Штат Калифорния.
Лос-Анджелес.
Айлин
Я смотрела в окно, наблюдая, как за стеклом проносятся деревья, а дневной свет постепенно уступает место сгущающимся сумеркам. Город медленно растворялся позади, уступая место пригородным пейзажам. Всё казалось таким красивым, будто вырванным из кадра старого фильма. Я не удержалась и всё время снимала на телефон — здания, небо, плавный переход от городского шума к лесной тишине.
Я улыбалась, пока такси медленно катилось в сторону загорода, пока взгляд не зацепился за кромку леса впереди. Деревья становились выше, темнее.
Водитель рассказывал мне о здешней погоде — как тут жарко летом и как красиво бывает осенью. Я кивала, но слушала его вполуха. Мысли были заняты другим.
Я должна была прибыть в особняк Морисси ещё днём, но время ушло, и небо стало густеть тенью. Я начинала нервничать. Внутри всё сжималось от волнения. Мне нужно было не просто приехать — мне нужно было понравиться. Тётя Люсинда уверяла: "Он одобрит тебя. Ты подходишь." Но что, если нет?
Такси свернуло с трассы и вскоре остановилось посреди пустынной, обросшей травой дороги.
— Мисс, дальше не могу. Частная территория, въезд запрещён, — сказал водитель, бросив взгляд в зеркало заднего вида.
— Конечно. Спасибо, — я кивнула, расплатилась и вышла из машины.
Он открыл багажник, вытащил чемодан и указал на узкую тропу, ведущую между деревьями.
— Вам туда.
Я поблагодарила, сжала в руке ручку чемодана, и только собрала губы в вежливую улыбку — как он уже сел в машину и, не попрощавшись, уехал.
Осталась только я. И лес.
Я огляделась. Ветер прошелестел сквозь листву, пронёсся по моей коже холодной дрожью. Июль. Калифорния. А я замёрзла. Было странно тихо. Даже слишком.
Небо окончательно потемнело. Где-то в ветвях завывал ветер. Ни фонарей, ни указателей. Только темнеющая тропинка и высокие, чернеющие деревья по краям.
Я достала телефон — ни сигнала, ни интернета. Только отражение моего лица на экране и цифры времени. Включила фонарик. Луч осветил узкую, заросшую тропу. Туман клубился у самой земли.
«Ну же. Только не паникуй», — прошептала я себе. И шагнула вперёд.
Каждый шаг отдавался шорохом, как будто кто-то шел рядом, прячась за деревьями. Я старалась не смотреть по сторонам. Внутри всё кричало: «Развернись!» — но я шла дальше.
Особняк Морисси должен быть где-то впереди.
Там — новая работа. Новый дом. Новая жизнь.
Я шла по тропинке, волнуясь. С каждым шагом тревога росла — а вдруг они что-то скажут? Ведь я добралась только ночью…
Надеюсь, нет. Очень надеюсь.
И вот, за изгибом дороги показался силуэт здания, чуть выше по склону. Я почувствовала облегчение и ускорила шаг.
Хорошо, что надела кеды — в чём-то другом я бы точно не дошла.
Когда я поднялась выше и деревья расступились, он наконец показался во всей красе.
Особняк.
Сначала — только свет в одном из окон, как отблеск далёкого маяка. Потом — силуэт здания, очертания башен и высоких шпилей. Тропинка вывела меня на расчищенную площадку, поросшую мхом и диким плющом.
Передо мной возвышался особняк Морисси — величественный и пугающий, как старый замок, забытый временем.
Я замерла.
Особняк не выглядел заброшенным — он был ухоженным, роскошным… но всё же мрачным. Его роскошь не звала, а отталкивала. Богатство чувствовалось в каждом элементе архитектуры — в чёрном кованом заборе, в огромной дубовой двери с золотыми гвоздями, в изысканных барельефах на стенах.
Я подошла ближе. Под ногами хрустела гравийная дорожка. С каждым шагом сердце стучало громче, словно предупреждало: ещё есть время уйти. Но уйти было некуда.
Вооружённая охрана стояла у ворот. Едва они заметили меня, как сразу насторожились — руки чуть крепче легли на автоматы.
Я подошла ближе, стараясь не показывать волнения.
— Мисс, куда направляетесь? — один из охранников шагнул вперёд, перегородив путь.
— Я... по приглашению. Мне сказали, что меня должны впустить.
— Назовитесь.
— Айлин Хейл, — произнесла я.
Они переглянулись. Через пару секунд один из них нажал на кнопку рации, что-то тихо проговорил, и ворота медленно начали раскрываться.
— Проходите, — кивнул тот, что стоял ближе.
— Спасибо, — я выдавила лёгкую улыбку и, подхватив багаж, прошла внутрь.
Я не позволяла себе думать о плохом. Хотя всё это выглядело подозрительно. Богатый бизнесмен, живущий вдали от города. Слишком готично. Слишком… как в фильмах ужасов.
Я шагала по вымощенной дорожке к дому, волоча чемодан за собой. Ступени у входа были массивными, мраморными. Я поднялась, постучала в дверь. Сердце билось так, будто хотело выбраться наружу.
Прошла минута. Тишина. Я постучала снова — сильнее. Кнопки звонка не было.
Где-то внутри послышался шорох. Как будто кто-то медленно двигался. Я насторожилась.
Вдруг между моих ног с молниеносной скоростью пронеслась белоснежная кошка. Я вскрикнула и отступила на шаг назад, вцепившись в грудь.
— Боже, — выдохнула я. — Испугалась…
Кошка, не обращая внимания, исчезла где-то среди деревьев. И тут дверь скрипнула и медленно отворилась.
На пороге появился силуэт — мужчина, прислонившийся плечом к косяку. Его фигура была хорошо очерчена в проёме: высокий, широкоплечий, в чёрной футболке с аккуратным воротником. Возраст? Не старше тридцати, но в его взгляде было что-то слишком взрослое.
Он смотрел на меня без слов. Его взгляд скользнул снизу вверх: от ног, по бедрам, талии — и только потом он встретился со мной глазами. Серые, холодные, как затянутое небо перед бурей.
Я проглотила ком.
— Простите… Я Айлин Хейл. Меня пригласили. По поводу работы, — я постаралась говорить чётко, с достоинством. Мне нужна эта работа. И я не позволю страху всё испортить.
Он молчал, губы дёрнулись в лёгкой, почти насмешливой ухмылке. В ней было что-то... опасное.
— Простите… — сказала я, неуверенно, — но почему тут написано, что я должна выполнять обязанности жены? Я ведь… не жена.
Он снова усмехнулся, протянул руку, взял мою кружку и сделал глоток, как будто это был его кофе. Наглец.
— Всё просто. Ребёнку нужна мать. А чтобы он почувствовал себя в безопасности, женщина рядом с ним должна быть не просто няней, а чем-то большим. Мать. Жена. Семья.
— Я это понимаю… но фраза про обязанности жены…
— А в чём проблема? — резко перебил он.
Я замолчала, вжавшись в спинку стула и глядя на него, как на незнакомца, которого, пожалуй, стоило бы бояться.
Он снова сделал глоток и откинулся назад, расслабленно.
— Ни в чём, — тихо сказала я и вернулась к договору.
Тётя уверяла, что этим людям можно доверять. Значит… всё будет хорошо.
Наверное, я просто что-то неправильно поняла.
В мои обязанности входила и готовка еды для мальчика, и уход за его одеждой — всё, как и ожидалось. Я не удивилась. При такой зарплате было понятно, что лёгкой работы не будет.
Но взгляд снова задержался на одном из пунктов договора. Что-то здесь было не так. Я подняла глаза на мужчину. Он, вероятно, отец ребёнка — молодой, привлекательный, я бы даже сказала… слишком привлекательный. Но всё же — при чём тут он?
А в документе чёрным по белому: «Исполнять все требования работодателя, вне зависимости от обстоятельств. Удовлетворять его во всём.»
Я замерла.
Что?
Я моргнула, перечитала. Нет, не показалось.
Это что вообще значит?
Я пришла ухаживать за ребёнком, а не за его отцом. Но по тексту договора складывалось впечатление, что именно он — главный объект моего внимания.
Боже…
Я что, попала в рабство?
— Что значит ваши… «удовлетворения»? — вырвалось у меня.
Он поставил пустую чашку на стол. Молча.
— Это значит всё, — коротко сказал он.
— Можно… поточнее? — голос дрожал, но я старалась держать себя в руках.
Он замолчал, внимательно глядя на меня. Его взгляд медленно опустился ниже — по моей фигуре. Я напряглась. Стало не по себе. Почему он так смотрит? Надеюсь, я не ошиблась адресом. А то начинает казаться, будто я пришла не на собеседование, а попала в руки какому-то психу.
Он, наконец, оторвал взгляд и заговорил, голос стал мягче, почти издевательски ласковым:
— Девочка… ты уверена, что хочешь услышать уточнение?
Я сглотнула.
— Думаю… да.
Он медленно откинулся на спинку стула, будто смакуя момент:
— Это значит, что ты будешь делать всё, что я скажу. Без обсуждений. Это и есть моё удовлетворение.
Я поняла, что никаких подробных объяснений от него не дождусь — не раньше, чем подпишу договор.
— К… как вас зовут? — спросила я, всё ещё сомневаясь. Хотелось убедиться, что пришла по нужному адресу и не перепутала человека.
— Кайрен Морисси, — произнёс он спокойно.
Всё сходится. Именно о нём говорила тётя. Он тот самый итальянец. Значит, я не ошиблась.
Я всё ещё не доверяла ни ему, ни странному договору. Но, раз уж тётя уверяла, что «это хорошие люди», — поверю ей. У меня всё равно нет другого выхода. Рискую. Закрываю глаза — и прыгаю.
Я думала об отце. Он не выдержит ещё одного срыва. Если нас выгонят из дома — всё, конец. Я бы предпочла гордость, но голод — реальнее. Мне пришлось выбирать не между хорошим и плохим, а между выживанием и крахом.
Я взяла ручку, поставила подпись и молча передала бумагу ему. Он улыбнулся, глядя на меня.
— Умница, — сказал он удовлетворённо. — Твоя тётя упомянула, что ты решительная. Что ж, добро пожаловать. Срок действия контракта — шесть месяцев. Надеюсь, это время станет для нас… временем открытий.
Он поднялся, и я последовала его примеру.
— Пошли, покажу твою комнату, — сказал он, легко подхватывая мой багаж и выходя из кухни.
Я шла за ним, разглядывая его спину — широкую, сильную. Он явно занимается спортом. Это, пожалуй, немного успокаивало — раз уж помогает нести чемодан, значит, хоть какое-то воспитание у него есть.
У подножия лестницы он остановился и кивком указал вверх, приглашая меня первой.
— Нет-нет, вы… первый, — смущённо отказалась я, стараясь быть вежливой.
— Дама вперёд, — отрезал он.
Я напряглась. Такое чувство, что он хочет разглядеть моё тело со спины, поэтому пропускает первой? Или мне это показалось?
Я поднялась по лестнице, а он шёл за мной.
И всё это время я чувствовала его взгляд на своей спине — он будто прожигал кожу, обволакивая меня странной, тревожной энергией.
Может, я просто мнительная?
А может… он действительно пропустил меня вперёд не просто так.
Боже…
Возможно я просто это внушаю.
Я осторожно поправила белое платье, стараясь удлинить его складки. Одной рукой сжала перила, но вдруг резко остановилась. Не понимала почему — возможно, почувствовала его очень близко.
И тогда это случилось. Он тоже остановился, и моя спина мягко уперлась в его тело. Странное тепло пронзило меня, смешанное с непонятным ощущением опасности. Его взгляд — холодный и пронизывающий.
Почему он внушает мне такой страх?
Я почувствовала, как он глубоко вдохнул аромат моих волос. Волна дрожи пробежала по всему телу.
Нет.
Я не смогла сделать ни шага — ноги будто приросли к полу.
Он стоял близко. Очень. И дышал так, будто вдыхал меня, не воздух. Его дыхание касалось моей шеи, и от этого всё внутри меня сжалось. Это было не просто неловко — это было опасно.
— У тебя очень необычный запах, — его голос прозвучал прямо у моего уха. — Не духи. Натуральный. Теплый. Живой. Чистый.
Я быстро шагнула вверх по лестнице, чтобы разорвать эту невозможную близость. Он не удерживал меня — даже не прикасался, но я чувствовала, будто стою на краю обрыва. Или… уже летела вниз.
Зачем я подписала это?
Мы поднялись на второй этаж. Он открыл одну из дверей, и я прошла внутрь. Просторная комната. Светлая. Белые шторы, аккуратно заправленная кровать, зеркало, шкаф, комод. На первый взгляд — обычная. Даже уютная. Но я всё ещё чувствовала на себе его взгляд. Как будто эта комната — не для уюта, а для наблюдения. Как будто каждый сантиметр уже был изучен им заранее… для меня.
Я резко открыла глаза. Всё вокруг было неясным, будто в тумане. На секунду не поняла, где я — сон ещё держал меня в своих липких объятиях. Но стоило взгляду зацепиться за непривычный интерьер комнаты, как я села на постели, резко схватила телефон с комода и посмотрела на экран.
— Нет... — прошептала я, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Девять утра. Боже.
Я проспала.
Первая мысль — я уже провалила этот день. С первой же попытки.
Вскакивая с кровати, я лихорадочно натянула на себя простое платье с резинкой на талии, схватила расческу, в два резких движения собрала волосы в хвост. Всё. Больше времени не было. Даже на дыхание.
Я выскочила из комнаты, чуть не споткнувшись о порог, и почти бегом понеслась по лестнице вниз. Ступени дрожали под ногами — или это дрожала я сама от нервов.
Он ведь подумает, что я ненадёжная. Ленивая. Безответственная. Что каждое утро теперь будет таким. А я ведь должна была доказать, что могу справиться.
Я добежала до кухни и резко затормозила у входа, застыв как вкопанная.
Передо мной — картина, от которой на секунду сжалось горло.
Кайрен. Стоит у плиты. Только что снял сковородку, выложил яичницу на тарелку и поставил её перед Сэмуэлем. Спокойный, сосредоточенный.
Мальчик сидел за столом. Его тёмные волосы чуть спадали на лоб. Он аккуратно ел, как взрослый.
Я смотрела на них и чувствовала, как стыд прокатывается по коже. Это должна была быть я. Я должна была встать раньше. Приготовить завтрак. Быть рядом.
Вместо этого — он. Кайрен. Сам. Хозяин дома.
И не упрекает. Не говорит ни слова. Просто заботится. Как отец.
Мой взгляд снова упал на Сэмуэля. И от нежности к нему внутри что-то дрогнуло. Он и правда был удивительно милым — в своей серьёзности, в этой собранности.
Боже...
Всё, что я могла сделать в этот момент — это тихо, почти виновато улыбнуться. И пообещать себе, что завтра всё будет по-другому. Я не подведу. Ни его. Ни этого мальчика. Ни себя.
Я сделала шаг вперёд. Хотелось извиниться, но слова застряли где-то в горле, там, где жило чувство вины, перемешанное с теплом от увиденной сцены. Они не заметили меня сразу. Мальчик был погружён в свой завтрак, а Кайрен склонился к нему, что-то тихо говорил.
— Доброе утро, — наконец выдохнула я.
Кайрен поднял глаза и тут же уловил моё смущение. Его взгляд скользнул по моему лицу, по небрежному хвосту и чуть вздернутому подолу платья. Он ничего не сказал, но я чувствовала — заметил всё.
— Проснулась, — спокойно произнёс он.
— Я… прости, пожалуйста. Я совсем не хотела проспать, просто…
Он молча поднял ладонь, давая понять: тишина.
— Я всё понимаю, — его голос остался ровным, без упрёка, но твёрдым. — Первый и… последний раз. Ты устала с дороги — это понятно. Сегодня прощаю.
— Спасибо, — пробормотала я, чувствуя, как щеки налились жаром.
Мой взгляд скользнул к мальчику. Он сидел, сосредоточенно держа вилку в маленькой ладони, аккуратно ел, словно на автомате. Такой серьёзный… даже слишком. Или, может, просто закрытый?
— Привет, — мягко сказала я, стараясь звучать просто и тепло.
Он поднял на меня взгляд. Эти глаза... огромные, ярко-синие, как летнее небо. Он кивнул, не произнеся ни слова.
— Это Сэмуэль, — негромко добавил Кайрен, положив ладонь на плечо сына. — И он… пока не очень доверяет незнакомым.
Я кивнула с лёгкой улыбкой.
— Я понимаю. Всё хорошо.
Я чувствовала на себе взгляд Кайрена — не навязчивый, но ощутимый. Он словно прощупывал — не только мою реакцию на мальчика, но и то, как я впишусь в этот странный, замкнутый мир, где всё держится на хрупком равновесии.
— Если хочешь, можешь посидеть с ним немного. Мне нужно выйти — срочный звонок. А потом… нам нужно будет поговорить, — сказал он, направляясь к выходу.
— Конечно. Я с ним побуду, — кивнула я.
Дверь за ним закрылась, и я наконец позволила себе выдохнуть.
Я опустилась на стул рядом, взглянула на Сэмуэля. Он по-прежнему ел молча, но теперь его взгляд был прикован ко мне. Он наблюдал. Внимательно.
Я улыбнулась, стараясь быть искренней, не делать из него ребёнка. Он явно не такой.
— Тебе вкусно? — спросила я.
Он кивнул, глядя в тарелку.
— Папа хорошо готовит, да?
Он кивнул.
Я наклонилась к нему ближе, будто делясь секретом:
— А я умею делать блинчики. С шоколадом и бананами. Может, завтра попробуем?
Он снова кивнул. Я улыбнулась.
— Давай познакомимся? Меня зовут Айлин, — я протянула руку, стараясь быть открытой, но он даже не подумал ответить. Просто смотрел. Недоверчиво. Я неловко убрала ладонь.
— А тебя как зовут?
— Зачем спрашиваешь, если и так знаешь? Кайрен же сказал, — неожиданно отозвался он.
Я выпрямилась, будто меня окатили холодной водой. Такой дерзкий.
— Эм… Я просто… я не запомнила, — попыталась я сгладить неловкость. — Честно. Можно сказать, даже не услышала.
— Ты врёшь, — произнёс он. — А Кайрен сказал, что врать — это плохо. Значит, ты плохая.
Я замерла. Удивлённая. Но не обиженная. В этом был смысл — в его жёсткой логике, в его прямолинейности. Он не говорил это с целью задеть. Он просто… так думал.
Я поняла: к нему нужен другой подход. Не тот, что применяют к обычным пятилеткам. Его ум явно опережал возраст. Возможно, именно из-за этого он выглядел таким отчуждённым.
— Ты прав, — кивнула я, подняв ладони, будто сдавалась. — Я виновата. Обещаю больше не врать.
— Хорошо, — лаконично ответил он, и снова переключился на тарелку.
Он ел с удивительной аккуратностью. Даже пользовался ножом, отрезая кусочки еды, как взрослый. Ни суеты, ни неловких движений. Каждое движение — выверенное, спокойное, точное.
Я наблюдала за ним с тихим восхищением. Его серьёзность не казалась наигранной — она была органичной. Он держал осанку, как будто кто-то с детства внушал ему важность дисциплины. Это был не просто ребёнок. Это был мальчик, которого научили быть сильным. Слишком рано.
Я поднялась на второй этаж, разыскивая комнату Сэми. Приходилось заглядывать почти в каждую — большинство дверей были плотно закрыты, и внутри царила тишина. Но когда я остановилась перед дверью с небольшой табличкой «Сэмуэль», сомнений не осталось — это была она.
Удивительно, но его комната находилась совсем рядом с моей. Впрочем, в этом была своя логика: так проще присматривать за ним.
Я постучала.
— Сэм, можно войти? — спросила, приоткрывая дверь.
Он сидел за столом, полностью сосредоточенный на рисунке. Услышав меня, медленно обернулся, изучающе посмотрел — и молча кивнул.
Я вошла.
— Что ты делаешь?
— Если знаешь, зачем спрашиваешь? — отозвался он, не поднимая глаз.
— Я не знаю, — мягко улыбнулась я, приближаясь. — Хочу, чтобы ты сам рассказал.
Комната поразила меня своей строгостью. Ни ярких обоев, ни игрушек, ни даже детской кровати — всё выглядело сухо. Простая кровать с прямыми углами, серые стены, тёмная мебель. Будто не детская, а гостевая. Или… временная.
Где всё то, что должно окружать ребёнка? Игрушки, книги, мягкие пледы, запах ванили и солнца?..
Почему здесь так холодно?
— Что ты рисуешь? — спросила я, остановившись рядом.
Он чуть наклонился, прикрывая рисунок ладонью, как будто не был готов делиться.
— Тебя, — спокойно ответил он.
— Меня? — я слегка улыбнулась, стараясь, чтобы голос звучал мягко. — Можно посмотреть?
Он посмотрел на меня с неожиданной серьёзностью.
— Только если пообещаешь, что тебе понравится.
Я подняла мизинец и протянула вперёд, будто заключая детскую клятву.
— Обещаю. Слово чести.
Сэм на секунду задумался, будто проверяя, можно ли мне доверять, а затем медленно убрал ладони с листа.
Я взглянула на рисунок — и сердце дернулось в груди, будто меня толкнули в спину. Пальцы сами собой сжались.
На бумаге была изображена девушка. Длинные волосы, платье, очертания лица, пугающе похожие на мои. Но не это заставило меня похолодеть, а пятна — ярко-красные, кровавые, на черно-белом фоне рисунка. Они были разбросаны по платью и по полу, будто брызги… будто следы от удара.
Я сглотнула. Горло пересохло за секунду, а сердце бешено застучало.
⠀
— Это… ты нарисовал меня? — тихо переспросила я, не сводя взгляда с листа.
⠀
Он кивнул.
⠀
— Да. Такая ты сегодня снилась.
⠀
Я перевела на него взгляд. Его лицо было совершенно спокойным. Ни намёка на злую насмешку, ни желания напугать. Он говорил как факт. Спокойно, как будто это нормально — видеть кого-то в крови и потом сесть, чтобы нарисовать.
⠀
— Мне… мне снился сон, — продолжил он, откидываясь на спинку кресла. — Там ты стояла у лестницы. А сзади был Кайрен. И потом всё стало красным.
⠀
— Красным?
⠀
Он кивнул.
⠀
— Как будто закат. Но только везде. И ещё был крик. Громкий. Я проснулся.
⠀
Мурашки пробежались по моей коже. Я тихо опустилась на подлокотник кресла, не зная, что сказать. Он ведь всего ребёнок.
⠀
— Сэм… тебе часто снятся такие сны? — осторожно спросила я.
⠀
Он пожал плечами.
⠀
— Иногда. Особенно когда Кайрен злой.
⠀
Я почувствовала, как у меня внутри что-то защемило. Он сказал это так просто. Будто злой отец — это как дождь за окном: не удивительно, не страшно, просто — бывает.
⠀
Я опустила взгляд на рисунок. Девочка с моими чертами, в тени, в красных пятнах. И всё это нарисовано рукой ребёнка, который смотрит на мир с пугающей ясностью.
⠀
— А ты не хочешь поговорить об этом с кем-то? — спросила я, всё ещё глядя на лист. — С папой, например?
⠀
Сэм посмотрел на меня, как взрослый.
⠀
— Кайрен не любит, когда говорят про сны. Он говорит, что это «бессмысленный мусор».
⠀
Я вздохнула.
⠀
— А я — не папа. Со мной можно.
⠀
— Правда?
— Конечно.
— Я расскажу тебе потом.
— А можно посмотреть и другие рисунки?
Он молча кивнул.
Я аккуратно взяла лежащие на столе листки и начала листать. Первый рисунок — дерево. Потом — цветы, простые, детские. А следующий остановил моё дыхание. Семья. Отец, мать и ребёнок, взявшиеся за руки. Только… платье матери было испачкано красными пятнами.
Кровь.
Боже.
Что творится в голове у этого ребёнка?
Это не просто тревожно. Это пугает.
— Сэми… а кто это? — спросила я, указывая на рисунок.
— Это Кайрен, — он указал на мужскую фигуру. — А это мама. А вот это — я.
— А почему у мамы платье в крови?
— Потому что её больше нет с нами.
Я замерла. Просто кивнула, хотя внутри всё сжалось.
Листаю дальше. Ещё один рисунок — и на этом сердце ухнуло вниз. Мужской силуэт, держащий в руке нож. На лезвии — густые красные капли. Он явно хотел передать, как стекает кровь. Даже мазки маркера были грубыми, резкими.
Я не сразу решилась заговорить. Словно голос застрял в горле.
— А это… кто? — выдавила я, показывая на рисунок.
Сэм нахмурился, его пальцы зацепились за край рукава, и он начал нервно теребить нитку.
— Это Кайрен.
Я почувствовала, как мороз пробежал по позвоночнику. Стиснула листы в пальцах, стараясь сохранять спокойствие, хотя сердце стучало так, будто пыталось вырваться наружу.
Это было ненормально. Ребёнок рисует отца с окровавленным ножом.
Я аккуратно положила рисунки обратно. Но внутри стало неспокойнее, чем в самом начале. Что-то здесь не так. Слишком не так. Может, я совершила ошибку, согласившись на эту работу? В этом доме — ни души. Ни людей. Только стены, тени и тишина, которая давит на грудную клетку.
Боже…
И этот мужчина. Кайрен. В нём есть что-то… опасное. Он вызывает недоверие, даже когда молчит.
Но отступать поздно. Я дала слово. Мне нужно отработать то, что он сделал для моей семьи. Главное — папа и тётя не остались на улице. Это единственное, что сейчас даёт мне силы.
Но знает ли он… об этих рисунках?
Он наклонился ближе к моему лицу, его дыхание касалось моих губ — горячее, прерывистое, как у зверя перед броском. Он не говорил ни слова, но в его взгляде бушевал огонь. Злой. Холодный.
— Я ненавижу, когда мне пытаются доказать, что мой сын сумасшедший, — прошипел он сквозь зубы. — Это говорили и другие… до тебя. Я выкинул их из этого дома в первый же день.
— Сэр… — выдохнула я, с трудом выдавливая из себя слова. — Я не хотела сказать это. Прошу, поймите…
— Заткнись, — процедил он. Его рука резко сжала моё горло. Не до боли, но с такой силой, что сердце забилось в груди, будто хотело вырваться наружу. — Думаешь, я не читал эти ваши сраные заключения? Я не идиот, Айлин. Я всё знаю. Всё вижу. Даже то, какого цвета бельё ты надеваешь. Понимаешь?
Я вздрогнула. Эти слова будто ударили током. Причём тут… моё бельё?
Он разжал пальцы, отступил на шаг, а потом резко начал рвать рисунки. Бумага с шуршанием летела вниз, падала на пол, как вырванные крылья.
Он не просто уничтожал рисунки — он будто стирал следы, выжигал память.
— Эти рисунки. Забудь, что они существовали. Забудь, что твои невинные глазки их видели. Забудь, что ты здесь что-то понимала. Поняла меня?
Я кивнула, не в силах произнести ни звука.
Его взгляд опустился ниже. На мою грудь. Платье немного сползло с плеча — я и не заметила. Грудь тяжело вздымалась от сбившегося дыхания. Он смотрел — открыто, нагло.
Медленно, как бы нехотя, он поднял руку и провёл пальцами по моей шее. Я застыла. Его пальцы скользнули ниже — к ключице, к вырезу платья. Там остановились. Вторая рука легла на полку за моей спиной, замыкая пространство.
Он наклонился ближе. Его дыхание коснулось моего уха. От страха и отвращения по коже побежали мурашки.
И тогда он резко сжал мою грудь. Прямо через ткань. Через лифчик. Грубо. Больно. Сильно.
Я вскрикнула. Это был не стон — это был сдавленный, испуганный звук боли.
— Если ещё раз попытаешься сказать, что мой сын псих, — прошипел он мне в лицо, — я тебя не отпущу. Поняла?
— Да… я поняла, — выдохнула я, еле сдерживая дрожь.
Он убрал руку. Отступил на шаг, выпрямился, как будто ничего не произошло.
— Проваливай! — рявкнул он.
Я стремительно добежала до двери, захлопнула её и бросилась к своей комнате.
Боже.
Куда я попала?
Зачем я вообще согласилась на это?
Господи...
Я ускорила шаг, почти сорвалась на бег. Сердце колотилось, будто хотело вырваться наружу. Я влетела в свою комнату, захлопнула за собой дверь, и, прислонившись к ней спиной, прикрыла рот рукой, чтобы не закричать. Слёзы катились по щекам, горячие и предательские, но я пыталась сдержать их. Я не должна быть слабой. Не должна быть трусихой.
Но…
Господи.
Я положила ладонь на грудь — она всё ещё ныла от боли. Словно там остался отпечаток его руки. От этого прикосновения было тошно.
Я крепче прижала ладонь ко рту, чтобы не разрыдаться в голос.
«Ты должна быть сильной… Должна…» — шептала я себе, но тело не слушалось. Оно предало меня: дрожало, сжималось, хотело спрятаться, исчезнуть. Я не могла поверить, что это всё — реальность.
Я шагнула вглубь комнаты, и присела на край кровати. Колени подогнулись сами собой. Я сжалась в комок, обхватив себя руками, и попыталась дышать ровно. Не получилось. Меня рвало изнутри — не от слёз, а от страха и унижения.
«Ты видела, на что он способен… Он сделал это. Холодно. Сознательно. Как будто… это было нормально.»
Я покачала головой, будто могла стряхнуть с себя его голос, его руки, его взгляд, прожигающий до костей.
Бедный мальчик. Его рисунки — они были правдой. Его тревога, молчаливые глаза, замкнутость — всё кричало об одном: он живёт в этом аду каждый день. Я всего несколько часов в этом доме — и уже не знаю, как дышать. А он? Он живёт здесь.
Я вытерла слёзы рукавом, резко. Слишком резко — ткань больно задела то место, где он сжал меня.
Я закрыла глаза, глубоко вдохнула. Раз. Два.
Ты не имеешь права сломаться.
Я взяла телефон — руки дрожали. На экране — ни сигнала, ни интернета. Ни звонка, ни сообщения. Я не могла связаться ни с отцом, ни с тётей. Как будто была отрезана от всего мира.
Мне нужно поговорить с тётей… Она же уверяла, что он хороший человек. Заботливый. Ответственный. А он с первого дня смотрит на меня так, будто я здесь не работать приехала… будто я принадлежу ему.
Зачем?
Я няня, а не проститутка.
Я резко выключила экран и спрятала телефон под подушку. Легла, обняв её, прижавшись щекой к ткани, и наконец позволила слезам пролиться свободно. Горько, беззвучно. Тихая истерика, которую слышала только я.
Что-то здесь не так.
***
Глубокой ночью я проснулась от резкого удара. Где-то внизу. Как будто что-то тяжёлое упало или с силой врезалось в стену. Я вскочила, сердце тут же застучало с новой силой. Одеяло упало на пол, я откинула его в сторону и выскользнула из кровати.
Тихо открыла дверь и вышла в коридор.
Сначала заглянула к Сэму — приоткрыла дверь и осторожно посмотрела внутрь. Он спал, свернувшись клубком, лицо его было спокойным.
И снова — грохот. Внизу. Глухой, как будто кто-то двигал мебель или что-то опрокинул.
Что это?
Я посмотрела в пустой коридор. Тишина. Гнетущая, тяжёлая, как перед бурей. Сердце билось громко — казалось, вот-вот выдаст меня.
Я медленно начала спускаться. Ступеньки под ногами чуть поскрипывали, и каждый звук отдавался гулом в висках.
Внизу, в холле, было темно. Только слабый лунный свет пробивался сквозь витражное окно над входной дверью, отбрасывая искажённые блики на пол. Я замерла у последней ступени, прислушиваясь.
Тишина.
Ни звука. Ни шороха. Даже кондиционер не гудел.
Я сделала шаг вперёд. Потом ещё. Повернула направо — в сторону кухни. Ничего. Холодильник закрыт. Все стулья на месте. Ни одной тарелки не разбито.
Повернула налево. В гостиную. Сердце опять застучало сильнее. Дверь была приоткрыта.
Прошло три дня с того случая. С тех пор я почти не видела Кайрена — и, честно говоря, не стремилась. Он уходил рано утром и возвращался уже ночью, когда весь дом погружался в тишину. Мы словно существовали в разных измерениях, пересекавшихся только по необходимости. Мне было легче так. Спокойнее.
Но тревога не отпускала. Я всё ещё не могла выйти на связь с семьёй. Ни одного звонка, ни сообщения. Будто мир за пределами этого дома просто… исчез. Я хотела попросить у Кайрена пароль от Wi-Fi, но боялась. Страх застрял в горле, как заноза, и любое взаимодействие с ним вызывало панику.
Сэмуэлем я за эти дни успела немного сблизиться. Он вёл себя тихо. Чересчур тихо для ребёнка его возраста. Не смеялся, не шумел, не баловался. Он ни разу не улыбнулся мне.
Что-то внутри него было сломано. Или спрятано глубоко. Я это чувствовала. Ему нужны были прогулки, другие дети, солнце, свежий воздух, обычная жизнь. А не эта изоляция в глуши, среди холодных стен, где даже смех казался неуместным.
Но сказать это Кайрену? Нет. Пока — нет. Мне было достаточно просто держаться от него подальше.
Сегодня всё усложнялось. Был его выходной. Он ещё не проснулся, а я уже успела приготовить завтрак, накормить Сэми и взяться за уборку. Всё было как обычно: машинальные движения, глухая тревога в груди и внутренняя дрожь, которую я глушила бытовыми делами.
Сейчас я убиралась в гостиной. Сэми лёжа на диване смотрел Мстителей — замирал при каждом взрыве, но даже тогда его лицо оставалось напряжённым, почти безэмоциональным.
Я вытирала пыль с полок и, как всегда, машинально открыла один из ящиков тумбы.
И тут же захлопнула его, будто обожглась.
Господи.
Сэми не отреагировал. Он по-прежнему смотрел телевизор, полностью поглощённый происходящим на экране.
Я медленно вернулась к тумбе и приоткрыла ящик снова, надеясь, что мне показалось. Что это была ошибка. Что я не видела того, что, по идее, не должно было быть здесь.
Но нет. Журналы. Глянцевые, потрёпанные. Яркие обложки с откровенными изображениями. Голые женщины с нарочито большими грудями, раздвинутыми ногами, небритые, вызывающими взглядами. Старые, из 90-х. Некоторые страницы выглядели замятыми, затёртыми.
У меня пересохло во рту.
Почему? Почему они здесь? В этой комнате? В зоне досягаемости ребёнка?
Я почувствовала, как по спине пробежал холодок отвращения. Фантазии хозяина дома, развалившегося на диване с одним из этих журналов в руках… прямо тут, где бегает его ребёнок…
Нет. Этому не место в доме. Я должна их убрать. Хотя бы спрятать подальше от глаз.
Сэми по-прежнему молчал, будто ничего не замечал.
Я взяла журналы двумя руками, стараясь не смотреть на обложки, и прижала их к груди, как что-то грязное, от чего нужно срочно избавиться. Сердце колотилось от отвращения и странного чувства стыда — как будто это я сделала что-то неприличное, просто заглянув туда, куда не следовало.
Я пошла по коридору и начала подниматься по лестнице. Медленно, будто каждая ступень отдавала тяжестью в ногах.
Я приоткрыла журнал наугад, не в силах удержаться, и начала листать, ошеломлённо распахнув глаза.
Откровенные позы. Лица, искажённые страстью. Это было грязно, вызывающе… и почему-то не оторвать взгляд. Пальцы сами переворачивали страницы, как будто я искала доказательство, что это не сон, что человек, живущий здесь, действительно держит такие вещи в зоне досягаемости ребёнка.
Стыд жёг щеки, но я всё поднималась по лестнице. Медленно, задумчиво, как под гипнозом.
Надо было положить это обратно. Или… я не знала. Просто убрать. Спрятать. Очистить пространство от этой мерзости.
Я уже дошла до второго этажа, и шагнула в коридор… как вдруг что-то твёрдое, тёплое, и высокое резко остановило меня.
Я врезалась прямо в чью-то грудь.
От неожиданности я пискнула и попятилась на шаг назад.
Все журналы выскользнули у меня из рук и с глухим шлёпаньем рассыпались по полу. Развороты с откровенными позами, с телами, изогнутыми в экстазе, теперь были разбросаны перед его ногами.
Кайрен стоял прямо передо мной.
Он был в домашных тёмных спортивных брюках и чёрной футболке, прилипшей к телу после душа. Его волосы ещё влажные, чуть растрёпанные. И лицо — каменное. Ни удивления. Ни смущения. Ни гнева. Только взгляд.
Я застыла, как ребенок, пойманный на краже конфет.
Щёки запылали. Я хотела провалиться сквозь пол.
— Я... — я сглотнула, не зная, что сказать. — Это было... в ящике, в гостиной. Я… я подумала, что Сэми может найти… это... и…
Он наклонился и медленно поднял один из журналов. Взглянул на обложку, затем поднял глаза на меня.
— Ты часто роешься в чужих шкафах?
Я опустила взгляд, вцепившись в край фартука, будто она могла спасти меня от стыда.
— Я убирала, — прошептала я. — Случайно открыла. А потом... просто… не смогла поверить.
Он хмыкнул. Ни улыбки, ни раздражения — просто холодное, ленивое равнодушие.
— Эти журналы были там задолго до тебя, Айлин. Сэми не трогает чужие вещи.
— Он ребёнок! — неожиданно сорвалось у меня. Голос задрожал. — А это… это рядом с телевизором!
Он подошёл ближе. Один шаг — и я снова ощутила его тепло, запах, напряжённый взгляд.
— Ты хочешь научить меня, как воспитывать моего сына?
Я замерла. Не дышала.
Он смотрел в упор. Слишком близко.
— Нет, — выдавила я, — просто… это неправильно.
Кайрен наклонился, собрал остальные журналы, не торопясь, затем выпрямился и, проходя мимо, прошептал почти у моего уха:
— Если тебе так нравятся, можешь оставить себе, — усмехнулся он. — Сходи в ванную и подрочи, может, хоть тогда успокоишься. А то, знаешь, я заметил, как у тебя глазки загорелись. И как твои трусики возможно стали влажными, когда увидела порнушку.
Он цокнул языком, покачал головой и добавил с ленивым презрением:
— Какой стыд, Айлин.
Я застыла, не зная, что сказать, чем парировать. Слова застряли в горле, сердце бухало где-то в ушах. Он протянул мне журналы, и я, будто под гипнозом, машинально взяла их из его рук.
Я распустила волосы, привела себя в порядок и почти бегом спустилась вниз, а затем выбежала на улицу, где меня уже ждали Кайрен и Сэми. Сегодня мы впервые решили прогуляться втроём по лесу. Я была этому рада — душная тишина дома угнетала, а свежий воздух казался спасением.
Когда я вышла, то сразу увидела, как Кайрен играет с сыном. Сэми заливался смехом, убегая от отца, а тот, громко зарычав, ловил его и перекидывал через плечо, как добычу. Я невольно улыбнулась. В этот момент я действительно почувствовала, как сильно Кайрен любит своего сына. По-настоящему, глубоко. Эта любовь была в его взгляде, в каждом движении, в нежности, которую он не позволял себе показывать никому, кроме ребёнка.
Я подошла ближе, и как только они заметили меня, тут же остановились. Сэми сорвался с места и подбежал ко мне.
— Айлин, хочешь поиграть в догонялки? — весело спросил он, хватая меня за руку.
Я улыбнулась, глядя в его счастливые глаза.
— Конечно, — ответила я. — Буду играть во что угодно.
— Класс! Тогда пусть Кайрен тебя поймает!
Я застыла на месте. Мгновение назад я улыбалась, а теперь сердце будто пропустило удар. Я медленно перевела взгляд на Кайрена. Он стоял в спортивной одежде, спокойный, расслабленный. И лишь лёгкая полуулыбка тронула его губы, когда он кивнул:
— Можешь убегать.
— А… мне можно выбежать за ворота? — тихо уточнила я.
— Куда угодно, — безразлично бросил он. — У тебя есть минута, чтобы убежать подальше. А потом я начну охоту.
— Давайте! — радостно выкрикнул Сэми. — Раз, два, три!
В ту же секунду я сорвалась с места. Кайрен остался стоять — у него ещё была минута. Я выскочила за ворота и нырнула в лес. Не знала, куда направляюсь, но ноги сами несли меня вперёд.
Хорошо, что на мне были лёгкое платье и кеды — они не мешали двигаться. Ветер трепал волосы, платье путалось в ногах, а сердце билось в груди всё быстрее. Я будто растворялась в зелени, в тени деревьев, в этом странном беге — между игрой и бегством.
Я бежала, как будто от этого зависела моя жизнь. Лес обволакивал прохладой и тенью, под ногами шуршала хвоя, платье липло к спине, дыхание становилось все тяжелее. Я не оборачивалась — зачем? Всё равно знала, что он где-то там… за мной. Следит. Прикидывает, когда рвануть. Как хищник.
Сердце стучало в ушах, я свернула с тропинки, углубилась между соснами, петляя, словно кролик в панике. Потом резко остановилась и прижалась к толстому стволу старого дерева. Высокое, раскидистое, с широкими ветвями и корнями, будто специально созданное, чтобы прятаться.
Я вжалась спиной в кору, прикусила губу, стараясь дышать тихо. Руки дрожали, волосы прилипли ко лбу. Слушала.
И вдруг — шаги.
Глухие. Мерные. Он шел медленно, неторопливо, как будто знал, что жертва уже загнана. Он не торопился. Просто наслаждался игрой.
Я закрыла глаза, считая удары сердца.
И тут… тишина.
Слишком резко. Слишком внезапно.
— Ку-ку, — раздалось у самого уха.
Я вздрогнула, обернуться не успела — сильные руки сомкнулись вокруг меня, словно капкан. Он с обеих сторон уперся руками в ствол закрывая меня с собой. Его дыхание — горячее, спокойное — било в макушку.
— Нашёл тебя, тварь, — прошептал он у самого уха. — Думаешь, далеко убежала?
Его лицо было совсем близко — холодное, жесткое, будто высеченное из камня. Он схватил меня за челюсть и резко сжал, вынудив поднять взгляд.
— Что ты делала в моём кабинете? — процедил он сквозь зубы, глаза сверкнули гневом. — Думаешь, я ничего не замечаю?
Меня будто ударило током. Я замерла, дыхание сбилось, а разум обдал леденящий страх. Он знал. Он всё знал.
— Я… — только и смогла выдохнуть, но он перебил меня.
— Я сдерживался ради своего сына, — прорычал он, сжав челюсть сильнее. — Но если бы мы были одни… я бы уже переломал тебе все кости. Может, не поздно сделать это сейчас?
У меня перехватило горло. Я вздрогнула — всем телом, не в силах справиться с волной ужаса, охватившего меня.
— Нет… пожалуйста… — я прохрипела, чувствуя, как пальцы вонзаются в кожу подбородка. — Я… я случайно…
— Случайно? — он склонился ближе, глаза его метали ледяные молнии. — Случайно полезла в мой кабинет? Или случайно рылась, как мышь, куда не просят?
Я покачала головой, сердце колотилось так сильно, что мне казалось, он может это слышать.
— Я всего лишь положила туда журналы… правда… я не знала… — губы дрожали, голос едва вырывался из горла. — Я просто взяла книгу, не зная, что это.
— Какого чёрта ты лезешь не в своё дело?! — процедил он, сжав челюсть. — Видела, да? Всё видела.
Я судорожно кивнула. Лгать не имело смысла. Он знал. Он всегда знал.
— Прости… — прошептала я. — Я не хотела…
Он резко поднял мне подбородок, заставив смотреть в глаза. Его холодный, серый взгляд пронзал до самых костей.
— Я держался. Держался, черт возьми. Но больше — нет. — Его рука опустилась, и голос стал ниже, опаснее. — Пять дней, Айлин. Пять чертовых дней я хожу и думаю, как бы сорвать с тебя эти трусики и вонзиться в эту сладкую дырочку. Понимаешь?
Мой разум застыл. Внутри — пустота. Я будто выпала из тела, перестала себя ощущать. Страх парализовал, и я не могла ни двинуться, ни дышать.
Он навис надо мной. Его дыхание жгло кожу, и в этой глухой тишине я чувствовала себя запертой в ловушке.
— Это несправедливо, Айлин… — прошептал он. — Ты должна ублажать хозяина. Разве не так?
Его ладонь скользнула по моей шее, затем — ниже, к груди.
— Несправедливо прятать от меня такое тело, — его голос был низким. — Я потратил на тебя кучу денег, а ты ходишь тут, будто мне ничего не должна.
Я сжала пальцы в кулаки, стараясь сдержать панику. Она накатывала волной, сжимала горло, звенела в висках. Хотелось бежать. Исчезнуть. Но я стояла. Почему-то всё ещё стояла.
Это ложь. Всё, что он говорит — ложь. Я не обязана… я никому ничего не должна.
Нет. Нет!
— Если… — я сглотнула, — если вы сердитесь из-за книги, то… прошу, простите. — Я натянуто улыбнулась, пытаясь смягчить напряжение в воздухе. — Это было недоразумение. Я… обещаю, больше не повторится.
Я убиралась в доме, пока Сэми и Кайрен отсутствовали. Надеялась, что они задержатся — особенно Кайрен. Встречаться с ним после всего, что произошло… Нет, я не готова. Его взгляд прожигает, как раскалённое железо, и я всё ещё чувствую на себе ту невидимую нить, которой он меня связал.
Единственное, чего мне действительно хочется, — это сбежать. Исчезнуть. Раствориться. Но куда? Как? Это невозможно.
Я не отработала и малой доли тех денег, которые он за меня заплатил. А если он… если он решит взять силой?
Боже…
Мурашки побежали по коже. Паника подступала к горлу. Нет. Нельзя думать об этом. Нужно держать голову холодной. Найти решение. Как-то исправить всё.
Но как?
Я уже подписала договор. Всё официально. Бумаги, подписи, условия. Я не могу просто встать и уйти. Я связана, как птичка в клетке — и клетка эта из золота, но от этого она не менее жестока.
А ещё — у меня нет денег. Совсем. Даже на билет до Лондона. Даже на такси до ближайшей станции. Я здесь. Заперта.
Господи…
Я сжала тряпку в руках, до боли в пальцах.
Как мне быть? Что делать?
Я подняла подол длинной юбки и вытерла пот со лба. Пыль на подоконниках, пятна на полу, паутина в углу — всё раздражало. Особенно тишина. Та самая гнетущая тишина, от которой хотелось кричать. Я не включала музыку, не звонила никому, не отвлекалась. Хотела быстрее закончить и спрятаться в комнате.
Вздохнув, я двинулась к дальней части дома, туда, где раньше не убиралась — какой-то закуток рядом с кладовкой. Пол скрипел под ногами, воздух был спертый и затхлый. Я отодвинула старый ковер, чтобы вытряхнуть его во дворе, и вдруг заметила под ним… металлическое кольцо. Оно торчало из щели между досками. Я наклонилась и потянула за него.
Доска подалась с неожиданной лёгкостью. За ней оказалась тёмная щель, больше похожая на люк. Лестница вела куда-то вниз. Деревянные ступени уходили в темноту. Я застыла.
Холодок прошелся по позвоночнику. Сердце застучало в груди. Вниз вела старая лестница, по бокам которой обнажённые кирпичные стены уходили в полумрак. Я не знала, что хуже — спуститься туда или оставить всё как есть и делать вид, что я этого не видела.
«Не спускайся вниз», — всплыли в памяти слова Кайрена. Так вот, что он имел в виду.
А что там такого? Трупы? Он явно что-то скрывает. Я чувствую это кожей.
Я осторожно закрыла люк. Не стоило рисковать. Вдруг по всему дому установлены камеры? Богатые любят контроль. Особенно такие, как он.
Я так и не заглянула внутрь. То ли страх удержал, то ли инстинкт самосохранения. А вдруг там действительно что-то ужасное?
Сегодня я снова пыталась дозвониться домой — безрезультатно. Ни одного ответа. Это ненормально. Такое чувство, будто связь с внешним миром обрывается.
Я позвонила Лиаму — другу со студенческих времён. Он обещал съездить и посмотреть, что там происходит. Пообещал перезвонить, как только что-то узнает.
После этого я пошла в душ — горячая вода немного помогла сбросить напряжение. Я легла спать с чувством тревоги, которое будто прижалось ко мне под одеяло.
***
Я проснулась рано утром, решив приготовить завтрак для Кайрена и Сэми, пока они ещё спят. Собралась, тихо вышла из комнаты и направилась вниз.
Но не успела сделать и пары шагов, как из кухни донёсся грохот посуды. Я замерла, напряглась. Прислушалась.
Стук. Свист. Чей-то голос. Хмыканье.
Осторожно подошла ближе. Заглянула.
На кухне стоял Кайрен. Полуголый, в одних серых спортивных штанах, он беззаботно насвистывал себе под нос и что-то готовил, ловко управляя сковородкой. Его спина блестела от утреннего света, струящегося из окна, а каждый его жест — расслабленный, уверенный — напоминал мне, кто здесь хозяин.
Я сглотнула, сделала шаг вперёд. Пол предательски скрипнул под ногой.
Он резко обернулся. Его глаза сразу нашли меня.
— О, детка ты проснулась, — он улыбнулся.
Он не выглядел злым. Не холодным. Даже наоборот — каким-то домашним. Обычным. Как будто ничего не случилось. Как будто не он зажал меня вчера у дерево и не его голос звучал у меня в голове всю ночь, не давая уснуть.
— Я хотела… я думала приготовить вам…
— Всё под контролем, — он перебил, поднимая сковородку и переворачивая яичницу. — Садись, если хочешь. Скоро будет готово.
Я не сдвинулась с места.
— Садиться? Мне? — переспросила я, не веря услышанному.
— Конечно, — его голос звучал почти мягко. Он шагнул ко мне, и я инстинктивно отступила назад. Теперь любое движение с его стороны вызывало во мне панический отклик.
— Не бойся, моя сладкая, — он схватил меня за локоть.
— Отпусти, — выдохнула я, попыталась выдернуть руку, но его хватка была слишком крепкой.
— Расслабься, детка. Сядь. Успокойся. — Он подтолкнул меня к стулу и надавил на плечи, вынуждая опуститься. Затем наклонился так близко, что я чувствовала его дыхание у уха. — Ещё не привыкла ко мне? М-м? Боишься?
У меня дрожали руки. Я не могла вымолвить ни слова. Что-то в его поведении казалось мне пугающе непредсказуемым.
— Вот и правильно. Бойся. Это единственное, что тебе сейчас стоит делать, — прошептал он. — Всё имеет свою цену. Не забывай — ты стоила мне немало.
Он выпрямился и, не торопясь, подошёл к стойке.
— Я… я не понимаю, — прошептала я. — Разве я не должна была присматривать за Сэми? Разве не ради этого вы… заплатили? Я ведь пришла как няня, только няня…
Он усмехнулся, перекладывая яичницу на тарелку.
— Неужели ты всерьёз думаешь, что я бы выложил такие деньги просто за то, чтобы кто-то следил за ребёнком? — фыркнул он, поставив тарелку передо мной. — Крошка, тебе самой не смешно?
— Я… я не знала…
Он стоял за моей спиной. Я почувствовала, как его руки снова легли на стол по обе стороны от меня. Он медленно наклонился, его голос стал низким, холодным, пропитанным угрозой:
— Поймёшь, Айлин. Поймешь, когда я буду трахать тебя каждый день.
Я прикрыла глаза, стараясь удержать эмоции внутри. Нельзя было показывать слабость. Но его слова ранили слишком глубоко.
Я бросилась в комнату, как только он уехал с сыном к родственникам. Паника захлестнула меня с головой. Я металась из угла в угол, хватаясь за голову, не зная, что делать. Мысли спутались, грудь сжимало, будто кто-то поставил туда камень.
Ждать, пока он вернётся и сделает это?
Ждать своего унижения? Насилия?
Или же… сбежать?
Господи, помоги…
Вдруг зазвонил телефон. Я подскочила и схватила его, не посмотрев на экран.
— Лиам? — выдохнула я, узнав голос. — Что там?
— Айлин, дыши. Всё под контролем. Я узнал, — его голос был спокойным. — Твой отец и тётя… они переехали.
— Что? — я остановилась, как вкопанная. — Куда?
— Я проверил всё. Адрес, владельца, документы.
— Ну?
— Они переехали в очень дорогой дом. Роскошный, Айлин. С ними всё в порядке. Не волнуйся.
Удар — прямо в сердце. Я села на край кровати, не чувствуя под собой опоры.
Нет…
Нет, это невозможно.
Папа не мог...
— Ты уверен, Лиам? — прошептала я, еле сдерживая дрожь в голосе. — Уверен, что они… действительно там?
— Абсолютно. Я проверял лично. Они там, и... похоже, чувствуют себя отлично.
Перед глазами всё поплыло. Мир потерял резкость. Комната будто накренилась, воздух стал густым и вязким, как сироп. Я почти не слышала Лиама — только гул в ушах и грохот собственного сердца.
— Это не может быть правдой… — выдохнула я. — Папа бы так не поступил. Он не мог. Он… он же отец…
— Айлин. Расскажи мне, что на самом деле происходит?
— Он… он продал меня, Лиам! — крикнула я, и голос сорвался на хрип. — Он продал меня! Как вещь.
Я разрыдалась. Навзрыд. Без защиты, без стен, без сдерживания.
— Чёрт… — выдохнул он. — Айлин...
— Купи мне билет. Срочно. В Лондон. Самый ближайший рейс, понял?
— Что случилось?
— Не спрашивай! Просто купи. Я отдам тебе всё, только помоги мне выбраться отсюда, пожалуйста.
— Хорошо. Я всё сделаю.
— Спасибо… — прошептала я. — Позвони сразу, как купишь.
Я отключила телефон и уронила его на кровать. Сидела, тяжело дыша, глядя в одну точку, как будто могла вырваться из реальности, если просто перестану моргать.
Теперь пути назад не было.
И времени — тоже.
Я не дождусь, пока он начнет меня насиловать. Я должна уйти, пока есть шанс, пока путь свободен. Мне нечего терять, они предали меня.
Я схватила рюкзак из-под кровати, дрожащими руками распахнула шкаф и наугад скидывала в него вещи — джинсы, платье, нижнее бельё. Всё падало мимо, путалось в ногах, но я не могла остановиться. Сердце колотилось, будто пытаясь вырваться из груди, и только одна мысль звучала в голове как набат: беги!
В ванную. Щётка, паста, аптечка. Быстро. Телефон — в карман брюк. Зарядка — в рюкзак. Кошелёк. Наличные! Где деньги?
У меня их вообще нет.
Ладно, что нибудь придумаю.
Я обошла комнату, проверяя — всё ли взяла? Что ещё? Паспорт! Документы!
Метнулась обратно к кровати, подняла матрас — да! Там, где я их прятала. Взяла и сунула в рюкзак. Дыхание сбилось, мир казался зыбким, как в дурном сне. Но это был не сон. Это была реальность. Жестокая, предательская. И я не собиралась в ней больше жить как жертва.
Я застегнула молнию на рюкзаке, и вышла из комнаты. Спокойствие. Главное — не паниковать. Не привлекать внимания.
Я встала у двери, положила руку на ручку. Она дрожала. Всё тело дрожало. Если они выбрали деньги — я выберу себя.
Я открыла дверь и вышла в коридор.
Пора бежать. Пока ещё есть воздух в лёгких. Пока ещё могу.
Я спустилась вниз, стараясь дышать ровно.
Это глупо. Бежать сейчас — в таком состоянии, без плана, без поддержки — глупо. Но ещё глупее остаться и потом жалеть, что не попробовала.
Я боялась до тошноты. А что если он...
Нет. Не думай об этом. Просто иди.
Я рванула на кухню, лихорадочно огляделась, схватила нож — завернула острие в бумажное полотенце и сунула под пояс брюк. Лезвие холодом обожгло кожу.
На улице — охрана. Чёрт. А если не выпустят? А если схватят?
Но другого выхода не было.
Я распахнула дверь и вышла во двор. Пыталась выглядеть спокойно, как будто просто вышла подышать, прогуляться.
Чувствовала их взгляды — охранники наблюдали за мной, напряжённые, молчаливые.
Я приблизилась к воротам.
Сердце грохотало. Внутри всё сжалось в комок.
Ну же. Только не останавливайте меня. Только не сейчас...
И — невероятно — они открыли. Просто так. Без вопросов. Без приказов по рации.
Я замерла на секунду, будто ударили в живот. Стояла на границе, между свободой и тюрьмой.
Что, если это ловушка? Что, если он знает?
Но всё же — шагнула. Один шаг, потом другой.
Я прошла через ворота, чувствуя, как кожа покрывается мурашками.
Если это мой единственный шанс — я не отдам его страху.
Я шла быстро, почти бегом, по гравийной дорожке, мимо каких-то статуй с вывернутыми лицами, от которых мороз прошёл по спине. Солнце клонится к закату, вытягивая длинные тени, как когти.
Я вышла к тротуару.
Посмотрела по сторонам.
Пусто.
Тихо.
Ни души. Ни машин. Ни шороха.
Только я — с дрожащими руками, с ножом у пояса и сердцем, которое вот-вот взорвётся.
Я шла вдоль обочины, сжимая лямку рюкзака так сильно, что костяшки побелели. Шорох гравия под ногами, редкие кусты, леденящий ветер, пробегающий по коже — всё казалось слишком тихим.
Каждый шаг отдавался внутри глухим эхом. Я не знала, куда иду, главное — подальше от этого дома, от его стен, от его запаха, от всего, что теперь внушало отвращение и страх.
И вдруг — фары. Далеко, но не настолько, чтобы не заметить. Они вынырнули из-за поворота, рассекая тускнеющее небо и бросая острые пятна света на асфальт.
Сердце сжалось.
Машина.
Одна.
Блестящая.
Чёрная.
Дорогая.
Слишком дорогая.
Нет. Нет, нет, нет. Это может быть он. Это может быть Кайрен.
Я резко свернула с дороги, почти прыжком — в лесополосу. Ветки хлестнули по лицу, по рукам. Я юркнула за толстый ствол дерева, прильнула к нему, зажимая рот рукой, чтобы не выдать себя шумным дыханием.
Дверь со скрипом отворилась.
Я вжалась спиной в изголовье кровати, инстинктивно пытаясь отползти подальше, хотя двигаться было некуда. Голая, беспомощная, я прижала колени к груди, закрываясь от его взгляда, а руки остались натянутыми — жёсткими ремнями впивались в запястья, оставляя на коже багровые следы.
В дверях появился он.
Как всегда — высокий, уверенный, широкоплечий. На нём была приоткрытая рубашка, под которой отчётливо проступали рельефные мышцы, но вместо желания у меня внутри поднялась волна ужаса. Его взгляд — тёмный, голодный, скользнул по моему телу, будто изучал не человека, а собственность.
В руках он нёс бутылку с водой и чистую тряпку.
— Ну здравствуй, детка, — произнёс он лениво, с улыбкой, будто мы встретились случайно на кухне, а не в комнате, где рушится моя воля. — Очнулась?
Я молча замотала головой, глаза жгло от страха и унижения. Я сильнее прижалась к стенке, кутаясь в собственные колени, будто это могло спасти. Дёрнулась руками, но только сильнее обожгла запястья — ремни не давали ни шанса.
— Пожалуйста... давайте договоримся? — прошептала я, голос дрожал, а по щекам уже текли горячие слёзы.
Он чуть приподнял бровь и ухмыльнулся.
— О чём ты хочешь со мной договориться, малышка? — медленно подошёл ближе. — Может, сначала я получу своё, а уже потом мы обсудим условия?
— Нет! Пожалуйста! Я могу... я буду работать. Любая работа. Только не это. Прошу вас...
— Я был терпелив, Айлин. — Он остановился прямо перед кроватью и наклонился, нависая надо мной. — Но ты решила сыграть в героиню.
Он схватил меня за лодыжки, рывком вытянул ноги, заставляя лечь на спину. Тело протестовало, но сил не было.
— Не надо... прошу вас... — запаниковала я, дыхание стало рваным. — Я буду послушной. Я всё сделаю. Обещаю...
Он не ответил. Лишь открыл бутылку и начал поливать моё тело тёплой водой. Я вздрогнула — от неожиданности, от унижения, от мерзкой интимности его прикосновений.
Вода стекала по коже, скапливаясь в ложбинках, промачивая простыню подо мной. Он взял тряпку и начал проводить по моему животу, груди, словно бы "очищая" меня для того, что собирался сделать.
— Зачем вы это делаете? — прошептала я, едва слышно. — Почему... почему вы связали мне руки?
Он не ответил. Только наклонился ближе и принялся вытирать моё тело тряпкой — медленно, с пугающей мягкостью. Сначала лицо, потом шею, ключицы… Затем — грудь, живот, бедра.
— Почему вы… — я сглотнула, — почему вы это делаете?
Он остановился на секунду, поднял взгляд.
— Очищаю жертву. Мне важно, чтобы ты была… чистой, — произнёс он почти ласково.
— Что? — я вскинула на него глаза, не веря в то, что слышу. Дёрнула руками, но ремни лишь сильнее впились в запястья. — Вы не имеете права! Это незаконно! Вас посадят за это!
Он тихо усмехнулся.
— Серьёзно? Думаешь, из-за того, что я… развлёкся, меня посадят?
— Я не давала согласия! Это насилие! Вы нарушаете закон!
Он выпрямился, взглянул на меня сверху вниз, как на несмышлёного ребёнка.
— В контракте ясно сказано: ты выполняешь всё, что я прикажу. Захотел — очистил. Захотел — трахнул. Где ты там видишь нарушение?
Он снова склонился, и его рука опустилась ниже — к внутренней части бедра. Я вздрогнула. Он вытирал меня так, будто подготавливал к чему-то большему, к чему-то, что невозможно представить без содрогания.
— Перестаньте, пожалуйста… — выдохнула я, в теле нарастала паника.
Я дёрнула ногами, инстинктивно пытаясь закрыться, но он резко прижал их к матрасу.
— Хватит. Если будешь дёргаться — привяжу и ноги, — его голос стал жёстким.
Я закричала. Или попыталась. Звук будто застрял где-то между горлом и лёгкими. Выдавить из себя хоть слово стало невозможно — страх сдавил всё внутри.
Он не отреагировал.
Его глаза были холодными. Словно я не человек. Словно я уже не существую как личность — только тело, объект, ритуальная кукла, которую он моет перед жертвоприношением.
Слёзы текли по щекам, сливаясь с каплями воды. Мне казалось, я захлебнусь — от боли, ужаса, бессилия.
— Что вы хотите доказать? — прохрипела я, с трудом удерживая голос. — Что вы сильный? Что можете всё?
Он остановился. Его взгляд встретился с моим. Ни раскаяния. Ни ярости. Лишь пугающая, бездонная пустота.
— Детка, я просто развлекаюсь, — тихо произнёс он, — и советую тебе не сопротивляться. Не зли меня. Поверь, я могу быть гораздо хуже.
Он вытер руки о тряпку и безразлично бросил её на пол. Его глаза вновь стали тяжёлыми, прожигающими. Я замерла. Всё внутри сжалось.
Он провёл пальцем по губам, не отводя взгляда от меня.
— У тебя прекрасное тело. Было бы грехом не воспользоваться этим, — прошептал он, заползая на кровать: сначала одну ногу, затем другую. Я вжалась в матрас, тело налилось каменной тяжестью.
Он навис надо мной, упираясь руками в кровать по обе стороны. Дышать стало трудно.
— Пожалуйста... — прошептала я. — Пощадите. Я... я никогда... не была с мужчиной.
Он усмехнулся, искривив губы.
— Двадцать один год? Ни разу? Ты же взрослая. Разве тебе не было интересно?
Его рука опустилась, коснулась моей груди. Я вздрогнула, когда он резко сжал её. Боль пронзила грудную клетку, и я невольно застонала.
— Никогда не трогала себя? — прошипел он. — Даже не видела мужской член?
Я покачала головой, сдерживая слёзы, стараясь не показать, насколько мне страшно.
Он улыбнулся, словно наслаждаясь моим ужасом.
— Как ты держишься, детка?..
Слёзы скользнули по щекам, солёные, беспомощные.
Я стискивала губы, чтобы не захлебнуться всхлипами. Чтобы не выдать, насколько больно.
Насколько страшно.
Но с каждым его прикосновением сдерживаться становилось всё тяжелее.
Он продолжал держать ладонь на моей груди. Даже через ткань белья это причиняло боль — пальцы впивались, как крючья.
Ему нравилось, как я вздрагиваю. Как дёргаюсь. Как дышу неровно, прикусив губу, чтобы не закричать.