Глава 1.
Альфа
В тот вечер Татьяна возвращалась домой позже обычного. Осень вступила в свои права, воздух пах сыростью и дымом от печных труб, а ветер гнал по тротуарам целые стаи жёлтых листьев, заставляя их кружиться, сталкиваться и взлетать в вихрях. Фонари в старом районе зажигались тусклым светом, разливая мутные лужи света на потрескавшемся асфальте. Шаги отдавались гулко, и она вдруг почувствовала себя странно одинокой в этом почти безмолвном городе.
Пятьдесят лет позади. Когда-то ей казалось, что к этому возрасту жизнь станет спокойной и надёжной: взрослая дочь, работа, круг друзей. Но всё вышло иначе. Дочь редко звонила, друзья разбрелись кто куда, работа превратилась в бесконечную рутину, а в сердце поселилась усталость. Она шла и думала, что её дни стали похожи на осень: красивые, но полные увядания.
И вдруг небо изменилось.
Над крышами домов разливался странный зелёный свет, будто неведомая рука прорезала тучи и выпустила наружу сияние. Оно пульсировало, переливалось, и воздух словно задрожал.
— Северное сияние?.. — шёпотом произнесла она, хотя понимала: здесь, в этом городе, ему неоткуда взяться.
Живот сжался тревогой, ноги налились ватой. Она подняла голову выше, и в ту же секунду земля ушла из-под ног. Мир провалился. В ушах гул, тело словно вытянули в воздух, и последним земным звуком стал её собственный крик, оборвавшийся в тьме.
---
Она очнулась в холоде и свете.
Стеклянные стенки капсулы сияли голубым, воздух был наполнен запахом озона и свежести, будто после грозы. Тело лежало в мягкой жидкости, лёгкой, прозрачной. Она подняла руку — и застыла. Пальцы тонкие, кожа гладкая, без морщинок и пятен. Лицо, отражённое в стенке, было двадцатипятилетним: упругая кожа, тяжёлые волосы, блестящие глаза.
Татьяна судорожно коснулась лица, щёк, шеи. Сердце билось неровно. Радости не было — только холод.
— Значит, не сон… — выдохнула она.
Капсула шипнула, крышка медленно отодвинулась. Она села, ступни коснулись пола — тёплого, словно живого. Взгляд скользнул по залу: десятки, сотни капсул. В каждой — женщина. Омоложённые, испуганные. Кто-то плакал, кто-то бился в стекло, кто-то смотрел на себя, не веря.
Татьяна тихо выдохнула и подумала: «Паника убьёт их. Я не дам себе сломаться».
---
Дверь в конце зала раскрылась. Вошли двое. Высокие фигуры в чёрных доспехах, гладких, как зеркало. Лица закрыты масками, глаза под ними горели красным.
— Подготовить лоты, — прогремел металлический голос. — Аукцион через три цикли.
Женщины вздрогнули, кто-то вскрикнул, кто-то упал на колени. Дрожь прошла по рядам.
Татьяна выпрямилась, встретила взгляд одного из стражей. Он задержался на ней, будто удивился. Но она не отвела глаз.
---
Зал аукциона был похож на металлический собор. Потолок из прозрачного купола открывал вид на космос: холодный, равнодушный, с миллиардами звёзд, что горели, как свечи. Белые прожекторы вырывали женщин из темноты и заставляли идти по подиуму под гул голосов.
Запах был тяжёлый: смесь машинного масла, химии, приторных ароматов. Воздух вибрировал от сотен голосов покупателей.
Когда вывели Татьяну, шум усилился.
Она шла медленно, подбородок высоко, спина прямая. Не дрожала, не отводила глаз. «Вы хотите купить? Смотрите. Я не вещь».
Ставки посыпались одна за другой, экран пылал цифрами.
Женщины за кулисами дрожали, молились. Но на неё смотрели как на опору.
---
И вдруг зал содрогнулся.
Взрыв прогремел так, что воздух ударил в грудь. Потолок затрещал, куски металла сыпались искрами, запах озона и палёного железа заполнил пространство. Женщины завизжали, сбились в кучу, прикрывая головы руками.
Из дыма вышли трое.
Высокие, в доспехах, шаги их были стремительны и точны.
Первый — с белыми волосами, серебряными глазами, лицо резкое, эльфийское. Его движения были плавны и смертоносны.
Второй — золотой, волосы цвета солнца, плечи широкие, как у воина. Он сметал врагов, как буря.
Третий — тёмный, с глазами, горящими внутренним пламенем, удары его были молниеносны и яростны.
Они двигались вместе, без слов. Стражи падали один за другим, тела осыпались на пол, воздух был полон гари и дыма.
Татьяна не закричала. Она стояла, сердце колотилось в висках, дыхание сбивалось, но взгляд оставался прямым.
И беловолосый заметил её. На долю секунды он замер, в лице мелькнуло узнавание.
Как будто он ждал её.
---
— Лот тридцать два, встань! — проревел один из стражей.
— Лот?.. — Татьяна вскинула бровь. — Я женщина. Запомни это.
Она обернулась к другим и крикнула:
— Успокойтесь! Мы живы. Мы вместе. Мы выберемся!
И женщины, всё ещё дрожащие, начали подниматься, перестали выть. Их взгляды устремились к ней.
Белый командос отбросил врага, взглянул на неё пристально и прошептал, почти неслышно:
— Истинная?..
---
Коридоры дрожали от ударов, битва кипела снаружи. Их вели быстрым шагом, окружив световым полем. Через иллюминаторы мелькал космос: вспышки лазеров, звёзды, тьма.
У Татьяны перехватило дыхание.
«Боже… вот он, космос. Мы — капля в океане. Но какая же это красота…»
Она шла последней, женщины тянулись к ней, как к опоре.
---
Док встретил их серебряным кораблём. Огромный корпус сиял, трап был раскрыт, внутри струился мягкий свет, воздух пах свежестью.
Женщины спешили внутрь, почти бежали. Татьяна шагала последней. Остановилась и оглянулась. Позади рушился аукцион: огонь, искры, дым. Земля осталась далеко, в прошлом.
Назад дороги нет.
Она ступила на трап и впервые за долгое время улыбнулась.
---
— Ты не боишься? — спросил её тёмный, заметив её спокойствие.
— Бояться можно потом, — ответила Татьяна. — Сейчас нужно жить.
Золотой посмотрел на неё внимательно:
— Ты вела их. Они шли за тобой.
— Потому что кто-то должен был не дрогнуть.
Глава 2.
Под куполом
Корабль мягко скользил сквозь черноту, и Татьяна впервые почувствовала — время здесь течёт иначе. Оно не секундами измерялось, а дыханием: ровным гулом двигателей, вспышками звёзд за обзорными окнами, мерцанием приборов. Женщины постепенно стихали: кто-то уснул, уткнувшись в колени, кто-то шептался с соседкой, кто-то просто смотрел в тьму и не мигая ловил новые миры глазами.
Татьяна стояла у прозрачной панели, почти вплотную, и смотрела, как вдали разгорается свет. Сперва он был точкой, потом рос, переливался, и вот перед ними раскрылся мир. Планета, опоясанная россыпью изумрудных островов, парящих в океане. Над каждым островом — сияющий купол, словно стеклянный колокол, внутри которого мягко светилось небо.
— Это Ксантара, — сказал золотой, подойдя ближе. Его голос вибрировал в груди, как бас струны. — Наш дом.
Женщины ахнули в унисон. Кто-то заплакал, но уже иначе — от облегчения, от красоты.
Острова под куполами были как картины: один утопал в зелени, на другом сверкали белые башни, третий казался сплошным садом, где росли гигантские цветы. Между островами тянулись мосты из света, а под ними переливались воды океана — чистые, до дна прозрачные, в которых плавали существа с длинными плавниками и сияющими хвостами.
Татьяна прижала ладонь к стеклу. «Вот бы… вот бы такой Земле быть».
---
Они высадились на центральном острове. Купол над ним светился мягким золотом. Воздух ударил в лёгкие — чистый, плотный, пахнущий травой и солью. Где-то звенели птицы, и этот звук казался невероятно земным. Женщины остановились, боясь сделать шаг, будто воздух растворит их.
Трое мужчин повели их по мостовой, выложенной светящимся камнем. Вокруг тянулись дома — не дома, а капли, вырастающие из земли: гладкие, округлые, обвитые зеленью. Стены полупрозрачные, будто стекло, но внутри светились мягким огнём.
— Каждый дом под куполом живой, — объяснил белый, его голос был спокоен, как гладь воды. — Он очищает воздух, собирает влагу, хранит тепло.
Женщины слушали, и в их глазах снова появлялась жизнь.
---
Они привели их в просторное здание на краю скалы. Здесь было место для отдыха, общий зал и галерея, из которой открывался вид на океан. Волны мягко бились о камни, и звук их был роднее любого объяснения.
— Здесь вы останетесь, пока вам не определят острова, — сказал тёмный. Его взгляд был жёстким, но в глубине теплился огонь. — Каждый, кто ещё не встретил свою пару, будет жить под защитой общего купола. Это безопасно.
Женщины переглянулись. Кто-то кивнул, кто-то всхлипнул. Но страх уступал место надежде.
---
Татьяна стояла в центре, и она ясно видела: все взгляды снова тянутся к ней. Молодые, зрелые, дрожащие — все искали в ней опору.
— Мы — земные, — сказала она вслух. — И нам нужно держать уровень. Мы не товар и не пленницы. Мы гостьи. И будем вести себя так, будто это наш выбор.
В зале стало тише.
— Уровень, — повторила Лина, та, у которой двое сыновей. — Верно.
— Уровень, — подхватила Алла, пытаясь скрыть дрожь.
И слово пошло по кругу, превращаясь в мантру.
---
Но Татьяна чувствовала и другое: взгляды мужчин. Их троица держалась рядом, но каждый смотрел на неё по-своему. Белый — пристально, будто вглядывался глубже кожи. Золотой — с уважением и явным одобрением. Тёмный — с раздражением и чем-то ещё, похожим на ревность.
Она поняла: их бесит не только её спокойствие, но и то, что другие мужчины наверняка заметят её. Альфа всегда привлекает.
И сердце забилось быстрее.
---
Диалоги между женщинами в этот вечер лились, как поток:
— Ты видела их волосы? Белые, золотые, чёрные… словно из сказки!
— А если они и нас… выберут?
— Ха! Тебя — может быть. Меня — вряд ли.
— Перестань, — вмешалась Татьяна. — Здесь никто никого «не выбирает». Здесь ищут истинных. Это другое.
— А если я никому не подойду? — всхлипнула Нина.
— Значит, найдёшь себя, — твёрдо ответила Татьяна. — А потом всё остальное придёт.
Смех, слёзы, перебитые реплики — всё это делало их снова людьми.
---
А вечером, когда женщины разбрелись по залу и в воздухе запахло тёплым хлебом, принесённым из кухни-дома, Татьяна осталась у обзорного окна. Она смотрела на океан и думала: «Я нервничаю. Но не покажу. Я буду держать себя в руках, и они — все — будут держаться за меня. Я не позволю им увидеть слабость. Ни мужчинам, ни женщинам».
И где-то позади раздался голос белого:
— Ты держишься так, будто всегда жила здесь.
Она обернулась.
— А может, я просто устала жить в пустоте, — ответила она.
И он впервые улыбнулся.
---
Они разместились в доме, который напоминал одновременно и жилище, и храм. Стены дышали мягким светом, переливались полупрозрачными волокнами, а воздух внутри всегда оставался свежим, будто в горах после дождя. Потолки высокие, выгнутые, но не давящие — скорее купольные, словно их приютила огромная раковина.
Татьяна впервые осталась наедине с ощущением, что здесь всё сделано не для показа, а для жизни. Полы из гладкого материала, напоминающего полированный камень, были тёплыми, словно под ними текла река с горячими источниками. Стены откликались на прикосновения: если коснуться, они мягко меняли оттенок, подстраиваясь под настроение хозяина.
Из глубины дома доносилось журчание воды. Там находился зал отдыха с прозрачным бассейном, в который стекал каскад, имитирующий водопад. Вода светилась мягкими искрами, будто в неё добавили частицы лунного света. Женщины, всё ещё настороженные, тихо переговаривались, не решаясь приблизиться.
— Это похоже на сказку, — прошептала Алла, но голос её дрожал. — Только я не знаю, хорошая ли она.
— Сказки всегда страшные вначале, — ответила Татьяна. — Главное — не забывать, кто мы.
---
В каждой из женщин жила своя реакция. Нина не отпускала накидку, всё ещё ёжилась, вздрагивая от каждого громкого звука. Лина, наоборот, словно ожила: помогала другим, уговаривала сесть, попить воды. Олеся крепко сжала руки на коленях, но взгляд её блуждал по дому, словно она искала зацепки — доказательства, что это не сон.
Глава 3.
Гости под куполом
Утро на Ксантаре начиналось не с будильников, а с переливчатого звона птиц, похожих на стеклянные колокольчики. Свет просачивался сквозь купол мягкой позолотой, и казалось, будто само небо дышит. Воздух пах морем, нагретой травой и пылью пыльцы — сладковатой, но не удушливой. Под скалой, где стоял дом, океан перекатывал волны, и от этого звука хотелось жить размеренно, как вода.
Татьяна проснулась раньше всех. По привычке — чтобы успеть «подстелить соломку» дню, который ещё не начался. Комната за ночь подстроилась под неё: стены стали на полтона теплее, пол — как прогретый камень, а окно растворилось в панораму так, будто его никогда и не было. Она села на краю ложа, опустила босые ступни на пол и прислушалась к себе: сердце ровное, мысли — как птицы на проводе, ещё не взлетели.
«Живая. Страшно — значит, важно», — напомнила себе.
Она умывалась водой, которая струилась из невидимого источника в стене и пахла озоном и камнем. Тонкая ткань полотенца казалась тёплым облаком, а в зеркале — её лицо: молодое, собранное, но в глазах — опыт прожитых лет, который не стереть никакими капсулами.
— Уровень, — шепнула она своему отражению. — Держим.
В общем зале уже слышались женские голоса. Сначала — отдельными каплями, потом — ручьём. Кто-то смеялся слишком громко (Алла), кто-то шептал молитвы (Олеся), кто-то уговаривал кого-то съесть «хоть кусочек» (Лина — она уже приспособилась быть мамой всему миру). Пахло тёплым хлебом и зелёным чаем: дом выпекал лепёшки из местного зерна, которое на вкус походило на смесь овса и орехов, и разливал настой с травой, отдающей лимоном и мёдом.
— Доброе, — сказала Татьяна, входя.
— Доброе, — отозвались хором. — Смотри, тут хлеб! И… масло? Это масло?
Масло оказалось мягким, прозрачноватым, пахло чем-то морским и травяным; намазывалось тонко и таяло от тепла пальцев. Женщины смеялись, спорили, как правильно резать лепёшки, ругались из-за крошек — и от этих мелочей пространство, ещё вчера больнично-стерильное, начинало звучать как дом.
— Сегодня мы разберёмся с комнатами, — сказала Татьяна, беря на себя роль распорядителя. — У кого есть особые нужды — говорите сразу. Полина, ты — врач, тебе ближе к выходу. Нина — рядом со мной. Алла — вот здесь, у окна, чтобы ты воздухом дышала чаще, а то будешь гореть и коптить.
— Я не копчу, — фыркнула Алла, но улыбнулась.
— И распорядок, — продолжила Татьяна. — Утром — вода, дыхание, потом — еда. Днём — учимся дому и острову, что можно, что нельзя. Вечером — галерея и разговоры. Мы здесь гости, но гости приличные.
— А если придут смотреть?.. — осторожно спросила Яна.
— Тогда будем смотреть в ответ, — сказала Татьяна. — Мы — не витрина.
Она ещё не успела договорить, как дом будто подтвердил её слова — мягко зазвенел где-то в глубине, и из стен выступили тонкие нити света, образовавшись в воздухе в слова, написанные на незнакомом языке. Символы переливались зелёным, складывались, разлагались. Женщины ахнули.
— Объявления, — сказал за спиной знакомый чистый голос Белого. Он вошёл так бесшумно, что никто не заметил. Длинные волосы, как лучи молочного солнца, были убраны в ленту, на виске — узор, похожий на серебряный лист. — Дом переводит важное. Вам покажет картинками.
Слова распались на изображения: два солнца над куполом; ладонь, осторожно касающаяся листья синих кустов; знак запрета над ярко-алой ящерицей с крыльями; путь от дома к источнику, отмеченный мягкими огнями.
— Это — безопасность, — пояснил Белый. — Здесь всё живое и красивое, но не всё — дружелюбно. Вот эти растения не трогайте: они пахнут мёдом, а жалятся как пчёлы. Эта вода — питьёвая. Это — для купания. Это… — он запнулся, глядя на Татьяну, — место, где не ходите без нас.
— Почему? — спросила она.
— Там тонкий лёд, — вмешался Золотой, появившись уже шумнее: двери будто сами распахнулись перед его плечами. На нём был простой тёмный жилет, под которым мышцы двигались, как большие рыбы. — И тонкая грань. Мы называем это Кромкой. За ней — не для гостей. Пока не для гостей.
— Достаточно, — отрезал тёмный голос Тёмного. Он возник последним, как блик от угля. Волосы распущены, глаза — горячие. Он задержал взгляд на Татьяне, и тот взгляд был не просто прямой — собственнический. — Сегодня в полдень Совет подаст сигнал. Будет протокол. И… — он прищурился. — Гости.
Слово тенью легло на воздух. Женщины притихли.
— Какие гости? — спросила Татьяна.
— Непрошеные, — сухо ответил Тёмный. — Но с правом требовать разговор.
---
До полудня они ходили по острову, и Татьяна внимательно «записывала» мир в себя. Узкая тропа из гибкого камня вела сквозь травы выше колена, которые пели от ветра, как хор. Кусты вырастали круглые, с листьями как из мятого шёлка, и если к ним присесть, пахло имбирём и дождём. На опушке леса тянулись деревья с выемками в стволах — в них собиралась роса, и в каждой выемке — своё звучание: если провести пальцем, дерево отзывалось, как струна.
— Тут можно играть музыки, — шепнула Нина, с сияющими глазами. — Настоящей.
— Тут можно жить, — поправила её Татьяна. — Если нас оставят в покое.
Они дошли до источника — купальня впадала в белый известковый круг, вода — прозрачная, но отдающая молочным светом. На краю — каменные ложа, гладкие, тёплые.
— Можно? — спросила Алла, уже сбрасывая накидку с плеча.
— Можно, — сказал Белый, — эта вода успокаивает кровь.
Татьяна окунула руки и почувствовала, как вода охватывает пальцы чуть-чуть гуще, чем земная, — словно в ней было больше лунной пыли. Женщины сняли обувь, кто-то смело забрался в воду, и вдруг весь остров наполнился смехом — настоящим, звонким, не истеричным. Сдержанный, как и положено под куполом: но смех.
— Мы красивые, — констатировала Алла, глядя на отражение. — И живые. И… — она утопила лицо в воду и выплыла, отфыркиваясь, — чёрт возьми, мы достойные.
— Всегда были, — сказала Татьяна. — Просто раньше нас пытались в этом разубедить.