Амазонка параллельного мира
Аннотация
Свиридова Анна Ивановна, 28 лет — офисный мозг с характером альпиниста: ходила в горы, ныряла, умела перевязывать чужие глупости и шутить тогда, когда всем уже не до шуток. Жена оперуполномоченного (бывшая — по факту), погибшая «по касательной» из-за чужого шантажа, она очнулась в параллельном мире… в новом, нелепо нетренированном теле и с тем самым походным рюкзаком за спиной. Здесь нет магии, но действует один простой закон: кто спас — тот и «свой». Джунгли, хищники, кланы, и зима, которая приходит, как налоговая.
Анна успевает «вляпаться» за первые двое суток:
— Марк, мрачный охотник с глазами цвета мокрой стали, уже висит в меню у племени людоедов. Анна подмешивает в «ритуальный чай» микс «сонно-ночного» и слабительного — и спасает добычу из котла под хохот судьбы и характерный звуковой ряд.
— Арсений, упрямый ремесленник с руками, созданными для камня и железа, тонет в озёрной воронке — Анна ныряет и вытаскивает.
По местным правилам оба теперь «её люди» — не рабы, а члены одного круга, который надо построить и защитить. Вместо джунглей Анна выбирает скальные уступы: там ветер, обрывы и хищники, зато меньше «соседей». Из фона — вовсе не фон: выживание, которое делает дом тёплым. Полевыми методами и с шутками она учит Марка и Арсения:
— лепить сырцовые кирпичи, сушить их ветрами и жечь простейшую печь;
— плести кровлю из соломы и корья, конопатить на зиму;
— варить стекло из песка с золой (когда это вообще возможно), делать уголь, дёготь, мыло из щёлока;
— коптить рыбу, ставить ловушки, копать ледник-погреб, и — да — строить нормальный туалет, потому что цивилизация начинается с двери, которая закрывается.
Ирония, сарказм и эрос — не «сверху сиропом», а внутренняя химия троих взрослых людей, которые учатся жить рядом, делить опасность и удовольствие без лишнего героизма и без притворства. Вокруг — кланы, где мужчины и женщины одинаково охотятся за «спасёнными» партнёрами; чужие претензии, дуэли взглядов и налёты ночных хищников. Внутри — выбор, который можно и не делать: не между Марком и Арсением, а между страхом и жизнью.
Анна не тоскует по прошлому — некогда. Её мир теперь здесь: под скалами, у огня, среди смеха, шероховатого камня и тёплых спин. «Амазонка параллельного мира» — это драйв, выживание и дом, который строят руками и словами «держу
Глава 1.
Рюкзак, выстрел и джунгли
Анна Свиридова любила порядок так же, как ветер — беспорядок. В её шкафу всё висело по цветам, в телефоне — папки с папками, а на кухне банки с крупами стояли солдатским строем и смотрели на мир этикетками вперёд. Но стоило ей выйти на тропу — и весь этот идеальный мир превращался в набор гибких правил: «как получится», «как позволит погода», «как скажет горло ветра». В этом был кайф. В городе она была «Анной Ивановной», в горах — просто Анной, а иногда даже «Эй, ты с рюкзаком!», и ей это нравилось больше всего.
Ей было двадцать восемь. Худощавая, жилистая — не «фитоняшка», а человек, у которого мышцы нужны по делу. Узкие плечи, длинные руки, колени с подростковыми шрамами (память о первых походах и несчастной любви к велосипеду). Лицо — не кукольное и не «инста», с чёткими скулами и взглядом, который привык смеяться чуть раньше, чем рот. Волосы тёмно-русые, собранные в «пучок выживальщика»: резинка, шпилька и надежда, что не распадётся.
Она замужем. Формально. Фактически — два соседа с общей историей. Илья — оперуполномоченный, из тех, кто в разговоре смотрит не в глаза, а в пространство рядом, чтобы не пугать собеседника. Год назад они перестали ругаться. Это было даже хуже, чем ругаться. Они жили как друзья, делили холодильник и плохие новости, но у каждого были свои дороги. У него — дела, у неё — тропы. Иногда они смеялись над сериалами, иногда вместе молчали. «Мы хорошие, просто у нас не вышло», — думала Анна и не мучила себя. Жизнь не обязана быть кино.
В этот вечер она собиралась в соло-поход. Тридцать километров по лесу, два ночлега, пара отвесных склонов, которые хотелось потрогать пальцами, — ровно то, что врач прописал для головы, уставшей от цифр и чатов. На столе в гостиной она раскладывала оборудование, как хирург инструменты: слева — спальное, справа — кухня, по центру — «жизнь и смерть» (аптечка и огонь).
— У тебя это похоже на ритуал, — сказал Илья, опираясь на косяк. — Только без свечек.
— Свечки в рюкзак не влазят, — отозвалась Анна. — И ветрозащиты у них никакой.
Он хмыкнул и вошёл. Его шаги всегда были чуть неслышнее, чем нужно. Он был в домашней футболке, волосы влажные — только что из душа. Запах — мята и его работа: что-то металлическое, городское, от чего хочется открыть окно.
— Илья, — Анна вытянула на свет нож, — ты помнишь, что мне подарил на двадцать пять?
Илья улыбнулся краем губ.
— Как забыть. Как ты тогда орала: «Тебе только повод дай — и ты мне мачете подаришь!»
Нож лежал на ладони красиво. Никаких супергеройских прибамбасов. Клинок двенадцать сантиметров, нержавейка, сканди-спуски, рукоять из тёплого текстолита, ножны, которые можно было надеть на ремень и забыть. Не складной — нормальный, «полнотелый». Нож для того, чтобы работать, а не «понты кидать».
— Я не орала, — возмутилась Анна. — Я объясняла. И вообще, ты подарил идеально. Он лёгкий и честный. Как ты до кофе.
Он усмехнулся.
— Осторожнее с комплиментами. А то привыкну.
Рядом с ножом лежал швейцарец — «мультик» на все случаи. Этот подарил брат Стёпа — весёлый тип, который однажды сумел открыть винт с полутора оборота зубочисткой. В «швейцарце» было всё: лезвие, ножницы, пилка, отвёртка, штопор, консервный, — и ещё что-то, что Анна никогда не использовала, но каждый раз радовалась, что у неё это есть.
Анна укладывала вещи в рюкзак, комментируя вслух, как будто снимала обзоры для собственного внутреннего YouTube.
— Спальник — тёплый, но не зимний, зато двуспальный, — она кивнула на мешок в чехле. — Помнишь, ты его выбрал, потому что «чтобы не дуло между нами»? Ирония в том, что мне он теперь нужен, чтобы не дуло между мной и ночным воздухом.
Глава 2.
Дорога к скалам, или как строить дом на ветру
Идти надо было сразу. Анна это знала всем своим «походным» нутром: чем дольше сидишь рядом с местом, где только что творилась дикость, тем выше шанс, что дикость вернётся проверить, не оставила ли она чего вкусного. Она скинула на плечи рюкзак, проверила нож на бедре и глянула на мужчин:
— План простой, как топор: уходим быстро, не героизируем, не оставляем следов, пьём редко — но метко. На стоянках — костёр маленький, дым прячем. Вопросы?
Марк кивнул коротко. Он уже выглядел менее потёртым — чистая вода, бинты и хлебный юмор творят чудеса. Арсений всё ещё кашлял озёрной водой, но держался бодро — крепкий парень, просто ножками не в ту сторону.
— Вопрос, — поднял руку Арсений. — А куда? То есть совсем-совсем?
— Куда есть вода и где нас не видят соседи, — ответила Анна. — Соседей люблю на расстоянии «рукой не дотянешься и орёшь без пользы».
Марк покосился на восток, где за деревьями шевелился тёплый воздух.
— Дальние скалы, — сказал он. — Там есть место — озеро под каменными полками и речка, уходящая к туманной низине. Дальше нет кланов — «ничьи земли», мы зовём их Глухими. Там охотятся иногда, но жить не живут. Ветры. Зима бьёт в лицо. Торговать далеко — три-четыре дня ходу до ближайшего обменного костра.
— Идеально, — Анна улыбнулась. — Ненавижу соседей, обожаю ветер. А торговля — это шоколад сверху. Сначала — дом.
Арсений задумчиво кивнул:
— Мне нравится «сначала дом». А «потом дом» — это когда мы справимся с ветром.
— Именно, — подхватила Анна. — Дом — это не палатка из папоротников вокруг палки. Это место, где можно снять ботинки и не бояться, что к тебе в нос залезет кто-то любопытный. Дом — это крыша, которая не улетит; стены, которые не промокнут; печь, которая греет, а не коптит мозги.
Марк тихо хмыкнул:
— У нас обычно — очаг и шалаш.
— У вас обычно — дождь в миску, — парировала Анна. — Смотрите на меня внимательно, дикари мои потенциально любимые: я вас научу жить лучше, чем ваши деды. Пойдём.
---
Лес глотал звуки, как кипяток сахар. Они шли цепочкой: первым — Марк, он читал следы как книгу, которой когда-то учили ребёнка — неторопливо, вслух и с удовольствием. Анна — в середине, потому что так безопаснее: глаз у неё много, а ухи — вовсе как у косули. Сзади — Арсений: крепкий тыл, да и шаг у него ровный, не шлёпает, не хрустит.
— Не люблю молчать, — признался он полчаса спустя. — Тихо — и вдруг мысли разговаривают.
— Мои мысли — хамы, — сказала Анна. — Их надо перебивать. Давай анкету. Кто ты по жизни, кроме утопленника-добровольца?
Арсений усмехнулся:
— Ремесленник. Камень, дерево, железо — руками. Домов не строил — шатры, лодки делал, снасти, горшки обжигал — ну, как выйдет. В лесхате у отца рос. Побежал один раз рыбачить… с берега хотел. Потом подумал: «а зачем берег? рыба же — там». И полез «там».
— Логика без тормозов, — кивнула Анна. — В нашем мире это называется «мужская».
— Эй, — Марк переглянулся через плечо. — Не объединяй нас в стаю.
— А ты кто? — не отстала Анна. — И почему тебя хотели сварить в собственном соку?
Марк недовольно повёл плечом, но ответил честно:
— Охотник. С детства. Птица, зверь, рыба — где можно без воды. Из клана ушёл. Женщина старшая решила меня брать. Подарки носила, челюстью щёлкала, зубы — белые, красивая. Только у неё взгляд — ножом по коже. Сказала: «Спасу тебя» — а имела в виду «куплю». Я сбежал — в дальние перелески. Вернулся — клинки у ворот: «Ждём, милый». Вот и попался людоедам. Несправедливость мира — я есть хотел, а они — тоже.
— Ха, — Анна поджала губы. — Знакомый жанр. Называется «милый, я тебя спасу, а ты сиди и не дыши». Ничего, теперь ты — мой. И я тебя спасу без кавычек.
— «Мой» — это как? — Марк будто проверял вес слова.
— Как в футбольной команде, — ответила Анна. — Я кричу — ты бежишь. Ты кричишь — я бью по мячу. Все живы — значит, правильно поняли.
Арсений фыркнул:
— Что за «футбол»?
— Игра богов, — загадочно сказала Анна. — Потом расскажу, если заслужите.
Дальше пошёл будничный ритм: шаг, дыхание, взгляд. Анна учила их походной азбуке на ходу: как ставить ступню на корень, чтобы не вывернуть, как обходить глинистые «линзы», которые ждут каждого, кто любит свернуть лодыжку, как класть палец на ремень рюкзака, чтобы не натёрла лямка ключицу. Мужчины слушали внимательно, без обиды. В их мире женщины редко учили — но эта женщина говорила как мастер, который сам тысячу раз падал и выучил мат из всех языков.
— Вода — каждый час — по пару глотков, — Анна постучала по бутылке. — Лучше «часто-мало», чем «редко-много». Жажда не терпит жадности. И не вздумайте пить из первой лужи: фильтруем через ткань, потом — если есть — кипятим. Если нет — отстаиваем. И да, «кипятим» — это не когда вода посмотрела на огонь и расстроилась. Это когда она бурлит, как твоя бывшая, если видит тебя с новой.
— У меня нет бывшей, — отозвался Арсений добродушно. — Я до озера был женихом лишь у рыбы.
— У меня теперь тоже нет, — сказал Марк. — Слава тебе, Ана, и твоя кастрюля.
— Это мой котелок, — важно поправила Анна. — К кастрюлям мы ещё вернёмся, когда сделаем печь.
На первом привале они учились «низу». Марк хотел развести костёр «по-нормальному», с шалашиком, и россыпью охапок, — Анна остановила:
— Будет окно дыма — нас увидит весь лес и поздоровается «зубами». Делаем тихо.
Она снова выкопала в рыхлом песке двухкамерную яму, подсушила воздух кусочками коры, щепками, растёртой в пыль сухой травой. Арсений сидел на корточках и мурлыкал что-то — видимо, у них тоже была «музыка костра».
— Смотри, — сказала Анна, — воздух идёт отсюда, огонь сидит тут. Дым лезет вверх через крышку из сучьев. Если сверху положить ещё зелени — почти не видно. Это не для пиршеств и сказок. Это для того, чтобы и трава, и мы остались.
— Понял, — кивнул Марк. Потом, немного смущаясь, добавил: — Учишь как будто… как будто я мальчишка. Не обидно. Спасибо.
Глава 3.
Первые стены, первый хлеб и первый смех у печи
Утро пахло мокрой полынью и холодным камнем. Солнце только-только вылезло из-за гребня скал, и лучи лежали полосами, как свежераспиленные доски. Анна проснулась раньше мужчин — мозг сам включился на слове «глина». Вода в озере была такой прозрачной, что хотелось её не пить, а рассматривать. На песке — следы: их троих, лисья петля и аккуратная «лапка» панцирника, что вчера с важным видом проходил мимо.
— План на день, — сказала она ветру, спуская ноги со спальника. — Найти глину, поставить времянки, набить плетень, сварить ужин, а заодно заставить двух прекрасных дикарей полюбить слово «дренаж».
К моменту, когда чай зашипел, из-под плащей показались мужчины. У Марка — «проснулся и готов», у Арсения — «проснулся, но голова ещё спит». Анна сунула кружки в руки и ткнула носом на песок, где уже была палкой нацарапана схема дня:
— Вот наш чек-лист. Если что-то не успеем — не трагедия. Но глина, времянка и ужин — не обсуждаются.
— Я знал, что когда-нибудь буду любить списки, — серьёзно сказал Арсений и сделал большой глоток. — Особенно, если в конце — еда.
— В конце — еда и я, перестающая ныть, — подбодрила Анна. — На полчаса.
---
Глину нашли быстро, будто место само тянуло их: на повороте речки у скального уступа берег был надкушен водой, обрывистый, жирный на вид. Анна воткнула нож — клинок вышел с тяжёлым «чмок». Глина липла к лезвию и к пальцам, отказывалась отпускать.
— Она, родимая, — довольно сказала Анна. — Цвет хороший, песка мало. Будет держать.
— Привкус… — Арсений попробовал пальцем и поморщился. — Лучше не пробовать.
— Привкус успеха, — хмыкнула Анна. — Копаем «карманы»: тут, тут и чуть дальше. Без фанатизма — нам сегодня нужны замесы на плетень, а кирпичи — начнём к вечеру.
Они работали молча, но легко: два коротких рыболовных совка (нашлись в Аннином рюкзаке — «на всякий случай»), нож, палки-рычаги. Глину складывали прямо на брезент — Анна гордо развернула плащ-палатку: вот где «мир прежний» неожиданно полезен. Марк принёс пучок сухой травы для примеси, Арсений — ведро речного песка (ведро — громко сказано: отрезанный дном кусок пластиковой бутылки, которую Анна бережно не выбросила «на помойку времени», а решила «пусть послужит»).
— Смешение, — скомандовала она. — Три части глины, одна — песка, две — резаной травы. Резать коротко, иначе смесь будет «волосатая», а нам нужен гладкий красавец.
— Как понять «коротко»? — уточнил Марк.
— Как моя терпелка, — не задумываясь ответила Анна. — Два пальца.
Первый замес они топтали ногами, как виноград — весело и шумно. Арсений, смеясь, подпрыгивал и притопывал, оставляя в глине отпечатки, Анна фыркала: «не пляши — уплотняй», Марк делал всё серьёзно — у него даже глина на голени лежала как-то по-охотничьи аккуратно. Когда масса стала оживлённо поскрипывать и тянуться «колбасой», Анна кивнула:
— Пойдет. Плетень, встречай свой наряд.
К полудню каркас у скалы уже заплетали: стойки, натянутые верёвки (Анна распотрошила запас паракорда на тонкие шнуры), между стойками — гибкие прутья. Мужчины быстро поймали ритм: «вверх-низ», «под-над», подтянуть, подбить, уплотнить кулаком. Анна шла следом с глиной и ладонью — обмазка ложилась на плетень плотным тестом, заполняя щели. Ветер пытался лезть носом — получал по «носомесу», как сказала Анна, и шёл ворчать к озеру.
— Никогда не думал, что буду радоваться грязи, — признался Марк, размазывая очередной «блин».
— Это не грязь, — поправила Анна. — Это наша будущая стена. Работай, как будто гладишь любимую. С любовью и в нужном направлении.
— В каком это «нужном»? — оживился Арсений.
— Против ветра, — парировала Анна. — Тонкий слой, круговыми, швы перекрывать. И не жадничай: если сэкономишь — зимой будет «прощай, спина».
---
Времянки они поставили между делом. Марк принёс охапки широких листьев и лиан, Арсений — тонкие жерди. Анна кивнула на два мощных соседа-ствола у края террасы:
— Обнять, перевязать, крышу ниже — чтоб ветер не подцепил. Пол — на подстилку, мох, трава. Вход — спиной к скале, краем к востоку. Утро — зайдёт, дождь — пройдёт мимо.
— Мы умеем, — горделиво сказал Марк, за десять минут соорудив приличный «скворечник для взрослых».
Анна заглянула внутрь, потрогала пальцем крепёж, подпинала низ:
— Сойдёт на пару ночей. Потом разберём — в дело пойдёт. Дом — не скучает по времянкам, но благодарен им, когда дождь.
Арсений, повозившись ещё с тентом, выглянул оттуда, как довольный кот:
— Идеально. Осталось только… — он подмигнул. — Подушки.
— Подушки будут, когда у нас будет «цех текстиля», — отрезала Анна. — Сейчас — трава в мешок. Ты любишь мягкое? Старайся.
---
Охота и рыбалка — параллельный фронт. Анна спустилась к воде с леской и крючками — в её аптечке-несессере нашлись и это: запасные кемпинговые крючки, маленькие грузики, свёрток лески, пара вертлюгов. Она устроилась на камне и, как в старой жизни, быстро связала два снастевых «набора»: простая донка и «тротлайн» — ставная леска поперёк заводи.
— Что это за чары? — заинтересовался Марк, присев рядом.
— Магия города, — усмехнулась Анна. — Наука «ловить то, у чего нет планов». Смотри. Основная леска — вот, поперёк тихой воды, на ней через пол-локтя — короткие поводки с крючками. Приманка — червь, насекомое, кусочек улитки. Привязываем концы к кустам, утапливаем. Рыба приходит ночью. Утром — уха. Донку — поставим в омуте, груз — камень в тряпке, колокольчика нет — будем слушать душой.
— Я смогу? — спросил Арсений.
— Сможешь. Только не падай в воду второй раз — «я тебя спасу» у меня в лимите на сегодня одно.
Он шутливо поклонился:
— Буду жить, чтобы есть вашу уху.
— Нашу, — поправил Марк. — Нашу уху.
Анна подмигнула обоим. Лёгкая искра пробежала между тремя людьми — не как молния, а как тёплая статическая пыль: приятно и немного щекотно.
Глава 4.
Вода и стены
Солнце проснулось позднее их — и всё равно поймало Анну врасплох. Она уже сидела на берегу, руки по локоть в холодной воде, полощет миски и мысленно гонит план на день: глину месить, стены докладывать, крышу укреплять, ягоды сушить. Голова шумела делами, как улья, и только озеро молчало, разливаясь синим зеркалом.
Позади слышался шорох — мужчины тянули жерди. Марк шёл первым: голый по пояс, с охапкой стволиков, плечи под солнцем будто выточены, каждая мышца работала, как отдельный инструмент. Арсений плёлся за ним, ворчал, что «опять она придумала таскать дрова по утрам», но руки у него были полные — ветки, кора, мох, будто сама природа прилипала к нему.
Анна оглянулась и тихо фыркнула:
— Скажите честно: вы нарочно так раздеваетесь, чтобы у меня работа в горле вставала?
Марк посмотрел, прищурился:
— Мы просто жару снимаем. А если это мешает — можем снова надеть.
— Ни в коем случае, — подняла руки Анна. — Пусть работает природа. Я потом скажу спасибо за бесплатную зарядку для глаз.
Арсений прыснул:
— Значит, мы — твой фитнес-клуб. Только абонемент не продаём, а платим работой.
---
К полудню глина в обмазке схватилась первым слоем. Стены стояли крепко, но ещё ждали повторного замеса. Анна не торопила: знала, что спешка даст трещины. Она только ворошила плетень пальцами, проверяла, где воздух ещё гуляет.
— Смотри, — сказала она, ткнув в маленькую щель, — здесь сквозняк будет. Зимой нас проклянём. Нужна подмазка.
Марк молча сунул ей охапку свежесмешанной массы, она ладонями разгладила, и пальцы её скользнули по его руке. На секунду задержалась — будто проверяла, не соскочит ли. Он не отдёрнул. Только кивнул.
— Так правильно, — сказал он. — Когда держишь долго, крепче ложится.
Анна дернулась — то ли от его тона, то ли от своей фантазии, и, чтобы скрыть смущение, буркнула:
— Ну спасибо, мастер метафор. Осторожней, я ещё начну краснеть.
---
После обеда Арсений первым предложил:
— Озеро зовёт. Пока глина сохнет — чего зря сидеть? Искупаемся.
Анна вздохнула: да, липкая грязь и пыль уже налипли до колен. Но признаться, что сама мечтает о воде, — гордость не позволила.
— Ну, если так сильно просится… Только учтите, я не спасаю второй раз. Кто утонет — пусть тонет красиво.
Мужчины засмеялись и тут же начали раздеваться. Анна сделала вид, что смотрит в сторону, но краем глаза видела всё: как Марк сбросил штаны, остался только в набедренной повязке, как мышцы спины играют при каждом движении. Как Арсений, шутя, пытался прикрыться, но в итоге сам же захохотал и прыгнул в воду первым.
— Господи, — прошептала она себе. — Попала в клуб гладиаторов. Только вместо арен — у меня озеро и глина.
Она всё же вошла в воду: сначала босыми ступнями, потом до колен, до пояса. Вода холодила, и каждая клеточка тела кричала «живу!». Мужчины плескались рядом, Арсений пытался её обрызгать, Марк спокойно подплыл ближе, и тихо сказал:
— Ты в воде другая. Легче. Смеёшься глазами.
Анна хмыкнула, отмахиваясь:
— Это потому что я не тащу на себе ваши стены. Но можешь повторять, мне приятно.
---
К вечеру они снова были за делом. Марк резал жерди, Арсений плёл крышу из лиан и листьев. Анна сидела на корточках, раскладывала на ткань грибы и ягоды, чтобы сушить, и вдруг поймала себя на том, что напевает. Простую песню из прошлой жизни — ту, что пела в походах. Мужчины слушали молча, и только когда она умолкла, Арсений сказал:
— Это зовёт. Даже если слов не знаю — сердце слышит.
Анна замолчала, потом улыбнулась:
— Ладно, завтра научу вас припеву. Чтобы хор был.
---
Когда солнце клонилось к закату, они сели у костра. Ужин был прост: уха из утренней рыбы, лепёшки из муки, найденной в рюкзаке, и малина на десерт. Анна смотрела, как мужчины едят, как делятся последними кусками, и думала:
«Вот оно. Не гостиница, не дом с ипотекой, не офис. Это — начало. И я в нём не чужая».
Она не знала, что у края леса кто-то смотрел на них: чья-то тень задержалась, посмотрела — и исчезла. Пока — не вмешиваясь.
Анна не видела. Но сердце у неё дрогнуло, будто предчувствие.
— Ну что, ребята, — сказала она, вытянув ноги к огню. — Завтра — новые подвиги. Кто-то должен научиться ставить ловушки. А кто-то — наконец-то понять, что значит слово «уют».
Марк усмехнулся:
— А что это значит?
Анна посмотрела на них обоих и подмигнула:
— Значит — я.
И впервые за день они все трое рассмеялись одинаково — легко, свободно и с обещанием, что завтра будет ещё лучше.