В детской царила тёплая, медовая тишина позднего вечера.
Лунный свет лился сквозь высокие арки, превращая белый мрамор пола в серебряную реку, а тончайшие шелковые занавеси шевелились, будто живые, от лёгкого дыхания ночного ветра, несущего с собой аромат цветущих апельсиновых деревьев и далёкого моря.
На огромной кровати под балдахином из серебристой парчи, расшитой жемчугом и тончайшими нитями лунного света, сидела четырёхлетняя Лейла, ещё совсем не желая спать.
Ножки её болтались над краем кровати, подушечки босых ступней розовели, а большие зелёные глаза, точь-в-точь мамины, блестели от нетерпения.
Платиновые волосики топорщились, будто пух молодого одуванчика, и она то и дело поправляла тонкую сорочку, вышитую крохотными звёздочками.
Шахерезада сидела рядом, склонившись к дочери.
Длинные чёрные волосы, тяжёлые и блестящие, как крыло ворона, струились по плечам и падали на белый шёлк её ночного платья, переливаясь, словно ночное небо над пустыней.
Она тихо напевала древнюю колыбельную - слова были мягкими, словно бархат, а голос - тёплым молоком, в котором растворяется весь мир.
Дверь открылась без звука.
Вошёл он - её муж, повелитель Кальвейра и всей драконьей империи, Амир-Шах Дамиан.
Высокий, в простом тёмно-синем халате, расшитом серебряными звёздами, с открытым воротом, обнажавшим сильную шею и ключицы.
Лицо - совершенное, без единого изъяна, смуглое, с чётко очерченными скулами и глазами цвета расплавленного золота, в которых сейчас отражались только нежность и покой.
Лейла тут же подпрыгнула и протянула к нему обе ручки:
- Папа! Папа пришёл!
Амир-Шах улыбнулся той редкой, настоящей улыбкой, которую видели только двое на свете, и, подойдя, подхватил дочь на руки, закружил над полом, будто лёгкий пёрышко.
Лейла заливисто засмеялась, запрокидывая голову, и её смех зазвенел, как серебряные колокольчики в саду.
- Ну что, маленькая луна, всё ещё не спишь? - спросил он, прижимая её к груди.
- Не-а! - гордо ответила Лейла, обнимая его за шею. - Мама обещала сказку! Про вас! Про то, как вы нашли друг друга!
Амир-Шах опустился на край кровати, посадил дочку себе на колени и посмотрел на Шахерезаду поверх светлой головки девочи. Взгляд его был тёплым, как летний дождь в пустыне.
- Тогда слушай внимательно, моя звёздочка, - тихо сказала Шахерезада, перебирая тонкие платиновые прядки дочери. - Это самая важная сказка на свете.
Лейла устроилась поудобнее: одной рукой обняла папу за шею, другой вцепилась в мамину ладонь, соединив их троих в один маленький, неразрывный круг.
Амир-Шах провёл большим пальцем по внутренней стороне запястья жены - привычный, тайный знак любви, который они придумали ещё до рождения Лейлы.
- Расскажи ей нашу сказку, любимая, - прошептал он, целуя макушку дочери.
Шахерезада улыбнулась - медленно, нежно, как улыбается ночь, когда наконец-то встречает рассвет.
- Спи… нет, не спи пока, моя птичка, - поправилась она, видя, как Лейла широко распахивает глаза. - Слушай.
Очень-очень давно, когда я была ещё совсем юной, с сердцем, полным дерзких мечтаний, я жила в далёком, жарком Багдаде…
Где базары пахли шафраном и корицей, где по вечерам пели флейты, а луна была такой большой, что казалось - её можно достать рукой…