– Новые времена – новые возможности, – похмельный отец постучал пальцем по столу, привлекая внимание. – Перестройка, ускорение, гласность, дали нам новые цели и методы, новое мышление. Это вам не старые хомуты с заборов тырить.
– Вить, ты прямо как Горбачев, – уважительно сказала мать, – тебе только пятна не хватает, а так, язык подвешен что твое ботало.
– Мастерства не пропьешь, – отец приосанился. – Так вот, про что я? Вам, дети, наше поколение вручает переходящее знамя.
– Какое? – заинтересовался Димка.
– Переходящее, – раздраженно сказала мать. – Что непонятного, балбес?
– А где оно?
Мать посмотрела на отца.
– Это метафора, – вздохнув, начал объяснять отец, – временами переходящая в гиперболу. Понятно?
Мы ни черта не поняли, но послушно закивали.
– Вот и ладушки, – отец кивнул. – Тань, подавай уху. Первейшее дело с похмелья – уха. Даже у классика было про брат с похмелья помирает – ухи просит.
Мы начали хлебать жидкую уху из рыбы и лаврового листа с солью.
– Тань, ты рыбки то оставь, – сказал отец.
– Зачем?
– Вечером еще раз проварим, с морковочкой жареной, она за ночь застынет – заливное будет на неделю.
– Вить, может нам начать молиться перед едой?
– Тань, что за муха тебя укусила? К чему нам эта дурь?
– Мало ли… – смутилась мать.
После ухи мы с братом вышли во двор и сели на пни возле железного обода, служившего очагом.
– У нас новый метод, – сказал Димка.
– Угу.
– У нас новое мышление.
– Угу.
– У нас знамя!
– Переходящее, – поддакнул я.
– Мы должны использовать.
– Что использовать?
– Новый метод, новые возможности.
– Как?
– Я придумал, как, – брат хитро улыбнулся, из-за подбитого глаза став похожим на якута. Глаз пострадал от Сережки Рябого и Кольки Башкирина по кличке Башкир, поймавших Димку на мошенничестве при игре в карты. – Мы их всех обманем!
– Опять?
– В этот раз точно обманем!
– Как? – без особого интереса спросил я. Участвовать в отцовских и Димкиных авантюрах мне уже надоело: прибыли никакой, а неприятностей полный мешок.
– Мы наберем в магазине в долг.
– И что? Наберем, отдавать же потом все равно надо.
– Мы тетрадку сопрем, – прошептал брат.
У продавщицы Ирки была тетрадка, куда она записывала взятый в долг товар.
– Как сопрем?
– Молча, – глаза Димы блестели возбуждением. – Залезем ночью в магазин и сопрем!
Я задумался: магазин за последние полгода взламывали три раза, но украсть тетрадку с долговыми записями никто не додумался.
– Нам что, придется магазин взламывать?
– Да.
– Ты что, хочешь, чтобы меня посадили?
– Ты вечно так говоришь, – надулся брат. – Когда в детский сад лезли, тоже так ныл. И что? Не посадили же.
– Ты-то в детский сад сам не полез, нас с Чомбой отправил. Взял бы и залез, если такой умный. Все равно толку не было.
– Тебе не было, а мы добычу украли.
– Какую к черту добычу? Старый будильник и детские стулья? Стоило из-за этого мараться?
– Ты и этого не взял. Впустую слазил.
– Потому, что вы меня с секундомером обманули.
– Значит, ты дурачок, если тебя так легко обмануть, – Димка вскочил и начал приплясывать, напевая:
– Обманули дурачка на четыре кулачка.
Приставлял пальцы к носу, как Буратино в кино.
Пока он так плясал, из сада вышел Коля Мартынец по кличке Чомба и, подкравшись, влепил Димке пендель.
– Ты чего?! – обиженно оглянулся Дима.
– Ничего, просто так, – Чомба уселся на пень, на котором недавно восседал Димка. – Здорово, ребзя. Что делаете?
– Ничего, – ответил я и посмотрел на забор, за которым был загон для свиней. – Вот, свиней сторожим.
– Зачем?
– Воровать их стали, – быстро начал сочинять Димка.
– Разве свиней воруют? – всполошился Чомба.
– Бате из района бумага секретная пришла… – поддержал выдумку брата я. Уж больно Чомба был легковерный, грех было не разыграть.
– Цыгане, – закивал Димка. – Воруют и увозят на телегах.
– У нас свиньи в сарае, – пугливо оглянулся Чомба.
– Из сараев тоже воруют, – фантазировал брат. – В Пеклихлебах вообще целую ферму свиней украли.
– Ого! – глаза Чомбы расширились от удивления и начали часто моргать.
– Вот тебе и ого, – Дима важно посмотрел на друга. – Мы тут в засаде сидим.
– А что вы можете с цыганами сделать?
– Не мы, – брат понизил голос, – в загоне батя с ружьем, переодетый в свинью.
– Я пойду, – Чомба вскочил с пня, – мамке скажу, чтобы замок на сарай повесила.
– Иди, – разрешил Димка, усаживаясь на освободившийся пень. – Еще один дурак, – зевнул брат, глядя вслед растворившемуся в саду приятелю. – Поверил.
– Какой сам, такие и друзья, – согласился я.
Димка подозрительно посмотрел на меня, но ничего не сказал. Прихватил из дома сумку и пошел в магазин. Взял в долг три трехлитровых банки с концентрированным лимонадом. Мы его разводили водой и продавали детям помладше. Едва дотащив концентрат, снова жадно кинулся в магазин и взял пачку печенья, пять брикетов киселя, две буханки хлеба и зачерствевший батон. Он бы, возможно, прихватил и что-то еще, но в магазине больше ничего не было.
– Знатная добыча, – хвалился мне, расставив покупки на столе. – Ты бы не додумался.
– Угу, – я долбил батоном по столу, пытаясь отломать кусок. Нож батон не брал.
– Целых две буханки и батон! – ликовал брат.
– Угу.
– Концентрата три банки!
– Угу.
***
К вечеру вся деревня, напуганная рассказами Аньки Мартынец, мамаши Чомбы, вешала замки на свинарники. Мать тоже велела загнать свиней на ночь в хлева.
– Тань, без паники, – отец пришел с работы выпивши.
– Свиней воруют, а ты без паники!
– Спокойствие! Я остановлю беззаконие.
– Какое ты беззаконие остановишь, чудо в перьях? Ты же лыка не вяжешь.
– Я повяжу преступников! – кинулся в кресло к телефону и начал тыкать в кнопки, набирая номер. – Зин, ты? Директор беспокоит. Мужика позови. Что значит какого? У тебя их много? Своего. Во. Никола, привет, это я, Вэ-Вэ. Микола, бросай все – будем свинокрадов ловить.
Вооружившись ружьем, одев бежевый югославский плащ и напялив украденную у профессора в Москве коричневую шляпу с воткнутым пером селезня, отец растворился в сумраке.
– Сумасшедший, – поплевала вслед мать. – Опять всей деревне не даст спать. А вы куда намылились?
– За заборами, – ответил я.
– Вы бы передых сделали, а то вся деревня из-за свинокрадов на ушах стоит. Еще поймают, да за свинокрадов в темноте примут и наваляют, как следует.
– Нас могут побить? – насторожился Димка.
– Побить полбеды, за свиней могут и убить, – обнадежила мать. – Вы осторожнее там.
Димка испуганно посмотрел на меня.
– Может, не пойдем?
– Ты сам эту кашу заварил, теперь расхлебывать надо.
– Продать сколько лимонада теперь можно.
– Денег столько у малышни нет, – остудил его радужные надежды.
– Все равно – сами пить будем.
– Дорого.
– Так бесплатно же.
– Ты еще книгу не спер.
– Почему я? – удивился Дима.
– А кто? Я что ли?
– Да, ты же старший, тебе и воровать.
– Ты хочешь, чтобы меня посадили?
– Чего тебя посадят? За тетрадку не посадят.
– Ну… – я задумался. Вроде, если подумать, то за тетрадку не посадят. Но, с другой стороны, в ней записаны долги половины деревни, а это деньги, – не знаю…
– Мы же воровать ничего не станем, там брать нечего, значит, кражи нет.
– Взлом все равно будет.
– Мы, если что, скажем, что там было взломано, а мы просто зашли… посмотреть…
– Угу, чтобы ничего не украли, – скептически усмехнулся я. – так нам и поверят.
– Скажем, что от свинокрадов прятались.
– Ты сам себя слышишь?
– А что?
– От каких свинокрадов мы могли в магазине прятаться?
– Мало ли? – брат пожал плечами. – Они же вокруг.
Так, тихо переговариваясь, мы прошли почти до конца улицу, на которой стоял детский сад. Навстречу выскочила машина, ослепив светом внезапно вспыхнувших фар. Хлопнула дверца.
– Сдавайтесь!!! – завопил за светом знакомый голос. – Вы окружены!!!
– Вэ-Вэ, – послышался еще один знакомый голос – нашего соседа, Кольки Кобана, высокого добродушного увальня, сильного как бык. Он без трактора вытаскивал застрявшие в грязи легковые машины, – это дети.
– И что? Дети не могут воровать свиней?
– Это твои дети…
– Да? – навстречу шагнул отец с ружьем. – Вы чего тут спотыкаетесь, дармоеды?
– Мы… это… – сказал Димка.
– Что это?
– Там свинокрады, короче! – выпалил брат.
– Где?! – взревел отец.
– Возле дома Лукьянова.
– В машину!
Мы залезли сзади в УАЗ-ик.
– Ямщик, гони! – кричал отец.
Кобан гнал машину по улице. Перед домом ветврача Лукьянова затормозил. Отец выскочил и ломанулся во двор. Вышел через несколько минут обескураженный. Постоял в раздумье, залез в машину.
– Вэ-Вэ, у Лукьянова же свиньи нет, – сказал Кобан.
– Он мне сказал… – отец взгромоздился на сиденье и повернулся к нам. – Каких свинокрадов вы тут видели, придурки?
– Нам показалось, – начал сочинять Димка, – что кто-то лез через забор…
– Когда кажется – креститься надо, – сплюнул отец и повернулся к соседу. – Николай, возвращаемся на исходную позицию. Они где-то рыщут, я чую.
Машина с потушенными фарами заскользила по темной улице.
– А мы? – спросил я.
– На подхвате будете, – решил отец. – Хватит держаться за мамкину юбку. Будете привыкать бороться со злом.
– А то совсем озверели, ворюги эти, – сказал Кобан. – Заборы почти каждую ночь пропадают.
– Угу, – поддакнул я.
– У Сереги антенну украли, – продолжал Кобан.
– Вопиющий факт, – строго заключил отец. – Контрреволюция на марше.
Мы с братом уважительно молчали.
– Все из-за перестройки, – согласился Кобан. – Крышу в сарае разобрали, суки!
– Подрыв основ государственного строя, – солидно сказал отец, – иначе не скажешь. Ничего, Никола, они еще за все ответят, – достал носовой платок и звучно высморкался. – Скажу тебе по секрету, – понизил голос, – строго между нами. Это неуловимые братья Орешниковы.
– Вэ-Вэ, а кто это? – Кобан тоже понизил голос.
– Это главари банды контрабандистов! – отец щелкнул зубами, как Серый волк. – Я когда банду раскрыл, с КГБ вместе, то они сбежали и теперь мне мстят.
– Ого, – сосед уважительно посмотрел на отца.
– Вот тебе и ого, – по индюшиному напыжился отец.
Часа два мы катались по деревне, пытаясь поймать мифических свинокрадов.
– Вэ-Вэ, – осторожно предложил Кобан, – может, спать пойдем?
– Враг не дремлет! Мы на страже, Микола! Почти, как на границе. Ты представь, – неожиданно заголосил отец, – что за тобою полоса пограничная идет.
Собаки по деревне взвыли.
– Свинокрады! – закричал отец, колотя по дверце. – Вперед, Микола! Хватай!
УАЗ послушно рванул вперед. Заметив темную тень, Кобан включил фары. Машина затормозила перед ослепленным человеком. Отец, шурша плащом, вывалился наружу.
– Стоять!!! Стреляю!!!
– Владимирыч, это я, – жалко проблеяла фигура.
– Владимирыч – это я, – резонно возразил отец. – Руки вверх, свинокрад!!! – скакнул вперед, замахиваясь прикладом в голову, но остановился, рассмотрев жертву. – Коль, ты?
– Я, – подтвердил стоящий с поднятыми руками погорелец Кузьмич, подрабатывающий ночным сторожем.
– Ты что тут делаешь?
– Навоз ищу… – Кузьмич показал на стоящее под ногами ведро.
– Какой навоз? Тебе что, на старой деревне навоза мало?
– Конский…
– Зачем тебе конский?
– Буську кормить…
У Кузьмича в хижине, построенной после пожара, жила огромная свинья Буська, совершенно свободно разгуливающая по деревне. Однажды даже выдавила в нашем сарае стекло.
– А почему ночью?
– Стыдно как-то… – опустил голову.
– Твою трансмиссию, Коля!!! Мы же тебя чуть не пристрелили, фаршированный першинг тебе в Европу!
– Я больше не буду, – Кузьмич пустил слезу. – Честное слово.
– Ладно, я сегодня добрый, вали домой, пока не передумал.
Довольный погорелец схватил ведро и хотел уйти.
– Погоди, – остановил отец, – навоз мне домой занеси. Тебе же все равно по пути. Понял?
– Понял, понял, – Кузьмич свалил с глаз долой.
– Вэ-Вэ, зачем тебе конский навоз?
– От него свиньи хорошо растут.
– Да, Буська здоровенная скотина, – подумав, согласился Кобан.
– А еще, говорят, от геморроя хорошо помогает…
– Может, домой?
– Ты что? Мы же их едва не накрыли. Продолжаем патрулирование.
– Мы можем на разведку сходить, – предложил Димка.
– Вы уже раз сходили, – отец закурил, – увидели свинокрадов, как пуганная ворона куст. Сидите уж, Аники-воины. И вообще, что-то больно вы покладистые. Видать, совершили какую-то пакость.
Незаметно я заснул, убаюканный ездой и мягким светом лампочек на приборной панели. Отец растолкал меня уже под утро.
– Не спи, боец, замерзнешь.
За окном светало, в открытую дверь тянуло сырой свежестью.
– Вылезай, идите спать.
– Поймали свинокрадов? – зевнул я.
– Нет, не поймали, – широкий лоб отца пошел морщинами. – Видно, как говорится, у них есть агенты, которые укрывают их в своих домах.
– Вэ-Вэ, я спать? – широко зевнул сосед.
– Езжай, Микола, отдыхай до обеда – заслужил. Как стемнеет, будь готов.
– Опять?!
– А ты как думал? Родина в опасности. Наше дело правое, наши свиньи будут за нами.
Втроем подошли к воротам.
– СтаршОй, ведро с навозом возьми, а то сопрут же. В месиво свиньям добавь, а пустое ведро отнесите Кузьмичу. Нам чужого не надо.
Мы с братом, не раздеваясь, завалились спать, а отец включил на кухне приемник, сделанный в виде маленького телевизора с переливающимися в такт музыке четырьмя цветными лампочками за экраном, и подпевал ему. Часа через два мать разбудила нас завтракать.
– Вставайте, лежни, хватит дрыхнуть, чай стынет.
Зевая, вышли в прихожую. Отец, свежий, как утренний огурчик в росе, бодро жевал яичницу на сале.
– Спите, сурки? – поприветствовал нас. – Куда в вас только лезет? Если не будить, так и будете спать сутками.
Мы молча сели на табуретки и стали пить морковно-кипрейный чай, бережливо заедая оладушками. Каждому из нас полагалось по два тощих оладушка, сделанных матерью из каких-то отходов.
– Поймал кого? – спросила мать.
– Кузьмича – навоз конский собирал, лишенец.
– Старый черт, – не понятно про кого сказала мать.
– Еще наши пострелята вроде кого-то видели возле дома ветврача, но тревога оказалась ложной.
– А если бы их пристукнули? – нахмурилась мать.
– Кто? – удивился отец.
– Свинокрады.
– Может, их в природе нет? Бабкины сказки.
– Вить, дыма без огня не бывает.
– Если бы были свинокрады, то Буську бы давно сперли. Она без присмотра целыми днями спотыкается и никто не украл.
– Я не подумала в таком разрезе. Правда, чего тогда ее не сперли? – мать задумчиво поводила в чае ложечкой.
– Вот и я про то же, – отодвинул опустошенную сковородку.
– За кем тогда всю ночь гонялся?
– Как говорится, занимался общей борьбой с преступностью и профилактикой правонарушений.
– Лечиться тебе надо.
– Медицина бессильна, – гордо сказал отец и ушел на работу.
– Будете ходить без шапок, тоже тронетесь, – посмотрела вслед мать. – Если будете бездельничать – тронетесь даже без вариантов. Посуду помыть не забудьте, – встала из-за стола и пошла собираться на работу.
– И что будем делать? – собирая со стола посуду, спросил я.
– А что делать?
– Как тетрадку добывать?
– Если магазин поджечь? Она же сгорит.
– Ты совсем того? – я покрутил пальцем у виска. – Ку-ку? Из-за тетрадки магазин поджигать?
– Ну, не знаю… А если сделать как тогда, в райцентре? Когда я в магазине вазу на голову одел?
– У нас в магазине ваз нет. А если бы и были, что толку? Одел бы ее на голову – дальше что?
– Ирка бы отвлеклась и ты украл тетрадку.
– Опять я?!
– Тебе ваза на голову не налезет. А если мы из дома возьмем вазу? – осенило брата. – Ту, что тогда украли.
– Февраль: достать рубли и плакать… – выдохнул сигаретный дым отец. – Семья это важнейшее дело в жизни человека, – приоткрыл дверцу и выбросил куцый окурок в мокрый снег. – Без семьи нынче некуда. Понятно?
– Понятно, – ответил Димка.
Я молча кивнул, подозревая подвох в непривычной ласковости отца.
– А что в семье самое главное? – продолжил отец, закуривая следующую «Приму».
– Чтобы кормили? – предположил Димка.
– Это важно, не спорю. А еще что? Ты чего молчишь, Вася?
– Чтобы было, где жить?
– И это тоже важно, но не все, – отвернулся, гладя сквозь лобовое стекло на памятник Ленину. – Важнее всего родители. Понятно?
– Да, – закивал Димка.
Я промолчал.
– Скоро международный женский день, посвященный Кларе Цеткин и Розе Люксембург, поэтому…
– А что такое кларцеткин? – спросил брат.
– Вот придурок, – отец сплюнул под ноги и постучал по рулю. – Это иностранки такие.
– А мы тут при чем? – удивился Димка.
– Это не важно, важно добыть подарок для вашей матери, – и добавил тихо что-то неразборчивое.
– Купить? – не унимался любознательный Димка.
– Купить любой дурак может, – презрительно скривился отец. – Даже такой, как ты.
– У меня денег нет, – радостно ответил брат, – я не могу.
– Знать бы, кто твой отец, – сняв шапку, задумчиво почесал плешь папаша, – ты явно не в меня, я в твоем возрасте догадливее был. Ладно, объясняю для умственно отсталых. Вон там, – палец отца указал вправо, – универмаг. В универмаге подарок. Ваше дело его добыть!
– Украсть? – осторожно спросил я.
– Можно бы украсть, – с сожалением сказал отец, – но ты и так в детской комнате на учете состоишь, хватит с меня позора. Будете делать так, – понизил голос, посвящая нас в план. – Заходите, спотыкаетесь, будто погреться зашли. Потом ты, – палец уткнулся Димке в лоб, – одеваешь на голову вазу, там есть такая большая…
– Кому? – испугался брат.
– Себе, – вздохнул отец.
– Зачем?
– Зачем я с тобой связался! – кулак отца врезал по спинке сиденья. – Но у Васи не получится, голова большая, – с сожалением посмотрел на меня. – Понятно?
– Я боюсь, – накуксился Димка.
– Нечего там бояться. Твой дядька два года с глиняным горшком на голове проходил и ничего, не облез. А тебе несколько минут потерпеть. Одеваешь и ревешь! А ты, старшОй, начинаешь бегать вокруг и кричать, что он задохнется. Тут вбегаю я и увожу его, вроде как в больницу, а ты потом незаметно выходишь и топаешь к вокзалу. Мы тебя там подождем. Ясно?
– Ясно, – кивнул я.
Димка промолчал.
– Чешите, дармоеды. Я зайду через, – посмотрел на часы, – десять минут.
Мы вылезли из машины и неуверенно пошли к универмагу. Внутри было тепло и Димка немного расслабился после промороженного нутра УАЗ-ика.
– А меня милиция не поймает? – тихо спросил он.
– Нет, – без всяких угрызений совести обманул я. – Милиции тут нет.
Здание РОВД находилось рядом, но Димке об этом было знать не обязательно.
– А какая ваза? – шептал.
Я в уме прикинул размер вазы, головы брата:
– Вон та, вроде.
– Хорошо, – внезапно схватил тяжелую вазу и напялил на себя.
– Мальчик, ты что делаешь? – всполошилась молоденькая продавщица.
– А-а-а-а! – приглушенно ревел брат.
– Это он чего? – подбежала вторая, пожилая. – Это что тут?
– Он задыхается!!! – закричал я. – Умирает!!!
– Мальчик, мальчик!!! – трясла Димку за плечи пожилая. – Мальчик!!!
– Сдохнет сейчас!!! – орал я, понемногу пятясь к выходу.
– Вера Тихоновна, – испуганно спросила молодая, – что делать?!
– Без паники, Аня! Беги к телефону, вызывай «скорую»!
– А как звонить?
– А я знаю?!
– Что тут происходит? – вошел отец с поднятым воротником, в низко надвинутой на глаза шапке и с повязкой «Дружинник» на рукаве тулупа. – Что за крик? Кого режут? – лица почти не было видно.
– Мальчик!.. Надел… – плакала Аня. – На голову… А я… я…
– А вы сядете за убийство, – оскалился отец.
– За что?!
– Найдут за что.
– Я только подошла, – попятилась Вера Тихоновна, – я ничего не видела!
– Ребенка надо немедленно доставить к врачу, – подхватив Димку за плечо, потащил к выходу. – Я беру это на себя, оставайтесь на месте и не паникуйте. Спокойствие, только спокойствие, – обернувшись в дверях, прокричал он. – Писем не ждите, читайте в газетах! – скрылся в ранних мартовских сумерках.
– Ты знаешь этого мальчика? – спросила меня Вера Тихоновна.
– Нет, первый раз вижу.
– А ты что тут делаешь? – подозрительно смотрела она.
– Пришел велосипеды посмотреть…
– Велосипеды не здесь, они на втором этаже, – сказала Аня.
– Ну, я пойду… – я не спеша шел к выходу.
– А ты чей? – не унималась пожилая. – Что-то я тебя не знаю.
– Фролкин я, Петя, – сказал первое пришедшее в голову.
– А живете вы где?
– Возле хлебозавода. До свидания, пойду я.
– А велосипеды? – не поняла Аня.
– В другой раз, – выскочил на улицу и, стараясь не поскользнуться, побежал к автостанции.
Вот так нелегко досталась нам ваза.
– Ты что, пойдешь по деревне с вазой на голове? – я смотрел на брата даже с некоторым страхом – он явно тронулся от жадности. Сначала идея с поджогом, теперь это.
– До магазина можно вазу в мешке донести, а перед магазином одену.
– Оденешь и что дальше? В магазин зайдешь?
– Я зайду, она удивится, а ты схватишь тетрадку.
– Схвачу и побегу? Она же увидит, что я взял. Бред какой-то.
– Тогда поджигать надо.
– А ты не хочешь продать лимонад или вернуть обратно?
– Как можно вернуть? – глаза Димки расширились от удивления. – Это же наше уже.
– Я бы лучше вернул.
– Ты уже батон побил, как я его верну?
– Значит, я виноват?
– А кто? Зачем ты его ломал?
– Верни все, кроме батона, а за батон заплати.
– Да не буду я платить! И возвращать не буду!
– Ну и дурак.
– Сам дурак!
Обидевшись, Дима решил обойтись без меня. Позвонил домой Чомбе и назначил встречу в саду. Не знаю, что он наплел приятелю, и что пообещал, но Чомба привычно втянулся в авантюру. Они взяли из зала вазу и засунули в мешок.
– Зря вы это, – сказал я.
– Не каркай, – Дима прошествовал мимо, высоко вздернув нос, и вышел из дома.
Чомба виновато глянул на меня и кинулся за другом. Дальнейшее я узнал из рассказа брата. Подойдя к магазину со стороны околицы, сорванцы разделились. Димка вошел внутрь, а Чомба остался выжидать за углом – он должен был зайти через некоторое время с вазой на голове.
Дима с умным видом рассматривал пустые полки, продавщица Ирка неспешно беседовала с бабкой Устинихой, попивая чай.
– Ишь как зыркает, – вполголоса сказала Устиниха.
В магазин зашла мать с подругой Катей Башкириной.
– Дмитрий, что ты тут делаешь?
– Кто? Я? – глаза Димки заметались, лихорадочно ища пути отхода.
– Ты.
Открылась дверь, неуверенно вошел Чомба с вазой на голове. Все посмотрели на него и замерли. Устиниха перекрестилась, уронила стакан и он зазвенел по полу, расплескивая чай. От звона Чомба попятился, зацепился за порог, нелепо взмахнул руками, словно собираясь взлететь, и с размаху шлепнулся на пол. Злосчастная ваза разлетелась на куски. Испуганный Чомба лежа на полу смотрел на возвышающуюся над ним нашу мать.
– Это? Была? Наша? Ваза? – спросила мать.
– Это не я!!! – будто зайчонок в когтях кречета заверещал Чомба. – Это не я!!!
– Я тебе устрою клизму с пневым скипидаром и мочегон, – пообещала ласково мать. – Полежи пока, никуда не уходи. Кать, присмотри за ним, – подобрала с пола самый крупный черепок от вазы. Развернулась и подошла к Димке, застывшему возле прилавка, как бандерлог при виде Каа. – Это была наша ваза?
– Угу, – кадык Димки лихорадочно рухнул вниз.
– И тебе будет клизма, Дмитрий. Я вам пневого скипидара в задницы залью! Ира, не волнуйся, мальчики тут все приберут. Потом… Ая-я-й, как нехорошо, – покачала головой. – Это же был мой подарок, а подарки гробить нехорошо. Это же дикость какая-то. Так?
– Так, – пролепетал Дима.
– Так, – эхом отозвался дрожащий Чомба.
– А почему нехорошо? Потому, что предметы культуры уничтожали только кто, Дмитрий?
– Фашисты?
– Верно, только фашисты. А что надо делать с фашистами?
– Бить гранатами?..
– Верно. Хорошо, что ты все понимаешь. Плохо, что поступаешь не так, а особенно плохо, что не из-за непонимания, а из хулиганских побуждений.
– Так его, сатану! – одобрила Устиниха, до сих пор подозревавшая Димку в краже курицы.
– Марья Устиновна, – срезала мать, – обзывать детей непедагогично. И со своими детьми я разберусь сама, без вашей замшелости, – обрушила черепок Димке на голову. Черепок разлетелся, Димка покачнулся. – Хулиган – язва общества и социальный паразит. У меня все.
Вернулась к Чомбе, лежащему ни жив, ни мертв.
– Раскаиваешься, Коля?
– Да, тетя Таня! Да!
– Искренне ли раскаяние твое? – спросила вкрадчивым голосом.
– Да! Да!
– Хорошо, – переступила через него. – Я поговорю с твоей матерью о мерах по твоему воспитанию. Дмитрий, Николай, приберите тут. Катя, пошли.
Они ушли. Ошеломленные Ирка и Устиниха смотрели, как дети собирают с пола осколки вазы в бумажный пакет, выпрошенный Димкой у продавщицы.
– Еще склеить можно чесночным соком, – деловито сказал Димка. – Будет как новая.
– Строгая у вас Сергеевна, – уважительно сказала Устиниха. – Порядок блюдет.
– Строгая, – закивал Дима, незаметно засовывая в пакет стакан, уроненный Устинихой, – но справедливая. Зря не накажет.
Собрав осколки, юные шалопаи отправились домой. Димка всю дорогу хохотал, как все три поросенка вместе взятые. Придя, в лицах рассказали историю мне, а потом Димка снова закатился в приступе хохота.
– Чего это он? – тревожно спросил Чомба.
– Каску носить надо.
– Какую каску?
– Анекдот такой есть: на стройку привели на экскурсию Вовочку и других детей. Экскурсовод раздал им каски.
– Дети, наденьте их, а то был такой случай: мальчик с девочкой пошли на стройку, девочка была в каске, а мальчик нет. На голову им упало по кирпичу. Мальчик умер, а девочка засмеялась и убежала. Вовочка воскликнул:
– А я знаю эту девочку! Она до сих пор бегает в каске и смеется.
– Понял.
– Сами вы в касках, – отсмеялся брат. – Я просто радуюсь.
– Чему ты радуешься? – не понял я.
– Пока все на Чомбу смотрели, я листы в тетрадке вырвал.
– И куда ты их дел?
– Съел.
– Ничего себе, – Чомба уважительно смотрел на Димку. – Я бы не додумался.
– Учись, пока я жив, – брат по-отцовски приосанился. – Такой куш сорвали! Надо было больше в долг брать.
– Не жадничай, – я покачал головой, – жадность никого до добра не довела.
– Теперь разбогатеем, – пустился в мечтания брат.
– И я с вами, – смущенно сказал Чомба.
Димка так изумленно посмотрел на друга, будто увидел говорящий пень.
– И ты, только надо клей найти, вазу склеить.
– Хорошо, я найду, – Чомба преданно смотрел на нас. – Я найду, правда.
– И сала принеси, – кивнул Дима.