Глава 1:
Первые, робкие лучи рассвета только начали золотить верхушки домов напротив, а в квартире Айвы уже царил привычный предрабочий хаос. Город за окном пробуждался с глухим гулом, врываясь в комнату через приоткрытую форточку и смешиваясь с перезвоном посуды на кухне, торопливыми шагами по коридору и приглушенным бормотанием новостей по радио. **Родители собирались на работу.** Мама, еще влажная от душа, ловко застегивала блузку перед зеркалом в прихожей, на ходу бросая отрывистые фразы в сторону папы: «Документы на столе! Не забудь ключи от серверной!». Папа, уже одетый, но с расстегнутой верхней пуговицей рубашки, хмурился над распечаткой, попивая из большой кружки крепкий, почти черный кофе. Воздух был густым от его горьковато-обжигающего аромата, сладковатого запаха только что снятых с тостера ломтиков хлеба и едва уловимого, но такого родного шлейфа маминых духов – ароматической картины будней, которую Айва знала наизусть.
Айве, девять лет, было все это утро немного в тягость. Она сидела за кухонным столом, вяло ковыряя ложкой в тарелке с остывающей овсянкой, и наблюдала за родительской каруселью. Скоро ее очередь – **отвезут в школу.** Мысль о длинных, прохладных коридорах, резких звонках, вырывающих тебя из интересной книжки, и строгом, испытующем взгляде Марьи Ивановны с математики вызывала привычное, глухое недовольство, оседающее комком под ребрами. Школа была местом долга, а не радости.
— Айвушка, хватит мечтать! – голос мамы, уже надевавшей легкое летнее пальто, выдернул ее из раздумий. – Через десять минут выдвигаемся! Ты готова?
Папа оторвался от бумаг, его лицо на мгновение смягчилось, и он подмигнул ей:
— А наш уговор помнишь? Солнечная **пятерка** сегодня – и сразу после последнего звонка летим **на речку.** Прямо в купальниках! Плескаться, песочные замки до небес строить, а если повезет – может, и на катамаране прокатимся? На том желтом, помнишь?
Мысль о прохладной, шелковистой воде, ждущей, чтобы обнять ее в летний зной, мгновенно развеяла утреннюю хандру, как ветерок – паутину. Глаза Айвы загорелись настоящими искрами.
— Правда-правда? Обещаешь, пап? Без обмана?
— Клянусь моим старым ноутбуком! – папа торжественно поднял руку, изображая клятву. – Но учти, только за настоящую, честно заработанную пятерку. За старание и умные мысли!
Дорога в школу пролетела в мечтах о речке. Айва смотрела в окно, но видела не мелькающие дома и деревья, а солнечные блики на воде, ощущала под ногами не коврик машины, а теплый, шелковистый песок. Потом начались **долгие уроки.** Каждый час казался маленькой вечностью. Солнечные зайчики, пробивающиеся сквозь щель в шторах, плясали на обложке учебника по русскому, соблазняя смотреть не на скучные правила, а в окно, где кипела жизнь. Голос учительницы литературы, Натальи Петровны, гудел размеренно и монотонно, как старый холодильник, повествуя о важности предстоящего сочинения. Тема – "Мой самый счастливый день". Айва уставилась на девственно чистый лист в клеточку. Все ее счастье было простым и ясным: папа, мама, лето, речка, смех... Но писать надо было "по плану", "с вступлением и выводом", "грамотно и развернуто". Она **не любила учиться.** Сидеть, выводить крючочки и палочки, зубрить даты и правила – это было так безнадежно скучно, так далеко от настоящей, яркой жизни! Но сегодня... сегодня был маяк. **За речку можно.** За возможность нырнуть с папой наперегонки, услышать визг чаек, вдохнуть терпкий запах водорослей и горячего песка.
Она сжала кулачки под партой так, что ногти впились в ладони. *Надо. Надо написать.* И она опустила голову, начала выводить буквы, медленно, старательно. Но вместо правил композиции перед ее глазами встал тот самый прошлогодний день на речке, когда папа учил ее не бояться воды. Как он крепко держал ее за руки, его смех, смешивающийся с плеском волн, как мама кричала с берега: "Молодец, Айвушка!", а потом они все вместе ели огромные бутерброды с колбасой, и крошки сыпались на песок... Слова стали складываться сами, пусть не всегда гладко и с ошибками, зато настоящие, как слезы смеха тогда.
Когда Наталья Петровна начала возвращать тетради, двигаясь между рядами, сердце Айвы застучало, как маленький барабанчик, готовый выпрыгнуть из груди. Она не дышала, пока учительница не положила перед ней тетрадь. И вот он – жирный, такой желанный красный "5"! А рядом подпись: "Очень тепло и искренне! Виден твой настоящий счастливый день!". **Пятерка! И она ее получила! За сочинение!** Радость, горячая и сладкая, как первая июньская клубника, хлынула через край. Она еле сдержалась, чтобы не подпрыгнуть на месте и не закричать "Ура!". *Речка! Папа сдержит слово!*
После последнего звонка Айва вылетела из класса первой, обгоняя даже вечно торопящегося Витьку. Она металась у школьных ворот, высматривая знакомый силуэт их машины. И вот он! Но за рулем... **мама.** Лицо у мамы было озабоченным.
— Папа застрял на срочном созвоне, – быстро объяснила мама, открывая дверь. – Но он мчится! Встретим его прямо на пляже! Быстрей, солнце в зените, минута дорога!
Дома начался настоящий ураган сборов. **Быстрые переодевания!** Школьная форма полетела на кровать. На смену ей мгновенно явился яркий купальник с дельфинчиками. Панамка? Тут! Полотенце? Вот! Любимая надувная уточка Мартышка? Обязательно! **Взять самое необходимое.** Мама, как фокусник, успевала одновременно набивать пляжную сумку бутербродами, яблоками, бутылками воды и при этом кричать: "Айва, сандалии! Солнцезащитный крем в мою сумку положила?". Айва едва успевала застегнуть ремешок на сандалиях, сердце колотилось от предвкушения.
— Все? Поехали! **На речку! Ура, пляж!** – скомандовала мама, хватая ключи.
Дорога, обычно знакомая и скучная, сегодня казалась бесконечной. Но вот замелькали за окном знакомые дачи с палисадниками, потом – полоса леса, и наконец – сверкнула вдалеке, как синяя лента, река! А там, у кромки воды, уже махал им рукой папа! Солнце палило вовсю, воздух над пляжем дрожал от зноя и звенел от визга купающихся детей, криков продавцов кукурузы и плеска волн. Айва, сбросив сандалии прямо у машины, помчалась босиком по раскаленному песку. Первые шаги – ой, горячо! – как по сковородке. Потом бежала на цыпочках, а у самой воды песок становился влажным, прохладным и приятно обволакивал ступни.
Глава 2:
Пробка продвигалась крайне медленно. Метр, остановка. Еще полметра, снова стоп. Казалось, прошли часы, а бетонные опоры моста все так же давили своей громадой, а синие мигалки аварийных машин за ним все так же маячили, как тревожные огоньки чужого, недоступного мира. С каждым таким рывком вперед и последующей мертвой остановкой Айва все отчетливее была мысленно дома. Она представляла каждый шаг: вот они наконец въезжают в знакомый двор, пахнущий пылью и тополиным пухом. Вот бегут по лестнице, ключ скрипит в замке. И – теплый, родной запах квартиры! Мамина выпечка? Наверняка! Пирог с яблоками или ванильные булочки. Она скидывает липкие от песка сандалии прямо в прихожей, не слушая маминого ворчания «Айва, в корзину!», и мчится в комнату. К компьютеру! Там ее ждет новая игрушка, скачанная накануне – та самая, долгожданная, где можно придумать сам своего персонажа! Айва уже знала наверняка: это будет могущественная маг. Не просто колдунья, а Люмина Солария – Повелительница Лунного Света! Девушка в струящихся серебристо-голубых одеяниях, с посохом, увенчанным сияющим кристаллом, который собирает свет далеких звезд. И этот персонаж будет жить не в одиночестве, а в целом мире онлайн с другими сетевыми пользователями – в бескрайней фантастической вселенной Аструм. Она мысленно пролетала над Скайхейвен – парящим городом на хрустальных платформах, где воздушные корабли рассекали розовые облака; спускалась в таинственные Умбра Дефс, где в вечном полумраке прятались тени древних чудовищ, с которыми так увлекательно было сражаться; исследовала загадочные руины Эхоуз оф Элдориа, где каждый камень хранил тайну исчезнувшей цивилизации. Мысль погрузиться в Этерию Онлайн, найти друзей-авантюристов со всего света и вместе покорять опасные подземелья или строить замки на облаках, согревала ее изнутри, как глоток горячего какао.
А вечером… вечером, уютно устроившись на диване с Бубликом под боком и миской попкорна (обязательно соленого карамельного!), они с родителями посмотрят новый эпизод ее любимого сериала – Гримм! Айва обожала эти истории про Ника Буркхардта, обычного с виду полицейского, который видел истинную, часто жуткую сущность существ, скрывающихся среди людей. Айва не боялась монстров, даже самых страшных, которых показывали на экране. Из сериала она твердо усвоила: как бы ни было страшно, добро все равно победит. Главное – различать, кто скрывается под личиной человека, и знать, кому можно доверять. Она часто представляла, как в своих фантазиях, когда вырастет, сама будет сражаться с настоящими монстрами. И защищать людей. Прямо как Ник! Который дружил с хорошими везенами, как добродушный трауэршлезен Монро или мудрая фухсбау Розали, и охотился за плохими, вроде жутких, склизких цайбербистов или коварных, манипулирующих гексенбистов. В такие моменты ее комната превращалась в тайное убежище Гриммов, плюшевый Бублик становился верным, ворчливым трауэршлезеном-помощником, а карандаш в руке – магическим посохом, изгоняющим тьму.
Слава богу, что перед каникулами ничего не задали на дом, – с облегчением подумала Айва. Хотя бы не надо было воротить нос от учебников или мучительно вспоминать правила. Можно было полностью отдаться приключениям в Этерии и переживаниям героев Гримм.
В реальности же пробка продвигалась медленно. Невыносимо медленно. Казалось, время загустело, как застывающий кисель. Небо потемнело еще сильней, превратившись в сплошную чернильную тушь, налитую в гигантскую чашу над городом. И вдруг, беззвучно, как вспышки гигантской, невидимой фотокамеры, в небе стали сверкать молнии. Много молний! Они били не привычными стрелами с небес на землю, а как-то странно, хаотично: зигзагами рассекая мрак между тучами, горизонтальными разрядами, будто раскаленные плети, или даже шарообразными вспышками, ненадолго зависавшими в воздухе. Их свет был неестественным – не ослепительно-белым, а скорее грязно-фиолетовым, сиреневым, иногда с оттенком ядовитой зелени. И только как-то не правильно – все это было без грома. Ни единого раската, ни малейшего намека на звук. Тишина в салоне после того, как папа вышел, стала звенящей, давящей, почти физической. Такая молчаливая, яростная пляска света в полной тишине пугала куда больше любого громового грохота. Она казалась неестественной, зловещей.
– Папа, смотри! – закричала она, уже не в силах сдержать смесь изумления и нарастающей тревоги. Она прилипла к стеклу, тыча пальцем в лобовое стекло, где очередная фиолетово-зеленая молния-шар осветила лица замерших в пробке людей на соседних машинах жутковатым, мертвенным светом.
Папа, стоявший рядом с их машиной, резко поднял голову, его глаза сузились, следя за причудливой вспышкой. Его лицо, освещенное этим странным светом, казалось напряженным, озабоченным. Он переглянулся с мужчиной из машины справа, который тоже вышел посмотреть. Тот лишь покачал головой, разводя руками.
– Сиди тут, – еще раз, уже более резко, бросил папа через открытую дверь, не отрывая взгляда от неба. – С мамой. Не вылезать! Держи дверь закрытой.
Как и многие другие водители, он вышел посмотреть на это аномальное небесное шоу. Он встал на асфальт, запрокинул голову, вглядываясь в бушующую, но абсолютно безмолвную высь. Его силуэт на фоне этого безумного светопреставления казался маленьким, хрупким, букашкой под гигантским, недобрым колпаком. Мама молча сжала руль так, что костяшки пальцев побелели. Ее лицо было каменным, взгляд прикован к папиной спине. Айва прижалась лбом к холодному стеклу, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле, гулко отдаваясь в ушах. Что это? Почему так тихо? Почему молнии такие... чужие? Почему папа выглядит не просто удивленным, а по-настоящему встревоженным?
Обещанный уютный вечер с игрой в Этерию, сражениями Люмины Соларии, и новым эпизодом Гримм на диване с попкорном внезапно показался сказочно далеким, почти нереальным. Он затерялся где-то там, за этим проклятым мостом, за этой бесконечной аварией, за этой немой, яростной, фиолетовой яростью неба. Они застряли не просто в пробке – они застряли в самом начале чего-то... непонятного. И Айве вдруг очень захотелось, чтобы Ник Буркхардт, ее герой-Гримм, был здесь, прямо сейчас. Потому что инстинкт подсказывал: то, что творилось за стеклом, было не просто грозой. Это было везен. И что-то подсказывало, что это был плохой везен.
Глава 3:
Сигнал. Он врезался в тишину салона, разорвав ее на куски. Не просто громкий – пронзительный. Он шел не только из динамиков радио, который папа тут же вырубил с проклятием. Он вибрировал в костях, звенел в зубах, лез прямо в мозг, игнорируя уши.
«Всем гражданам! Немедленная эвакуация в ближайшие убежища! Уровень угрозы «Омега». Повторяю: Всем гражданам! Немедленная эвакуация в ближайшие убежища! Уровень угрозы «Омега». Это не учения!»
Голос был металлическим, лишенным эмоций, и от этого еще страшнее. Айва вжалась в сиденье, глаза широко раскрыты. Сердце колотилось, как сумасшедшее, в такт этому леденящему душу гулу. Она инстинктивно схватилась за руку мамы, сидевшей рядом. Та пальцами впилась в подлокотник, костяшки побелели.
– Что… что это? – прошептала Айва, голос дрожал. – Пап, что это?
Папа молчал. Его лицо, освещенное мерцающими красными огнями стоп-сигналов впереди и странным фиолетовым отсветом немых молний в небе, было напряжено, как натянутая струна. Он резко повернул голову, сканируя пробку, застывшую в полном безумии. Машины вокруг замерли. Потом начался хаос.
Двери распахивались. Люди выскакивали на асфальт, озираясь с диким выражением лиц. Кто-то кричал, тыча пальцем в небо. Кто-то бессмысленно дергал ручки запертых машин. Кто-то, как их папа, сидел за рулем, словно окаменев.
– Бункер… – проговорил папа наконец, голос хриплый. – Ближайший… Школа номер пять. Там под спортзалом. Знаю.
– Школа? Но это же… – мама не договорила. До школы было минимум полчаса пешком по прямой. А тут пробка, паника, этот жуткий дождь, сменившийся липкой, тяжелой темнотой, и немые вспышки, рассекавшие небо все чаще.
– Пешком. Быстро. – Папа уже открывал дверь. – Бери самое необходимое! Айва, держись за нас! Ни шагу в сторону! Поняла?
Айва кивнула, не в силах вымолвить слово. Страх, холодный и липкий, сковывал горло. Она выбралась из машины вслед за родителями. Воздух был спертым, пахнущим озоном, выхлопами и чем-то еще… электрическим, чужим. Над головой, сквозь разрывы в черных тучах, на мгновение мелькнуло что-то огромное, темнее самой ночи, но тут же скрылось. Или ей показалось?
Гул. Новый звук. Не сигнал тревоги. Глухой, нарастающий гул, идущий сверху, сквозь тучи. Как тысяча гигантских шмелей. Знакомый, но в тысячу раз громче, чем когда над городом пролетали военные самолеты на параде.
– Истребители! – крикнул кто-то из толпы, хлынувшей на тротуар. Люди бежали, спотыкаясь, толкая друг друга. Родители крепко держали Айву за руки, почти неся ее между собой. Папа прокладывал путь локтями, резко, но не грубо.
– Не отставай, рыбка! – его голос звучал надтреснуто, но твердо. Айва цеплялась взглядом за его спину, за мамину руку, пытаясь не смотреть на мелькающие испуганные лица, не слушать плач детей и ругань взрослых. Гул нарастал, превращаясь в оглушительный рев. Где-то высоко, очень высоко, в разрыве туч, она мельком увидела стремительные черные стрелы, пронзающие небо. Несколько. Десятки. И тут же – далекие, но четкие вспышки. Не молнии. Яркие, оранжево-белые. Как вспышки огромных фотоаппаратов в небе. И через секунду – глухие удары, доносившиеся сквозь толщу воздуха, словно кто-то бил кулаком по гигантскому барабану где-то за горизонтом.
– Папа, это война? – выдохнула Айва, едва успевая переставлять ноги.
– Не знаю, Солнышко, не знаю, – ответил он, не оборачиваясь, его взгляд метался по улице, ища кратчайший путь. – Но бежим. Быстрее.
Они свернули в переулок, подальше от основной толпы. Здесь было темнее, тише, но от этого не легче. Странные тени от редких фонарей казались зловещими. Айва споткнулась о бордюр, но папа вовремя подхватил ее.
– Мам, а сладкая вата… – нелепая мысль пронеслась в голове. – Мы же не доели…
Мама сжала ее руку так сильно, что стало больно.
– Потом, Айвушка. Потом все будет. Сейчас надо бежать.
Гул в небе не стихал. Он то нарастал, то затихал, но не исчезал. К нему примешивались новые звуки – отдаленный вой сирен, где-то ближе треск автоматной очереди (или это хлопали двери машин?), чей-то истеричный крик, заглушаемый следующим раскатом взрыва где-то в районе промзоны. Воздух содрогался.
Они бежали. Мимо знакомых домов, которые вдруг стали казаться чужими и ненадежными. Мимо припаркованных машин, из которых доносилась та же металлическая тревога. Школа была уже видна – большое серое здание в конце улицы. У ее ворот толпились люди, военные в касках и с автоматами пытались навести порядок, крича в мегафоны:
– Спокойно! Пропускайте детей и женщин вперед! Идентификаторы готовьте! Быстро, но без паники!
Паника витала в воздухе плотнее, чем запах гари, начинавший щекотать ноздри. Айва увидела плачущую девочку младше себя, которую нес на руках испуганный мужчина. Увидела старушку, которую вели под руки. Увидела подростка с диким взглядом, пытавшегося протиснуться вперед.
Родители втянули ее в поток людей, льющейся к главному входу школы. Сильный запах пота, пыли и страха. Давящая теснота. Над головой, над крышей школы, гул внезапно стал оглушительным, прямо над ними. Айва инстинктивно пригнулась, вжав голову в плечи. Рядом кто-то вскрикнул. Но это был не взрыв. Это был просто рокот, пронесшийся куда-то дальше, на запад.
– Внутрь! Быстрее! – скомандовал солдат у дверей, пропуская их.
Они влились в поток, спускаясь по знакомым лестницам в подвал школы. Но это был уже не просто подвал. Массивные гермодвери, толстые стены, ряды скамеек. Бункер. Запах бетона, пыли и… страха. Десятки, сотни испуганных глаз. Детский плач. Шепот взрослых, полный самых невероятных слухов: «Это война!», «Инопланетяне!», «Астероид!», «Провокация!».
Родители нашли свободное место на скамье в углу. Айва прижалась к маме, чувствуя, как та дрожит. Папа обнял их обеих, его дыхание было частым и неровным. Сверху, сквозь толстые перекрытия, доносился приглушенный, но не прекращающийся гул – гул истребителей, гул приближающегося конца знакомого мира. Айва закрыла глаза, пытаясь представить шум речки, вкус сладкой ваты, обещание смартфона. Но в ушах стоял только этот гул. Гул за тучами. Гул непонятной, чудовищной беды, которая пришла с неба и заперла их здесь, под землей. И самое страшное было не знать: что там? Что происходит с миром? Что будет с ними?
Глава 4:
Тишина после немых молний была хуже грома. Воздух в салоне стал тяжелым, пропитанным озоном и страхом. Красные огни стоп-сигналов мигали в такт учащенному сердцебиению Айвы. Внезапно эту тишину разорвал пронзительный, леденящий электронный вой, хлеставший по нервам. Он шел не только из заглушенных радио, но и из громкоговорителей на столбах, из динамиков мертвых телефонов в карманах застывших людей.
*«Всем гражданам! Немедленная эвакуация в ближайшие убежища! Уровень угрозы «Омега». Повторяю… Это не учения!»*
Голос был металлическим, безжизненным. Мама вцепилась в руль, костяшки побелели. Папа выпрямился у машины, лицо мертвенно-бледное.
– Школа! – выдохнул он, перекрывая вой. – Бункер! Быстро!
Но город уже погружался в хаос. Над ним, чуть левее моста, чернильная пелена туч *раздвинулась*. Не разорвалась – ее раздвинули невидимые руки. Из зияющей черноты выползла нижняя часть *чего-то*. Огромного. Невообразимо огромного. Черная, матовая гора из незнакомого металла. Угловатые выступы терялись в темноте выше. Она перекрыла свет, горизонт, небо. Концом света, нависшим над городом.
– Господи… – прошептал кто-то позади. – Что это?!
Хаос в пробке стал адом. Двери распахивались. Люди выскакивали, задрав головы к черной горе. Крики, плач, молитвы. Кто-то бежал, не разбирая дороги. Гул от корабля нарастал, превращаясь в вибрацию, сотрясавшую машину, впивавшуюся в кости.
– Выходим! – Папин голос перекрыл гул. Он распахнул дверь Айвы. – Пешком! К школе! Держись за меня! Крепче!
Они вывалились в холод, пахнущий озоном, пылью и паникой. Айва вцепилась в папину куртку. Мама схватила дорожную сумку. Над ними нависала черная гора. Высоко на ее борту зажглись сотни алых точек – как глаза гигантского паука, смотрящие вниз.
Они побежали вдоль колонны машин. Люди мелькали – испуганные, плачущие, окаменевшие. Свернули в переулок – темнее, но не тише. Гул корабля смешивался с новыми звуками: далекими, но содрогающими землю **взрывами**; резким, сухим **треском**, похожим на выстрелы, но слишком частым; хриплыми завываниями новых сирен; и – леденящими **криками**, обрывавшимися слишком резко.
Над ними, низко-низко, бесшусно пронеслась **черная капля**. Она оставила после себя волну невыносимой **тоски**. Айве захотелось плакать. Люди в переулке садились на корточки, утыкаясь лицами в колени, или замирали с пустыми глазами.
– Держись! – Мамины пальцы впились Айве в плечо. – Не поддавайся! Думай о речке! О Бублике!
Айва сглотнула ком. Она вспомнила холодную воду, папин смех, липкие щеки от сладкой ваты. Островок света. Она кивнула, стиснула зубы.
Они выскочили к школе. И замерли. Улица кипела. Люди рвались к воротам, но там царил кошмар.
**Существа.** Коренастые, в серых комбинезонах, с головами, напоминающими сплюснутых осьминогов. Их щупальцевидные руки ловко орудовали у трансформаторной будки и стены школы. Искры лились дождем. Другие – выше, в черной, облегающей броне. Движения стремительные, хищные. Глаза светились желтым или фиолетовым. Один, с фиолетовыми глазами, развернулся. Оскалился, показав острые зубы. В руке – жезл. Тонкий **красный луч** чиркнул по стене школы, оставив дымящуюся черту. Запахло горелым.
Страшнее всех были двое в центре. Высокие, стройные, в гладких черных костюмах. Лица бледные, почти красивые. Но глаза... Без зрачков, светящиеся ровным, холодным **красным светом**. Они просто *смотрели* на толпу. И люди... **замирали**. Падали. Пятились с искаженными лицами. Застывали с пустым взглядом. Только этот **взгляд**.
Возле одной замершей группы стоял солдат. Молодой. Он тряс женщину, кричал. Увидел черные костюмы. Ярость. Он рванул автомат.
Существо с фиолетовыми глазами **исчезло**. Появилось рядом. Мелькнула лапа. Щелчок когтей по бронежилету. Солдат вскрикнул, рухнул. На груди – три глубокие царапины, сочится кровь. Существо шипело, лизнуло коготь.
– Назад! – Папин шепот резанул воздух. Он оттолкнул Айву и маму в тень подворотни. Лицо – маска ужаса.
Но красные глаза ближайшего черного костюма повернулись **к ним**. В голову Айвы впились **ледяные иглы**. Воспоминания растворились. Хлынул ураган страха. Мама вскрикнула. Папа зарычал, не двигаясь с места.
Черный костюм едва кивнул. Существо с фиолетовыми глазами развернулось. Его взгляд нашел их. Оно урчало, прыжками устремилось к подворотне. Когти цокали по асфальту. Запах металла, озона, чего-то хищного.
Айва сжалась. Комок страха в груди **лопнул**. Она инстинктивно *толкнула* чем-то изнутри. Волной слепого ужаса и ненависти.
Воздух перед подворотней **содрогнулся**. Мусорный бак с грохотом отлетел в стену. Существо споткнулось о невидимую преграду. Удивленное шипение. Отшатнулось, потерло лапой грудь – броня дымилась. Его фиолетовые глаза **сузились**, впились в Айву с **жутким интересом**. Оно оскалилось.
Черный костюм слегка наклонил голову. Красные глаза **вспыхнули ярче**. На лице – **удивление**? **Жажда**? Он сделал шаг.
Папа рванул Айву и маму за руки.
– Бежим! – Он потащил их прочь, вглубь переулка, оставив позади шипящее существо и гипнотизирующий красный взгляд. Айва бежала, чувствуя, как внутри все гаснет, оставляя пустоту, слабость и тошноту. И страх: *Они меня заметили.*
**День Первый: Падение Столиц и Бессилие Стали**
Они прятались в подвале заброшенного магазина. Холодный бетон, запах сырости и пыли. Гул корабля висел над городом постоянной тяжелой завесой. Взрывы гремели ближе, чаще. По уцелевшему транзисторному радиоприемнику, который папа чудом нашел в сумке, лились обрывочные, истеричные сообщения, прерываемые шипением и гимнами:
*«…атака по всем фронтам! Повторяем, это не учения! Всем укрыться!…»*
*Шипение.*
*«…Вашингтон… Лондон… Пекин… корабли над столицами!…»*
*«…армия ведет огонь! Танки, авиация… снаряды не причиняют вреда! Повторяю, снаряды НЕ ПРОБИВАЮТ!…»* Голос диктора срывался от ужаса.
*«…Москва… массированный удар… Кремль…»* *Шипение перешло в вой сирены, затем в мертвую тишину.*
Глава 5:
Три дня кошмара сменились... пустотой. Гнетущей, неестественной.
Они выбрались из подвала сарая на рассвете четвертого дня. Город, каким они его увидели, был не разрушенным полем боя, а огромной, вымершей декорацией. **Ни одного разрушенного здания.** Стены стояли целыми, окна (те, что не были выбиты) тускло отражали серое небо. Но **брошенные машины** стояли везде – посреди улиц, на тротуарах, врезанные друг в друга, в фонарные столбы, в витрины. Пробки, застывшие в момент паники, теперь были памятниками хаосу. Многие машины были изуродованы: выбитые стекла, развороченные двери (словно их открывали когтями или выламывали с нечеловеческой силой), смятые бампера, следы скольжения по асфальту. **Следы аварий**, но не масштабных разрушений.
**Тишина.** Она давила сильнее прежнего гула. Не слышно было ни машин, ни сирен, ни криков. Только **щебет птиц**, доносившийся с редких деревьев в парках и скверах, да **ветер.** Он гулял по пустым улицам и проспектам, завывая в разбитых витринах, шелестя бумажным мусором и обрывками афиш, раскачивая рекламные щиты и светофоры с погасшими огнями. Ветер звучал громко, навязчиво, как будто **само небо плакало** по тому, что случилось, выражая **гнев** штормовыми порывами, срывавшими остатки листвы с деревьев.
**Ни трупов.** Это было самым жутким. Ни тел солдат, ни мирных жителей, погибших в давке или от рук захватчиков. Только **небольшие, бурые пятна и подтеки.** На асфальте под навесами остановок, где их не смыл дождь. На сиденьях брошенных машин с выбитыми стеклами. На стенах возле темных подворотен. **Следы крови**, высохшей и потемневшей. Молчаливые свидетельства бойни, которую кто-то тщательно **убрал**, словно стирая доказательства.
– Нужно уйти из города как можно дальше, – прошептал папа, озираясь. Его голос звучал громко в тишине. – Не поверю, что они так просто ушли. Это затишье. Нужно найти место в лесу, у воды, где это все переждать. Пока не поймем...
– А как же Бублик?! – вырвалось у Айвы, ее голос дрогнул. Она сжала кулачки, представляя своего плюшевого стража, оставленного дома. – Он же один! Он испугается!
Папа обнял ее, но его взгляд был твердым и печальным.
– За Бубликом не охотятся, рыбка. А за нами – могут. И будут. Нам нельзя возвращаться. Это ловушка. Нужно убраться как можно дальше, пока есть силы. Поверь папе.
Мама кивнула, прижимая к себе сумку с остатками еды и водой.
– Может возьмем одну из брошенных машин? – предложила она тихо. – Быстрее уедем.
Папа покачал головой, резко.
– Нет. Шум двигателя – как выстрел в этой тишине. Он привлечет внимание с километров. Мы не знаем, где они и как слушают. Пешком. Только пешком, тихо и скрытно.
**Они еще не знали,** что сумрак, окутавший город, был не просто из-за испортившейся погоды. Высоко-высоко, за плотным слоем низких серых туч, все еще висели **черные горы** кораблей. Они парили незримыми стражами, их датчики сканировали пустоту внизу, выискивая любое движение, любой всплеск тепла или необычной энергии. Затишье было не концом, а началом новой фазы – **глобальной зачистки.**
Они двигались, как тени. **Через подворотни,** по задним дворам, вдоль глухих заборов. Папа шел первым, внимательно осматриваясь, мама замыкала, держа Айву за руку. Каждый шорох, каждый скрич ветра заставлял их замирать. Айва старалась ступать как можно тише, но ее сандалии шуршали по мелкому мусору.
Именно тогда, краем глаза, Айва заметила **движение** в окне второго этажа полуразрушенного офисного здания. **Мужчина и женщина.** Они выглядывали из-за сорванной жалюзи, их лица были бледными, испуганными, но живыми! Они смотрели прямо на них!
– Смотри, папа! Люди! – не удержалась Айва, ткнув пальцем.
Реакция отца была мгновенной и жесткой. Он резко развернулся и **зажал ей рот ладонью.**
– Тсссс! – его шепот был как удар кнута. Глаза горели. – **Ни звука!** Не привлекаем внимание! Никогда!
Айва замерла, широко раскрыв глаза от неожиданности и обиды. Папа никогда так грубо с ней не обращался.
– Но там же люди... – пробормотала она, когда он убрал руку, ее губы дрожали.
– Дочь, – папа присел перед ней, его лицо было очень серьезным. – Нам **нельзя** к ним. Большая группа – это большая цель. Шум, движение – их легче заметить. **Внимание** – это смерть сейчас. Теперь... – он тяжело вздохнул, – теперь каждый в этом мире сам за себя. Если не смогла ничего сделать армия со всем ее "совершенным" оружием... – в его голосе прозвучала горькая усмешка, – то кучка выживших – это не помощь, а маяк для тех, кто охотится. Нас будет проще найти, если мы соберемся вместе. Нужно уходить. Быстро и тихо. Дальше от города. Поняла?
Айва кивнула, с трудом сглотнув комок в горле. Она еще раз глянула на окно. Там уже никого не было. Лишь темный проем. Им тоже было страшно.
Они свернули к большому парку, надеясь, что деревья дадут укрытие. Шли не по аллеям, а по самой **окраине,** под защитой густых кустов и высокой ограды. Пробирались **дальше,** к окраинам города, где кварталы сменялись промзонами, а потом, возможно, и лесом.
Время потеряло смысл. Серая пелена туч не пропускала солнца. Они ориентировались только по папиным **механическим часам** с маленьким компасом на ремешке. Но и тот предал: стрелка компаса **не переставала вертеться** в разные стороны, бешено колеблясь, как будто они стояли на магнитном полюсе, а не в умеренных широтах. Это было жутко и бессмысленно. Техника умирала вслед за городом.
К вечеру (судя по часам) силы начали покидать их. Ноги Айвы гудят, живот урчит от голода. Они вышли к окраинной улице, застроенной гаражами и небольшими магазинчиками. И увидели **хлебный ларек.** Небольшой, с решеткой на окне, но дверь была приоткрыта. Рядом валялись пустые коробки и упаковки – видимо, его тоже грабили в первые часы паники.
– Там можно переночевать, – тихо сказал папа. – И проверить, есть ли что съестное. День был долгим.
Они осторожно вошли. Внутри царил беспорядок: полки полупустые, хлебные батоны зачерствели и покрылись плесенью, пакеты с булками валялись на полу. Но **чудо!** Гулко работал **холодильник!** И еще один – морозильный ларь. Папа нашел в подсобке маленький **бензиновый генератор.** Он тихо подвывал в углу, питая холодильники. Видимо, его заправили перед самым... всем этим, и топлива хватило.
Глава 6:
Зал Совета Галактического Союза на станции «Альциона» обычно гудел размеренной жизнью дипломатии. Сейчас в нем висела тишина, натянутая, как струна перед разрывом. Голограмма в центре зала показывала не стратегическую карту текущих фронтов, а одинокий сине-зеленый шар – планету Аримей, известную в ее собственной, не подозревающей о масштабах галактики системе как Земля.
Последние искаженные сигналы бедствия, перехваченные пограничными буями за час до полного цифрового молчания, не оставляли сомнений. Аримей пал. Быстро. Жестоко. Порабощена.
– Данные подтверждены, – голос Верховного Арбитра, рольда К'Тарра, прозвучал как удар гонга в тишине. Его массивная, покрытая густой серой шерстью фигура казалась еще больше от напряжения. – Сигналы тревоги с орбитальных спутников наблюдения, последние шифрованные передачи из подземных бункеров… Все указывает на массированное вторжение силами Убьеденного Союза. Захват осуществлен за три стандартных планетарных цикла. Эффективность… пугающая.
На экране сменилась проекция: размытые, но однозначные кадры, перехваченные в последние секунды связи. Огромные черные корабли, нависшие над знакомыми континентами. Стремительные тени десантных модулей. И… структуры, похожие на гигантские черные медузы, методично забирающие потоки людей в свои утробы.
– Аримей находился под защитой Статьи Первой Галактического Конкордата! – вскричала представительница тальвов, Элиана Вейн. Ее благородные черты лица, обычно спокойные, исказились гневом и болью. Кожа тальвов отливала легкой голубизной, а в глазах горел огонь возмущения. – «Молодые миры, не достигшие космической зрелости, но демонстрирующие потенциал разумной эволюции, подлежат охране от внешних угроз!» Это священный закон! Убьеденные попрали его!
– Повелителям закон не писан, Элиана, – холодно парировал мирт, советник Зорах Вел. Его голубоватая кожа казалась еще бледнее при свете голограммы. Голос был лишен эмоций, лишь в вертикальных зрачках мелькал расчет. – Они признают только силу и свои извращенные догмы. Аримей… Земля… была лакомым куском. Биологически разнообразный мир. Молодая, энергичная биомасса. И главное – *незащищенная*.
Он сделал жест, и на экране появились генетические спирали, сравнительные анализы.
– Археогенетический анализ подтверждает нашу теорию. Аримей – бывшая колония-тюрьма Эпохи Рассеяния. Туда свозили преступников со всей Галактики после Войн Прародителей. Люди, рептилоиды, иные гуманоиды… Падение крупного астероида 65 миллионов лет назад по местному летоисчислению стало катаклизмом, но и… катализатором. Выжившие смешались. Планета сама лепила из этого генетического бульона новый вид. Люди… *арис*, как их назвали древние картографы… оказались удивительно пластичны. Они впитывали, адаптировались, эволюционировали. Их геном – уникальная мозаика, несущая следы десятков рас. Они – *живая* история Галактики. И генетический резерв, потенциально ценнейший.
– И теперь этот резерв выкачивают, как сок из дерева! – Элиана не сдавалась. – Арис еще не доросли до звезд! Они только начинали догадываться о масштабах мироздания! Их «НЛО» – это наши наблюдательные зонды, мониторившие развитие, предотвращавшие экологические катастрофы, которые они сами могли принять за «чудеса»! Мы *обязаны* были их защитить! И мы *провалились*!
В зале повисло тягостное молчание. Провал был очевиден. Системы раннего предупреждения на дальних рубежах сектора Аримея были ослаблены – ресурсы перебрасывались на горячие фронты с Убьеденными в Туманности Клыка. Захват произошел стремительно, с беспрецедентной жестокостью и эффективностью.
– Что предлагаете, Элиана? – спросил К'Тарр. Его глубокий голос звучал устало. – Отправить флот? Посмотрите на карту!
Над голограммой Земли вспыхнула проекция Галактики. Путь от ближайшей крупной базы Союза до сектора Аримея зигзагом проходил через три спиральных рукава, мимо зон влияния нейтральных, а то и враждебных Союзу карликовых государств, огибая границы Туманности, кишащей пиратами и рейдерами Убьеденных.
– Даже с экстремальными прыжками через гиперпространственные коридоры, – продолжил мирт Зорах, вызывая сложные расчеты на экран, – минимальное время в пути – **тринадцать стандартных галактических суток.** Для арис, живущих по своему планетарному циклу… это **пятнадцать их дней.** Пятнадцать дней под пятой Убьеденных. Что мы найдем там? Пепелище? Лагеря смерти? Пустую планету-тюрьму, из которой уже выкачали все ценное?
– Мы найдем тех, кто еще борется! – горячо воскликнула Элиана. – Кто прячется в руинах своих городов! Кто, как этот ребенок с последних перехваченных кадров… – на экране мелькнуло размытое изображение из какого-то бункера: испуганное лицо девочки, – …проявляет необъяснимые аномалии! Возможно, пробуждение Потенциала под давлением? Мы *обязаны* попытаться! Хотя бы выслать разведгруппу быстрого реагирования! Спецназ! Авдеев!
– Авдеи прикованы к Щиту Лиры, – напомнил К'Тарр. – Если они дрогнут, падет ключевая система. Миллиарды жизней. Рисковать ими ради *потенциального* спасения одной, пусть и уникальной, но технологически отсталой планеты… Совет, проголосуем.
Голосование было быстрым и мрачным. Тальвы и некоторые мелкие гуманоидные расы – за немедленную попытку спасения, пусть и символическую. Мирты, рольды, большинство технократических и воинственных рас – против. Ресурсы слишком растянуты. Риск слишком велик. Шансы на успех – ничтожны.
Решение было записано в протокол холодными строчками: «*Признать факт нарушения Конкордата и геноцидального захвата мира Аримей (Земля) силами Убьеденного Союза. Возложить вопрос о возможных ответных мерах (включая разведку) на Комитет по Кризисным Ситуациям для рассмотрения в рамках имеющихся ресурсов и текущей стратегической обстановки. Приоритет – защита ключевых миров Союза.*»
По сути – отсрочка. Отказ.
Элиана Вейн молча встала. Ее голубоватая кожа была белой от ярости и бессилия. Она посмотрела на голубой шар Аримея, уже затягиваемый на экране слоем тревожного алого маркера «Захвачено».
Глава 7:
Сон был беспокойным, пропитанным тенями черных кораблей и красных глаз. Айва проснулась не от света – его почти не было, лишь мутно-серый сумрак, пробивавшийся через щели в заколоченном окошке подсобки. Казалось, глубокая ночь, но папины часы показывали утро. Проснулась она от **звуков.**
Сначала – глухие, далекие **хлопки.** Не громкие, но отчетливые в мертвой тишине города. Как будто кто-то бил тяжелым молотком по листу железа где-то за несколько кварталов. Потом – короткий, отрывистый **крик.** Человеческий. Полный боли или ужаса. И еще один хлопок. Ближе.
Айва замерла, сердце колотилось где-то в горле. Родители уже не спали. Папа стоял у щели в дверях, ведущих в торговый зал ларька, напряженно вслушиваясь. Мама, бледная, собирала оставшиеся сухари и воду в сумку, движения резкие, отрывистые.
– Быстро, – прошептал папа, не оборачиваясь. Его голос был низким, сдавленным. – Собираемся и уходим. *Сейчас.* Они близко. Зачистка.
Мама кивнула, протягивая Айве рюкзачок с газировкой и чипсами.
– К лесу? – тихо спросила она, надеясь. Лес казался островком спасения, зеленой стеной против черного металла.
Папа резко покачал головой, отрывая взгляд от щели.
– Нет. Лес – открытое пространство на подходе. Там нас как мух на стене заметят с воздуха или с вышек. Ищи не ищи. – Он прислушался снова. Вдалеке прозвучала очередная серия хлопков, словно сухой треск. – Слышите?
Айва насторожилась. Сквозь тревожную тишину, нарушаемую только далекими, зловещими звуками, донеслось другое. **Лай.** Не одинокий, а гулкий, переливчатый. Целая стая собак. Где-то недалеко, в районе гаражного кооператива, что виднелся за ларьком.
– Собаки, – сказал папа, и в его голосе промелькнула тень… надежды? – В гаражах. Они лают. Не переставая.
Мама нахмурилась.
– Но они же привлекут внимание! Их услышат те... твари!
– Именно, – папа почти усмехнулся, горько. – Но обрати внимание: лай идет *постоянно*. Не только сейчас, когда стреляют. Собаки лают на ветер, на сороку, на собственный хвост. Они **встревожены**, но не убиты. Похоже, что… – он подбирал слова, – …что *их* захватчиков собаки не особо волнуют. Животные – не цель. Не угроза. Не… интересны. Их просто игнорируют.
Он выглянул в щель, потом быстро отошел к запасному выходу, ведущему на замусоренный двор.
– Гаражный кооператив – идеальное укрытие *сейчас*. Лабиринт из металла и бетона. Тысячи укрытий. И этот лай… – он махнул рукой в сторону гаражей, – …это наш шумовой фон. Наше прикрытие. Пока собаки орут, наши шаги, наш шепот, даже наш кашель – растворятся в этом гаме. Они – лучшая сигнализация *для нас* и лучшая маскировка *от них*. Идем. Быстро и тихо. По задворкам.
Они выскользнули через запасной выход. Серое небо, тяжелое и низкое, словно грязная вата, нависало над городом. Дождь прекратился, но воздух был влажным, холодным, пахнущим гарью и сырой землей. Лай собак доносился отчетливее – нервный, беспорядочный, переходящий в вой. Где-то совсем далеко, возможно, уже в центре, снова треснула короткая очередь.
Пробирались **между гаражами.** Это был настоящий лабиринт ржавых ворот, заваленных хламом проходов, гор мусора и старых покрышек. Каждый неожиданный звук – скрип железа на ветру, грохот перевернутой банки – заставлял их замирать, прижиматься к холодным стенам. **Вздрагивали** они и от каждого нового залпа **выстрелов,** звучавших то ближе, то дальше. Это была охота. Систематическая, безжалостная.
Айва шла, сжимая мамину руку, ее глаза бегали по темным углам, ожидая увидеть черный костюм или фиолетовые глаза. Она думала о собаках. Почему их не трогали? Может, у пришельцев аллергия? Или они считали их глупыми? А Бублик? Он ведь тоже неживой, как покрышка... Может, его тоже не тронули? Эта мысль почему-то не утешала.
В конце концов, они выбрались к **краю гаражного массива.** Там, за низким, полуразрушенным забором из сетки-рабицы, протекал **ручей.** Вернее, то, что от него осталось – мутный, вонючий поток, забитый пластиковыми бутылками, рваными пакетами, обломками старой мебели и прочим хламом, который годами сбрасывали неаккуратные хозяева гаражей. Воздух здесь пах затхлостью и гнилью.
Вокруг ручья, на небольшой заросшей бурьяном полянке, **метались собаки.** Несколько дворняг разного размера и окраса. Они были худые, взъерошенные, с поджатыми хвостами. Они **лаяли.** Не на людей – Айва и ее родители замерли в тени последнего гаража. Собаки лаяли на ветер, шевеливший мусор. Лаяли на сороку, каркавшую на верхушке сухого тополя. Лаяли друг на друга. Лаяли просто так, от скуки или от непонятной, всеобъемлющей **тревоги,** которая висела в воздухе. Их лай был хриплым, надрывным, полным той же безысходной паники, что сжимала сердца людей.
– Видите? – прошептал папа. – Они не боятся *нас*. Но они **встревожены** до предела. Весь мир для них стал враждебным и непонятным. И лают они… почти без перерыва.
Собаки заметили их. Несколько пар настороженных, умных глаз уставились в их сторону. Одна крупная, похожая на овчарку дворняга глухо заворчала, обнажив желтые клыки. Но не бросилась. Не подошла ближе. Просто продолжала лаять, теперь уже в их сторону, но без особой агрессии – скорее с предупреждением: *Держись подальше.*
– Они не нападут, – тихо сказала мама. – Они тоже боятся. Им не до нас.
Айва смотрела на собак. Их лай, такой громкий и нервный, вдруг показался ей не угрозой, а… **щитом.** Пока они лают здесь, у ручья, пока их голоса разносятся по пустому пространству между гаражами, любой другой звук – шаг, шепот, даже стук ее собственного сердца – казалось, терялся, поглощался этим животным хором отчаяния. Папа был прав. Это было **их прикрытие.** Хрупкое, ненадежное, но единственное.
Они присели на корточки за углом гаража, решая, как обойти ручей и собак, чтобы двинуться дальше, к промзоне, а затем, возможно, и к лесу за ней. Лай продолжался, сливаясь с воем ветра в разбитой вывеске над гаражами. И вдруг, сквозь этот шум, Айва услышала другое.
Глава 8:
Тишина после рева микроавтобуса длилась мгновение, наполненное лишь хриплым лаем собак и прерывистыми стонами раненого. Его рука, дрожащая и бледная, все еще была протянута к ним. Глаза умоляли.
Взгляд **Олега** скользнул по лицу **Оксаны** – она кивнула, почти незаметно, губы плотно сжаты, – потом впился в Айву.
– Стоять тут. Не шевелиться. Не шуметь. – Его приказ прозвучал как скрежет железа. – Если услышишь *любой* подозрительный звук – прячься вон в те трубы. – Он кивнул на ржавую груду водопроводных труб, сваленных неподалеку.
Не дожидаясь ответа, **Олег** рванулся вперед. Не бегом – низкими, стремительными перебежками от укрытия к укрытию: к покосившемуся фонарному столбу, к куче покрышек, к разбитому корыту. Каждый шаг по гравию казался Айве оглушительным, хотя собаки, заливаясь лаем на скрывшийся микроавтобус, глушили все. **Олег** достиг кучи шин. Присел на корточки рядом с раненым. Говорил быстро, шепотом, но Айва уловила обрывки:
– ...не могу нести... сам встанешь? Опереться?... Нога?...
Мужчина замотал головой, лицо исказилось от новой волны боли. Он показал на свою окровавленную ногу, на неестественный изгиб ниже раны. Перелом. **Олег** сжал кулаки. Его взгляд метнулся к запасному выходу, где ждали Айва с **Оксаной**, потом к лабиринту гаражей, потом к небу – низкому, серому, враждебному.
Решение созрело мгновенно. **Олег** сорвал с себя ветровку (старую, поношенную), с силой разорвал ее по шву. Быстро, но аккуратно приподнял окровавленную штанину мужчины. Рана на бедре была глубокой, рваной – словно от когтя или острого обломка. Кровь сочилась темно. **Олег** туго перетянул бедро выше раны обрывком ветровки, используя короткий обломок арматуры как закрутку. Мужчина вскрикнул, стиснув зубы. Потом **Олег** нащупал в груде мусора две относительно ровные доски, сорвал с себя ремень. Иммобилизация голени получилась грубой, но мужчина смог подавить стон. **Олег** помог ему встать на одну ногу. Мужчина оперся на плечо **Олега**, лицо было пепельно-серым, пот залил лоб. Каждый шаг был пыткой.
– **Оксана!** – прошептал **Олег**, уже не скрываясь, но голос был едва слышен под собачьим гамом. – Помоги! Быстро!
**Оксана** выскочила из укрытия, как ошпаренная. Подхватила мужчину с другой стороны. Они двинулись обратно к щели между гаражами, волоча раненого, чья нога в самодельной шине волочилась по земле, оставляя на гравии рваный кровавый след. Айва прижалась к стене, пропуская их. Запах крови – свежей, медной – ударил в нос. Она отвернулась, чувствуя тошноту.
Они втащили мужчину в узкий проход, усадили на перевернутое ведро. Он тяжело дышал, почти рыдая от боли и облегчения. **Олег** вытер пот со лба грязной рукой.
– Спаси... – начал мужчина.
– Молчи! – отрезал **Олег**, прислушиваясь. Собаки лаяли уже не так яростно. Кто-то из них даже начал скулить. – Имя?
– Сер... Сергей...
– Ты знаешь, что делать с переломом? С раной? – **Олег** быстро рылся в сумке, доставая маленькую аптечку с минимумом бинтов и йодом, сохраненную с "прошлой жизни".
Сергей кивнул, с трудом.
– Механик... Медпомощь... проходил... – он задыхался.
Олег сунул ему аптечку и флягу с водой.
– Тут не доктор. Делай что можешь. Мы... – он не договорил. Его взгляд снова устремился в щель, на залитую серым светом площадку у ручья. Собаки вдруг замолчали. Все. Разом. Как по команде. Только ветер шелестел мусором.
Тишина навалилась внезапно и гнетуще. Даже Сергей замер, затаив дыхание. Айва почувствовала, как по спине пробежали мурашки. *Они* всегда приходили в тишине. И еще что-то... странное давление в висках, легкая тошнота. Как тогда, в переулке у школы, когда на нее смотрели красные глаза.
Олег медленно, как в замедленной съемке, пригнулся и подполз к краю щели. Заглянул. Замер.
Айва видела его спину. Видела, как напряглись мышцы под футболкой. Видела, как он медленно, очень медленно отползает назад, не отрывая взгляда от площадки. Его лицо, когда он повернулся, было цвета глины. Глаза – огромные, полные немого ужаса. Он прижал палец к губам. Мертвая тишина.
Со стороны ручья, откуда они только что притащили Сергея, послышался звук. Не шаги. Не голос. Это было... шуршание. Мягкое, скользящее, как будто по асфальту волокли тяжелый мокрый мешок. И еще... металлический скрежет. Тонкий, высокий, как будто что-то острое царапало камень. Олег жестом пригнул всех ниже к земле. Айва прильнула к щели, рискуя одним глазом.
На площадку у ручья вышли двое.
Первый – в черной броне. Знакомой, облегающей, с тускло мигающими красными индикаторами на груди и предплечьях. "Клыкастый". Фиолетовые глаза светились в сером свете, как фонарики. Он двигался легко, почти бесшумно, но его голова поворачивалась резко, сканируя пространство: гаражи, кучи мусора, трубы. В руке – короткий жезл с тусклым наконечником. Из него исходил едва слышный гул. Он наступил на кровавый след, оставленный Сергеем, остановился. Фиолетовые глаза сузились.
Второй...
Это существо Айва видела впервые так близко. Оно было ниже "клыкастого", коренастое, одетое не в броню, а в серый, мешковатый комбинезон из грой ткани. Но не это пугало. Голова Она напоминала сплюснутый шлем, но без щелей для глаз или рта. Вместо лица – гладкая, бледно-серая поверхность, на которой поблескивали несколько круглых линз-сенсоров разного размера, расположенных асимметрично. Ни рта, ни носа. И руки... Вернее, не руки. Из рукавов комбинезона свисали два гибких, костлявых щупальца, покрытых не кожей, а хитиновыми сегментами, как у глубоководного рака. На концах щупалец – мелкие, ловкие манипуляторы:три острых отростка, похожих на клешни, и один более толстый, с присоской. Одно щупальце волочило по земле странный прибор – коробку с антеннами и мигающими огоньками, издававшую тот самый металлический скрежет о гравий. Другое щупальце было поднято, его сенсоры-клешни шевелились, будто нюхая воздух. **Шуршание** исходило от него – хитиновые сегменты терлись друг о друга при движении.
Глава 9:
Бегство через гаражный лабиринт слилось в кошмарный калейдоскоп ржавых стен, спотыканий о хлам и леденящего душу визга сирен, разносившегося эхом по пустому городу. Казалось, сама сталь скрежетала на их пятках. За спиной – не только страх погони, но и немой укор в глазах мертвого Сергея, запах горелой плоти, и собственная, дикая, необъяснимая сила, вырвавшаяся наружу и оставившая после себя пустоту и дрожь в коленях.
Они вырвались на окраину гаражного массива, где начинался **старый парк,** плавно перетекавший в густой смешанный лес. Деревья, казалось, манили прохладной тенью и укрытием. Но лес был **тихим.** Слишком тихим. Ни птичьего щебета, ни стрекотания насекомых. Только шелест листьев на порывистом, холодном ветру да их собственное прерывистое дыхание.
– В лес! Глубже! – хрипел **Олег,** почти волоча **Айву.** Лицо его было серым от усталости и напряжения, глаза бегали по опушке, ища следы погони. – Быстрее!
**Оксана** поддерживала Айву с другой стороны. Девчонка едва переставляла ноги. Каждый шаг давался с трудом, будто ее ноги были налиты свинцом. Внутри все горело и одновременно мерзло. Она чувствовала взгляд отца – растерянный, испуганный, с немым вопросом: *Что это было? Что с тобой?* Но спрашивать было некогда. Визиг сирен не стихал, он нарастал, сливаясь в один пронзительный, вселенский вой, от которого звенело в ушах и стыла кровь.
Они углубились в лес, продираясь сквозь кусты папоротника и бурелом. Стволы вековых сосен и корявых дубов вставали темной стеной. Воздух стал влажным, пахнущим прелой листвой и хвоей, но не приносящим облегчения. Давление в висках, знакомое по присутствию "щупальцевых" и "черных костюмов", не исчезало, а лишь приглушилось, превратившись в назойливый фон.
– Пап... – выдохнула Айва, спотыкаясь о корень. – Не могу...– Держись, рыбка! – **Олег** подхватил ее почти на руки. – Еще чуть-чуть! Надо оторваться! Они ищут по сигналу... тот визг...
Он не договорил. Все трое замерли, услышав новый звук. Не визг сирены захватчиков. Глухой, нарастающий **грохот,** идущий сверху. Как гром, но без молний. И не один. Несколько. Приближающихся с ужасающей скоростью.
– Небо! – прошептала **Оксана,** задрав голову.
Сквозь редкие прорехи в кронах деревьев, сквозь серую пелену низких туч, проносились **тени.** Не черные капли захватчиков. Другие. Стремительные, угловатые, с резкими, геометричными очертаниями. Они проносились низко, так низко, что казалось, вот-вот зацепят верхушки сосен. От них не шел гул "черных гор", но воздух дрожал от их прохода, а ветер свистел в щелях коры.
– Это... не их? – неуверенно спросил **Олег,** вжимаясь спиной в толстый ствол сосны, заслоняя собой жену и дочь.
Один из кораблей резко снизился. Он был меньше других, похож на стремительную серебристую стрекозу с двумя наклонными стабилизаторами. Он завис прямо над поляной в сотне метров от них, едва не касаясь ветвей. Снизу корабля открылся люк, и из него выпрыгнули... **люди?**
Нет. Не совсем. Они были высокими, стройными. Одетые в облегающие костюмы нежно-голубого цвета, с серебристыми полосами на груди и конечностях. Шлемы скрывали лица, но сквозь темные визоры мерцали глаза – большие, чуть раскосые. Кожа на руках, не прикрытая перчатками, отливала легкой, едва уловимой **голубизной.** Они двигались с грацией и силой, несвойственной обычным людям, легко отталкиваясь от земли длинными прыжками. В руках у них были странные устройства, похожие на короткие, утолщенные винтовки с голубыми индикаторами.
– Не стреляйте! – закричал **Олег,** поднимая руки. – Мы свои! Люди!
Один из пришельцев повернул голову в их сторону. Он сделал быстрый жест рукой. Двое других мгновенно изменили положение, прикрыв его фланги, их "винтовки" нацелились не на семью, а вглубь леса, откуда они прибежали. Первый пришелец снял шлем.
Лицо... было почти человеческим. Благородные, четкие черты. Высокие скулы. Но кожа действительно имела легкий **голубоватый** оттенок, а глаза... Глаза были большими, миндалевидными, цвета чистой **бирюзы,** без видимых белков. В них светился ум, сосредоточенность и... **удивление?** Он быстро что-то сказал на своем языке – мелодичном, но с гортанными нотками. Его голос звучал через небольшой комм-узел на воротнике костюма. Потом он переключился на ломанный, но понятный русский:
– Вы... ранены? Идти... можете? Быстро. Опасность близко. Сканеры... фиксируют преследователей. Сильный пси-след.
Он указал на Айву. Его бирюзовые глаза пристально изучали ее лицо, словно пытаясь что-то прочитать. Давление в висках у Айвы, которое слегка ослабло, снова усилилось, но на этот раз оно было... другим. Не холодным и враждебным, как у красноглазых, а скорее **зондирующим,** осторожным, как прикосновение незнакомого, но не опасного врача.
– Пси-что? – растерянно пробормотал **Олег.** – Кто вы?– Тальвы. Галактический Союз. Помощь... пришла. Поздно, но... пришла. – Пришелец сделал шаг вперед. – Ваша дочь... Она источник следа. Очень сильный. Ее надо эвакуировать. Срочно. Всех. Но *ее*... особенно.
За его спиной, с грохотом, опустился еще один корабль, побольше, похожий на приземистый боб. Из него выскочили еще несколько тальвов, а также... **существо,** похожее на высокого, двуногого **волка** в легкой броне. У него была серая шерсть, мощная грудь, длинная морда с клыками и умные, желтые глаза. Оно что-то хрипло прорычало тальву, и тот кивнул.
– Рольд-следопыт, – коротко пояснил тальв. – Чует врага. Они близко. Минуты. Решайтесь!
Грохот боя донесся с опушки леса, откуда они бежали. Короткие, резкие **вспышки** голубого света – выстрелы тальвийского оружия – смешивались с знакомым, ненавистным **красным** свечением жезлов захватчиков. Послышались звериные рыки и шипение.
– Идем! – крикнул **Олег,** подталкивая Айву и Оксану к открытому люку боба. Надежда, острая и болезненная, вспыхнула в его глазах. Помощь! Настоящая помощь!
Тальв с бирюзовыми глазами жестом велел им забираться внутрь. Его взгляд снова остановился на Айве. В нем читалось нечто большее, чем просто интерес к спасению. **Распознавание?** **Тревога?** **Надежда?**
глава 10:
Где-то на краю спирального рукава Трелиус, за миллионы световых лет от сине-зеленой точки, известной в местных звездных каталогах как Аримей (а ее обитателям как Земля), пространство **взорвалось светом.**
Не взрывом. **Прорывом.**
Гигантские, стреловидные корпуса кораблей Галактического Союза – не флагманы, а быстрые, как мысли, **крейсеры-разведчики класса «Молния»** – вывалились из гиперпространственного прыжка. Их обшивка дымилась от экстремальных нагрузок, энергетические щиты мигали тревожным оранжевым, едва выдержав противоестественно короткий и опасный переход через нестабильный гипер-коридор. Запах озона и перегретого металла витал на мостиках, смешиваясь с гулом аварийных сигналов.
На центральном мостике флагмана группы, **«Клинка Рассвета»**, капитан **Тал Вейн** (дальний родственник той самой Элианы) стиснул руки на спинке кресла. Его бирюзовые глаза, уставшие от бесконечных прыжков, смотрели не на звездную карту, а на **обратный отсчет.**
**11 дней 18 часов 42 минуты.**
Именно столько оставалось по стандартному галактическому времени до расчетного прибытия к Аримею. **11 дней.** Для людей на планете – **около 13 суток.** 13 суток под пятой Убьеденного Союза. Что они застанут? Пепелище? Лагеря смерти? Или еще тлеющие очаги сопротивления?
– Статус флота? – его голос звучал хрипло, перекрывая гул систем.
– Все корабли вышли из прыжка, капитан, – доложила тальвийская операторша, ее голубоватые пальцы летали над сенсорными панелями. – Повреждения минимальны. «Копье Тумана» докладывает о нестабильности двигателя номер три. Ремонт – шесть часов.
– Шесть часов... – Тал Вейн провел рукой по лицу. Каждая минута была на вес крови. Каждый час задержки – приговором для тех, кто еще мог цепляться за жизнь там, внизу. – Уложиться в четыре. Выжать из инженеров все. Приоритет – ремонт.
– Есть, капитан.
Решение о рейде далось Совету невероятно тяжело. Отозвать эти крейсеры с патрулирования границ Туманности Клыка – значило оголить уязвимый участок. Рискнуть кораблями и экипажами ради одной, пусть и уникальной, но технологически отсталой планеты, уже признанной «вероятно потерянной»? Это был жест отчаяния. **Жест надежды.** Под давлением тальвов, рольдов-гуманистов и, как ни странно, части миртов, пораженных археогенетическими данными о Земле. Но главным аргументом стал **слабый, но повторяющийся сигнал.** Не SOS. Не координаты. А **аномалия.** Кратковременные, мощные всплески неидентифицированной пси-энергии, зафиксированные затухающими спутниками Аримея уже *после* падения связи. Сигналы совпадали с местами ожесточенных боев или... или с чем-то еще, что могло значить: **там еще кто-то борется.**
– Следующий прыжок? – спросил Тал Вейн штурмана-мирта. Тот, с синеватой кожей, сосредоточенно изучал данные.
– Гипер-коридор «Зеркало-Эхо». Нестабилен. Высокий риск сдвига. Расчетное сокращение времени в пути – 18 часов. Но вероятность выхода в пустоту или внутри звезды – 32%.
– Рискнем, – Тал Вейн не колебался. Они уже пересекли черту. Обратного пути не было. – Готовьте расчеты. Всем кораблям – перезарядка гипердрайвов на максимум. Через четыре часа – прыжок.
Он подошел к главному визору. За бронированным стеклом простиралась чужая звездная россыпь. Где-то там, за невообразимыми расстояниями и смертельно опасными прыжками, горела Аримей. Его задача была не победить флот Убьеденных – это было невозможно с их силами. Их задача была **ворваться, найти источник сигнала (или то, что от него осталось), схватить и уйти.** Как воры в ночи. Надеясь на чудо и скорость своих кораблей.
– Держись, Аримей, – прошептал капитан, обращаясь к далекой, невидимой точке. – Держись, кто бы ты ни был, кто посылал эти сигналы. Мы идем. Сквозь ад гиперпространства и волю Убьеденных. **Мы идем.**
На мостике воцарилась напряженная тишина, нарушаемая только монотонным голосом оператора, отсчитывающего минуты до следующего, самоубийственного прыжка. Корабли, как раскаленные иглы, готовились пронзить ткань пространства-времени снова. Надежда была тонкой, как паутина. Но она была. Они летели. Сквозь межгалактическую пустоту, против времени и логики. Навстречу неизвестности и, возможно, гибели. Ради шанса спасти то, что, по всем расчетам, спасти уже было нельзя.
Глава 11:
На борту «Ковчега Исследователь»
Время потеряло смысл. Оно текло густым, липким медом в голубом свете лазерной клетки. Айва не знала, сколько прошло – минут, часов. Ее мир сузился до двух шагов в любую сторону и шести стен из жужжащего, смертоносного света. Воздух был спертым, пах озоном и чужим металлом. Единственными звуками были далекий гул корабля, монотонный плач какого-то ребенка в соседней клетке и ее собственные прерывистые всхлипывания, которые никак не могли перерасти в полноценные рыдания. Слезы просто текли по щекам, высыхали, оставляя соленые дорожки, и наворачивались снова.
Она сидела на холодном полу, обхватив колени. Глаза были красными и опухшими, но пустыми. Внутри – ледяная пустота, перемежающаяся острыми вспышками ужаса. Воспоминания о лесе, о красных глазах, о родителях, ставших пустыми куклами… Они проносились, как обрывки кошмара, и каждый раз вонзались в душу новым лезвием. *Мама не оглянулась. Папа не услышал.* Эта мысль была хуже лазерного ожога на руке.
Периодически по залу проходили **существа.** Коренастые, в серых комбинезонах, с безликими головами и щупальцами вместо рук. Они двигались бесшумно, лишь хитиновые сегменты их щупалец издавали легкое шуршание. Они не смотрели на детей. Они проверяли приборы у основания клеток, сканировали что-то, двигались дальше. Как обслуживающий персонал в гигантском, жутком зоопарке. Иногда они останавливались у какой-то клетки, щелкали манипуляторами по панели управления, и лазерные прутья на мгновение гаснули. Существо заходило внутрь, брало за руку безвольного или сопротивляющегося ребенка и уводило. Дверь в глубине зала открывалась, поглощала их, закрывалась. Ребенок не возвращался. Куда? На что? Мысли об этом заставляли Айву вжиматься в пол.
Она боялась пошевелиться. Боялась приблизиться к этим голубым стенам смерти. Боялась привлечь внимание. Но больше всего она боялась того, что происходило внутри нее самой. После истерики, после невероятного усилия воли в лесу, чтобы крикнуть родителям, внутри была только **пустота.** Та самая странная сила, которая толкала существ, защищала ее – она исчезла. Погасла. Как будто ее выключили. Осталась только слабость, тошнота и глухая головная боль. Она пыталась снова *толкнуть* – мысленно, от отчаяния – стену клетки. Ничего. Только слабая рябь в глазах от напряжения. Это было похоже на попытку шевелить ампутированной конечностью. Силы не было. И без нее она чувствовала себя абсолютно беззащитной. Просто куском мяса, ожидающим своей очереди.
**На борту крейсера «Клинок Рассвета», в гиперпространстве**
Пространство вокруг корабля было не черным и не звездным. Оно было **искаженным.** Полосы невообразимых цветов – фиолетового, ядовито-зеленого, кроваво-красного – проносились за бронированными визорами, сливаясь в безумный калейдоскоп. Корабль содрогался, как лист на ветру. Гул гипердвигателей переходил в вой, а затем в скрежет, будто металл рвется на части. На мостике горели аварийные огни, мигая кроваво-красным.
Капитан **Тал Вейн** вцепился в подлокотники своего кресла, стараясь не показать напряжения. Его бирюзовые глаза были прикованы к главному экрану, где бешено вращались сложные диаграммы гиперпространственного коридора «Зеркало-Эхо». Каждая линия означала потенциальную катастрофу: гравитационную аномалию, разрыв пространства, выход прямо в ядро звезды.
– Стабильность коридора падает! – крикнула операторша-тальв, ее голос срывался от перегрузок. – Колебания на пределе! Двигатель номер два перегревается!
– Удерживаем курс! – рявкнул Тал Вейн. Его голос звучал тверже, чем он себя чувствовал. – Все ресурсы на щиты и стабилизацию! Штурман?
– Тридцать секунд до расчетной точки выхода! – отозвался мирт. Его синеватые пальцы летали над панелью. – Но коридор рвется, капитан! Риск выброса в межгалактическую пустоту – 78%!
– Риск принят, – Тал Вейн стиснул зубы. Они уже сделали невозможное, прорвавшись сюда. Обратно пути не было. Только вперед. К Аримею. К тому слабому, мерцающему сигналу надежды, который, возможно, уже погас. – Готовьтесь к экстренному выходу! Всем занять ударные позиции!
Он знал, что посылает своих людей на верную смерть, если выход окажется в пустоте или внутри звезды. Но он также знал, что каждый потерянный час на поиск стабильного коридора – это тысячи жизней на далекой планете. Если там еще кто-то остался. Если их сигнал – не просто посмертная судорога умирающего мира.
Экран заполнился ослепительной вспышкой. Корабль содрогнулся так, что Тал Вейна чуть не выбросило из кресла. Раздался оглушительный треск перегруженных конструкций. Свет погас, потом зажегся аварийный, кроваво-красный. На мгновение воцарилась тишина, нарушаемая только треском искр и шипением поврежденных систем.
– Статус?! – закричал капитан, отплевываясь от вкуса крови на губах – он прикусил язык при ударе.
– Выход... осуществлен! – доложил штурман, его голос дрожал от облегчения и ужаса. – Координаты... в пределах расчетного сектора! Но...
– Но что?!
– Мы не одни, капитан! – вскрикнула операторша. Ее голос был полон ужаса. – Сенсоры фиксируют... несколько крупных объектов! Энергетические сигнатуры... это Убьеденные! Они... они ждали нас!
На главном экране, сквозь статику поврежденных сенсоров, проступали контуры. Огромные, угловатые, зловещие. **Черные корабли.** Они висели в пространстве, как пауки в паутине, перекрывая путь к далекой сине-зеленой точке Аримея. Их орудия уже начинали светиться зловещим багровым светом.
Тал Вейн похолодел. Ловушка. Их выманили. Или сигнал был приманкой. Или... или Убьеденные знали, что Союз попытается. И поджидали. Теперь его маленький, измотанный флот оказался лицом к лицу с превосходящими силами врага. На краю галактики. В миллионах световых лет от подмоги.
– Боевая тревога! – его голос прозвучал хрипло, но четко в грохоте аварийных сирен. – Все на боевые посты! Щиты на максимум! Готовить оружие! – Он посмотрел на обратный отсчет, все еще мерцавший на экране: **11 дней 12 часов 03 минуты.** До Аримея еще далеко. Но битва за право до него добраться началась здесь и сейчас. И шансов было катастрофически мало.
Глава 12:
**На борту «Ковчега Исследователь», Лабораторный Отсек 7**
Холод. Не физический, а **экзистенциальный.** Холод чужого металла под спиной. Холод яркого, безжалостного света ламп, впивающегося в закрытые веки. Холод легких, но неумолимых ремней на запястьях и лодыжках. Айва лежала, одетая в тонкую серую робу, на столе в стерильной камере. Воздух гудел низко, пах озоном и чем-то стерильно-горьким. Она не видела их за матовым стеклом экрана, но **знала** – они там. **Существо в Черном.** И другие. Смотрят. Ждут.
Ее привели сюда молча. Щупальце существа в сером комбинезоне пристегнуло ремни с пугающей эффективностью. Страх сковал горло ледяным комом. *Что они будут делать?* Сердце колотилось, как птица в клетке.
За стеклом заговорили. Голос Существа в Черном, бесстрастный, как голос навигатора:
– Образец 734-Терра. Женский. Пси-потенциал нестабилен, подтвержден полевыми данными. Начинаем калибровку сенсоров. Протокол «Сканирование».
Над столом, из потолка, бесшумно выдвинулся сложный агрегат – не игла, а **купол из линз и сенсоров.** Он завис над Айвой, излучая мягкий голубоватый свет. По телу пробежали мурашки. Не боль, а **ощущение глубокого вторжения,** будто кто-то копошится в самых сокровенных уголках ее разума. Она зажмурилась, стиснула зубы.
– Регистрируем фоновую активность. Пси-эмиссия минимальна, подавлена, – доложил другой голос – более высокий, с оттенком разочарования (возможно, Желтоглазый). – Потенциал заблокирован или истощен. Требуется стимул для активации.
– Применяйте эмоциональный триггер. Уровень «Бета», – приказал Существо в Черном.
На стене напротив загорелся экран. **Мама и Папа.** Они стояли в серой очереди других таких же пустых людей. Их глаза были остекленевшими, лица – масками. На шеях – черные ошейники. Но картинка была **статичной,** как фотография. Без пыток. Без боли. Просто **факт.** Они там. Они – не они.
– Мама... Папа... – прошептала Айва, и ком в горле стал больше. Глаза наполнились слезами. *Почему они не оглянулись? Почему не услышали?*
На экране изображение сменилось. Теперь это была **запись.** Короткий фрагмент. **Оксана** в простом сером помещении, похожем на камеру. Она сидела на краю койки, все так же с пустым взглядом. Внезапно ее тело **содрогнулось.** Не от боли, а от какого-то внутреннего **спазма.** Губы шевельнулись, словно пытаясь что-то сказать. В глазах, всего на долю секунды, мелькнула **искра** – невыносимой тоски, узнавания? – и погасла. Она снова замерла, статуя скорби.
– Мамочка... – всхлипнула Айва. Боль была острой, но чисто душевной. Отчаяние. Беспомощность. *Она там! Она страдает!*
– Эмоциональный отклик значительный. Страх, тоска, – фиксировал голос. – Пси-фон колеблется, но выброса нет. Недостаточно... или блокировка сильнее. Применяем триггер «Гамма». Фокус на привязанности.
Экран погас. Из динамиков раздался **голос.** **Папин голос.** Но не живой, а записанный, слегка искаженный. Слова, которые он говорил ей утром, перед школой:
– ...и сразу после последнего звонка летим на речку. Прямо в купальниках! Плескаться, песочные замки до небес строить... Правда-правда? Обещаешь, пап? Без обмана? Клянусь моим старым ноутбуком!..
Голос был **ее** воспоминанием. Вырванным и воспроизведенным. Это было хуже любого удара. Айва вскрикнула, как от физической боли. Слезы хлынули ручьем. Она забилась в ремнях, не от боли, а от невыносимого **кощунства.** Они украли самое дорогое! Самые светлые мгновения! Использовали их как инструмент!
– НЕТ! – закричала она, голос сорвался в истерику. – ЭТО МОЕ! ОТДАЙТЕ! ОН МОЙ ПАПА! ВЫ НЕ ИМЕЕТЕ ПРАВА! – Ярость, черная и всепоглощающая, поднялась из самой глубины, сметая страх и отчаяние. Она ненавидела их! Ненавидела их холод, их эксперименты, их кражу всего, что было ей дорого! Она хотела, чтобы они **исчезли!** Чтоб этот корабль **развалился!**
И тогда **случилось.** Не боль, а **взрыв изнутри.** Воздух вокруг нее **содрогнулся.** Невидимая волна ударила от ее тела. Сенсорный купол над столом **вздрогнул** и завизжал, как раненый зверь, его линзы треснули. Голографические панели за матовым стеклом экрана **вспыхнули** и погасли, залитые статикой. Лампы в камере мигнули и погасли, включилось резервное красное освещение. По кораблю пронесся **вой сирены** – не тревоги, а повреждения систем.
– Энергетический выброс! – крикнул голос за стеклом, потеряв бесстрастность. – Показатели зашкаливают! Клосс! Чистейший Клосс! Источник – образец! Держите ее!
Айва не слышала. Она задыхалась, как будто после долгого бега. Жар внутри гас, оставляя слабость и пустоту. Но она **сделала** это. Неосознанно. От ярости. Сила была **реальной.**
**На борту «Клинка Рассвета», в эпицентре боя**
Космос кипел адом света. «Клинок» вилял, уворачиваясь от багровых лучей, его щиты мигали алым предупреждением. Тал Вейн, с лицом, испачканным сажей, командовал сквозь грохот:
– Удерживаем строй! Не дать им охватить «Страж Ущелья»! Контратака на правый фланг!
– Капитан! – голос сенсорного оператора перекрыл шум. – Аномальный энергетический всплеск! Близко! Координаты... – он замолк, пораженный, – ...это «Ковчег Исследователь»! Сигнал... пси-энергии! Невероятной чистоты и силы! Клосс! Это должно быть...
Тал Вейн не сомневался. «Ковчег»! Дети! *И среди них – источник такой силы?* Его сердце бешено заколотилось. Надежда!
– Видите? – крикнул он на мостик. – Они там! И один из них борется! Этот сигнал – маяк! Крейсеры Убьеденных?!
– Меняют курс! – подтвердила операторша. – Два тяжелых крейсера и эскорт движутся к «Ковчегу»! Они оставляют брешь у ледокола «Дельта»!
Ледокол «Дельта», гигантская угловатая громадина врага, внезапно лишилась части прикрытия. Образовалась узкая, временная **щель** в их обороне.
Расчет мгновенен. Риск – смертельный. Шанс – один.
– ВСЕМ КОРАБЛЯМ! – ревел Тал Вейн. – ПРОРЫВ ЧЕРЕЗ БРЕШЬ! ЦЕЛЬ – АРИМЕЙ! ГИПЕРПРЫЖОК – ПО КОРОТКОЙ ДУГЕ, НА ПРЯМУЮ К ОРБИТЕ! ГОТОВЬТЕСЬ!