Голуби шумно топтались за окном, глумились над моим настроением. Совсем скоро нужно было вновь пойти в университет, но сегодня, я планировала увидеть своих друзей. И чего я так дергаюсь? Все же неплохо. Лето было отменным, я испытала неповторимые чувства, и меня полюбили. Наконец, меня полюбили так, будто я – что-то очень красивое, хрупкое, нежное. Будто меня стоит охранять, ну, или как минимум, платить за время в интернет-кафе, чтобы поговорить со мною после изнурительной работы.
Каждый день я писала Дори смс-сообщения, а он отвечал. Нечастыми, но очень большими текстами. Набросанными без пауз, и без знаков препинания – будто я ожидала его на суше, а он захлебывался, старался увидеть мою одинокую фигуру, выскочить из-под искажающей поверхности, еще раз.
Когда он появлялся онлайн, то каждый раз говорил: «Ты сегодня безумно красива», еще до того, как я включала свою веб-камеру, и я знала, что кроме меня он сейчас никому не доступен. Это было время разговоров, которые мы наверстывали, уже познав друг друга физически. Такая схема была неправильной, словно в западной комедии, где люди с легкостью относятся к знакомствам, деньгам, пропускают работу, и пьют вино в одиночестве, и мы не были такими людьми. Моя семья хотела бы воспитать меня совершенно иначе. Будь она еще целой, конечно.
Потрясающе, как способен измениться человек после одной поездки, одного знакомства. Казалось, что вся моя жизнь стала другой, этот август, эти две недели свободы показали мне как были мелочны все мои переживания, как бесполезна была растрата моих юных дней на самоуничижение, и ненависть к обществу.
Я была зажатым подростком, который мог только исподтишка рассматривать и осуждать чужие взгляды, чужие поцелуи под козырьком подъезда. Как только кто-то увидел меня на грани решительности, натуральной, без одежды и без притворства, все встало на свои места. Как только этот кто-то полюбил мой смех, мою наготу, мои слезы – уверенность в себе, чувство значимости возросло в сотни раз, и все неудачи, вся фантомная отчаянность и безответность растворилась, умерла с шумом моря и гулом самолетных турбин.
Мои самые близкие однокурсники встретились в серой, заваленной книгами, квартире Даниила. Свет с трудом пробивался сквозь пыльные окна съемных апартаментов, и одна-единственная комната стала пристанищем его аккуратных башен из отпечатанных жизней великих психов и алкоголиков. Он влюблялся в их растранжиренные, окутанные флером дозволенного безобразия жизни, и, пытался уподобиться им, зачастую в шаблонном русском ключе, – напиваясь до приступов омерзения к себе и окружающим.
– Давай, рассказывай! Как съездили, загорелая крошка, – Саша обняла меня искренне и нежно. Обоняние приветствовал аромат, исходящий от ее блестящих, невероятно крепких волос. Трудно было представить, чтобы такая ухоженная девушка, могла пахнуть иначе, чем сладостями и цветами.
– Да, о чем таком «безумном» ты хотела рассказать? – другая моя подруга, Ксения, встретила меня по обыкновению мягким, приятным голосом. Я словно была на приеме у педиатра, который действительно любит свою работу, и считает каждого ребенка спустившимся на землю ангелом.
Даниил разливал пиво в свои потертые кружки. Самому ему достался граненый стакан.
– Может, подождать Юру? – он застыл с наклоненной пластиковой бутылкой в руке.
– А он придет? – я дернулась, осознав, что это не вся аудитория, перед которой мне придется исповедоваться. И почему я так себя ощущаю…
– Да, он обещал, что придет, – Даниил взглянул на часы, – Минут десять еще.
– Какая разница, все равно он не пьет. А я умираю от жажды! Давайте, хотя бы присядем, – Саша устроилась на краю скрипучей софы с металлическими подлокотниками.
Мы чокнулись, я потихоньку расслабилась, притянула к себе правую коленку. В конце концов, мы же делали глупости на втором-первом курсе, когда мешали вино и водку на университетских вечеринках.
– Ребят, я встретила парня.
– Начинается… – Даниил напряг губы, облизывая горечь пены.
– В смысле, в Греции? – Саша выглядела так, как я себе и представляла – скептически, и менее – восторженно.
– Да. И прежде, чем вы успеете что-либо подумать, я скажу сразу… Не грека, и не британца, про которых мы слышали. Он албанец.
Наверное, стоило подождать пока друзья поставят стаканы на стол. Ксения не могла сдержать недоумевающую улыбку, и зрачки ее сфокусировались на потолке. Саша слегка поперхнулась пивом. Из колонки в углу комнаты потихоньку выпрыгивали звуки битников, и Даниил незначительно кивал подбородком в такт.
Я рассказала им добрую половину наших свиданий, и постаралась передать, насколько любимой я себя ощущала. Насколько достойным человеком выглядел Дори в моих глазах. Даниил не проявлял к моим приключениям особого интереса. Ему казалось, что это скорее девчачий треп. Ксения подвела итог своим внутренним впечатлениям, сказав, что все это очень романтично, и я сама в праве рассудить, что делать дальше, и насколько это рационально.
Саша была тем голосом разума, которого я боялась.
– Прости, но о какой любви может идти речь? Четыре дня? Если он признался в любви, когда ты была там, то здесь что-то нечисто. Не обижайся, но такого не может быть.
– Я знаю, я сама отреагировала так же! Но теперь, после всех наших разговоров, я поняла, что мы действительно… Не знаю, мы как будто знаем друг друга сто лет.
– То есть, ты на него запала только сейчас, когда вы стали общаться на расстоянии? – Ксения зажала сигарету между зубов.
– Думаю, после отъезда я привязалась к нему больше, хотя, должно было быть наоборот. Я сказала ему, что люблю, перед отъездом, но только чтобы ему было не так тяжело. Ведь никто больше не говорил ему таких вещей. Девушки только приезжают и уезжают…
– Вот именно, думаю, парень хотел немножко другой «любви», – бросил Даниил, уходя за балконную дверь, – Ты идешь?
Отыскав зажигалку, они с Ксенией высунули руки в открытое окно. Саша молчала совсем недолго.
– Пойми, я рада за тебя… Но я не вижу в этом никакого будущего. Вы пообщаетесь еще месяц-два. А после тебе снова станет больно, так же, как и… сама знаешь с кем. Ты этого не достойна.
Она смотрела на меня яркими, обведенными глазами с четкими стрелками. На секунду показалось, что мы соперники на дуэли.
– Спасибо, Саш. Я сама понимаю, что все это безумие. Но я же пока ничего не делаю, верно? Ничего такого, что «погубило бы мою жизнь».
Усмехнувшись натянуто, я протянула глянцевую кружку с цветочками, и мы ударили стенки бокалов. В тот же момент раздался дверной звонок.
– Пойду, открою, – я встала, чтобы встретить Юру, и чтобы уйти от осуждения. В глубине души, я была рада, что он не присутствовал при моем рассказе, и мне хотелось слегка оттянуть момент расширения его круглых коричневых глаз. Я знала, что он, со своими слегка пуританскими принципами, осудит меня больше остальных. Но сделает это молча, что хуже всего.
Притормозив, я обратилась к Саше:
– Сможете пока ничего об этом не говорить? Мне сейчас неохота повторять всю историю.
– Конечно, как скажешь. Тем более, ему и правда будет нелегко услышать такие новости.
– В смысле?
Запивая свою последнюю реплику, она, махнула рукой, опережая способность произносить слова. «Иди уже!», – прочитала я в этом жесте.
– Привет! – он был торопливо красный, коротко стриженный, как всегда неуклюже переступал с ноги на ногу. Слегка сутулился. Эти черты делали его похожим на молодого медведя, – Как ты загорела!
– Да мы все, просто кто-то чуть сильнее, – я поспешила прислониться к нему в коротких объятиях. – У тебя руки стали еще больше. Все лето качался, что ли?
– Так, подрабатывал слегка… Вскапывал огороды соседям. А ты? Ну… как там? Греция, есть у них все? Нет? Кризис, да? Понятно.
При виде его лица я всегда с трудом сдерживала улыбку. Будто смешинка попадала мне в рот, когда он говорил, вставляя лишние, абсолютно ненужные слова, или заканчивая фразы, не дожидаясь ответа, «отшивая» себя самого.
Несмотря на внешнюю шероховатость, Юра был одним из тех друзей, чье уважение весом ложится на твои плечи. Каждый раз мне приходилось прыгать через поставленную им планку, выше и выше, чтобы не задеть ногой, и не потерять особое место в его миропредставлении. При этом, каждый раз задаваясь вопросом – «а больно надо?».
Он регулярно занимался спортом, на любительском, но обсессивном уровне. Он никогда не отзывался о девушках иначе, чем уважительно, и каждому человеку давал второй шанс. Он не пробовал сигарет, и его рацион был насыщен молочными продуктами. Он испытал действие алкоголя единожды в жизни, и с тех пор спрашивал, скорее настаивая на своем, «ты-то ведь не по этой части, так?», – но только тех, кто был ему не безразличен, и от этого становилось еще труднее держать кружку с пивом в его присутствии.
Ах да, он смотрел очень много фильмов из Голливуда. Так много, что, взглянув на ежедневную жизнь, Юра, казалось, перестал и пытаться разыскать тот стандарт среди знакомых ему девчонок, надеясь, что Она найдет его сама. Говоря вслух, конечно, что все это глупости, и он простой дурачок, которого никто не полюбит в принципе.