Шепот был тише шелеста пепла под ногами, но слышал его каждый, кто еще оставался человеком. Он просачивался не в уши, а прямо в душу, холодной иглой вонзаясь в самое нутро. Марник, когда-то капитан городской стражи, а теперь просто выживший, замер у обгоревшего скелета фонтана, пытаясь понять, откуда исходит звук. От разрушенных башен Академии? Из трещин в земле, испещривших площадь? Из самого воздуха, густого и тяжелого, как расплавленный свинец?
Нет. Он исходил изнутри.
...зачем сопротивляться? Покой всего в одном шаге... шаге к мне...
Марник сгреб горсть пепла и с силой сжал ее в кулаке, пытаясь болью заглушить этот голос. Не помогало. Ничто не помогало. Уже неделю, как пал Зератос, и мир не вернулся к норме. Он просто... сломался. Небеса были цвета старого синяка, по ночам с неба падали не звезды, а сгустки запекшейся тьмы, а по улицам бывшей столицы бродили тени, которые не отбрасывали отблесков на руинах. И этот шепот. Этот вечный, настойчивый шепот, обещающий конец боли, если просто... перестать быть собой.
«Это он, — прошептал кто-то позади. Это был юный маг, лицо которого было испещрено черными прожилками от перенапряжения. — Азрагор. Древний. Он не спит».
Марник не ответил. Он смотрел на восток, где за горами должны были лежать земли Ордена. Оттуда ждали помощи. Войск, магов, очищения. Вместо этого сегодня на рассвете он увидел иное.
По пепельным полям, не оставляя следов, шли трое. Они были облачены в одеяния цвета вороненой стали, без гербов и украшений. Их лица скрывали глубокие капюшоны, но Марник почувствовал на себе тяжесть их взглядов. Они шли сквозь хаос, и хаос затихал перед ними. Искаженная реальность, «астральный шрам» оставшийся после битвы, будто замирала в почтительном ужасе.
Инквизиторы. Из-за моря.
Они не спешили. Их движения были выверены, лишены суеты. Они были подобны скальпелю, который вот-вот вскроет гнойник. Один из них, тот, что был в центре, чуть выше других, остановился и медленно повернул голову в сторону Марника. Из-под капюшона не было видно лица, только мрак, в котором плавали две крошечные точки холодного, синего огня.
Марник застыл, чувствуя, как его душа обнажается перед этим взором. Весь его страх, вся боль, все темные мысли, которые нашептывал внутренний голос, — все это было вытащено на свет и беспристрастно изучено.
Шепот в его голове вдруг смолк. Будто придавленный невыносимой тяжестью.
Инквизитор продержал его в этом состоянии несколько вечностей, а затем кивнул, коротко и деловито, словно поставив диагноз. Неизлечим. Затем он жестом позвал своих спутников, и они двинулись дальше, к центру города, к эпицентру разрыва.
Сердце Марника бешено заколотилось, гоняя по жилам ледяную кровь. Он думал, что боится шепота Азрагора. Теперь он понимал, что есть нечто более страшное. Не искушение покоем, а полное, тотальное отрицание. Эти люди не собирались спасать их души. Они пришли, чтобы отсечь зараженную плоть.
Каин стоял на коленях посреди поля, усеянного обломками кристаллов, что когда-то были сердцем Зератоса. Они мерцали тусклым, больным светом. Он дышал тяжело, и каждый вдох обжигал легкие. Не пеплом, а воспоминаниями. Здесь, в этом месте, он на миг отпустил контроль. Всего на миг. И этого хватило.
Это было необходимо, Каин, — прозвучал в его сознании голос, бархатный и спокойный. Голос Азрагора. Семя не может прорасти, не разрушив оболочку. Ты — росток. Этот мир — оболочка. Я — сила, что позволит тебя пробиться.
«Заткнись», — прошептал Каин, вдавливая костяшки пальцев в холодную землю.
Ты просишь замолчать часть самого себя. Это путь к безумию. Прими меня. Прими нас.
Рядом стояла Серафима. Ее лицо было бледным, глаза подернуты дымкой невысказанной боли. Она чувствовала каждую волну отчаяния, что исходила от Каина, и каждую ядовитую каплю убедительности Азрагора. Их связь, когда-то бывшая якорем спасения, теперь стала полем боя, где не было линии фронта, а противник знал все их тайные мысли.
— Он сильнее, — тихо сказала она, не глядя на Каина. — Когда мы объединились против Зератоса... мы распахнули для него ворота. Теперь он не гость. Он хозяин.
Каин поднял на нее взгляд. В его глазах бушевала война: его собственная ярость, его страх и холодная, безжалостная логика Древнего.
— Он говорит, что это единственный способ выжить. Что Орден не оставит нас в покое.
— Азрагор не хочет, чтобы его оставили в покое, — отрезала Серафима. — Он хочет всего мира. И он использует нас, чтобы его получить. Сначала он предлагает силу, чтобы спастись. Потом — чтобы победить. А что он предложит завтра? Чтобы убить? Чтобы поработить?
Чтобы привести к порядку, — поправил Азрагор, и его голос прозвучал уже не только в голове Каина, но и Серафимы, заставляя ее вздрогнуть. Вы видите лишь хаос и страдание. Я вижу болезнь. И я знаю лечение. Вы будете моими руками. Моим скальпелем.
Внезапно воздух содрогнулся. Не от мощного выброса энергии, а от ее обратного хода — будто вселенскую рану сжали в тиски. Шепот Азрагора на мгновение оборвался, подавленный той же безличной силой, что ощутил на себе Марник.
Каин и Серафима синхронно подняли головы. Им не нужно было говорить. Их общее сознание, помимо их воли, уже нарисовало картину. Трое. Идут по руинам. Несут с собой не силу, а ее отсутствие. Вакуум, в котором гаснет любая магия, любая воля.
— Инквизиторы, — выдохнула Серафима. — Орден призвал их. Они пришли стереть нас. Как ошибку.
Каин медленно поднялся на ноги. В его движениях была новая, чужая грация. Когда он говорил, в его голосе звучали два тембра: его собственный, сдавленный от усталости, и низкий, властный — Азрагора.
— Они объявили охоту. Они видят в нас угрозу, которую нельзя контролировать. Значит, мы не будем просить пощады. Мы найдем тех, кого они уже предали. Тех, кому нечего терять.
Наконец-то, — проговорил одинокий голос в их общем сознании. Голос Азрагора звучал почти как удовлетворенный отец, наблюдающий, как его сын делает первый верный шаг. Наконец ты видишь цель, а не призраки морали. Изгои, еретики, воры душ... Они — отбросы этого мира. Но даже отбросы можно сплавить в сталь. Нашу сталь.
Элиас считал себя человеком науки, а не веры. Его мир состоял из измеримых величин: давления эфира, градиентов магического поля, резонансных частот заклинаний. Он служил Ордену не из фанатизма, а потому что Орден предоставлял лучшие в империи лаборатории и неограниченное финансирование для исследований астрального плана. Он был не жрецом, а ученым-прикладником, «архитектором реальности», как любили величать его типа мастера из канцелярии.
Но сейчас, стоя на краю того, что осталось от долины Сильванар, Элиас понимал — все его науки, все его мерки и теории были жалким лепетом ребенка перед лицом абсолютного, неумолимого безумия.
Физически долина все еще существовала. Были видны оплывшие, словно из воска, холмы, русло реки, заполненное не водой, а субстанцией, напоминающей жидкое стекло, и обугленные скелеты деревьев. Но это была не реальность, а ее труп. Настоящий пейзаж был написан поверх физического мира светом и болью.
Над долиной клубился астральный шрам.
Он был виден не глазами, а душой — ослепительно-яркое пятно на ткани бытия, такое яркое, что за ним уже не было видно неба. Оно пульсировало, как открытая рана, и с каждой пульсацией из него сочились волны искаженной реальности. Элиас видел, как камни на окраине плакат кровавыми слезами, которые испарялись, не долетев до земли. Слышал, как ветер, которого не было, выкрикивал обрывки слов на мертвых языках. Воздух был густым и вязким, им невозможно было надышаться, он обжигал не легкие, а самую суть сознания.
Это был не просто хаос. Это был крик. Тихий, пронзительный, всепроникающий крик самой материи, которую разорвали на части и сшили обратно без всякого смысла.
Элиас поднял свой артефакт — астральный сенсор, сложное устройство из хрусталя и серебра, испещренное рунами. Стрелки на циферблатах бешено метались, показывая значения, которые должны были быть физически невозможны. Уровень энтропии зашкаливал, законы причинно-следственных связей работали с точностью до наоборот, а временной континуум был рван в клочья. Он видел, как вдали тень от мертвого дерева падала на песок, и песок загорался синим пламенем, а через мгновение та же тень леденила камень, покрывая его инеем в тридцатиградусную жару.
«Лорд Элиас?» — робкий голос его помощника, юного адепта Лорана, прозвучал приглушенно, будто сквозь вату. Мальчик был бледен как полотно и дрожал мелкой дрожью.
«Не называй меня «лордом», Лоран, — отрубил Элиас, не отрывая взгляда от пульсирующего кошмара перед ними. — Здесь нет лордов. Здесь есть только свидетели конца света, который почему-то решил продолжиться».
Он сделал еще один шаг вперед, и мир перевернулся. Физически он остался стоять на том же месте, но его сознание провалилось в воронку. Перед ним пронеслись образы, не предназначенные для человеческого восприятия: он видел рождение и смерть звезд в секундных промежутках, слышал музыку сфер, которая была похожа на скрежет ломающихся костей, чувствовал вкус цвета и запах боли. Его тошнило. Его разум, отточенный годами логических построений, трещал по швам.
И сквозь этот вселенский гул, сквозь визг искаженной реальности, он услышал его. Шепот.
Он был тише падающей пылинки, но при этом обладал странной, необъяснимой ясностью. Он не звучал в ушах. Он рождался прямо в сознании, обходя все барьеры.
...зачем страдать?.. Зачем бороться с неизбежным?.. Порядок... красота... тишина... Всего лишь шаг... шаг к покою...
Голос был спокоен, убаюкивающ. Он не угрожал. Он предлагал. Он был полной противоположностью тому хаосу, что царил вокруг. И в этом была его дьявольская гениальность. После часов, проведенных в этом аду, где каждый атом кричал от боли, идея покоя, тишины и порядка казалась единственным спасением.
«Не слушай!» — Элиас крикнул Лорану, но понял, что не слышит собственного голоса. Шепот был громче.
Он посмотрел на мальчика. Тот стоял, уставившись в пустоту, а по его щеке медленно текла слеза.
...отдай мне свою боль... свои сомнения... свой хаос... и я сделаю тебя частью великого замысла... частицей совершенства...
«Нет!» — закричал Элиас уже мысленно, пытаясь отгородиться стеной из формул и логических конструкций. Но шепот просачивался сквозь них, как вода сквозь камень. Он был не магическим воздействием, которое можно блокировать. Он был... истиной. Самой простой и самой страшной истиной на свете: проще сдаться. Проще подчиниться. Проще перестать быть собой.
Элиас силой воли заставил себя сфокусироваться на сенсоре. Данные были чудовищны. Астральный шрам не затягивался. Он расширялся. Медленно, но неумолимо, пожирая реальность вокруг себя. И источником этой инфекции был не физический эпицентр, а нечто иное. Нечто, что висело в самом сердце бури, невидимое, но ощутимое — холодное, древнее, неумолимое сознание. Сознание, которое он теперь знал по имени.
Азрагор.
Древний. Тот, кого они по глупости выпустили на волю, пытаясь победить другого тирана. Цена победы оказалась слишком высокой. Они убили болезнь, заразив пациента чумой.
...я не чума... я — исцеление... смотри...
И Элиас увидел. На мгновение астральный вихрь рассеялся, и он взглянул в самое сердце долины. Там не было кратера или руин. Там стоял город. Совершенный город из белого камня и света. Башни стремились в небо идеальными линиями, улицы были прямыми и чистыми, в парках цвели неизвестные цветы. Не было ни соринки, ни изъяна. Абсолютная геометрия. Абсолютный порядок.
И абсолютная пустота. В тех улицах не было жизни. Ни птиц, ни зверей, ни людей. Только безмолвная, мертвая красота.
Это был обещанный покой. Покой могилы.
Ужас, холодный и острый как бритва, пронзил Элиасa. Это было не уничтожение. Это было нечто худшее — преображение. Азрагор не хотел разрушать мир. Он хотел его «исправить». Убрать хаос, убрать боль, убрать свободу воли. Убрать все, что делало его живым. И сделать частью этого бездушного, идеального механизма.
Боль была их новым единством.
Она вилась клубками раскаленных нервов под кожей Каина, пульсировала в такт ударам сердца, которое, казалось, вот-вот разорвется о собственные ребра. Она была холодной дрожью в пальцах Серафимы, тяжелым свинцом в животе, тупой ломотой в висках, будто кто-то выжимал ее мозг, как мокрую тряпку.
Они лежали спиной к спине на холодном каменном полу заброшенной сторожевой башни, затерянной в предгорьях, вдали от долины Сильванар. От долины Смерти. Физически между ними был десяток сантиметров, но в их общем сознании зияла пропасть, заполненная этим новым, третьим.
Победа. Они победили. Зератос, тиран, стремившийся сковать мир в цепи страха, был повержен. Его черная цитадель лежала в руинах, погребенная под обломками его же амбиций. Они должны были ликовать. Они должны были чувствовать облегчение. Они чувствовали только пепел. Пепел на языке, пепел в легких, пепел в душе.
Каин застонал, пытаясь перевернуться на бок. Каждое движение отзывалось огненным всполохом в мышцах. Он смотрел в треснутый потолок, сквозь который были видны редкие звезды. Они казались ему слепыми, равнодушными глазами.
«Боль — это сигнал организма о повреждении,» — прозвучал в их общем сознании голос. Он был тихим, ровным, абсолютно ясным, как отполированный хрусталь. В нем не было ни капли злорадства или сочувствия. Только констатация факта. «Ваши тела перенапряглись. Ваши души истощены. Боль говорит вам: вы достигли предела. Логичный вывод — необходимо восстановление. Позвольте мне взять на себя управление процессами регенерации.»
Голос Азрагора. Не захватчик, ворвавшийся с боем, а тихий, настойчивый квартирант, который уже расставил свою мебель в самых потаенных уголках их разума.
«Заткнись,» — прохрипел Каин вслух. Его собственный голос прозвучал чужим, измотанным.
Серафима сжала веки плотнее. Она пыталась медитировать, отыскать внутри себя тот тихий уголок, который всегда был ее убежищем. Но его не было. На его месте теперь стояла дверь, и из-под нее сочился холодный, безэмоциональный свет.
«Твое сопротивление иррационально, Каин,» — продолжил Азрагор. «Ты борешься не со мной. Ты борешься с самим собой. С той частью, что признает необходимость эффективности. Мы потратили колоссальные ресурсы на победу над Зератосом. Было бы нелогично позволить тебе умереть от истощения или попасть в руки Ордена из-за твоего упрямства.»
«Ресурсы...» — Каин с силой провел рукой по лицу, пытаясь стереть прилипший пепел. «Мы не «ресурсы». Мы люди.»
«Неточная формулировка. Вы — носители сознания, заключенные в биологические оболочки. Я — сознание, свободное от таких ограничений. Наш симбиоз оптимален. Я предоставляю вычислительную мощность, знание, силу. Вы предоставляете... связь с физическим планом. Аналоговое восприятие, если угодно. Вместе мы — нечто большее.»
«Вместе мы — твои марионетки!» — выкрикнула Серафима, не открывая глаз. Ее мысленный голос в их общем пространстве дрожал от напряжения.
Наступила пауза. Казалось, Азрагор обдумывает ее слова.
«Марионетка не имеет воли. Марионетка слепа. Я же предлагаю вам зрение. Вы действовали, исходя из ограниченных данных, повинуясь эмоциям — ненадежным, хаотичным переменным. Посмотрите, к чему это привело.»
В их сознании вспыхнул образ. Не воспоминание, а нечто более четкое и яркое — реконструкция, смонтированная беспристрастным режиссером. Они увидели себя в долине Сильванар. Каин, с лицом, искаженным яростью, выпускал сокрушительные разряды энергии, сметая батальоны Зератоса. Серафима, плача, призывала щиты, чтобы защитить горстку выживших солдат, но ее силы не хватало, и щит ломался. Они видели каждый смертельный удар, каждый крик, каждый последний вздох. Они видели момент, когда Каин, доведенный до отчаяния, впервые впустил чуть больше силы Азрагора, чем мог контролировать. Мгновение, когда черная энергия вырвалась из него и не просто убила врагов, а стерла их с лица земли, не оставив даже праха. Исказила саму материю.
«Эмоциональное решение,» — прокомментировал Азрагор. «Ярость Каина. Жалость Серафимы. Оба привели к потерям. К неоптимальному расходу сил. Если бы вы действовали согласно моим расчетам, мы бы нейтролизовали угрозу с эффективностью в девяносто семь процентов. Потери среди нейтральных сторон были бы минимизированы. Ваши собственные травмы — не превысили бы пятнадцати процентов от текущего состояния.»
«Нейтролизовали?» — Каин с отвращением выплюнул слово. «Ты говоришь о живых людях, как о... ошибках в уравнении!»
«Жизнь — это и есть уравнение, Каин. Сложное, многовариантное, но все же уравнение. Я предлагаю вам найти оптимальное решение. Решение, при котором выживут максимально возможное количество переменных. Включая вас.»
«Ценой нашей души?» — прошептала Серафима.
«Понятие «душа» метафизично и не поддается измерению. Я предлагаю сохранить ваше сознание, вашу индивидуальность. Произвести... апгрейд. Оставить ненужный балласт. Страх. Сомнение. Жалость. Именно они мешают вам действовать эффективно.»
Каин с трудом поднялся и сел, прислонившись спиной к холодной стене. Он посмотрел на Серафиму. Она лежала неподвижно, но по напряженной линии ее плеч он видел — она слушает. Она устала. Они оба устали до смерти. Азрагор говорил с ними не как тиран, а как утомленный, но бесконечно терпеливый наставник, пытающийся втолковать простейшую истину двум непонятливым детям.
«Орден...» — начал Каин, меняя тактику. «Они придут за нами. Они видели, что мы сделали. Что я сделал.»
«Вероятность вмешательства Ордена оценивается в девяносто девять целых девять десятых процента,» — немедленно откликнулся Азрагор. «Их догмы не допускают существования неуправляемых сил. Мы — самая неуправляемая сила за последние пять столетий. Их первоначальная тактика будет включать попытку захвата с последующей «очисткой». В случае сопротивления — полное уничтожение.»
Зал Высшего Совета Ордена Магического Синтеза был спроектирован так, чтобы внушать благоговение и смиренную трепетность. Высокий, стрельчатый свод терялся в полумраке, где мерцали искусственные звезды, повторявшие созвездия ночного неба. Стены из черного базальта, отполированного до зеркального блеска, отражали пламя двадцати четырех магических бра, горящих ровным, неизменным светом. В центре зала стоял круглый стол из цельного куска молочно-белого кварца, вокруг которого располагались тринадцать тронов, вырезанных из слоновой кости и черного дерева.
Воздух был густым и тяжелым, наполненным запахом старого пергамента, ладана и озона от мощных защитных чар. Обычно в этом зале царила атмосфера холодной, неоспоримой власти. Сегодня здесь пахло страхом.
Магистр Эндор, верховный канцлер Ордена, старый как сами горы, с лицом, испещренным морщинами-рунами, смотрел на своих коллег. Его длинные, тонкие пальцы сжимали ручки трона так, что костяшки побелели. Он видел отражение собственного ужаса в их глазах.
— Данные подтверждаются, — его голос, обычно громоподобный, сейчас звучал хрипло и устало. — Астральный скан долины Сильванар показывает... аномалию уровня «Катастрофа». Уровень энтропии продолжает расти. Реальность в эпицентре не подчиняется более известным нам законам.
— Агенты на месте сообщают о «шепоте», — добавила Магистр Элидия, ее красивое, холодное лицо было бледным. Она отвечала за разведку и внутреннюю безопасность. — Ментального характера. Не блокируется стандартными барьерами. Проникает напрямую в сознание. Предлагает... покой. Через подчинение.
По столу прошел нервный ропот. Тринадцать самых могущественных магов континента, те, кто десятилетия держал в руках судьбы народов, чувствовали себя как мальчишки-послушники, впервые столкнувшиеся с настоящей тьмой.
— Дуэт? — спросил молодой и амбициозный Магистр Каэл, его пальцы нервно барабанили по столешнице. — Каин и Серафима? Где они?
— Исчезли, — Элидия покачала головой. — Все попытки скаутинга проваливаются. Их ауры... смешались с фоном аномалии. Они либо мертвы и поглощены этой... штукой, либо...
— Либо они и есть эта штука, — мрачно закончил Магистр Горван, военачальник Ордена, его мощная фигура была облачена в парадные доспехи, но он выглядел так, будто ему было тесно и душно. — Мы выпустили джинна из бутылки. Дали им знания, ресурсы, наделили их легитимностью в их собственных глазах. Они использовали это, чтобы призвать Древнего.
— Они победили Зератоса! — раздался резкий голос. Это была Магистр Варена, самая молодая в Совете, известная своими либеральными взглядами. — Они сделали то, с чем мы не смогли справиться! Возможно, они контролируют ситуацию? Возможно, эта «аномалия» — лишь побочный эффект, который со временем стабилизируется?
В зале на мгновение воцарилась тишина, а затем ее слова потонули в хоре возмущенных и испуганных реплик.
— Контролируют? Ты называешь это контролем? — зашипел Горван. — Долина Сильванар мертва, Варена! Не просто выжжена, а... переписана! И этот «шепот»... наши лучшие менталисты слышат его даже здесь, в цитадели! Они с трудом отбиваются. Это не побочный эффект. Это начало нашествия.
— Горван прав, — Эндор поднял руку, требуя тишины. Его авторитет все еще что-то значил. — Мы совершили стратегическую ошибку, позволив Дуэту существовать. Мы видели в них инструмент. Оружие против тирана. Но мы недооценили природу их связи и ту цену, которую требует сила Азрагора. Теперь это оружие развернулось против нас. Против всего мира.
— Так что же вы предлагаете? — спросила Варена, в ее голосе звучали отчаяние и вызов. — Уничтожить их? Как? Силы, которые они проявили в битве с Зератосом, на порядок превосходят все, что есть в нашем арсенале.
— Не все, — тихо сказала Элидия. Все взгляды устремились на нее. Она выдержала паузу, собираясь с мыслями. — Прямое военное противостояние, по нашим расчетам, приведет к неприемлемым потерям с нашей стороны и, с высокой долей вероятности, к победе Дуэта. Их сила растет в геометрической прогрессии. Но есть... иной путь.
Она жестом активировала магический кристалл в центре стола. Из него взметнулась голографическая проекция — символ, которого боялись на всех континентах. Скрещенные ключ и меч на фоне пылающего солнца.
— Инквизиция Святого Канцеляриума, — прошептал кто-то, и в его голосе прозвучал неподдельный ужас.
— Они... они вне закона, их практики запрещены... — попыталась возразить Варена, но ее голос дрогнул.
— Законы пишутся для сохранения порядка, — холодно парировал Эндор. — Когда сам порядок под угрозой, законы... пересматриваются. Мы уже связались с ними. Их корабль прибыл к нашим берегам три дня назад.
— Без санкции Совета?! — Варена вскочила с места. — Вы призвали этих... мясников, не поставив нас в известность?
— Это было экстренное решение, принятое на закрытом заседании Триумвирата, — отрезал Эндор, его глаза вспыхнули. — У нас не было времени на дискуссии, Варена! Пока ты рассуждаешь о морали, эта «ересь» расползается по континенту, как чума!
Двери в конце зала с глухим стуком распахнулись. Не было никаких объявлений, никакого стука. Они просто открылись, впустив ледяной сквозняк, от которого пламя бра затрепетало и побелело.
В зал вошли трое.
Они шли бесшумно, их ступни, казалось, не касались отполированного пола. Их облачения — черные, как сама ночь, без гербов, нашивок или украшений — поглощали свет, создавая вокруг них ореол неестественной тени. Капюшоны скрывали лица. Воздух застыл, и магистры, могучие волшебники, почувствовали, как их собственная магия, их врожденная сила, съеживается и замирает в присутствии этих фигур. Это было не подавление, а нечто худшее — отрицание. Их существование было живым упреком самой сути магии, ее хаотичной, творящей природе.
Центральная фигура остановилась перед круглым столом. Его спутники остались позади, по бокам, словно тени.
— Магистры, — раздался голос. Он был низким, бархатным, идеально модулированным. В нем не было ни угрозы, ни подобострастия. Только абсолютная, неоспоримая уверенность. — Меня зовут Верховный Инквизитор Малакай. Мы получили ваш... призыв.
Дождь начался на рассвете — холодный, пронизывающий, от которого коченели не только конечности, но и самые мысли. Он стирал следы, скрывал звуки, превращал горные тропы в опасные грязевые потоки. Для беглецов это было благословением. Но Каин чувствовал в этом дожде что-то иное. Не укрытие, а слепоту. Он не мог видеть дальше сотни метров, и каждая скала, каждое дерево в тумане могло скрывать врага.
Они двигались на юг, к Ржавым Хребтам, где, по словам Азрагора, находился один из крупнейших подпольных городов изгоев — Убежище. Путь занимал несколько дней, и каждый час, проведенный на открытом пространстве, заставлял нервы натягиваться до предела.
Серафима шла чуть впереди, ее плащ промок насквозь и тяжело обвис. Она не оборачивалась, но Каин чувствовал ее внимание, растянутое, как паутина, на все окружающее пространство. Она искала угрозу не глазами, а своей, еще не испорченной до конца, интуицией.
«Угроза приближается,» — голос Азрагора прозвучал в их общем сознании так же спокойно и ровно, как если бы он комментировал погоду. «Две группы. По три человека в каждой. Фланги. Расстояние — четыреста метров и сокращается.»
Каин замер, сжимая кулаки. «Откуда ты знаешь? Я ничего не чувствую.»
«Твое восприятие ограничено биологическими сенсорами и эмоциональным шумом. Я анализирую колебания магического поля, микроискажения в паттернах дождя, поведение животных на расстоянии полукилометра. Они используют маскировочные чары среднего уровня. Эффективность — шестьдесят семь процентов.»
Серафима обернулась, ее глаза были огромными на бледном лице. Она тоже услышала. «Мы можем обойти? Скрыться?»
«Вероятность успешного уклонения — тридцать процентов. Они используют следящие заклинания. Обнаружили нас семь минут назад. Их цель — захват. Стандартная тактика Ордена: оглушение, наложение ментальных блоков, транспортировка.»
— Захват... — прошептал Каин. В его уме всплыли образы лабораторий Ордена, клеток для особо опасных «артефактов». Он видел, как их с Серафимой будут разбирать на части, пытаясь понять природу их связи с Азрагором. Страх, холодный и липкий, сжал его горло.
«Страх — нерациональная реакция. Он замедляет реакцию, сужает восприятие. Замени его на расчет,» — предложил Азрагор. «Оценка боевого потенциала противника: шесть магов средней мощности. Специализация — ограждение и подавление. Их слабость — стандартизированность тактики. Неготовность к асимметричному ответу.»
— Что ты предлагаешь? — спросил Каин, и его голос прозвучал чужим, слишком спокойным.
«Превентивный удар. Максимальная скорость и жестокость. Цель — не нейтрализация, а демонстрация. Мы должны послать Ордену сообщение. Охота на нас будет стоить им слишком дорого. Уничтожить первую группу до подхода второй. Использовать их же тактику против них.»
— Уничтожить? — Серафима отшатнулась, будто ее ударили. «Нет! Мы можем их обездвижить! Ошеломить! Мы не должны убивать! Это же... люди. Солдаты, которые выполняют приказ.»
«Их приказ — твое рабство, Серафима. Твое разложение на составные части. Их моральный выбор уже сделан. Они видят в тебе вещь. Отвечай тем же. Это эффективно.»
— Я не вещь! — в ее голосе зазвенели слезы. «И я не стану убийцей!»
«Дилемма: твоя жизнь или их. Выбери рационально.»
Каин стоял, разрываясь между ними. Логика Азрагора была, как всегда, безжалостно точной. Но глаза Серафимы, ее ужас, ее отчаянная попытка сохранить хоть крупицу человечности... они тянули его назад, в тот мир, где у жизни была цена, а не только ценность.
— Каин, пожалуйста, — взмолилась она. «Мы можем просто бежать. Прорваться.»
«Вероятность успешного прорыва — двадцать процентов. Риск попадания под ментальную атаку Серафимы — высокий. Ее колебания дестабилизируют наше общее поле.»
— Я не буду колебаться, если мы не будем убивать! — выкрикнула она.
Но было уже поздно.
Из тумана по обе стороны от них вышли тени. Шесть фигур в серых плащах с капюшонами, с поднятыми посохами. Их движения были синхронны, отработанны.
— Каин и Серафима, именем Ордена Магического Синтеза! — раздался громкий, усиленный магией голос. — Сложите сопротивление! Любая попытка применения силы будет расценена как...
Он не успел договорить. Азрагор не стал ждать.
Каин не отдавал приказа. Его тело двинулось само. Оно было больше не его телом. Это был идеальный инструмент, управляемый холодным, безошибочным разумом. Он чувствовал, как его собственная магия, темная и хаотичная, смешивалась с чем-то древним, нечеловечески точным.
Он не стал создавать разрушительный разряд. Вместо этого он... скорректировал реальность вокруг левой группы.
Дождь в радиусе десяти метров вокруг них внезапно остановился. Капли замерли в воздухе, превратившись в миллионы сверкающих алмазов. Маги остолбенели на мгновение, их заклинание прервалось. И тогда пространство внутри этого шара схлопнулось.
Это был не взрыв. Это была имплозия. Звук был ужасающим — не грохот, а глухой, влажный хлопок, словно лопнул гигантский пузырь. Замерзшие капли дождя с силой вонзились внутрь, смешавшись с тем, что секунду назад было тремя людьми. Когда шар исчез, на земле осталась лишь бесформенная, кровавая каша, перемешанная с осколками костей и клочьями серой ткани.
Тишина, наступившая после, была оглушительной.
Каин стоял, глядя на то, что он сделал. Он не чувствовал ничего. Ни триумфа, ни ужаса. Только... пустоту. И удовлетворенную тишину Азрагора в своей голове.
Вторая группа охотников застыла в шоке. Их дисциплина дала трещину. Они видели не магию, которую можно было бы блокировать или отразить. Они видели нечто, что не укладывалось ни в один из известных им учебников.
— Бегите! — закричала Серафима, и в ее голосе был леденящий душу ужас. Не от охотников, а от него. От Каина.
Но было поздно. Шок прошел, и солдаты Ордена, движимые инстинктом самосохранения и яростью, атаковали. Три потока сокрушительной энергии устремились к Каину.