Год прошел с тех пор, как ушли Акацуки. Романова, в тайне надеясь, что они придут, ждала их. День, неделю, две недели, месяц… А потом стало ясно, что они уже не придут. Никогда.
Евангелина точно поняла, что они уже не вернутся. Оставалось просто жить и радоваться жизни, только… Как жить вот так просто, если знаешь, что люди, к которым ты так привык, будто умерли? А, собственно, почему «будто»? Они и так умерли. Все.
Впрочем, отвлекаясь от грусти и Лининой тоски, можно сказать, что они оставили о себе и кое-что неприятное. К слову, девушке пришлось объяснять, куда делись бабушкины золотые серьги, которые подарил ей дедушка на серебряную свадьбу. Правду Лина сказала только Зосе, догадавшись, кто мог их взять. Бабуле же она сказала, что дом ограбили. На вопрос, почему унесли только серьги, Лина пожала плечами и отвела глаза.
Это все случилось уже 27 июля того года, когда родители с бабулей вернулись домой из отпусков.
Лина пошла на второй курс химического факультета в сентябре. Учеба понемногу начала выветривать воспоминания о чудесных каникулах, Романова даже с улыбкой начала вспоминать прошлые моменты. Даже в скором времени собиралась написать фанфик, но… В ноябре, семнадцатого числа, внезапно скончалась бабушка Лины. Врачи поставили диагноз – рак поджелудочной железы. Они уже ничего не могли сделать.
Это было вторым потрясением для Евангелины. Мама сказала, что бабушка уже давно жаловалась на боль в области желудка, но не придавала этому должного значения, считая, что все пройдет само – в конце концов, в шкафу были рецепты Малахова и куча баночек с сушеными травами. Но ничего не помогло.
Бабушку похоронили на деревенском кладбище. По завещанию дом переходил почему-то Лине, но родители, опять же почему-то, ничего против не имели.
Как там? Бог троицу любит?
Третий удар свалился на Лину с той стороны, откуда она не ждала.
***
Это случилось двенадцатого декабря. На городской квартире, где всегда жила Лина во время учебы, внезапно в одно и то же время пришли мама с папой, а обычно их работа не позволяла им пересекаться у лестничной клетки. Лина сидела в своей комнате и решала физику.
- Галочка, ты дома? – голос матери.
- Да, мам, - откликнулась девушка из комнаты.
- Выйди сюда, нам нужно с тобой поговорить.
Ничего особого не подозревая, девушка, заложив учебник тетрадью и ручкой, вышла из комнаты и прошла на кухню, где за столом сидели родители с сосредоточенными и отрешенными лицами. Неуверенно улыбнувшись, девушка застыла в дверях, пытаясь угадать, кто еще умер.
- Что случилось? – спросила она. Мать подняла на нее взгляд и кивнула на стул:
- Садись.
Лина подошла, отодвинула стул и опустилась на краешек. На столе перед родителями лежала красная непрозрачная папка с какими-то документами.
- Галочка, милая, ты только не волнуйся и не переживай, - пыталась заранее успокоить свою и так вроде спокойную дочь женщина. Отец недовольно покосился на нее.
- Что случилось? – уже нахмурившись, спросила Евангелина.
Покусав губы, так и не решившись сказать, мать раскрыла папку и, достав оттуда лист А4, подвинула к ней.
- Прочти.
Лина пробежала мельком взглядом по строкам. Эта бумага говорила о том, что ее мать на самом деле мачеха. К документу прикладывалось свидетельство о смерти настоящей матери Лины и свидетельство о браке отца с мачехой.
Лина аккуратно отложила документ. Последние полгода научили ее не делать поспешных выводов и не кидаться в омут с головой.
- И? – спокойно спросила она. – Вы только это хотели мне сказать?
Мать выдохнула с облегчением, ожидая от нее всего что угодно, но только не такого. Затем, покусав губы, женщина сказала:
- Нет. Не только это. Понимаешь, Галочка… Мы… В общем…
На помощь пришел отец:
- Мы решили развестись, Лина.
- В последний год нас уже ничто не держало вместе, только бабуля говорила нам подождать еще пару лет. Ну, а после ее смерти нам уже невозможно было бы быть вместе, - затараторила мать. – Нет, я, конечно, очень тебя люблю, Галочка, но ты ведь уже выросла, я как мать тебе уже не нужна, поэтому мы и решили с Валерой развестись… Так будет лучше для всех, понимаешь?
- Да, - не слушая ее, медленно кивнула девушка, пытаясь понять собственные чувства.
- Ты не волнуйся, я все также буду тебя любить, - продолжала женщина. – Ты только не расстраивайся, ладно? Галочка, миленькая, ну скажи хоть слово!
- Все хорошо, - принужденно улыбнулась Лина.
- Я оставляю квартиру матери, Лина, - заговорил отец. – У меня уже давно есть своя квартира, а ты получила в наследство загородный дом. Ты там выросла, так что тебе там привычнее.
- Я так понимаю, мне нужно будет съехать с квартиры? – все еще пытаясь понять свои чувства, спросила Лина.
- Ты уже взрослая, так что поживешь во время учебы в общежитии, а на лето можешь ехать в деревню.
- Ясно. Это все?
- Да.
- Галочка, - мачеха утерла слезы. – Галочка, миленькая, прости нас.
- Ничего страшного, - вставая со стула, ответила Лина. – В конце концов, рано или поздно мне бы пришлось жить отдельно, - и ушла в свою комнату. Из кухни послышались громкие рыдания: женщина, закрыв лицо руками, плакала, жалея себя, падчерицу и бывшего мужа. Валерий, не выдержав и минуты, встал и ушел из дома.
Как оказалось потом, у них у каждого уже были любовники, так что им было совершенно не до взрослой и практически самостоятельной дочери.
Зато Лина вместо того, чтобы праздновать Новый год, как все нормальные дети и студенты, обивала пороги собеса, деканата и коменданта общежития. В конце концов, в январе ее временное жилье в общаге стало постоянным. Ради нее даже сделали исключение – заселение заканчивалось уже в ноябре, но ради ее положения и ради ее успеваемости ей пошли навстречу. Ее поселили на девятом этаже в самой угловой комнате.
Все это время Зося была где-то рядом, но в то же время дальше, чем хотелось бы. Лина, пребывая в какой-то меланхоличной прострации, уже не видела вокруг себя ничего, кроме учебы. Сама же Зося, переживая за подругу, но слишком внешне незаметно, просто была рядом и в большинстве случаев молчала, считая, что слова были бы глупостью. В итоге, как посчитала Лина, их дружеские отношения несколько поостыли, а Зося со своим истинно флегматичным характером только согласилась с этим, посчитав, что так будет лучше для подруги.
Вечер опустился на село, скрывая под своим пологом путников, идущих домой. Дейдара все еще думал над тем, как извиниться перед Линой. Он знал, что не прав, но признать это перед ней было неприятно. Ведь Лина уже давно над ним издевается и проверяет его – взять хотя бы прошлый раз, когда она так позорно подставила его с «милой и уютной» полянкой. Блондин оглянулся, ища Лину позади, но, не найдя ее, вновь посмотрел вперед. Сасори мельком глянул на бывшего напарника и чуть улыбнулся – все-таки Дейдара так молод.
Троица из Дождя шла впереди всех, и Нагато с Конан слушали расспросы Яхико, на некоторые отвечая, а на некоторые просто качая головой. Яхико был рад, что вернулся к жизни, и дело было даже не в этом, а в том, что он вернулся к жизни вместе с теми, кого любил больше всего на свете.
Хидан, терроризируя Какудзу, болтал будто сам с собой, но при этом пытаясь расшевелить своего напарника. Кисаме, шедший рядом с Итачи, ухмылялся во весь рот, то ли от подколов Хидана, то ли оттого, что Учиха тоже живой.
Папки, что они держали в руках, таинственно скрывали в себе какое-то содержимое, и несшие их будто забыли об их существовании.
- Почти пришли, - глядя на огни соседних домов и свои темные окна, негромко сказала Лина, будто для себя.
Обито ничего не сказал. Смотря в сторону, он думал над всем, что пережил и сделал.
Двор Лининого дома не изменился с прошлого года – отчасти потому, что хозяйка трудилась над ним последнюю неделю, облагораживая его. Фруктовый сад с деревьями, кустарниками и виноградником с беседкой. Душ и туалет все также в конце двора – не развалились пока, да и не собирались в ближайшее время.
- Черт, я как будто опять вернулся… - проговорил Хидан, осматриваясь.
- Ты и так вернулся, кретин, - покосился на него Какудзу.
- В прошлое, я хотел сказать! – взвился Хидан, правда, без злобы.
Яхико с интересом рассматривал представший перед ним вид. Беседка, оплетенная виноградником… Он и не знал, что часто сидел в ней год назад. Только той курицы, что с удивлением пялилась на рыжеволосого мужчину, уже не было.
- Действительно, ничего не изменилось, - заметил Сасори. Они все уже стояли возле дома и ждали Лину.
- А твои родители не будут против нас? – вдруг вспомнил об этом Кисаме. И все сразу посмотрели на девушку, возившуюся с замком.
- Нет, - чуть усмехнулась Романова, проворачивая ключ в замке. – Заходите.
- Лина, ты же нас покормишь, да? – проходя мимо нее, широко улыбнулся ей Хидан.
- Садитесь сразу за стол, у меня все готово, - серьезно ответила ему Евангелина.
Акацуки по старой памяти, которая вдруг о себе напомнила, расселись за стол, который был таким же, каким и год назад. Только клеенка теперь была голубенькая, с васильками. На стороне у окна сели Нагато, Яхико, Кисаме и Итачи. Напротив, соответственно, Конан, Сасори, Дейдара, Хидан и Какудзу. Папки они сложили на стол.
- Садись, - просто сказала Учихе Лина, проходя за спинами остальных к шкафам и холодильнику. Обито, отодвинув стул от Итачи, сел и, сложив руки на груди, положив ногу на ногу, прикрыл глаза.
- Евангелина, вы снова нас спасаете, - сказал Яхико, решив хоть добрым словом отплатить ей за то добро, что она сделала им.
- Мне не в тягость, - с вежливой улыбкой ответила Лина, посмотрев ему в глаза, но боковым зрением видя только Итачи, который смотрел на нее.
- А, Лина, ты же обещала рассказать нам, откуда знаешь о нас, - напомнил ей Хидан.
- Да-да, - откликнулась девушка, доставая из шкафа десять тарелок. – Сначала вы должны поесть.
- Ты прям как мамаша, - фыркнул в ответ Кисаме.
- Дело несколько в другом, - тут же вежливо улыбнулась Лина, уже расставляя тарелки. – Что это, кстати, за папки?
- Они появились у нас, когда мы оказались в этом мире, - сказал Итачи.
- А, ясно, - будто это ее вовсе не волнует, ответила девушка, продолжая накрывать на стол.
«Ого», - только и подумал Кисаме, посмотрев на них обоих.
Романова тем временем уже вытаскивала из холодильника все, что по своей старой традиции наготовила на неделю вперед. Мясо, гречневая каша, три салата, картошка, пирожки, чебуреки и даже поджаренные пельмени. На десерт блины со сметаной и черный чай.
- Ты как будто нас ждала, - проглотив слюну, заметил Хидан.
- Как и в тот раз, кстати, - вспомнил Дейдара.
- Если вы не против, я бы хотела посмотреть, что в этих папках, - вежливо сказала Лина, закончив накрывать на стол.
- Только не глупи и обращайся аккуратно, - сказал ей Какудзу, протягивая свою папку первым.
- Хм… - с улыбкой Лина взглянула в его зеленые глаза, давая понять, что это не она стянула сережки из дома, где ей оказали гостеприимство. Какудзу фыркнул и отвернулся от нее, а Лина уже забрала папки у остальных. Итачи, отдавая ей свою папку, упорно искал ее взгляда, но Лина смотрела куда угодно, только не на него, при этом делая вид, что осматривает стол, не забыла ли она чего. Обито, заметив эту их странную игру, все понял.
- Приятного аппетита, - улыбнулась Лина, смотря на Яхико, которого хотела рассмотреть гораздо дольше, только правила приличия мешали.
- Спасибо, - улыбнулся в ответ рыжеволосый лидер Акацук, беря в руку вилку.
Романова отошла к дивану, стоявшему у противоположной стены и скрывавшемуся за буфетом, присела на него, отчего пружины тут же заскрипели, и разложила вокруг себя папки. Все они были одинакового серого цвета, теперь и не разобрать, где чья. Вздохнув, девушка раскрыла одну папку и вытащила содержимое – несколько бумаг и… паспорт! ПАСПОРТ! Евангелина так изумилась, что с минуту просто молча пялилась на выуженные из папки вещи.
- … Последний кусок не трогать! – тыкая в мясо вилкой, заявил Хидан.
- Еще чего, - возмутился Дейдара. – Я тоже хочу есть, между прочим!
- Фигуру, смотри, не испорти, блондя, - весело фыркнул Хидан.
- На себя посмотри, да…
Отойдя от шока, Лина похолодевшими руками раскрыла паспорт, перевернула начальную страничку и наткнулась на фотографию Конан в современном стандарте фото для российского паспорта. Черные волосы с синим отливом, голубые серьезные глаза, пухлые губы. В ушах серьги-гвоздики, под губой тоже пирсинг. Это была точно Конан. Только… имя. Продолжая изумляться, Романова прочитала: Стафеева Екатерина Андреевна. Дата рождения: двадцатое февраля тысяча девятьсот девяносто седьмого года. Казалось, больше некуда было удивляться. «Господи… - Лина, находясь в шоке, провела рукой по лицу, растирая весь шок. – Боже мой… Они же младше меня на существенные числа…» Точнее было бы сказать на четыре года – именно Конан. С одной стороны – это было хорошо, ведь они могли начать жизнь с начала – теперь возраст позволял, но с другой… Злая шутка Всевышнего. Теперь Лина не сможет быть с Итачи, потому что слишком много думает о морали, чести и совести. Глупая Лина со своими глупыми принципами.
Выйдя из дома Лины, Акацуки, что называется, пошли куда глаза глядят, несмотря на ночь и практическую неосведомленность об этой деревне.
Хидан, злой, но уже не настолько сильно, все еще сидел в беседке, провожая взглядом проходящих мимо виноградника Акацук. Блондин фыркнул и повернул голову вправо, разглядывая сквозь листья винограда горящий в конце двора фонарь.
- Эй, Хидан, - у беседки стоял Какудзу. – Пошли.
- Нахер? – снова фыркнул он, повернув голову к нему.
- Ну ты можешь и туда, - напарник посмотрел поверх виноградника.
- А че, куда все сваливают? – бывший дзясиновец лениво поднялся с места. – Я так думал, все с ней останутся, чтоб сопли ей подтирать, хэх.
- По-моему, им самим нужно сопли подтирать, - заметил Какудзу, переводя взгляд на Дейдару, который шел понурив голову и не желая смотреть по сторонам. Вот блондинистая голова сверкнула в свете фонаря и скрылась за калиткой. Все ушли.
Хидан тоже посмотрел туда, выйдя из беседки. Затем мрачно сказал:
- Если все так, как сказала она, то это полная жопа.
- Слабо.
- Да, полный пиздец.
- Самое то.
Напарники пошли по дорожке мимо фруктовых деревьев. Впереди шел, конечно же, брюнет. Хидан с несвойственной ему задумчивостью на лице рассматривал пейзаж в свете фонаря, но думал он обо всей это ситуевине. Он, как и в тот раз, не чувствовал присутствие Дзясина в этом мире. Впрочем, собственно, как и остальные, он не чувствовал и чакры. Чувства всесилия и свободы действия, что были отчетливо заметны в том мире, в этом заменялись другими, как и в тот раз. Хидан знал, что это так, злился, но ничего поделать не мог. Будто тот, кто дал им новые тела, личности и даже место в этом мире, наделил их также и чистыми сердцами, которые могла очернить память о прошлом. Хидан неосознанно приложил руку к груди, туда, где билось горячее сердце. Он вдруг почувствовал укор совести за то, что нагрубил Лине – той, которая лишь сказала правду и всегда старалась им помочь.
Хидан раздраженно цыкнул и остановился. Они вдвоем были уже за пределами Лининого огорода, стояли на дороге и смотрели на засыпающее село и редкие фонари в хоздворах.
- Что ты собираешься делать дальше? – спросил он у Какудзу.
- Однозначно не то, что хочешь сделать ты, - покосился тот.
- Ты о чем? – недоуменно нахмурился Хидан. – Блять, я вообще еще ничего не решил, нахрен! – тут же психанул он. – Или ты не будешь мне ничего говорить, потому что время - деньги, и прочая херня? – успокоившись, сварливо сказал блондин.
Какудзу кинул взгляд на деревню, а затем пошел по дороге, направляясь к реке. Напарник от нечего делать пошел за ним.
- В прошлый раз ты не был с нами на реке, откуда ты, блять, знаешь дорогу? – Хидан поравнялся с ним.
- Потому что сюда пошли все.
- А… - кивнул тот. – Че, правда?
- Раз уж ты вспомнил прошлый раз. Хидан, помнишь, как нас отделал тот пацан?
- Да, гребанный джинчуурики Девятихвостого, - кивнул тот. – К тому же это тебя он отделал.
- Тебя и вовсе какой-то слабак неизвестный уложил, - фыркнул в ответ Какудзу.
- А, блять, проехали, в жопу такие воспоминания, - махнул рукой Хидан.
- Лина принесла мангу, чтобы показать нам. Ты помнишь, как называлась эта манга? – Они уже шли мимо огородов, иногда в темноте натыкаясь на ветки и попадая в ямы. Небольшая луна освещала путь, но все же не так хорошо.
- Твою мать, - вспомнил Хидан. – Она называлась «Наруто». Вот же пиздец…
- Поэтому этот недоносок так легко сумел уложить всех. Он даже Пейна победил, что не могло быть в принципе, учитывая ринненган Нагато, которым когда-то подчинил себе Десятихвостого Рикудо Сеннин.
- Постой, - Хидан остановился посреди дороги. Какудзу тоже остановился и обернулся на него. – Это че, блять, получается… Мы персонажи той самой иллюзии, которая создана для того пацана? Так, блять? – он посмотрел на напарника.
- Да, так и есть. Но нас пожалели и вытащили оттуда, дав новую жизнь в реальном мире, - закончил свое объяснение Какудзу. – Дошло?
- Да пиздец, лучше б не доходило, - хмуро сказал Хидан, подходя к нему.
Дальше они продолжили путь в тишине.
***
Остальные догадались об этом сразу же, как только Лина ввела их в курс дела. Но у них были свои мотивы уйти в раздумья в буквальном смысле.
Дейдара мог бы собой гордиться: ведь не только он сам, но и вся его жизнь стала частью искусства. Причем двойного искусства: как изобразительного, так и мгновенного – ведь его жизнь в том мире теперь ничего не стоила, ровно как и он сам, и его искусство. Оказалось, что все это выдумал человек из этого мира.
Тсукури остановился на середине дороги и поднял голову. Ветер необычно холодил щеки, а растущая луна осветила блестящие от слез дорожки на щеках. Чувство ненужности выплеснулось из груди, не удержавшись там, – настолько оно было сильно сейчас. Все, к чему стремился Дейдара, все, чего добивался, оказалось ничем, простой пылью, мазком кисти в палитре художника, который покрыли новым слоем краски. Он никому не был нужен со своим мгновенным искусством, он был лишь частью декораций в сценах показания силы джинчуурики Девятихвостого.
Слезы закапали сильнее. Слезы злости, отчаяния и бессилия что-либо сделать в таких обстоятельствах. Дейдара закрыл лицо руками, не в силах сдержать их. Хотелось крушить, ломать и взрывать, но… но он ничего не мог. И это было самым страшным.
Вскоре он почувствовал, как ему на плечо легла рука. Блондин отнял руки от лица и посмотрел вперед. Сасори стоял возле него и мягко смотрел на него серыми глазами. Луна освещала его рыжие волосы и молодежную одежду.
- Данна…
- Я уже не Данна, Дейдара, - покачал головой Акасуна. – В этом мире мы никто, и ты уже это понял. – Он опустил руку и теперь просто вглядывался в покрасневшее лицо бывшего подрывника. Его было искренне жаль, и Сасори остался рядом с ним только ради того, чтобы он не наделал глупостей. Теперь они должны держаться вместе. Все вместе.
Лина проснулась рано утром. Перед ее лицом спала Конан; черные волосы с синеватым отливом занавесили лоб и темным ореолом лежали на подушке. Романова почувствовала к ней тепло, как к родной сестре – захотелось обнять ее как вчера и снова пореветь в плечо. Она чуть слышно усмехнулась своим глупым мыслям – ведь бывает же чувство счастья настолько сильное, что напрочь срывает башню. Лина отметила, присмотревшись к Хаюми, что лицо ее стало будто детским, соответствуя возрасту в паспорте, и более умиротворенным, словно ночь, прожитая в этом мире, наладила прочную ментальную связь между новыми жителями и новым местом жительства. А говорят, что ночь всего лишь отрезок времени.
Лина осторожно сползла с дивана, чтобы не потревожить ее сон, и принялась одеваться. Спали обе девушки в синих ночнушках, не стесняясь друг друга, как было в самый первый день, по крайней мере с Линой.
Выйдя из комнаты, хозяйка дома тут же наткнулась взглядом на спавших Хидана и Какудзу. Зрелище, на самом деле, потрясающее, так как храп спавшего на верхнем ярусе Хидана иногда сотрясал всю кровать. Романова даже удивилась – как Какудзу выдержал спать с ним в тот раз. Хм, но зато стало ясно, почему они запросили отдельные места. Какудзу, завернувшись в одеяло, скукожился у стены так, что виднелись только волосы, разметавшиеся по подушке. Хидан, отбросив одеяло в ноги, разметался в богатырском сне, свесив руки с кровати и сбив подушку к самому краю. Не решившись поправить ему постель, Лина только улыбнулась, умиляясь им обоим, и прошла в зал проведывать остальных.
Яхико, сложив левую руку на Нагато, спящего с краю, правой обнимал подушку и чему-то улыбался во сне. Одеяло, скинутое им в ноги, норовило упасть с дивана. Вихры рыжих волос торчали во все стороны, делая его похожим на одуванчик… или ромашку. «Ромашка, - улыбнулась Лина, подбирая одеяло. – Романовы – Ромашкины. Как нежно звучит, однако. Мои ромашки…» Нагато, ежась, скукожился на краю дивана, положив руки под голову. В доме было довольно прохладно в контраст с уличной жарой, поэтому почти все и спали под одеялами. Лина, тихо обойдя диван, укрыла Узумаки, которому сразу потеплело, и едва удержалась, что не чмокнуть его в лоб на радостях. Евангелине было все равно, кем они были или кем станут в будущем – важно было то, что сейчас они дети и находятся под ее опекой. Все остальное было настолько неважно, что ей даже не хотелось об этом думать.
Дейдара и Сасори спали без одеяла – кровь была горячей у обоих, вот и не требовалось им дополнительное тепло, тем более летом. Блондин спал на животе, раскрыв рот и пуская слюни на подушку. Светлые волосы, прилипнув к голове и к подушке, электризуясь из-за сухого воздуха, казались тонкими и мягкими, хотя на самом деле были жесткими – это Лина определила еще вчера, преподав ему урок хороших манер. Девушка вздохнула, сожалея о своей «суровой» выходке. Еще одна рыжая ромашка со спокойным выражением лица спал лицом к Лине. Умиротворение, кстати, было выражено на лицах всех Акацук, которым после этой ночи собственный мир стал казаться странным сном, очень реалистичным, жестоким и… выдуманным. Догадываясь об этом на уровне интуиции, Лина чуть слышно вздохнула, прикрыв глаза, и шагнула в последнюю комнату, где снова лицом друг к другу спали Кисаме и Итачи. Одеяло лежало между ними, будто проводя границу дивана. Беззастенчиво таращась на Учиху, Романова между тем старательно проводила с собой мысленную беседу о старчестве, совращении малолетних, уголовном кодексе и тюремной решетке. Помогло мало – Лина только больше расстроилась, окончательно уверившись в том, что принесет себя в жертву их будущему счастью вне зависимости от того, как они ответят ей на ее доброту. Перекинув тяжелую косу на спину, девушка тихо удалилась на кухню.
Итачи открыл глаза и посмотрел на вход, где только что стояла Лина, слушая ее шаги. Когда дверь на кухню тихо закрылась, Учиха прикрыл глаза и вновь задремал.
Ева, зайдя на кухню, наткнулась на Обито, который сидел на диване, уперев руки в колени и смотря в пол, провожая взглядом проползавшего мимо муравья.
- Доброе утро, - почти шепотом сказала она ему. Учиха смерил ее взглядом и кивнул. – Я не помешаю, если буду тут возиться?
- Нет, - лаконично ответил тот и, поднявшись, вышел на улицу – Лина мешала ему думать.
Очень сложно перестроить себя с одного мировоззрения на другое, только лишь узнав, что жил всю жизнь в иллюзии, не подозревая об этом. Обито всю ночь не смог сомкнуть глаз, думая над всем, что произошло в его жизни, чему он был сам виной, а что испортили люди. Тщательный анализ того, что уже никогда не вернуть, не дал ему ничего – Обито пришел к тому, от чего отталкивался: нужно было жить дальше. И Учиха так и не придумал за ночь, как это сделать без оглядки на прошлую жизнь.
Лина неспешно приготовила завтрак из того, что осталось со вчерашнего дня в холодильнике: сметана, варенье и мед, так что на завтрак был чай. Расставив чашки по местам и разложив гостинцы, Лина ушла в свою комнату, чтобы посчитать свои скромные финансы, которых могло не хватить на содержание десятерых молодых людей.
Конан проснулась оттого, что Лина чуть громче, чем ожидала, хлопнула дверью комнаты. Сонно моргнув, девушка присела на постели.
- Прости, я тебя разбудила, - извинилась Лина, присаживаясь за свой стол, где стоял ноут. Стол был письменный, еще с советских времен – в нем помещались четыре выдвижных отдела и одна полочка прямо под столешницей.
- Нет, все нормально, - Конан, чуть встрепанная со сна, сидела на постели, согнув ноги в коленях. Как и остальным проснувшимся, ей потребовалось время, чтобы вспомнить, что она здесь делает и почему.
Лина выдвинула ящик и достала оттуда листок бумаги и ручку. Затем, выдвинув другой ящик, извлекла из него кошелек и калькулятор – просто в том отделе лежало то, что нужно было для учебы. Раскрыв кошелек, Романова выложила оттуда все купюры и монеты изо всех отделов. Всего получилось около трех тысяч. «Не ожидала я, что мне деньги понадобятся… - мрачно подумала Лина, беря ручку и пододвигая листок к себе. – Так бы не потратилась на новые джинсы…» Женские слабости.
Вы задавались когда-нибудь вопросом, чего в вашей жизни не хватает для счастья? Подумайте хорошенько… Хм, могу поспорить, что вы подумали о том, чего у вас нет. В этом вся суть человека.
Лина выключила будильник, который поставила на телефоне. Конан, спавшая к девушке лицом, открыла глаза и сонно похлопала ресницами.
- Спи, - прошептала Лина, сползая с кровати. – Еще очень рано.
Выйдя из комнаты, Романова скользнула в ванную, где привела себя в порядок, затем вернулась обратно в спальню, где уже оделась. Конан сидела на постели и, таращась карими глазами на включенный ночник, пыталась проснуться.
- Ты так на сову похожа, - улыбнулась Лина, взглянув на нее.
- На сову? – Хаюми недоуменно выгнула брови.
- Да. Они очень красивые. Я их люблю, - Романова стояла у зеркала и красила себе левый глаз тушью. – Конан, если хочешь, можешь пользоваться любой моей косметикой, - вспомнила она, переходя к другому глазу.
- Спасибо, не нужно, - покачала головой бывшая куноичи. – Лучше скажи, чем я могу помочь здесь, пока тебя не будет.
Евангелина в задумчивости завинтила флакончик с тушью и поставила его на место.
- Да, пожалуй, ничем, - пожала плечами она. – Обед они вроде как приготовят сами, а все остальное я сделаю сама.
Конан, мысленно укорив Лину за ее «я сама», но ничего не сказала, лишь позволила себе сощурить глаза.
Романова вышла на кухню, чтобы поставить чайник. Затем раскрыла двери на улицу, чтобы проверить, очень ли холодно в шесть утра и не замерзнет ли она в своем легком платьице. И, конечно, на улице было очень холодно… ну, относительно дневной жары.
- Почему так рано?
Вопрос среди утренней тишины раздался так неожиданно, что девушка едва не подпрыгнула. Обернувшись, Лина увидела Обито, который сидел на диване, спустив ноги на пол.
- Потому что в моей деревне такое расписание автобусов. Всего два рейса: рано утром или в полдень, - негромко, чтобы не нарушать тишину, ответила Лина, снова закрывая дверь.
Девушка налила себе чаю, затем, оставив его остывать, прошлепала босыми ногами в зал, в ту половину, где спали Кисаме с Итачи. Там в шкафу, что стоял возле их дивана, лежали все важные документы и вещи, включая аптечку. Лина собрала все папки, что были у Акацук, не зная, какой именно документ может понадобиться этим бюрократам, прихватила свои документы и аккуратно прикрыла дверцу шкафа, которая так противно взвизгнула, что напарники хором раскрыли глаза, собственно, как и те четверо, что спали в соседней комнате.
- Лин, а чего так рано? – Дейдара на руках приподнялся с дивана.
- Спи, - кивнула ему девушка. – Если встану позже, то могу не успеть, а я ненавижу опаздывать, лучше уж подожду.
- А-а-а… - соображая, что она ответила, кивнул Дейдара и снова улегся.
- Может, тебе чем-нибудь помочь? – на нее смотрел Сасори.
- Если только до остановки проводить, - не сдержалась Лина.
- Толпой, - фыркнул Кисаме. – Группа поддержки.
- Нет, не нужно ничего, - качнула головой Лина. – Спите, пожалуйста, еще очень рано, - чуть ли не взмолилась она, уходя из зала в свою комнату, сопровождаемая негромким похрапыванием Хидана.
Уложив все в сумку, Лина проверила еще раз, все ли взяла, а затем ушла на кухню, где за столом сидел Обито, держа в руках чашку чая.
- Я тебя провожу, если ты не против, - сказал он.
- Эм… Ну ладно.
Закончив трапезу, Лина молча собрала чашки и поставила их в раковину. После направилась в свою комнату, чтобы обуть свои туфли на высоком каблуке и забрать сумку.
- Утро, должно быть, холодное, - сказала Конан. – Накинь теплую кофту.
- Да, точно, - удивляясь, как не сообразила сама, кивнула Лина, цепляя на плечи синюю шерстяную кофту.
Еле вышагивая в своих туфлях, Лина шла на остановку вместе с Обито, который нес ее сумку. Оба молчали. Романова вспоминала то, что было в прошлом году, а Учиха думал как всегда о своем, как и все Учихи.
***
Дом без Лины это совсем другое помещение, чем дом с Линой. Она, как истинная хозяйка своего дома, является его душой. И когда нет души, то это уже совершенно другое… Общежитие, возможно.
Акацуки никогда не были друг другу близкими друзьями, кумовьями, побратимами – они просто делали свою работу вместе, находя в этом выгоду. Каждый из них привык работать один, чтобы ему никто не мешал. Но теперь им предстояло превратиться из цеха ремесленников в семью. Как это сделать, они не знали, да большинство и не задумывалось, поэтому они просто впали в уныние, размышляя о том, что было, что есть и что, возможно, будет.
***
Сделав ксерокопию абсолютно всех документов, Лине, наконец, с третьей попытки удалось оформить заявление с приложением, дабы ректор и деканат его рассмотрели. Хорошо хоть, что о результатах обещали уведомить по телефону.
Перед тем, как ехать обратно, Лина забежала в общагу, чтобы освежиться, и там наткнулась на Арсеньеву.
- Привет, - устало, но доброжелательно улыбнулась ей Лина так, будто этого года недомолвок, обид и молчаливой ссоры не было. – Ко мне Акацуки прибыли. Приезжай в деревню уже, а. Я жду тебя!
- Хо... рошо… - удивленно проводив ее взглядом, проговорила Зося. Постояв чуть на месте, девушка выдохнула, будто гора с плеч свалилась, и направилась по своим делам.
***
На обедешний автобус, который идет из их районного центра, Лина не успела. А второй приходит в деревню только в семь часов вечера. Поэтому уже к пяти часам некоторые из Акацук, которые помнили о Лине, начали беспокоиться. Вида они, конечно, не показывали, да и надеялись на благоразумие самой Романовой и ее хорошую ориентированность в собственном городе/области/районе.
Итачи стоял у окна, облокотившись на подоконник, разглядывая зеленую улицу, залитую солнцем. Прочитанная «Мастер и Маргарита» уже стояла в шкафу. Объяснение, которое он нашел в этой книге, было столь же абсурдным, сколь их первое появление в этом мире. А еще абсурдным было поведение Лины, которое не смог бы обосновать ни один прогнозист. Ее слова расходились с ее делами, взять хотя бы последний день их пребывания в этом мире три года назад. Ведь Лина оттолкнула его, а потом точно дала понять, что понимает, что между ними ничего не может быть. А сейчас она ведет себя так, словно ей и вовсе плевать на него. «Я должен этому радоваться, - Учиха проводил взглядом проходящего по асфальтированной дорожке деревенского жителя. – Она стала старше. Тем более, столько о нас зная, неужели она станет связывать свою жизнь с кем-то… - "…кто запятнал себя", - хотел додумать он, но затем вспомнил, что в этой манге, должно быть, показаны абсолютно все стороны его жизни и прошлого. – Она всегда это знала, а сейчас поняла, насколько усложнилась ситуация», - нашел обоснуй для Лининого поведения Учиха. Романова теперь их опекун, и какие-либо отношения вроде как запрещены общественной моралью, к которой наверняка прислушивается девушка. Да, опекун, но когда-то они перестанут быть ей подведомственны, и Лине нужно будет выйти замуж, обзавестись собственной семьей… Но если не с кем-то из Акацук, то тогда ни с кем.
Лине дали добро на академический отпуск.
Отдел образования, в который обратилась Романова за просьбой о принятии ее подопечных в школу, удивился количеству сирот, выпавших на долю двадцатилетней девушки. Сидящие там августейшие особы удивились настолько, что не поверили в подлинность документов и принялись сверяться со всеми архивами, проверяя печати и подписи, которые стояли на всех бумажках. Удостоверившись в правильности их заполнения и оформления, службы опеки все-таки остались недовольны и сами поехали в деревню, чтобы проверить условия проживания всех детей под угрозой того, что если условия будут не совпадать с желаемыми, всех расформируют по детским домам, оставив ей только ее братьев. Лина испугалась в первый раз в жизни настолько, что едва не лишилась чувств прямо в кабинете заведующей по делам опекунства. Страшно стало не только за себя и свои чувства, но и за Акацук, которые все-таки оставались в душе преступниками, хоть и бывшими, а также за тех детей, к которым их подселят…
Девушка медленно присела на стул, ибо просто не могла стоять на ногах, и, медленно подняв глаза на полную женщину, сидящую перед ней за столом, сказала, едва сдерживая слезы, медленно подбирая слова:
- Я не хочу давить вам на жалость, но ситуация с этими детьми такова, что только я могу найти к ним подход…
- Да что вы говорите, - сдвинув к переносице тонко выщипанные крашеные брови, недовольно сказала Ирина Владимировна. – Тогда, может, вы сами подделали все документы с такой тщательностью, чтобы грести лопатой деньги с государства?
- Я лишь беспокоюсь о благополучии всех десятерых…
- Десятерых! – воскликнула заведующая. – У вас ни мужа, ни работы, даже образования нет, а уже висят десятеро детей! На что вы собираетесь жить? Куда вы их всех поселите так, чтобы им было комфортно?!
- А в детдоме им будет комфортнее? – справедливо заметила Лина. – Они привыкли находиться вдесятером, им так привычнее и спокойнее. Их нельзя разлучать.
- Насколько я знаю, вы даже не видели прежде своих троих братьев. Когда же вы успели так к ним прикипеть? – прищурилась женщина.
- Они приезжали ко мне все в прошлом году. Это могут подтвердить люди, которые живут рядом со мной…
- Да что мне эти ваши басни, - отмахнулась Ирина. – Значит так, Евангелина Валерьевна, я приеду в ваше захолустье послезавтра. И если меня не устроят условия, я тут же заберу всех и распределю в детдома. Вам ясно?
- Да.
- Тогда до свидания.
Лина молча вышла из кабинета и направилась прочь из «белого дома», как звалось здание Администрации в Зернограде. «Даже если у меня заберут Акацук, моих Ромашек я им не отдам», - решив бороться до конца, подумала Романова, идя на вокзал.
Вкратце пояснив за ужином ситуацию, Лина сообщила, что 12 июля к ним нагрянет комиссия с проверкой, поэтому им надо показаться пуськами и лапочками, чтобы тетя одобрила их пребывание в доме Лины. Хидан с Дейдарой взбрыкнули, сказав, что в их мире такого бы не понадобилось.
- Я понимаю, - отставив кружку с водой, сказала Лина. – Я прошу прощения за все неудобства, но эти обстоятельства не зависят от меня.
- Поэтому заткнись и радуйся, что вообще живой, - Сасори дал подзатыльника рядом сидящему Дейдаре.
- А что я? – огрызнулся блондин. – Я радуюсь, м…
И именно поэтому надо было сделать все возможное, чтобы никто не разлучил их. Если Хидана и Какудзу разделят, то дзясиновец даже думать забудет о морали и чести… Хотя, конечно, он и сейчас о них не вспоминает. «Господи, помоги мне», - прикрыв глаза, взмолилась Лина.
В решающий день Акацуки преобразились до неузнаваемости. Начали они с того, что, перерыв весь гардероб, нашли подходящую одежду. И пока Лина хлопотала по хозяйству, ходя по квартире и придирчиво вытирая найденные пылинки, бывшая самая организованная из всех организаций приняла самый благовоспитанный и чинный вид, такой, что любо-дорого. Поэтому когда приехала «та ведьма», как окрестили заведующую Акацуки, они приняли ее с вежливой улыбкой на устах и благочестивыми речами. Потрясена была не только Ирина Владимировна, ожидавшая шумный шалаш с грязными оборванцами, но и сама Лина, которая ожидала чего угодно, только не этого (вообще-то она со своими заботами забыла, кем они были до появления в ее доме, так что неудивительно). Хидан, правда, пытался время от времени подъебнуть несчастную женщину, но Какудзу вовремя давал ему пинка, ибо на то было высочайшее повеление Нагато.
За столом заведующая сидела рядом с Итачи, который ей приглянулся больше остальных, и мило беседовала с «детьми», находя их милыми и восхитительно воспитанными для своего трудного возраста, когда хочется ходить по ночам и курить за углом, как она сама и пояснила.
- …Но теперь, увидев дом в таком великолепном состоянии, да и вас тоже, я теперь полностью уверена, что могу доверить вас всех этой девушке… - тряся пятью подбородками, улыбалась сразу всем женщина.
- Да, блять, и без тебя уже распорядились, сука старая, - пробурчал себе под нос Хидан, тут же получив локтем под ребро. – Кхы…
- Что с тобой, детка? – тут же отреагировала женщина.
- Подавился, видимо, - невозмутимо кивнул Какудзу, стукнув ему кулаком по спине еще пару раз. – Сейчас пройдет.
Дейдара, которому были дороги его ребра и позвоночник, предпочел промолчать, ибо Сасори всем своим видом выказывал жажду убийства, проснувшуюся от тупости этой заведующей. Остальные реагировали более сносно, ибо видели тупость и покруче.
После, уже ближе к вечеру, когда осмотр и расспросы были окончены, поговорив с чуть поседевшей Линой наедине, дав свое согласие на проживание всех десятерых в ее квартире, Ирина Владимировна укатила обратно в Зерноград, обещав наведаться к ним еще раз ближе к Новому году. Хорошо еще, что она не заметила, что Обито спит на кухне. А все благодаря природному обаянию парней, которые включили его на полную для встречи с этой дамой.
Уже вечером, когда уставшие морально дети (не забудем, все-таки, что Акацуки теперь дети) легли спать, Лина в тишине и полутьме, так как не включила свет ради Обито, тихо мыла посуду, роняя соленые слезы в раковину с мыльной пеной. Заведующая обещала сама поставить на учет всех Акацук, так что им, как сиротам, должны были прийти деньги уже в августе. Но до этого времени нужно было дожить, а грошовая стипендия Лины, которой хватило на поездку и два похода в магазин, подходила к концу. Жить предстояло целый месяц, в то время как половины дел еще не было улажено. Лина вытерла слезы и вздохнула.