Дыхание участилось. Адреналин бил по вискам со страшной силой.
— Горишь! — прозвучал в ушах голос Байрамова.
— Остановил, — ответил я, давая понять, что один двигатель уже выключил.
Табло о пожаре коробки самолётных агрегатов КСА продолжало гореть. Если она разрушится, все системы машины перестанут работать.
По всем признакам и правый двигатель, который я остановил, горит.
— «Пожар левого двигателя», — даёт о себе знать печально известная «девушка».
Вот теперь и второй! Его параметры пока в норме, но температура стала расти. А баллон для тушения пожара в самолёте всего один, и совершенно непонятно, что же им, в конце концов, тушить. У меня три очага возгорания!
Времени для решения нет. Моментально ищу глазами просеку, поле, пустырь. Хоть что-нибудь, куда можно «воткнуть» самолёт. Но везде дома, площадки, очертания школ и детских садов. Нет, прыгать нельзя!
Просчитываю варианты. Большая посадочная полоса на ремонте. Работаем мы с малой полосы. Если заходить на неё, то это через соседний городок. Ни в коем случае! Снижаться над ним опасно: горящий падающий самолёт сотворит страшную трагедию. Даже если я срежу, и буду садиться с малого круга.
— Сажусь на большую. Технику к полосе, — информирую я руководителя полётами.
Этот риск оправданный — заход на посадку по краю города. При снижении в район ближнего привода, если произойдёт взрыв, меня просто вынесет по нисходящей траектории на аэродром. Самолёт упадёт до полосы между приводом и ограждением. Ну, и я вместе с ним, если не успею катапультироваться.
— Понял. Полоса свободна, — отвечает руководитель.
Световые табло продолжают гореть. Параметры двигателей «скачут». Но главное, что даёт надежду — самолёт управляем!
Отклоняю ручку влево, шасси выпущены. Самолёт пошёл на снижение. Готовлюсь, что буду садиться на повышенной скорости, но самолёт лёгкий. Стойки шасси усилены. На центральном пульте продолжается «светомузыка», но всё моё внимание только на полосу. Левой рукой нащупываю тумблер пожаротушения КСА. Буду тушить её, поскольку тогда появится время для посадки. Мне надо минуту. Максимум полторы!
Самолёт уже преодолел ограждение аэродрома, но вдруг начал кренится на левое крыло. Рано! Парирую этот момент, отклоняя педаль и ручку управления в обратную сторону. Контроль над самолётом восстановлен. Пора тушить!
Включаю тумблер системы пожаротушения. Приближаюсь к полосе. Начинаю гасить скорость. Крен чуть больше нужного, но над самым порогом выравниваюсь и касаюсь колёсами полосы.
Пока самолёт прыгал на неровностях бетона, сбросил фонарь кабины и начал отстёгиваться. МиГ остановился напротив рулёжки, где уже стояли пожарные машины. Чувствую запах гари. Спрыгиваю вниз, где рядом оказывается Иван, который оттаскивает меня как можно дальше от самолёта. Не могу отвести глаз с горящего МиГа.
Я уже вижу, как его тушат специальным составом пожарные. Ко мне спешит медицинский УАЗ, но он мне не особо нужен. Со мной, в отличие от самолёта, всё хорошо.
— Серёга, ты как? — приобнял меня Ваня, сняв шлем с моей головы.
— Всё в порядке. Надо же такому случиться, — покачал я головой, махая врачам, что их помощь мне не нужна.
— Главное — живой. А самолёт восстановим.
Смотрю за тем, как обгорела задняя часть фюзеляжа и не понимаю, как это можно будет сделать. В голове ещё до сих пор мысли о том, что стало причиной аварии.
Странная ситуация. Должен радоваться, что живой, но не могу. Я ведь понимаю, насколько сейчас на конструкторское бюро усилят давление. Самый продвинутый образец МиГ-29М показал себя ненадёжным.
— Сергей, пошли в машину, — указал Иван на медицинский УАЗ.
— Давай пройдёмся, — предложил я, и Швабрин охотно соглашается.
На улице такая хорошая погода! Машина была изумительной в полёте. Каждый элемент был выполнен чётко, и похвала от Вигучева была только подтверждением этого.
А в итоге — самолёт едва успели потушить. На аэродроме запах сырости и гари смешался с парами керосина. И мы с Иваном медленно бредём по краю рулёжки в направлении стоянки.
Я пересказал Швабрину, что произошло в кабине, но он попытался меня остановить.
— Сергей, успокойся. Ты посадил горящую машину. Самолёт горел. У тебя иного шанса увести его от деревень и города не было. Тебе сильно повезло, что он не взорвался.
Я сделал паузу в разговоре, обернувшись на дымящий самолёт на полосе.
— Заметил, что мы с тобой не говорим про катапультирование, верно? Нам это кажется недопустимым, — сказал Иван.
— А как оставить самолёт, который результат трудов многих людей? Или как прыгать, если вокруг дома и дети играют?
Удивительно, как в такой момент ты не думаешь о себе. Когда всё спокойно и тебе ничего не угрожает, ты не можешь сказать, что способен на геройский поступок. Но когда наступает момент выбирать, ты, не раздумывая совершаешь его.
К нам подъехала машина генерального конструктора, в которой на переднем сиденье сидел Меницкий. Спокойно выйдя из неё, Валерий Евгеньевич подошёл ко мне и осмотрел с ног до головы. Да так внимательно, будто мама перед отправкой сына на утренник. Поправил мне воротник, волосы пригладил, застегнул куртку и попытался забрать шлем из рук, но я не дал.
— Валерий Евгеньевич, это я могу и сам подержать. Всё со мной хорошо.
— Я вижу. Рисковал здорово ты Сергей, когда заходил на посадку, — сказал Меницкий, напомнив, как я «валился» в самый торец полосы.
— Времени было мало. Ещё немного и бахнуло бы. Тогда обломки бы упали на дома.
— Я понял. Хорошо, что самолёт привёз. Теперь у нас ещё больше работы.
Он настоятельно сказал нам с Иваном садиться в машину и отвёз в лётную комнату. Расслабиться под горячими струями воды в душе, не получилось. Забились мышцы на шее и спине. Напряжение в момент аварии было колоссальное. Я попытался держать руку на весу, но она слегка подрагивала.
Вернувшись в лётную комнату, меня уже ждал горячий чай и бутерброд.
Кабинет генерального конструктора быстро опустел. Последним из него вышел Иван и подмигнул мне, закрыв за собой дверь.
Федотов подошёл к окну и открыл форточку, впустив свежий воздух. Тянуло в сон, но пройдясь по кабинету, у меня получилось взбодриться.
Я пересел поближе к столу Анатолия Ростиславович, пока он просматривал документ.
— Не продует? — спросил у меня Белкин.
— Всё нормально.
Федотов вернулся на место и сел напротив. Старший лётчик фирмы внимательно вглядывался в моё лицо. Странный взгляд у шефа!
— Васильич, мы разве не договорились на нашей личной встрече по Родину? — спросил Белкин, отложив в сторону документ.
Что-то мне не нравится начало разговора.
— Анатолий Ростиславович, в нашем с вами разговоре я высказал свою позицию. Менять, не намерен.
— Не понимаю вас, — покачал головой Белкин и отклонился назад.
Они так разговаривают, будто меня здесь нет.
— Могу узнать, в чём суть вашего разговора? — спросил я.
— Сергей, не думай, что я тебя в чём-то обвиняю. Нам необходимо знать, была ли возможность избежать пожара на борту, — ответил мне Анатолий Ростиславович.
Выходит, что официально я в аварии не виноват. Федотов с этим согласен. Но генеральный конструктор в моей невиновности сомневается.
Белкин прекрасно знает технические возможности МиГ-29. И он лично давал добро на изменение в программе пилотирования. Он знает все последствия возгорания. Как я должен был его избежать? Нет у меня способностей пророка.
— Так у нас ничего не получится, Анатолий Ростиславович, — недовольным тоном сказал Федотов.
— Васильевич, не начинай. Что нам до причины, указанной в материалах расследования? Мы самолёт потеряли, — попытался его успокоить Белкин.
— А могли бы ещё и лётчика. Я уже не говорю про разрушения на земле, — добавил Александр Васильевич.
Федотов не выглядел добродушным и интеллигентным. Он был на взводе, и всем видом показывал мне, чтобы я не лез в разговор.
— Я у тебя, Сергей, хочу спросить. Ты считаешь, что сделал всё для недопущения аварии? — повернулся ко мне генеральный конструктор.
Так и знал! Он меня обвиняет в аварии! Такими возмущёнными глазами смотрит только прокурор на обвиняемого.
— Предпосылок к отмене полёта не было. Машина работала все дни без нареканий, — ответил я.
— Тогда почему произошла авария? — не успокаивался Белкин.
Федотов недовольно зыркнул на меня. Ну уж нет! Кричать не буду, но в обиду себя не дам.
— Анатолий Ростиславович, мы с вами на самом острие авиационной науки. Оно тонкое и порой с него можно соскользнуть. Вот и в случае с МиГ-29М столкнулись с проблемами технического плана. Не нужно отрицать очевидное. У меня, как и у Меницкого несколько лет назад произошёл тот же отказ. Но, так уж вышло, что все проблемы замыкаются на лётчике.
Белкин был недоволен, что я решил с ним дискутировать. Наверняка думал, что я стану оправдываться.
— И ты с ним согласен? — повернулся он к Федотову.
— Да, Ростиславович.
Генеральный конструктор достал трубку и стал засыпать в неё табак. Делал он это тщательно с очень суровым видом.
— Мы проигрываем, мужики, — тихо сказал Белкин, задумчиво посмотрев на нас.
— Это лишь один самолёт, который мы потеряли на виду у начальства. Беда большая, но не смертельная. Наши идеи ещё нужны…
— Нет, Васильевич. В Министерстве и у военных начинает складываться не лучшая оценка нашей деятельности. Ещё один подобный провал, и мы можем лишиться последних сторонников, — перебил Федотова генеральный конструктор.
Белкин походил рядом со столом и протянул мне лист телеграммы. В ней говорилось про испытания нового изделия на полигонах испытательного центра во Владимирске.
— «Испытания „изделия 170“ перенести на весну 1984 года, ввиду неготовности носителя», — прочитал я и тут же взглянул на Белкина. — Наш самолёт готов к применению и отработке техзадания с этой ракетой. Почему в этой телеграмме обратное?
— Самолёт был готов. Завод «Вымпел», который занимается этим «изделием 170» решил отложить испытания до следующего год. В конструкторском бюро Сухого обещали к этому времени подготовить свой вариант носителя, — сказал Федотов.
— Проще говоря — они тянут время до момента, когда у «суховцев» появится доработанный Су-27. Сейчас они применять эту ракету не могут, — добавил генеральный конструктор.
Вот это борьба пошла! Два достойных друг друга авиаконструктора, две легендарные фирмы вступили в схватку. И пока моё конструкторское бюро уступает практически по всем направлениям.
Выходит, что во Владимирск уже не надо ехать. Как только Белкин отпустил меня и Федотова, мы вышли с ним в коридор, и он меня придержал.
— Тебе нужно отдохнуть. Ты много пережил аварий, — настойчиво произнёс Александр Васильевич.
Ошарашил меня Федотов таким предложением. Проще говоря, он меня от полётов отстранял.
— Да ладно вам, шеф! Не время отдыхать, — посмеялся я.
— В отпуск пойдёшь со следующей недели. Поезжай домой и отдохни, — ответил мне Александр Васильевич.
— Я в порядке. Разве нам не нужно сейчас разбираться с проблемами МиГ-29М?
— Нужно. И отдыхать тоже нужно, — продолжал повторять шеф.
Затем он посмотрел на меня. Энтузиазма перед возможностью идти отдохнуть, в моих глазах не было. Я предложил ему отправить меня в отпуск ближе к Новому году. Как только закроем программу испытаний на МиГ-31 на ближайший период.
— Хорошо. Иди, готовься к полётам.
Середина ноября выдалась дождливой, но авиация у нас всепогодная. Очередное задание было не сложное — выполнить полёт по маршруту в стратосфере на МиГ-31. В экипаж определили штурмана-испытателя нашей фирмы Валерия Сергеевича Зайкина — «душа коллектива» и главный помощник Федотова во всех его поездках в горы. Как мне сказал Меницкий перед сегодняшним полётом, приготовься услышать любимое ворчание Зайкина.
До боя курантов я решил не сообщать Вере «замечательную» новость. Всё же, Новый год нужно встретить, как полагается.
Наступил 1984 год. На столе ещё много еды. В квартире смешались запахи шампанского и сгоревших «бенгальских» огней. По Первой программе вовсю шли выступления на «Голубом огоньке». Интересно было послушать Ширвиндта и Миронова. Приятно видеть, что страну поздравляют все — от строителей метрополитена до космонавта Алексея Леонова. И целых два раза в эфире играет песня «Мы желаем счастья вам» от Стаса Намина. Её-то и распевают все за столом. Кроме меня и Швабрина.
Волнительно, что Федотов поставил именно такую задачу — сесть на корабль первыми. Когда я сказал об этом Ивану, он громко засмеялся. Только смех был весьма ироничный.
Когда начали резать торт, я решил рассказать Вере о звонке Александра Васильевича. Бурных оваций ждать было глупо.
— Второго января! Как же так можно?! В командировку! У нас же ещё отпуск не закончился… — возмутилась бабушка Надя, поддерживаемая моей тёщей.
— Совсем уже наших ребят не жалеют, — высказалась сестра Веры Маша.
— А что вы хотели?! Это работа! Почти служба, — вступила в разговор Лариса Павловна.
Высказались все, кроме Веры и Кати. Товарищ Бардин понимающе похлопал Ваню по плечу и продолжил есть торт. Такими темпами лопнет Костя и растеряет свою физическую форму!
— Ладно. Работа есть работа. Это же ненадолго? — поинтересовалась Вера, но я не хотел даже предполагать по времени продлятся испытания.
— В прошлый раз, Ваня два месяца там был. Хотели ещё оставить, — ответила за меня Катя.
Вера скрывала недовольство. Всё равно ей придётся смириться с этим.
— Плохо, что я отпуск не смогу взять. Вы будете на выходные прилетать, как это происходит с командировками во Владимирск? — спросила у меня Вера.
С Циолковска в начале недели постоянно летал на аэродром испытательного центра самолёт с инженерами, руководством и лётчиками. Они работали неделю и на выходные улетали домой. В понедельник всё повторялось.
— Сомневаюсь. Если нас будут гнать по срокам, то это будет невозможно, — ответил я.
— А нас будут гнать, — дополнил Ваня.
— Вас всегда гонят. Есть ли толк, — возмутилась Катя и, обиженная, взяв пустую посуду, пошла на кухню.
Ваня последовал за ней. Неловкая ситуация за столом вынудила всех замолчать. Новый год начинается с не самого хорошего настроения. Вера налила себе «Советского» и подняла бокал.
— Всех с Новым годом! С Новым счастьем! — и ни с кем не чокнувшись, выпила залпом.
Атмосфера несколько повеселела, когда по телевизору стал выступать Аркадий Райкин. Вера прижалась ко мне и взяла за руку.
— Мы давно так надолго не расставались, — шепнула она.
— Дорогая, я не понимаю твоих опасений.
— Всё в порядке. Непривычно. Твоя первая командировка после нашей свадьбы. Волнуюсь.
За столом стало шумно. Нашего разговора никто не слышал, или просто делали вид.
— Всё будет хорошо. Сделаем дело и приедем, — улыбнулся я.
— Сергей, фирма Яковлева потеряла на кораблях несколько самолётов. Думаешь, я просто так волнуюсь?
— У нас другой самолёт.
— Я знаю, как ты любишь самолёты и будешь бороться за каждый из них до конца. Прошу тебя быть внимательным и осторожным.
Командировка всего лишь в Крым, а переживает за меня, словно на войну отправляет. Опасность наших испытаний я осознаю. Как и ответственность перед огромным количеством людей, вкладывающих душу в технику нашей фирмы. Всё это мы делаем для страны. Придёт время, и эти самолёты будут защищать её небо, а молодые лётчики смогут быстрее учиться управлять ими.
Вечером 2 января мы прибыли в Циолковск, чтобы подготовиться к перелёту в Крым. На лётной станции я, Ваня и Сагит получили последние указания от Федотова.
В нашей лётной комнате Александр Васильевич объяснял, на что сделать упор и как важно работать быстрее. Пока меня не было, для испытаний смогли подготовить ещё два самолёта.
— Выходит, на испытания нам выделено три самолёта, — подытожил Сагит.
— Самый близкий образец — машина с номером 31. Она и сядет на корабль. Там всё подготовлено. Вам нужно только облетать её на всех режимах, — сказал Федотов.
Два других самолёта были подготовлены не полностью. Приборы аналоговые, планер недоработан и так далее. Но для тренировок и расчётов вполне сойдут.
— Весной уже будут пробовать делать облёт корабля. Он выйдет в море и «суховцы» прибудут в Крым. У вас максимум два месяца. Если не успеем, то проект корабельного самолёта придётся отложить на неопределённый срок, — добавил Александр Васильевич.
Слишком всё серьёзно. Во время испытаний, может всё что угодно произойти. Ладно, если с недоработанными самолётами, а если с предсерийным образцом. Дело принимает серьёзный оборот.
В лётной комнате зазвонил телефон. Федотов поднял трубку. То, что он услышал, ему явно не понравилось.
— Что ему нужно? Хорошо, я встречу его, — ответил Федотов и повесил трубку. — Приехал этот Чубов. Посмотреть хочет, как мы работаем.
Чего не сидится Егорушке в Москве? Всё ездит, вынюхивает что-то.
Александр Васильевич отпустил нас домой, чтобы мы подготовились к завтрашнему перелёту. Сагит остался по каким-то незаконченным делам, а я со Швабриным, натянув шапки-петушки с надписями «Олимпиада-80» и «Москва» пошли на выход. Уже на выходе из здания, мы встретили делегацию из Министерства. Заместитель генерального конструктора Белкина рассказывал товарищу Чубову, как у нас проходила работа.
— Вот наши лётчики, Егор Алексеевич, — указал заместитель на меня и Ваню.
Изначально не было желания останавливаться, но проявление неуважения будет лишним. Чубов смотрел на меня и Ваню с довольной ухмылкой. В чёрном зимнем пальто, каракулевой шапке и в окружении важных людей из нашего конструкторского бюро, он выглядел почти как барин. Даже портфель картинно передал одному из помощников. Носить его устал!
Начальный этап работы на тренажёре включал в себя отработку взлёта и посадки по отдельности. Большой объём испытаний был выполнен ещё в прошлом году и во время самых первых полётов в Крыму. Теперь же нужно торопить события.
Следующий день показал, что наши проблемы только начинаются.
В детстве я думал, что для организации полётов много ума не надо. Для этого нужны всего-то самолёт и лётчик. Чем старше и умнее я становился, тем яснее приходило осознание столь большого заблуждения. Пройдя обучение в военном училище в прошлой и в новой жизни, побывав на войне и попав в испытатели, думал, что меня уже нельзя удивить. Ещё как можно!
Для начала Сагит, как старший всей нашей команды, три дня убил на разговоры с командованием полка. Даже в штаб Центра, которому подчиняется полк, летал. На дворе январь 1984 года, но первые всходы «дикого растения» под названием бюрократизм уже пошли.
Я сразу вспомнил, что командир здесь ещё пока не знаменитый Апакидзе. Он только в этом году уйдёт в академию и вернётся сюда, чтобы возглавить 100й корабельный полк. Надеюсь, к этому времени уже страна обзаведётся настоящей палубной авиацией. Иначе, зачем мы здесь тогда находимся!
Вечером, к нам в комнату пришёл Байрамов. Он обозначил нам план работы на завтра.
— Определимся с программой полётов. Распределим, кому и что нужно будет проверять. Тебе, Сергей, в кратчайшие сроки, отработать взлёты с трамплина с разным взлётным весом. Надо расчёты сделать, — объяснил Сагит.
— Хорошо. Завтра летим, верно? — уточнил я.
— Не торопись. Завтра постановку задач проведём на неделю и решим. Отработать надо пробег с зацепом гака за трос на разных скоростях. Конструкторы новый придумали.
— Что там проверять? Крюк как крюк, — возмутился Ваня.
Сагит улыбнулся и похлопал Швабрина по плечу.
— Не переживай. Ты начинаешь с завтрашнего дня. Взлёт с трамплина, проходы по глиссаде оптической системы посадки.
— Ну, хоть что-то! — радостно вознёс руки вверх Ваня.
Ещё перед началом командировки, мы договорились, что первым на палубу сядет именно Швабрин. Сагит, хоть и был старше и опытнее нас, но не возражал. Искренне был рад этому.
Байрамову, как он сам говорил, уже много всего перепало. Сагит сделал несколько беспосадочных перелётов с дозаправкой в воздухе на МиГ-31 вдоль Северного полюса. Как он сам говорил, звезда Героя просится на грудь, осталось ей только разрешить.
Я тоже был рад за друга. У него есть шанс войти в историю!
— Почему у нас такие проблемы с полётами возникли? — спросил я.
— Пока мы летели, Министерство Авиапрома решило, что нецелесообразно нам тут быть, но Белкин упросил оставить. С военным руководством никто вопрос не обговаривал. Все ждали «суховцев» в марте. Про нас уже все забыли.
— Наверняка спросили про телеграммы, запросы, методику и всё остальное? — улыбнулся я.
— Это в первый день. Потом было хуже, — ответил Сагит.
— Как же нам разрешили? — уточнил Ваня.
— Есть у нас «покровитель» в командовании ВМФ. По совместительству — не последний человек в Министерстве судостроительной промышленности. А если ещё быть точнее — родственник Горшкова.
Сергей Георгиевич Горшков в эти годы был главкомом ВМФ СССР, дважды Герой Советского Союза. Один из трёх человек, которому было присвоено воинское звание Адмирал флота Советского Союза. Оно было равным званию Маршала.
Остаётся только догадываться откуда у фирмы такой покровитель.
— Отдыхайте. Завтра много дел, — сказал Сагит, когда я провожал его за дверь.
Тут же в коридоре на глаза мне попалась и Аида Сергеевна. А может, и я ей попался.
— Сагит! Как дела? — весело крикнула девушка.
— Аидочка, я рад вас лицезреть. Вы всё так же прекрасны! — подошёл к ней Байрамов и поцеловал руку.
— Перестань, а то сглазишь красоту, — посмеялась Аида.
В этот момент она опять повернулась ко мне. Лицо так скривила, будто ей под нос кучу навалили, и она вынуждена терпеть это.
— Твой архаровец? — указала она на меня пальцем.
— Это наш лётчик. Молодой и перспективный Сергей Родин, — подошёл ко мне Сагит, одобрительно похлопав по плечу. — Знакомься, Серый — наш хороший друг Аида Сергеевна.
— Очень приятно.
Аида протянула мне руку, чтобы я тоже её поцеловал. Кажется, дама совсем уже краёв не видит. Ведёт себя как царица.
— Обойдёмся без этого, — взял я её ладонь и пожал.
— Пока вижу, что он только молодой. Перспектива у него не очень, — цокнула Аида и ушла дальше.
Сагит с удивлением посмотрел на меня.
— Когда ты успел ей насолить?
— Ещё кто кому!
Я рассказал вчерашний инцидент с врыванием в номер этой странной Аиды. Байрамов томно вздохнул и завёл меня обратно в комнату. К разговору подключился и Швабрин.
Сагит поведал, почему нам стоит уважительно к ней относится. Оказывается, «покровитель» со связями везде и всюду это и есть госпожа Аида.
— И что у неё за должность? — удивился Ваня.
— Точно не знаю. Но она отвечает за всю гостиничную инфраструктуру — на флоте или в министерстве судостроительной промышленности, точно не помню. Родственница Горшкова, — ответил Сагит.
— И что у нас не нашлось других людей, чтобы повлиять на командование местного Центра? — возмутился я.
Для меня такой расклад стал полной неожиданностью.
— Ну, нет, есть конечно! Просто так быстрее. Она позвонила в Николаев и что-то сказала. Если бы это решалось через Москву, было намного дольше.
Только сегодня подумал, что в стране началась «бюрократия». А вот что никогда не закончится, так это решения вопросов «по звонку». Мне даже интересно стало, что Аида Сергеевна могла такое сказать начальнику Центра подготовки морской авиации.
Наутро весь состав нашей испытательной бригады собрался в предполётном классе для постановки задач. Людей очень много. Лица у всех серьёзные, настрой тоже. Не знаю, работать хотят или голова болит после вечера, но все внимательно слушают Сагита.
После слов Сагита возникла немая пауза. «Переварить» сказанное быстро не получилось.
Техники за спиной шумели, переставляя стремянку. Шутки, смешки, улыбки — постоянные спутники их работы. А вот мне что-то невесело после фразы Байрамова.
— В чём у тебя сомнения?
— Я наблюдаю за ним. Ваня слишком самоуверен. По материалам объективного контроля далёк до идеального пилотирования.
— Никто не идеален.
Сагит покачал головой и повёл меня в сторону командно-диспетчерского пункта.
— Не уверен я в нём. Нутром чую, что с ним что-то не то происходит.
Промелькнула мысль, что Ваня опять подсел на «горячительные» напитки. Но это было невозможно, поскольку он всегда рядом со мной. Я бы заметил даже слабое «амбре».
— Ты так говоришь, как будто сам уверен в своей посадке, — ответил я.
— Сергей, понимай, как хочешь, но он не готов.
— Мне не нравится, что мы обсуждаем Ивана за его спиной. Время для испытаний у нас ещё есть. Мы тренируемся. Что за паника?
— Нет у нас времени! — повысил голос Сагит.
Я уже перестал понимать, что происходит. Впереди ещё полтора месяца, а Байрамов уже нервничает.
— В чём дело? Говори как есть, — тихо спросил я.
— Ты думай как знаешь, но с таким отношением Иван на палубу корабля самолёт не посадит. Чуйка у меня.
— Тогда это нужно обсуждать не только со мной. С Иваном в первую очередь. Иначе, что это за коллектив, где мы не можем друг друга поддержать.
Сагит глубоко вздохнул и задумался. Причины его неуверенности в Иване мне непонятны. Промелькнула мысль, что Байрамов сам хочет сесть на корабль. Как бы забрать все лавры себе. Но тогда он бы не стал предлагать Ванину кандидатуру на эту почётную миссию. Хотя, может, передумал?
— Пошли переодеваться и на разбор, — сказал Сагит.
На разборе Иван не присутствовал. Удивительная вещь в нашем деле! Только что старший группы выражал неуверенность в его готовности, а тут его на разборе нет.
Через несколько минут я понял почему. Инженеры начали со всех ракурсов разбирать посадки Швабрина. Оказывается, Ваня пока не смог «побороть» привычку, выработанную за время лётной работы.
При обычной посадке на стандартную полосу, перед касанием самолёт нужно выровнять, отклоняя при этом ручку управления слегка «на себя». На палубу будет всё иначе. Здесь самолёт предстоит практически «шмякнуть» в районе аэрофинишёров. Перегрузка может достигать больше четырёх единиц. Отсюда и стойки шасси должны быть усиленны.
Для лётчика это означает, что нужно ручку управления отжимать «от себя». Не сделаешь это — будет перелёт.
— Ручка управления в его полётах смещается назад. В таком случае нельзя гарантировать попадание в посадочный блок. А именно в два центральных троса, — выступил один из инженеров.
— Перелёт, согласно замерам, 100 метров от края посадочного блока, — добавлял другой специалист.
Ничего критичного я пока не вижу. Всего-то Ване нужно приноровиться отжимать ручку управления «от себя» за одну-полторы секунды до приземления. Поймает этот момент и всё получится.
Неприятно было это слушать, но я всё же ждал адекватного решения Сагита. Такое ощущение, что весь этот разбор был предназначен для меня. Мол, смотри, что за лётчик твой Ваня!
— Скорость на касании пограничная. Может гак просто не выдержать… — продолжался перечень ошибок и отклонений от расчётов.
— Командир, достаточно, — тихо произнёс я Сагиту, сидя перед ним.
— Подожди. Есть ещё, кого не послушал.
— Хватит, — настойчиво повторил я.
Байрамов сделал паузу, но прекращать не собирался.
— Что у нас по 53й машине? — спросил Сагит.
Это был как раз тот борт, на котором летал я. Оказалось, что я вполне себе хорошо «притёр» самолёт на касании. Взлёты с трамплина, с разной заправкой мной были произведены штатно. Даже записи захода по глиссаде не вызывали сомнений.
— На касании перегрузка в норме. Скорость 240. Как видишь, Сергей, дело тут не в самолёте, — обратился ко мне Сагит.
Я наотрез отказался что-либо обсуждать без Ивана. Байрамов, поняв это, закончил разбор.
Вернувшись в гостиницу, я не обнаружил в комнате своего друга. Стоило бы с ним поговорить по горячим следам. Приняв душ и приведя себя в порядок, я собрался пойти на переговорный пункт. Наверняка Швабрин туда пошёл. Тем более, он утром говорил, что собирался сделать звонок Екатерине.
Мне тоже нужно позвонить Вере в Циолковск.
В коридоре чуть не сбил госпожу Аиду Сергеевну. Дама была в бирюзовом халате. В руках «Крымское» шампанское и тарелка с фруктами. Стеклянная поверхность бутылки была влажной. Однозначно, только из холодильника достала.
Взгляд невольно упал на приоткрывшийся вырез груди. В глаза бросилось, что Аида совсем без нижнего белья, если судить по двум бугоркам стоячих сосков.
— Засмотрелись, молодой человек? — ехидно улыбнулась Аида.
— Оцениваю ваш открытый наряд.
— И как? — промурлыкала девушка.
— Не впечатляет. Видел и лучше.
Я попробовал пройти мимо, но меня не пропустили. Девушка сделала шаг в сторону, преградив мне путь.
— Со мной, мальчик, так нельзя. Поуважительнее, если хочешь, чтобы у вас всё получилось.
Я взглянул в её голубые глаза. У дамочки острая необходимость быть желанной.
— Вам пора. Напиток остынет, — обогнул Аиду с другой стороны, и пошёл дальше.
Поворачивая на лестницу, я продолжал слышать злобный смех девушки.
Пока военный городок под названием Фёдоровка-4, где мы проживаем, ещё в зимней спячке. Народу на улице немного. Темнеет рано. Несколько школьников разбрелись по лавочкам вокруг большого обелиска в честь победы в Великой Отечественной войне.
Возле местной библиотеки фонтан, который не работает. Представляю, когда приходит тепло, как здесь всё бурлит вечерами. Пройдя мимо Дома Офицеров заметил афиши. В основном это приглашение на вечерние танцы. Гвоздём программы будет вокально-инструментальный ансамбль «Матросики» — скорее всего, местный творческий коллектив.
Ваня посмотрел на меня с непониманием. Вяло улыбнулся, будто ждал, что я начну сводить всё к шутке. Мол, у меня настроение есть, и поржать не против. Но мне было не до смеха.
На работе столкнулись с проблемой в самолёте, которая может быть фатальной. Тут ещё и друг не очень вовремя начал отвлекаться от работы.
— Серёга, я тебя не пойму, — усмехнулся Ваня.
— Дружище, не такой ответ я хочу услышать.
Швабрин напрягся. Лицо стало серьёзным. Понимаю, что ему не нравится моя столь сильная заинтересованность в его личной жизни. Однако это напрямую влияет на его работу.
— С чего ты решил, что я тут кого-то себе нашёл?
— Имеются косвенные улики. Ты же мне соврал по поводу звонков и телеграммы Кате. Зачем?
— Ты следить за мной вздумал? Куда и кому я звоню? — взбунтовался Иван.
Начинает злиться. Либо, правда, глаза колет, либо я сильно фантазирую. Про царапины — однозначно, прав. Это явно следы от чьих-то ногтей.
— По-моему, ты мне сам говорил про телеграмму. Да и что тут скрывать, Катя сказала Вере об отсутствии звонков от тебя. А ты вроде ходил несколько раз…
— Серёга, ты ничего не перепутал?! За собой следи, — вскочил с кровати Иван.
— Вань, я без претензий. Просто мне хочется от друга честности, а ты юлишь, недоговариваешь. Я не спрашиваю, с кем ты и как проводишь время. Мой вопрос состоит в том, почему это тебе мешает?
Иван мощно выругался, сравнив ситуацию с «полярным зверем». Он прошёлся по комнате и остановился, поставив руки в боки.
— Сергей, поверь мне на слово. Я не хочу провала нашего дела. Можешь быть в этом уверен.
— Знаю, но тебе «твой любовный интерес» кружит голову. Ты летаешь с ней, а не с нами.
— Это не так.
— Тогда в чём дело?
Ваня повернулся ко мне, готовясь ответить.
— Ты без меня прекрасно знаешь, что 31я машина очень «сырая». У неё много проблем.
— Знаю. Мы здесь, чтобы их устранить.
— А ты знаешь про падение тяги на посадке? Неполадки в системе управления двигателем?
Именно это сегодня и произошло во время полёта Сагита. Оказывается, Иван знал и не сказал об этом? Моя пауза на обдумывание затянулась, и Ваня понял почему.
— Ты летал сегодня на 31 м борту? Что случилось?
— Неполадки в системе управления двигателем. Только не у меня, а у Сагита. Ты понимаешь, что могло случиться непоправимое?
— Серый, я на этом самолёте летаю. Зачем вы туда полезли? — вскрикнул Иван, схватившись за голову.
— Это не твоя личная вещь, а собственность государства. Если забыл, то я напоминаю это тебе, — строго ответил я, но Иван закрыл лицо ладонями.
Швабрин нарушил очень важное правило для лётчика-испытателя — честность.
— Сокрытие деталей в одном испытательном полёте может привести к непоправимым последствиям. А если бы самолёт пошёл в серию и на нём полетел бы недостаточно опытный лётчик? Такой, которых ты в своё время учил?
— На этом самолёте должен был лететь я. Мне нужно было ещё пару полётов, и тогда бы я сделал окончательные выводы, — оправдывался Иван.
— Но ты приболел. Самолёт решил опробовать Сагит. Ведь ты же заболел? — уточнил я.
Ваня не ответил. И так понятно, что со здоровьем у него всё хорошо.
— С Сагитом всё нормально? — спросил Швабрин.
— Да. Вспотел только сильно. Я тоже понервничал рядом с РВП, но всё прошло хорошо.
— Что делать, Серёга?
Ваня искренен. Если не верить другу, то как тогда можно работать в коллективе? Надеюсь, что моя беседа несколько взбодрит Ивана, и он соберётся. Оставим пока произошедшее на его совести. Как и расспросы о личности его любовницы.
— Будь я Гелием Вольфрамовичем, сказал бы что и куда приделать.
— Ребров и не такое мог сделать, — посмеялся Ваня.
— Ладно. Открывай тумбочку, доставай, что есть, и пошли к Сагиту. «Обсудим» перспективы системы управления двигателем.
Швабрин завис, не понимая, к чему я клоню. Совсем дураком прикинулся.
— Никак не соображу, Серёга.
— И это мой инструктор! Эх, Иван Фёдорович.
Ваня открыл тумбочку и вытащил оттуда две бутылки вина.
На зелёно-белой этикетке было нарисовано солнце, попивающее через трубочку напиток из фужера. Столовое белое вино от колхоза «Россия» из Джанкоя. Пожалуй, самое дешёвое из Крымских вин.
— Жлоб ты, Ваня.
— Нормальное вино. Когда выпивал, оно мне нравилось.
— Одевайся и иди за коньяком. Я пока помоюсь. Только хороший купи.
Разговор с Байрамовым и ведущим инженером выдался долгий. Комната наполнялась ароматом спиртного всё больше, а разговоры становились бурными с каждым часом.
Сагит выслушал, выругался, но ко второй бутылке «Коктебеля» подобрел. Инженер «ушёл» спать самым первым. Я, как единственный трезвый человек, предложил закончить. Делал это несколько раз и «с первыми петухами» до моих коллег информация дошла. А может, просто все запасы закончились. Даже вино из Джанкоя прекрасно зашло мужикам.
Поспав несколько часов, я решил сделать пробежку. Уже не первый раз в Крыму я осматриваю окрестности таким способом. Сегодня добежал до самого известного сооружения в Фёдоровке — пирс. Его длина практически 150 метров. Сооружение монументальное! Насколько я помню, во время строительства НИТКи его использовали для разгрузки блоков комплекса.
Тренажёр построили, а пирс теперь используют рыбаки. В тёплое время года ещё и купающиеся.
Прибежав в гостиницу, мне вновь встретилась госпожа Аида. В одежде она себя явно не ограничивает. На ней было надет приталено малиновый комбинезон с коротким рукавом и белым поясом. Молния на груди слегка расстёгнута, чтобы все видели её немаленький размер «достоинства».
— Держите себя в форме, молодой человек? — спросила она, откусив яблочко.
— И вам доброе утро! Держу, — ответил я, проходя дальше по коридору.
— А про мою ничего не хотите сказать?
— Она у вас очень яркая.
— Хм, вам нравится? — придержала меня за локоть Аида.
Долго раздумывать нельзя. Посадка на основную полосу была бы самым верным решением. Вот только слишком ситуация у Швабрина особая.
— Буду садиться на основную, — принимает решение Иван.
Бросил тангенту и выскочил в подземные коридоры тренажёра. Открыл люк и выбежал на улицу. Увидел, как в сторону основной полосы уже летят спецмашины. Махнул рукой и пожарный ЗИЛ остановился рядом. Запрыгнул на подножку. Крепко ухватился за дверь, но это не так просто.
Машина с места стартует, будто самолёт на форсаже.
— Куда едем? — открыл окно пожарный, сидящий на пассажирском сиденье.
— Меня к помощнику на стартовый командный пункт.
Водитель кивнул и ещё прибавил газу. Нормальный такой аппарат у местных пожарных!
Я постоянно смотрел вверх, контролируя местоположение Ивана. Он как раз проходил траверз аэродрома. Заход на посадку решил выполнять над озером? Абсолютно верное решение в сложившейся ситуации. Надо быть подальше от жилых районов.
Автомобиль притормозил напротив будки СКП-11, где и сидит помощник руководителя полётами ПРП. Пробежался по влажной почве, измазавшись в грязи. Но это сейчас неважно. Надо быстрее добраться до тангенты.
Я буквально влетел в помещение, где на высоком стуле, будто за барной стойкой сидел ПРП.
— Тангенту! — крикнул я.
— 087й, разворот на посадочный. Полосу вижу, — услышал я из динамика, спокойный голос Ивана.
Самолёт очень энергично сделал разворот. Медлить с посадкой ему категорически нельзя. Полёт с интенсивной течью топлива чреват очень большими неприятностями: от остановки двигателей до пожара и взрыва в воздухе.
— Как он будет садиться? — тихо спрашивает у меня ПРП.
Я посмотрел на него. Парень волнуется, будто сам сейчас в кабине.
— Даже подсказать ему не могу, — хватается он за голову руками. — Может ему прыгать?
— Этого он делать не будет, — отвечаю я.
Иван продолжает заход.
— 087й, средства в дальнем конце полосы, — спокойно сказал я в эфир.
— Понял. Контролируй мой крен после касания.
— Принял.
ПРП совершенно не понял, что сейчас будет происходить. При мне он достал сигарету и сунул в рот, но не подкурил.
Иван начал снижаться слишком интенсивно. Так он не загасит скорость ниже расчётной для посадки.
— Низковато, — сказал я в эфир.
— Понял. Снижаю обороты. Даю крен, — комментирует свои действия Иван.
МиГ-29 приближается к земле. Швабрин очень аккуратно работает органами управления. Плоскости управления отклоняются медленно и плавно. Без рывков.
— Торец. Высота 3, — подсказываю я, «на глаз» определяя расстояние самолёта до полосы.
Двигатели затихают. Ваня убрал обороты и медленно накренил самолёт на правую стойку. Филигранное касание! Теперь, будто каскадёр едет на одном колесе.
— Держи! Держи! — выхожу в эфир, когда самолёт слегка начал крениться влево.
Представляю, как сейчас Ваня работает с органами управления! Разворачивающий момент парирует педалями и ручкой управления. Скорость падает, плоскости управления постепенно приближаются к своему упору. Теперь я ему уже не помощник.
Надо бежать к нему. Выскочил на улицу, но до Ивана больше километра.
Техник-связист отдал мне самый лучший транспорт для аэродромных передвижений — велосипед. Я вскочил на эту нестареющую классику под названием «Урал» и устремился по полосе. Представляю, как это всё смотрится со стороны.
Самолёт подъехал к центру полосы. Дальше его уже не удержать. Всё! Двигатели перестали работать.
Был слышен удар об бетонную поверхность левой стойки. Скрежет, и во все стороны летят ошмётки порванного пневматика. В воздухе пары вытекающего керосина смешались с запахами гари и дыма. И тишина.
Фонарь МиГа открылся. Ваня почему-то не вылезает! Тут рвануть может в любой момент, а он спокойно маску снимает. Я уже почти подъехал к самолёту, как Иван спрыгнул вниз и быстрым шагом отошёл в сторону.
Подъезжаю к нему и начинаю отводить подальше от самолёта. Из баков продолжает выливаться топливо, а сам борт стоит, слегка накренившись на левую сторону.
— Мда, стойка изуродована, — сделал вывод Швабрин.
— И дырка немаленькая, — показываю я на огромное отверстие в третьем топливном баке.
Размер его чуть больше кулака. Задерживаться рядом с самолётом не стоит. Команда технической помощи уже начала работать. Сам же Ваня выглядел слегка потерянным. Взмок изрядно, и только через минуту он почувствовал, что замерзает.
— Серый, а ты без машины? — спросил Швабрин.
— У меня лучше транспорт, — ответил я и показал ему на «Урал» в паре метров от нас.
— Тогда я за рулём. Буду согреваться.
Если честно, и мне уже стало некомфортно в комбинезоне. Куртку ведь оставил у РВП.
После полётов Сагит объявил, что завтра из Москвы в Крым вылетает Федотов. Будет разбираться на месте.
Генеральный конструктор Белкин уже вызван в Министерство Авиапрома.
— Не знаю, чем это закончится, но время мы сейчас потеряем очень много, — сказал Байрамов, стоя за трибуной в классе постановки задач.
Ваня выглядел задумчивым, иногда посматривая на меня.
— Такого рода опытная машина дороже серийных — как с точки зрения материальных затрат на их проектирование и изготовление, так и жёстко лимитированных сроков. Мы сейчас откатимся по обоим направлениям, — сделал вывод один из инженеров.
— Будем нагонять. Меньше делать выходных, — сказал Швабрин, уставившись в окно.
— Фёдорович, ты не понимаешь, что машина, которой предстоит сесть на палубу, теперь не в строю. Время починки — неизвестно. Мы ещё с системой управления двигателем не разобрались…
— Так разбирайтесь! Или вас учить надо?! — воскликнул Ваня.
Я положил руку на плечо Швабрина, чтобы успокоить его. Понятно, что он сейчас расстроен и на взводе. Но здесь все переживают за дело фирмы.
Иван посмотрел на меня и пару раз кивнул.
— Ладно, мужики. Вспылил, был не прав.
Это жопа! По-другому оценить сложившееся положение я не могу.
— Это фиаско, братан, — прошептал я.
— Не поняла? — переспросила Катя, которая ожидала других слов в моё оправдание.
Присутствие двух дам сдерживало во мне порыв более эмоциональными словами отреагировать на случившееся. Тем не менее, нужно что-то говорить. Как-то снизить градус напряжения, который повышается с каждой секундной длившегося молчания.
— Катя, понимаю, как это выглядит. Но это не то, о чём ты подумала, — произнёс я.
— Это всё, что ты можешь сказать? — с укором спросила Катя.
Твою мать, что ещё здесь можно сказать! Я голый, прикрытый полотенцем после душа. В моей комнате девушка с шикарной грудью и шампанское на столе. Попадалово конкретное.
— Серёжа, как же так? — продолжала возмущаться Катя.
Блин, а ведь она даже и не может предположить, что Аида Сергеевна здесь ради другого партнёра. Даже если я буду сейчас валить всё на Ивана, мне не поверят от слова «полностью». Ещё и на Швабрина брошу тень. Хочу увидеть рожу Ивана Фёдоровича, когда он узнает о подставе. Как ещё назвать случившееся?!
За дверью послышался топот. В комнату вбежал вспотевший и запыхавшийся Швабрин.
— Серый, быстрее… Катя! — обрадовался Ваня, обнимая девушку.
Он прижал её к себе и смотрел на меня с Аидой. Убить его не хотелось. Слегка придушить только. Предупреждал засранца, что добром не кончится. Но в мыслях не мог предположить, что в опасности окажется мой брак.
— Ты долго не звонил. Много работы было? — спросила у него Катя.
— Очень. Видишь, весь в мыле, — показал на себя Иван.
Ага! Вот чего он бегал по аэродрому. Он ждал прилёта транспортника из Циолковска, на котором и должна была прилететь Катя. Каким-то образом они разминулись. Ну не мог же Ваня специально так всё устроить, чтобы отвести от себя все подозрения в измене.
Не могу я так в друге сомневаться.
— Вот. А Серёжа, значит, филонит. Ещё и завёл подружку на курорте, — возмущалась Катя.
— Дорогая, ну это немного не так…
— Совсем не так, — поправил я Ивана, а то он вошёл во вкус.
Уж слишком себя обеляет. Сам-то постоянно сбегал с работы пораньше. Из-за него теперь мне будет очень тяжело что-то придумать в своё оправдание.
— Катя, может, пойдём. Не будем тут сцену устраивать, — пригласил Иван девушку выйти.
Я балдею с него! Он реально делает вид, что ко мне пришла прекрасная гостья!
— Нет. Нужно разобраться. Мне Вера говорит, что нужно мужей проведать. Мол, Ваня мне давно не звонит, а ей Сергей частенько. Я и говорю, что у моего Ванечки времени нет. Он на работе постоянно. А тут оказывается вот в чём дело! Загулял, Серёжа! Времени много свободного!
Катя продолжала мне выговаривать. Пытался её остановить, но она всё сильнее и сильнее упиралась.
— Ох! Жарко тут у вас. Пойду я, наверное, Серёжка, — улыбнулась Аида, помахав на себя рукой.
Она подошла к столу, взяла шампанское и направилась в сторону двери.
В комнате тут же воцарилась тишина. Ваня сразу сделал пару шагов в сторону, чтобы не оказаться рядом с Аидой.
Она же резко свернула ко мне и аккуратно обняла за шею.
— Вам есть что обсудить, — и чмокнула меня в щёку.
— Иди уже, — сквозь зубы проговорил я.
— Горячий парень, — облизнула губы Аида и, помахав рукой Ване и Кате, вышла из комнаты.
Я развернулся и пошёл к своей кровати за вещами. За спиной было слышно, как Швабрин уговаривает Катю выйти из комнаты, чтобы заселиться с ним в другую комнату.
— Не стоит. Я пойду к Сагиту. Попрошу, чтобы мне там кровать поставили ещё одну. А вы уж тут будьте.
— Ой, какой ты галантный! С этой пигалицей тоже так себя ведёшь? — продолжала истерить Катя.
— Дорогая, ну не надо…
— А ты друга не выгораживай. Он ещё перед Верой ответит за свои похождения. Если она раньше на развод не подаст.
— Катя, поумерь свой пыл! И даже не думай звонить Вере! — воскликнул я.
Ожидаемое действие от Кати. Женская солидарность во всей красе.
— Позвоню. В ближайшее время! Пускай знает, что её любимый муж, лучший лётчик, самый честный и правильный мужчина, оказался предателем и лгуном.
Ну, это уж перебор! Я злобно посмотрел на Ваню. Мой визуальный сигнал был весьма прост — делай что хочешь, но ситуацию исправь!
Промелькнула мысль рассказать про Ивана и его отношения с Аидой. Пресловутая мужская солидарность и дружеские узы, связывающие меня и Швабрина, сделать мне этого не дали. Хотя, это он, и только он виновен в данном инциденте.
— Вы погулять не хотите? Мне одеться нужно, — не выдержал я.
— Правда глаза колит, Серёжа. Неприятно слушать в свой адрес разоблачающую правду. Теперь она всплыла наружу и ты за всё ответишь, — закончила угрожать мне Катя, и пошла к двери.
Она уже была в коридоре, а Ваня задержался на несколько секунд.
— Брат! Дружище! Я не знаю, что теперь делать…
— Муравью прибор приделать! Два часа, чтобы вы на улицу не выходили. И к переговорному пункту её не подпускай.
— Я понял, Серый.
— Быстрее, Ваня. Следи внимательнее за своей ненаглядной, — вытолкал я Швабрина из комнаты.
Сам же я начал в ускоренном темпе одеваться. Надо быстрее мчаться в переговорный пункт. «Правило первого доклада», когда первую информацию принимают за истину, должно сработать. А иначе, мне удачи не видать.
Через пару минут я быстрым шагом спешил на переговорный. Попутно, продумывал стратегию разговора с Верой. Гениальных отмазок здесь не подберёшь, да и оправдываться мне не за что. Так что нужно рассказать как было дело. Вопрос в том, что тогда придётся сдать Швабрина моей жене. Надеюсь, что она у меня сознательная и тайну не выдаст.
Вера к этому времени всегда дома. Звонок застал её за приготовлением еды.
— Серёжа у меня всё хорошо. Суп варю.
— Ты сходи, выключи его. Разговаривать долго придётся.
— Мы никогда одной минутой не ограничивались. Ему вариться минут 20 ещё, — посмеялась жена.
Время потекло совершенно иначе. Если во время полёта в аварийной ситуации, оно замедляется, то здесь шло слишком быстро. Картины перед глазами сменялись молниеносно.
Только что я видел взрыв МиГ-29, и вот уже бегу через посадочный блок, перепрыгивая трос аэрофинишёра. За спиной слышу топот по металлической поверхности. Этот звук подгоняет меня ещё больше. Он словно барабан, возвещающий о приближении неизбежной трагедии.
Огонь продолжал полыхать, но издалека уже просматривался оранжевый купол. Значит, выпрыгнул Ваня!
— Сергей, стой! — слышал позади себя чей-то голос, но остановиться не мог.
Меня обогнал пожарный автомобиль, медицинский УАЗ и ещё пара транспортных средств. До места падения совсем немного. Кажется, нужно устать от столь быстрого ускорения. Но я и не заметил, как сбилось дыхание.
Под ногами начали появляться обломки. Ощущается жар огня взорвавшегося самолёта. Взору предстала солидная воронка с горящими частями крыла, фюзеляжа и тлеющей покрышки. Запахи разные, противные и напоминающие о грани между жизнью и смертью. На ней и находится сейчас Иван.
— Вот он! — кричал за спиной Вигучев, который доехал на подножке УРАЛа.
Я подбежал к месту приземления Ивана. Картина перед глазами печальная. Не понимаю, как он ещё жив.
— Плохо ребята. Надо в «таблетку» положить и в больницу, — громко сказал врач, осматривающий Швабрина.
Людей вокруг Вани собирается всё больше, и доктор уже не может справиться с потоком вопросов.
— Назад все! — крикнул я, отводя людей от лежащего неподвижно Швабрина.
Мне помогает Вигучев и отправляет кого-то к радиостанции. Нужно быстрее доставлять Ваню в местное медицинское учреждение.
— Он плох. Сильно пострадал, — сказал врач, оказывающий первую помощь моему другу.
Как только люди отошли, я смог осмотреть Швабрина более внимательно. Выглядит ужасно. Комбинезон изорван в клочья, маска смята. На голове — лётный защитный шлем, а светофильтр прикрывает глаза. Его правая часть повреждена. Губы шевелятся, и Ваня издаёт тихие несвязные звуки, схожие с мычанием.
— Дружище, держись, — присел я рядом с ним.
— Шлем надо снять, — раздаётся чей-то голос из толпы.
— Он голову мог повредить. Снимать должны хирурги, — ответил ему Вигучев.
Я хотел взять Ваню за руку, но побоялся. Доктор отцепил маску и отбросил в сторону. Он покачал головой, продолжая перечислять видимые повреждения Швабрина, постоянно запинаясь.
— Его надо быстро в госпиталь. Можем не довезти на машине.
— Вертолётом? — спросил я.
— В Фёдоровке не помогут. Надо сразу в Севастополь, — ответил доктор.
Вигучев всё понял и потребовал передать по радиостанции, чтобы готовили вертолёт. Не прошло и пяти минут, как на стоянке уже зашумела вспомогательная силовая установка Ми-8. Экипаж вертолёта запускался.
В это время мы уже ехали на «таблетке» по бетонной поверхности стоянки. Я продолжал смотреть на Ваню, а тот шевелил губами. Ему не хватало сил, чтобы издать хотя бы один звук или произнести слово. Доктор поднял светофильтр, чтобы посветить в глаза.
УАЗ остановился рядом с вертолётом, и мы начали перегружать носилки. На входе в кабину экипажа стоял Байрамов, что-то рассказывающий экипажу. Воздух, отбрасываемый от винтов, не давал нам спокойно подойти.
Погрузились на борт. Вертолёт, прорулив пару десятков метров вперёд, оторвался от стоянки. Выполнил отворот влево и вот мы уже летим над береговой чертой.
Ваня продолжает лежать неподвижно. Рука начинает дрожать, и доктор бьёт тревогу, что нужно быстрее.
— Прибавить надо, — кричу я на ухо Сагиту, который ближе всех к кабине.
Он заглядывает внутрь, но командир только разводит руками. Видимо, экипаж выжимает всё из Ми-8. Я опустился на металлический пол кабины и всё же взял руку Ивана. Она была ледяной. Он дрожал.
В этот момент вертолёт слегка тряхнуло, и голова Вани качнулась в мою сторону.
— Глаза открыл, — громко сказал я, когда Швабрин посмотрел на меня.
Живой! И будет жить! Он даже сделал подобие улыбки. Уголки рта дрогнули и разошлись в стороны.
— Держись, Вань. Мы уже скоро, — обошёл меня сзади Сагит и присел рядом.
Вигучев встал со скамьи и сел у ног Ивана. В такие моменты между нами нет конкуренции. Все мы братья по небу.
Иван медленно моргнул. Его рука перестала трястись, и он продолжил смотреть мне в глаза. Я только увидел, как маленькая слеза скатилась по его щеке.
Рука Швабрина окончательно обмякла, а Сагит не выдержал и несколько раз ударил кулаком в пол грузовой кабины вертолёта.
В госпитале констатировали смерть Ивана ровно в 12.00. Когда мы втроём стояли рядом с палатой, где лежало накрытое тело Швабрина, было очень непросто подобрать какие-либо слова.
Вроде надо быть готовым к трагедиям в нашей работе. Но каждый раз ты пропускаешь эмоции через себя, и внутри тебя съедает горечь утраты.
— Он не был женат? — спросил Вигучев, первым нарушивший молчание.
— Девушка есть. Она в Крыму сейчас, — ответил я.
— Серёга, не знаю как ты, но я не могу. Я не смогу сказать, — тихо проговорил Сагит, ломающий очередную сигарету.
Сообщать о смерти погибшего его близким — тяжелая участь. Морально к такому нельзя быть готовым.
Я уже представлял себе, как Екатерина откроет дверь и вспомнит об инциденте с Аидой. И после этого мне придётся ей сказать, что Ивана больше нет.
Пускай судьба и дала мне второй шанс прожить жизнь заново, но испытаний для меня она не жалеет.
Через минуту появился доктор и объяснил, как нам можно будет забрать Ивана для похорон. После этого он протянул мне небольшую коробку с вещами. В ней лежали шлем, часы, пишущие принадлежности и планшет Швабрина. На самом дне лежала пачка сигарет, подписанная известным мне образом.
— «Курсант Родин…», — прочитал Вигучев, когда я достал её из коробки.
— Да, он был у меня инструктором в училище.
— Не знаешь, зачем он её взял с собой? — спросил Сагит.
За большим столом начались уговоры. Белкину со всех сторон советовали и предлагали варианты по реализации корабельного МиГ-29. Но всё было тщетно.
— Вопрос закрыт, и это окончательно, — отвечал Белкин.
С каждым предложением он становился всё мрачнее, но собравшиеся не сдавались.
— Анатолий Ростиславович, на совещании нам официально не объявили о выходе из работ по корабельному истребителю. Есть время подумать, — предложил Федотов.
— Ты лучше меня понял, что нам об этом намекнули в открытую. Чубов прямо заявил, что присоединяются «яковлевцы», и фирм на авианесущем крейсере остаётся две, а не три.
— Официального решения не принималось, — не сдавался Александр Васильевич.
— Считай, что его принял я. Давайте закроем этот вопрос и перейдём к обсуждению реалистичных планов, а не мнимых.
Я встретился взглядом с тем самым инженером, которого мы с Ваней встретили перед поездкой в Крым. Он пожимал плечами, сомневаясь в идее предложить вариант с тем самым самолётом, над которым они работали.
Заместитель Белкина вступил в разговор и занял позицию генерального конструктора.
— Александр Васильевич, вам же сказали, что нет у нас возможности сделать самолёт. Яковлевцы вообще имеют два борта. Мы не можем предложить Министерству обороны ни боевой, ни учебно-боевой самолёт…
Пожалуй, пора. В кабинете все начинают свыкаться с мыслями о невозможности корабельного истребителя. Удивляет, что никому раньше моя идея в голову не пришла.
— Нужны два самолёта. У нас их нет, — продолжал объяснять заместитель генерального конструктора.
— А у нас есть и то и другое в одном самолёте, — сказал я, встав со своего места.
В кабинете воцарилась тишина. Федотов посмотрел на меня с интересом, сморщив лоб. Байрамов, который сидел расстроенный с самого начала совещания, приободрился. В его глазах загорелась какая-то надежда. Только генеральный конструктор был спокоен и не поднял головы. Он продолжал смотреть в бумаги.
— Сергей Сергеевич, не будем заниматься фантастикой. Понимаю, что вы опечалены гибелью друга, как и все мы. Но сегодня это сделать невозможно. Где вы найдёте подобный самолёт? — спросил заместитель генерального конструктора.
Белкин в этот момент поднял на меня глаза и сосредоточился.
— Его искать не надо. Он есть. На заводе, в Луховицах, — ответил я, и по кабинету прокатилась волна удивления.
— Вы о чём говорите? — спросил зам. Белкина.
— Я вам говорю о совершенно иной концепции, которую пока никто не предложил.
В своём выступлении я обозначил основные преимущества двухместного многоцелевого самолёта. «Платформа» нового МиГ-29, которую чисто случайно решили собрать, имеет все задатки стать им.
— Лётчику одноместного истребителя приходится действовать в крайне напряжённой обстановке. При этом управлять вооружением. Большие скорости, малые и предельно-малые высоты, возможность работы по надводным объектам — это всё в перспективном комплексе, который сделан на базе МиГ-29М.
— Мы ещё не «научили» его работать по надводным целям, — поправил меня зам. Белкина.
— Это не составит большого труда, — вступил в разговор Меницкий.
Белкин показал мне жестом, чтобы я продолжал.
— Раз мы расширяем ударные функции, значит, и нагружаем при этом лётчика. Для большей эффективности должен быть второй член экипажа.
— Один лётчик уделяет основное внимание пилотированию машины и навигации, а второй работает с вооружением. А там можно и подумать о разведывательных функциях или постановке помех, — подхватил мою идею Меницкий.
— У нас есть самолёт с двойным управлением, который ничем не уступает нашему корабельному варианту, — присоединился и тот самый инженер, который работал над самолётом во время нашей командировки в Крыму.
Он довёл, что ещё месяц назад на заводе были закончены работы над «спаркой» МиГ-29. По его описанию, я понял, что это прообраз МиГ-29КУБ или МиГ-35. А может, и «мини-МиГ-31».
— Идея хороша ещё и возможностью унификации производства. Наши Мки и планировавшийся М2 ничем отличаться не будет от «корабелок». Складное крыло, усиленное шасси и гак не в счёт. Не говоря о том, что не нужно делать отдельные учебно-боевые самолёты для тренировок личного состава на корабле, — рассказал один из главных конструкторов.
— А что вы собираетесь делать с лишним пространством? Что если понадобится одноместный истребитель с базированием на земле? — опять возмутился заместитель Белкина.
— Туда встанет дополнительный бак на 360-400 литров. Больше топлива не помешает, — ответил я.
— Ерунда какая-то. Ваше стремление во что бы то ни стало сесть на корабль продиктовано моральными соображениями. Такой способ почтить память Ивана Швабрина может обернуться проблемами, — продолжил зам.
— Оно продиктовано в первую очередь интересами страны и фирмы.
Заместитель генерального конструктора недовольно цокнул языком, но его мнение поддержки не нашло.
Белкин внимание на это не обратил. Его больше удивило, что о ходе подобной работы не докладывалось ему на совещаниях. Инженеры и представители завода в Луховицах пожимали плечами. Они утверждали, что обо всём докладывали, но никто особого внимания не обращал.
— Почему и я о нём ничего не знаю? — удивился Федотов, который тоже такие вещи обязан был контролировать.
Сдаётся мне, что кто-то внутри нашей фирмы не хотел появления этого самолёта.
— Александр Васильевич, мы не считали нужным постоянно напоминать. В документах он шёл как учебно-боевой. Готовился как обычный МиГ-29УБ. В процессе создания подходы менялись и нас постоянно теребили. Поставьте это! Снимите с него-то и поставьте на другой самолёт. Вот и собирали из чего есть.
Ну, всё как всегда у нас в стране.
— И он облётан? — спросил Байрамов.
— Да… Хотя, скорее нет. Руление, пробежки сделали, а в воздух только пару раз поднимали, — ответил инженер с завода.
— Хм, вы всё ещё мечтаете о посадке на палубу, Сагит? Он даже не летал толком. А времени у нас нет, — продолжил стоять на своём заместитель генерального конструктора.