11 марта 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок
Ночь была плотной и неестественно тихой, будто сам город затаил дыхание. В спальне великого князя Александра Павловича горела единственная свеча, отбрасывая тревожные тени на стены. Двадцатитрехлетний наследник не спал. Он сидел у камина, в котором уже давно погасли угли, и смотрел в пустоту. Его пальцы судорожно сжимали и разжимали ручки кресла.
В ушах стоял навязчивый, пугающий звук — скрип сапог по паркету в коридоре. Тяжелый, мерный скрип, который он узнавал с детства. Шаги отца. Императора Павла.
«Неверный шаг! Косой взгляд! Я вижу в вас всех измену!» — эхом отзывался в памяти истеричный крик отца на сегодняшнем утреннем разводе. Солдата, прослужившего двадцать лет, за малейшую оплошность отправили в Сибирь. И Александр, как всегда, стоял рядом, опустив глаза, чувствуя жгучую смесь стыда и страха.
Дверь в его покои бесшумно приоткрылась. Александр вздрогнул. На пороге стояла его жена, Елизавета Алексеевна, тогда еще юная великая княгиня. Ее лицо было бледным, а глаза огромными от ужаса.
— Александр, — прошептала она, едва слышно. — Они здесь. В замке.
Он поднялся, сердце его заколотилось.
— Кто? Что случилось?
— Пален... Беннигсен... Зубовы... — она сделала шаг внутрь, дрожа. — Они говорят... он должен отречься ради России. Они требуют твоего согласия.
Александр почувствовал, как пол уходит у него из-под ног. Он знал о заговоре. Догадывался. Граф Пален, военный губернатор Петербурга, намекал ему, что «необходимы перемены». Но сейчас, когда это стало реальностью, его охватила паника.
— Я не могу... Отец... — он схватился за голову.
— Ты должен! — в дверях появилась фигура его матери, императрицы Марии Федоровны. Ее осанка была, как всегда, горделивой, но в глазах горел холодный, решительный огонь. — Ты видишь, во что он превратил страну! В какой-то гатчинский плац! Он безумен, Александр! Он погубит все, что строила бабушка! И нас всех вслед за собой!
— Но он мой отец! — с отчаянием воскликнул Александр.
— А ты будущий император! — властно оборвала его Мария Федоровна. — И долг твой перед империей! Подпиши отречение. Это единственный способ избежать кровопролития.
В этот момент в коридоре послышались приглушенные шаги, быстрые шаги, затем глухой удар и звенящая тишина. Александр замер, вглядываясь в полумрак за дверью, пытаясь понять...
И вдруг дверь распахнулась. На пороге стоял граф Пален. Его мундир был в беспорядке, на перчатке темнело пятно.
— Все кончено, Ваше Высочество, — его голос был хриплым, но твердым. — Он... он не пожелал подчиниться. Произошла борьба. Несчастный случай.
Александр смотрел на него, не в силах вымолвить ни слова. Он понимал. Понимал все. «Несчастный случай». Убийство. Отцеубийство.
— Где... он? — с трудом выдавил он.
— В своих покоях. Врачи... но уже поздно.
Александр, не помня себя, выбежал из комнаты и помчался по темному коридору к апартаментам отца. Дверь была распахнута. Внутри царил хаос. Опрокинутая мебель, разбросанные бумаги. И на полу, в центре комнаты, лежало тело Павла I. Его лицо было обезображено, на шее виднелись красные следы. Рядом валялась массивная золотая табакерка — орудие убийства.
Александр остановился как вкопанный. Воздух вырвался из его легких свистящим звуком. Он смотрел на мертвого отца, и в душу ему заглянул такой ужас, такой всепоглощающий стыд и отвращение к самому себе, что он почувствовал физическую тошноту.
Он медленно опустился на колени. Не для молитвы, а от бессилия.
— Ваше Величество... — позади него раздался голос Палена.
Александр резко обернулся.
— Не называйте меня так! Никогда!
— Но, государь... — начал Беннигсен.
— Молчать! — крикнул Александр, и в его голосе впервые прозвучала не юношеская истерика, а гнев настоящего властителя. — Все... все вы... вон!
Когда заговорщики, потупив взоры, вышли, он остался наедине с трупом отца. Он подполз ближе и протянул руку, чтобы коснуться его плеча, но отдернул ее, будто обжегшись.
— Прости... — прошептал он, и слезы, наконец, хлынули из его глаз. — Прости меня, отец... Я не хотел... Я не верил, что они...
Он замолк, понимая всю лицемерность своих слов. Он знал. Он допускал. Он позволил этому случиться.
В этот момент ему показалось, что веки мертвого Павла дрогнули. Что его остекленевшие глаза медленно повернулись и уставились прямо на него. Прямо в его душу.
И тогда, в звенящей тишине мертвецки-бледного утра 12 марта 1801 года, прозвучал голос. Тихий, сиплый, но абсолютно ясный.
«Царствуй, — прошептали безжизненные губы. — Царствуй на костях отца твоего. Убийца».
Александр вскрикнул и отполз, ударившись спиной о стену. Он сидел, дрожа, глядя на неподвижное тело, но призрачный голос продолжал звучать в его голове, сливаясь со звоном в ушах.
Этот голос будет преследовать его всю оставшуюся жизнь. Через войны с Наполеоном, через либеральные мечтания и аракчеевский террор, через все двадцать четыре года его царствования. Он будет шептаться в шелесте придворных церемоний, звучать в залпах орудий на Бородинском поле и эхом отдаваться в тишине его кабинета. Это был его личный гатчинский призрак. Его вечное проклятие. Цена трона, купленного ценой отцовской крови.
Три дня спустя после смерти Павла I в кабинете нового императора стояла тяжелая тишина. Александр сидел за массивным письменным столом, уставленным еще неразобранными бумагами покойного отца. Перед ним стояли трое: граф Пален, князь Зубов и генерал Беннигсен.
— Ваше Величество, — начал Пален, разложив на столе несколько документов. — Необходимо срочно решить вопрос о наградах офицерам, проявившим особую преданность в ночь с 11 на 12 марта.
Александр медленно поднял на него глаза.
— Наградах? — переспросил он. — За что именно? За верную службу? Или за нечто иное?
В воздухе повисло напряженное молчание. Платон Зубов, бывший фаворит Екатерины, нервно поправил кружевной жабо.
— Государь, — вмешался Беннигсен. — Эти люди рисковали жизнью ради блага России. Справедливость требует...
— Справедливость? — Александр резко встал, опираясь руками о стол. — Вы говорите о справедливости? Вы, которые ворвались в спальню спящего человека и...
Он не договорил, с силой сжав кулаки. По его бледному лицу пробежала судорога.
Пален сохранял ледяное спокойствие.
— Ваше Величество, позвольте напомнить, что мы действовали с вашего молчаливого согласия. И ради вашего же блага. Теперь же важно закрепить успех и обеспечить лояльность гвардии.
Александр тяжело опустился в кресло. Он чувствовал себя загнанным в угол. Эти люди держали его в своих руках. Они знали его тайну. Они могли в любой момент объявить его отцеубийцей.
— Хорошо, — безжизненно произнес он. — Составьте список и я подпишу.
— И еще один вопрос, государь, — продолжил Пален. — О ссыльных. Многие из тех, кого... кого удалил от дел покойный император, просят разрешения вернуться в столицу.
Александр взглянул на портрет Екатерины, висевший на стене.
— Имеются в виду сподвижники бабушки? — спросил он. — Те, кого отец сослал или заключил в крепость?
— Именно так, Ваше Величество.
Александр почувствовал слабый проблеск чего-то похожего на надежду. Вот оно! Его первый настоящий шаг. Шаг к тому, чтобы стать правителем, которым он хотел быть. Правителем милостивым, просвещенным.
— Освободить их всех, — сказал он, и в его голосе впервые зазвучала уверенность. — Немедленно. Вернуть им чины и имущество. Пусть знают, что с воцарением новым начинается и новая эра.
Пален слегка улыбнулся, быстрой, довольной улыбкой.
— Мудрое решение, государь. Это принесет вам популярность в дворянских кругах.
Когда заговорщики удалились, Александр остался один. Он подошел к окну, выходящему на Неву. Лед на реке уже тронулся, огромные глыбы с глухим скрежетом плыли в сторону моря. Как и его жизнь — уносимая течением, над которым он не имел власти.
В дверь тихо постучали. Вошла Елизавета Алексеевна. Ее лицо было печальным.
— Александр... — начала она.
— Они заставляют меня подписывать награды своим сообщникам, — перебил он ее, не оборачиваясь. — Я становлюсь их соучастником. Официально.
Она подошла к нему и осторожно положила руку ему на плечо.
— Ты должен быть сильным. Ты теперь император.
— Император? — он горько рассмеялся. — Я марионетка, Луиза. Они дергают за ниточки, а я пляшу. И буду плясать, пока... — он замолчал.
— Пока что? — тихо спросила она.
— Пока не найду способа избавиться от них, — так же тихо ответил он. — Всех.
Он повернулся к ней. В его глазах горел странный огонь — смесь отчаяния и решимости.
— Я буду править, Луиза. По-настоящему. Но сначала мне нужно очистить этот трон. Очистить от крови. И от тех, кто эту кровь пролил.
Он снова посмотрел в окно. По Неве плыла огромная льдина, на которой темнело пятно. Ему показалось, что это пятно очертания человеческого тела. Тела его отца.
Он резко отвернулся.
— Принеси мне Библию, — попросил он. — Я буду молиться. Молиться о прощении и о силе.
Силе, чтобы нести этот крест. И чтобы однажды сбросить с плеч тех, кто возложил его на него. Его правление началось. Началось с крови, лжи и страха. И он поклялся себе, что оно не так и закончится.