Бритва брата и дезодорант прятались в комнате школьницы за трельяжем. Девочка не мешкая приватизировала их после последнего поспешного отъезда старшего сына к новой большой и чистой любви. Исполняла это она не в первый раз, чтобы использовать чужие вещи для собственных нужд.
Когда наступило половое созревание классе эдак в седьмом, тихоня открыла, что умудряется очень невкусно пахнуть.
«У чистоплотных девочек ничего не пахнет! Чаще мой подмышки с мылом, и проблема будет исчерпана!» – посоветовала озадаченному чаду Григорьевна три года назад.
Люба прислушалась, но проблема себя не исчерпала. Собственный запах пота вызывал тошноту (хоть тараканов трави!), пропитывал насквозь одежду и раздавался в воздухе убийственным амбре. Комплексов добавили заботливые одноклассники, морщившие нос да заявлявшие во всеуслышанье: «Фу! От тебя воняет!». Девочка глушила «естественные запахи» мамиными духами, пахнущими, словно шкаф престарелой бабушки, но стало ещё хуже.
Купить дезодорант товарный кассир наотрез отказалась: «Это яд! Поры закупоривает, кожа не дышит. Тело травишь американцам на радость, бесплодной станешь! Пусть дуры-одноклассницы отравой мажутся, а ты себя береги».
Поняв, что с упёртой родительницы взятки гладки, девочка нашла выход. Стала потихоньку использовать стоявший в комнате брата мужской дезодорант. Затем начала втихую приворовывать средства от пота, спирая недостачу на короткую память Шурика.
С бритвой дела обстояли примерно так же. Не желая быть высмеянной в спортивной раздевалке, Люба начала следить за собой, пользуясь станками, оставляемыми братом в бане. Брат возвращался, обнаруживал, что его гигиенические принадлежности кто-то брал, и сильно ругался. Мать отчитывала нашкодившую дочь, а та краснела и злилась, ведь женщина ничего не замечала, пока вой не поднимал старший отпрыск. Тогда подросток стала поступать хитрее: едва Шурик что-то нужное ненароком оставлял, как она пулей это припрятывала в свои закрома и эксплуатировала в удовольствие, радуясь, что избежала дополнительных насмешек в 10 «А» малыми жертвами.
«Как будто в пещере живём, а не среди людей! Чего стоило выклянчить покупку прокладок! Хорошо, что месячные в 14 лет пошли, а не раньше, иначе я бы пришивала поганые тряпки к мотне намного дольше! С подшитыми лоскутами в школьный сортир хоть не заходи! Про раздевалку в спортзале – слов нет… Сколько раз доказывала, что готовые прокладки удобнее – куксится мать да нудит. Волосатые ноги и подмышки – естественно. Вонять потняком – нормально. Тряпки кровавые стирать до посинения – гигиенично. Что за хрень?!.. Почему для других предков гигиена не проблема, а в моей семье ровно наоборот? – недоумевала десятиклассница. – Счастье, что мама убираться не любит, иначе бы давно обнаружила мои нычки!»
Люба вздохнула, покосилась на дверь. Уроки были выполнены. Но, чтобы создать видимость непосильного труда (дабы не отвлекали и не приставали с ерундой), она оставила на столе раскрытыми учебник и тетрадь, а сама залезла в шкаф и вытащила спортивный костюм.
«После уроков завтра сразу на консервный мотанём. Сэро сказал, что нужно одеться удобно, неприметно, волосы собрать. Ничего не должно цепляться за деревяшки, железки и выступы – заброшка всё-таки! Кроссы обуть на толстой подошве, но гибкие и лёгкие. Подойдут те, что на прошлой неделе с ним вместе на Сенном выбрали. – Люба расстегнула молнию на спортивной куртке. – Завтра физ-ра. Верх и футболку одену на все уроки, чтобы меньше тащить, а штаны на дно рюкзака засуну».
Тихоня переоделась, завязала волосы в тугой пучок и критично осмотрелась. Затем улыбнулась себе в зеркале и подмигнула. Не понравился результат – снова повторила. Потом ещё, пока не скопировала улыбку повесы. Удовлетворённая, старшеклассница печально задумалась.
Поспеловой хотелось смеяться и язвить, как Сэро. Дружить и жить, как Сэро. Иногда на неё находило что-то обиженное и завистливое, и тогда Люба желала перестать быть собой, потому что быть Сэро казалось ей намного круче, престижнее и приятнее.
«Вот бы у меня были глазки-угольки! Ресницы длинные, чёрные, густые и закрученные – тушь не нужна. Бровям пинцет не понадобится. Разве честно для пацана быть краше девчонок? Губы с чётким контуром и красивым изгибом. Почему я не родилась близняшкой Сэро и Имира? Была бы замечательная тройня, а я бы оказалась самым счастливым человеком на Земле!»
Юная особа не могла перестать крутиться возле зеркала, стараясь скопировать качественнее мимику и жесты брюнета, чтобы более достоверно перевоплотиться в человека, которым она искренне восхищалась: «Лучше бы я родилась мальчиком! У них жизнь намного проще, чем моя».
– Доченька! – без стука зашла Александра Григорьевна. – Поговорить надо… Какой приятный костюмчик! Не припомню, чтобы я его покупала!
– Даша Бутенко подарила, – без запинки отрапортовала Люба. – Он на неё большой. А я ей взамен – пушистую персиковую кофту с вышитыми цветами.
– О, как здорово! – обрадовалась мать. – Кофта та хорошая, дорогая! Я её лет десять назад купила! Она всё лежала, тебя ждала и вот пригодилась! У Бутенко губа не дура!
– Конечно, не дура! Твои вещи многим в классе нравятся, мам! – Школьница улыбнулась своему вранью. Несчастная бесформенная кофта, в которой тонкая фигура девочки тонула и терялась, больше недели тусила на свалках Краснодара, куда отправилась в тот день, когда был куплен однотонный спортивный костюм по фигуре. Люба знала, что родители Бутенко на собрания не ходят, а значит шансов у матери пересечься да узнать правду нет.
– Хорошо, что с умом меняться умеешь, дочь! – Товарный кассир неуверенно посмотрела на подростка и решилась: – Не знаю, как среагируешь… Всё-таки моя одёжа тебе дорога… К Шурику на работу устроилась приезжая женщина с двумя детьми младше тебя, мальчиком и девочкой. Денег нет, жилья нет – бедные очень! Спрашивали, кто может подать одеждой да едой. Выберешь что-нибудь из своих вещей, чтобы отдать нуждающейся несчастной семье?
Старшеклассница несказанно обрадовалась: шанс легально избавиться сразу от большого количества устаревшего тряпья перепал впервые.
– Конечно, мама! С удовольствием поделюсь! Переберу, оставлю любимое, а остальное передам в добрые руки.
– Ну слава Богу! Спасибо большое за понимание… Уж больно мне их жалко! На своей шкуре знаю, каково быть голытьбой!
Александра тяжко вздохнула и медленно опустилась на Любину кровать. «Поговорить хочет», – сообразила дочь и присела напротив, за свой рабочий стол.
Старшая Поспелова была очень щедрым и гостеприимным человеком. Для пришедших на Солнечный 27 к столу выставлялось всё самое интересное, свежее да вкусное, а уходили посетители всегда с сумками, доверху набитыми подарками и деликатесами. Если Шура кого-то одаривала, то делала это от всей души, широко и бескорыстно.
К щедрости и гостеприимству Александры Григорьевны добавлялось ещё одно замечательное качество – женщина была на редкость сострадательной. Она крайне болезненно относилась ко всем униженным и оскорблённым, к людям, побитым жизнью, к калекам и сиротам, стремилась помочь, а то и защитить. Но нередко желание спасти оказывалось неуместным и бестактным вмешательством в чужую жизнь, потому что Поспелова умудрялась причинять помощь без данного на это разрешения. Люди оскорблялись, а железнодорожница, изумляясь, недоумевала. Ведь намеренно обидеть она не то что не хотела – даже не думала!
– Лену попрошу сдать им за символическую плату половину дома. Коммуналку-то платить тяжело, да и одной жить страшно. Отцова хата для неё слишком большая – сама говорила! А так и людям хорошо сделает, и самой не одиноко будет.
– Добрая ты, мам!
– А как же без этого! Нужно бедным помогать, Любушка! Добро потом в сто крат вернётся.
– Они русские?
– Конечно, русские! С чего им быть другими?!
– Понятно. Я так и думала. Мам, можно я твои драгоценности примерю?
– Ради Бога!
Девушка принесла из гостиной хрустальную вазу, наполненную бусами, серьгами и браслетами.
– Столько красоты лежит без дела! Почему ничего не носишь? – поинтересовалась школьница, прикладывая к груди длинные тяжёлые бусы из янтаря.
– Да куда мне на старости лет! Помирать скоро. Нечего людей смешить! – Александра пронзительно посмотрела на дочь и отвернулась к окну.
Шура была полной женщиной с большой пышной грудью. Круглое лицо – с глазами, выражающими миру одновременно недоверие и наивность, с пухлыми губами, с левой стороны которых красовалась тёмная выпуклая мушка, – из-за напряжённой поджатой челюсти выглядело нервным, даже недобрым. На шее – несколько бородавок, ещё пара расположились у её основания. Широкие крестьянские ладони с короткими пухлыми пальцами и квадратными ногтями выглядели неухоженно. За ногами она тоже не следила; грубая кожа на стопах летом покрывалась глубокими чёрными трещинами, с которыми в бане не могла справиться пемза. Кремы для рук, ног и лица – никто в доме Поспеловых такого не знавал. К уходу за телом товарный кассир относилась с пренебрежением, считая его уделом неженок и бездельниц. Любе было странно слышать подобные заявления, ведь в молодости Шура слыла редкой красавицей, щеголихой, тщательно следившей за внешностью да ни в чём себе не отказывавшей.
– Зачем скупала?
– В наследство. Для тебя лежит хранится.
– А вот эти откуда? – перебрав другие украшения для отвода глаз, Люба достала ту вещь, ради которой она разговор и затеяла: красивое ожерелье из небольших круглых голубых бусин с чёрными и бежевыми прожилками.
– А, это бирюза! Цыганка подарила.
– Цыганка, я не ослышалась? – удостоверилась дочь. – И ты взяла, не побоялась?!.. Сама же мне столько раз говорила, что от чужих нужно держаться подальше! Что они обманывать только и могут! Вдруг эти бусы ворованные или на них порча?