал шарик мороженого к всевозможным горячим кексам и сладким пирогам. Были и такие клиенты, кто ел мороженое круглый год. Зимой на него Даниэль еще и скидки делал.
А еще в холодное время люди чаще замечали, что в кафе есть книжные полки. Он поставил стеллажи с классикой русской и зарубежной, фантастикой и фэнтези, детективами, приключениями, рассказами о путешествиях, увлекательными книгами о животных и растениях, научно-популярными книгами по психологии и истории, — словом, всё, что понравилось когда-то ему самому. Читать Даниэль начал рано, поэтому почти всё, что стояло на полках, уже прочел. Часть собирался прочитать по рекомендации отца. Сейчас читать было некогда, но он часто слушал книги, пока выполнял какую-то механическую работу или ожидал клиентов.
Иногда казалось, что с каждым годом люди читали меньше. Но зимой, когда не хотелось возвращаться на холод, нет-нет да и брал кто-то книгу, оставался на час-другой, запивая увлекательное повествование ароматным напитком.
Даниэлю нравилось обслуживать клиентов. Он не оценивал их по внешности или интеллекту. Каждый из них был целой вселенной, в которой причудливо сочетались связи между планетами, красота и ужасы этого мира. Его мороженое помогало этой вселенной стать стабильнее, светлее. А иногда, как в случае с Егник, нужна была сильная магия, чтобы удержать чей-то мир от апокалипсиса, чтобы он выжил и перестал дышать тьмой.
Он не мог помочь всем. Это утопия. Но он поддерживал тех, до кого мог дотянуться, кто был более отзывчив к его магии. Кого притягивало кафе и не отпугивали цены. Кто был готов к экспериментам и переменам в жизни.
Почему так важно было спасти Егник и как она связана с его жизнью, Даниэль еще не понял. Может быть, и никогда не поймет. Бывают события, которые не случаются, и именно поэтому всё идет хорошо, как прежде. Может, и с этой дроу так же: она будет жить дальше, где-то на другом конце страны, и поэтому у Даниэля ничего не произойдет, а вот если бы не спас, случилась бы какая-нибудь катастрофа.
Хотя вмешиваться в реальность так прямо и грубо, как он сделал вчера, Даниэль не любил. Это отнимало много сил и привлекало ненужное внимание. Он не удивится, если вскоре здесь появится кто-нибудь из полиции, чтобы выяснить, зачем он использовал магию. За такими, как он, всегда присматривали.
Отец пришел к нему вечером накануне праздника бар-мицвы. Даниэль уже лежал в постели под толстым одеялом. Зима в этом году выдалась очень мягкая, но он всё равно любил тепло.
Когда зашел отец, Даниэль вскочил, так что стала видна пижама с мордой Беззубика[1] на груди. Но отец предостерегающе остановил его:
— Лежи, лежи, — и поставил рядом с кроватью стул. Заметив, что сын чуть ли не подпрыгивал от волнения, махнул рукой: — Хорошо, сиди. Тебе удобно? — увидев утвердительный кивок, опустил глаза, рассматривая свои руки.
Даниэлю, конечно, не лежалось. Происходило что-то необычное, и он пытался понять, что именно.
— Завтра ты станешь взрослым, Даниэль, — голос стал медленным, глубоким. Отец помолчал, словно ему было очень тяжело говорить. — Я действительно не знаю, правильно ли поступаю. Надеюсь на милость а-Шема… — еще одна долгая пауза. — Прежде чем я скажу то, что собираюсь, хочу, чтобы ты знал: ты всегда был моим любимым сыном. Даже несмотря на Натаниэля. Ты Божий дар, и мы с мамой очень тебя любим. Помни об этом, что бы ни случилось.
Боясь нарушить тишину зимней ночи даже шорохом, Даниэль сжался в комок.
— Дело в том… — теперь отец смотрел ему в глаза, — что по крови ты не мой сын, — наконец произнес он самое мучительное. Подождал, а потом уточнил. — Понимаешь?
Даниэль не понимает. И отец рассказывает о страшной потере во время поездки к другу в гости. Потере, которая закончилась обретением.
Какое-то время они молчат. Мальчик, вдруг оставшийся без имени, осмысливает услышанное и неожиданно чувствует облегчение. Всё не так страшно! Он отбрасывает одеяло, прыгает на пол и крепко обнимает отца. Тот плачет, прижимая его к себе.
— Ты тоскуешь по нему? — тихо спрашивает мальчик.
— Нет! — горячо восклицает отец. — Правда, нет, Даниэль. Ты мой сын. О таком, как ты, можно только мечтать. Сначала ты спас маму. Потом меня.
— Маму — когда она пришла в себя в подвале и согласилась уехать домой? — спросил мальчик, вновь обретший имя. Отец кивнул. — А тебя?
— Разве не помнишь, как пришел ко мне в больницу?
Даниэлю было тогда лет шесть. Он помнил, что приходил, но больше ничего, и отец, видя его непонимающий взгляд, продолжил рассказ, поглаживая волосы сына и неотрывно глядя ему в глаза.
— Мне проводили последние обследования перед операцией. Ты, конечно, подробностей не знал. Рак селезенки нашли неожиданно. Шансов на исцеление не давали... Ты пришел сам, — отец прикоснулся губами к его лбу. — Я так удивился. Открывается дверь примерно часов в двенадцать. Заходишь ты, обнимаешь меня как сейчас, — глаза отца наполняются слезами. — Если честно, подумал, что ты попрощаться со мной пришел. Положил голову сюда, — отец показал на бок, — и сидел так долго. Я боялся пошевелиться, боялся тебя оттолкнуть. Потом ты сел на кровать, а я позвонил маме. Она была в панике: гуляла с вами тремя в парке, на мгновение отвернулась — ты исчез. Она боялась сказать мне, что потеряла тебя. Позвонила подруге, оставила с ней малышей, а сама искала тебя по городу. Ты же и раньше частенько уходил в другие дворы, довольно далеко от дома. Помнишь?
Даниэль кивнул. Он помнил это очень хорошо даже сейчас. Мог сидеть в песочнице у ног мамы, а потом вдруг, словно волна его подхватывала: поднимался и шел, иногда довольно далеко. И мама никогда не могла поймать этот момент, чтобы удержать. Иногда находила его за три улицы от их квартиры, иногда он сам возвращался.
— А потом оказалось, — завершил отец, — что все анализы у меня в норме. Врачи стали делать повторное обследование: не мог же я вылечиться за один день? Но больше никакой онкологии никогда у меня не находили. А помнишь, как мама в больницу собиралась, когда ждала Рахель? — Даниэль снова кивнул. — Когда она ждала Натаниэля, ты маленький был, поэтому наверняка тоже забыл, что тогда сделал. Но там было то же, что и Рахелью. Ты подошел, положил ладошку ей на живот, и у нее прошли боли. С братиком она все-таки полежала недельку в больнице, а с сестренкой даже и не пошла. Уже точно знала: теперь всё будет хорошо. Думаю, без твоего вмешательства их бы тоже не было.
Он опять прижал Даниэля к сердцу, а потом предложил:
— Ты садись в кровать, чтобы тебе удобно было. А то мне много еще рассказывать. Я почему сегодня пришел? Мне кажется, ты должен быть готов ко всему, что произойдет. Ты же помнишь, когда проводится обряд бар-мицвы?
— В тринадцать лет и один день, — уверенно заявил Даниэль.
— Верно. Поэтому завтра он будет у тебя. Но на самом деле, мне кажется, что тебе не тринадцать, а только одиннадцать. Когда ты пришел к нам, ты выглядел младше, чем первый Даниэль, — он помолчал, будто обдумывая что-то. — Потом ты вытянулся и как будто нагнал его и по росту, и по уму. Но, судя по тому, что зубы у тебя начали меняться в третьем классе, а не в первом, тебе сейчас все-таки одиннадцать. Но, ты же понимаешь, что я никому не могу сказать об этом? — он пытливо всматривался в сына в темноте. — Если скажу, тебя могут отобрать, а я этого не хочу. А ты?
—Нет, пап! — немедленно воскликнул он.
И отец улыбнулся.
— Поэтому для всех ты мой первый сын, а ему в этом году исполнилось бы тринадцать лет. Я надеюсь, Адонай простит мне этот обман. Но из-за этого тебе придется столкнуться и с другими неприятностями тоже раньше, чем положено, — он вздохнул и пригладил бороду. — Мы живем на Каторге…