Работа дознавателя отчасти связана с бредом, безумием и идиотизмом. Кому что нравится. Иначе как именно так то, чем я занимаюсь каждое рабочее утро, назвать нельзя.
Разбирать заявления наших граждан – тот еще мартышкин труд. Особенно утром, когда хочется не работать, а обнять подушку и поспать пару часиков. Говорят, врачи пишут, как курица лапой. Видели бы те, кто так говорит, свои каракули! Порой без лучшего дешифровщика всех времен и народов – пол-литра водки – и не разобрать, что именно хочет мне рассказать очередной заявитель. Клянусь, если меня когда-нибудь попрут из полиции, то я подамся в лингвисты, или кто там еще занимается расшифровкой древних письмен… Я же любого профессора в этой области за пояс заткну!
Но это все лирика. Сотрясать воздух я, лейтенант Паша Томин, могу долго и нудно. Пока начальство не услышит. И не загрузит работой еще больше, чтобы неповадно было. А мне это не нужно. И так три дела на мне незакрытых висит. Так что обо всем по порядку…
Сегодня утром, придя в РУВД, я, как обычно, забрал несколько заявлений у дежурного, которые ему оставили за ночь и утро до начала рабочего дня, и прошел в свой кабинет. По-хорошему, дежурный должен был отдать начальнику на рассмотрение, но по недавно установившемуся негласному правилу их рассматриваю и распределяю я. Как будто мне больше заняться нечем.
В целом большая часть заявлений была рутинной. С такими и участковый справится. Где-то алкаши гражданину Ситову спать всю ночь не дают; гражданка Попова просит бросить в темницы белокаменные своего супруга, козла рогатого; потерялась кошка у гражданки Вершиной… Тьфу, блин. Скука смертная. Но другого мне в производство и не доверят. Все-таки в РУВД я работаю всего лишь месяц. Так что потерянные телефоны, повздорившая друг с дружкой алкашня, супружеские доносы – других дел, Томин, ты не увидишь до следующей звездочки… А жаль.
Прочитав большинство заявлений, я наткнулся на нелепую записку, сделанную на обычном тетрадном листе. Именно она и вызвала мои горестные стенания о трудной работе дознавателя, которые вы слышали ранее.
Просидев с ней несколько минут и отчаявшись прочитать, что в ней написано, я отправился к дежурному. Мне хотелось узнать, вдруг он озаботился запомнить, кто ему принес эту тарабарщину. Шансы с самого начала были равны нулю, но все же попытаться стоило…
Чем-то меня зацепила эта бумажка, другой бы выкинул её в мусорное ведро и забыл, а я… Может, со скуки херней маялся, а может, тупо сбрендил на этой работе.
– Толя! – позвал я дежурного, подходя к окошку дежурной части.
– Чего тебе, Томин? – с недовольным видом уставился на меня Толик. Конечно, я же отвлекал его от архиважного для любого полицейского дела – сна.
– Слушай, тебе кто это принес? – сунул я в окошко бумажку с абракадаброй.
– Тебе что, делать нечего? – не удостоив листка даже взгляда, спросил Толик. – Откуда я всех упомню… Хотя, постой, – произнес он, когда я разочарованно вздохнул. – Дай взгляну.
– Конечно, – с радостной улыбкой кивнул я и передал листок Толику.
Секунду он мрачно смотрел на него, а потом спросил:
– Это ты так подшутить над мной решил, Томин? Что это за херня?
– Да это я тебя хотел спросить! Кто это принес?
– Слушай, Томин, иди нахуй. Иди, ищи дураков в другом месте…
– Эх, Толя, я к тебе, как человеку, а ты, – махнул я рукой, отобрал у него листок и пошел обратно в свой кабинет.
В спину мне донеслось недовольное ворчание:
– Блять, весь сон перебил…
Вернувшись в свой кабинет, я еще долго медитировал над этим листком с абракадаброй. Я её и так и эдак пытался прочитать – все одно, ни фига не понимал. И потихоньку в мою бедовую голову закралась одна мыслишка. Ведь хоть поход в дежурку и не увенчался успехом, но все же одну дельную идею с разгадкой этого листка Толик мне подкинул.
Шутка. Это наверняка был чей-то розыгрыш. К примеру, оперов, которые, как мне кажется, еще во время учебы перепутали заведение – они еще те клоуны. Или следователя Щукина, что меня особо не взлюбил, хрен его знает почему. Правда, его все РУВД едва терпеть могло, такой у него был характер. Или даже начальника РУВД, он у нас вообще весельчак, массовик-затейник…
В общем, любой мог приложиться к этому листочку и сейчас, наверное, ржал, представляя, как я корячусь, пытаясь прочитать, что на этом листке написано.
Может, Толик прав, и зря я в телегу эту впрягся? Все это тупой розыгрыш и место ему в мусорном ведре? Не удивлюсь, что когда я наконец прочту эту записку, то там будет сказано что-то типа «Томин, ты – идиот! Хватит хуйней страдать, дело гражданки Пироговой уже горит, твою же мать!» А что, вполне может быть…
Только вот не верил я, что это чья-то шутка. Хотелось мне, знаете ли, чтобы в этой записке была скрыта какая-то тайна… Ну а что вы хотите от полицейского, который только месяц как получил диплом? Конечно, я знал, какая мне предстоит работа, но и не предполагал, что она будет в сотни раз скучней, чем мечтал.
Но это все мечты глупого мальчишки, а дело гражданки Пироговой и правда нужно было закрывать, чтобы не висело на мне. Все сроки уже прошли, состава преступления, я, как ни старался, не обнаружил, так что пусть гражданка Пирогова ищет свое ведро самостоятельно. А над этой абракадаброй я подумаю чуть позже.
Я потянулся, хрустнул суставами и придвинул к себе поближе дело гражданки Пироговой. Начиналась обычная рабочая рутина…
– Здорово, Паш, – распахнулась дверь, и в кабинет влетел Саня, мой сосед по кабинету и наставник. – Я опоздал или ты так рано?
– Я, – усмехнулся я в ответ. – Меня же никто по утрам не греет в постельке.
– Давно бы к Настьке подкатил, чего менжуешься…
– Да иди ты, – отмахнулся я. По Насте-следачке вздыхала вся мужская часть РУВД, а не только я один. Но Саня подшучивал по этому поводу только надо мной. Над другими ему уже надоело.
– Ну и дурак. Ты парень видный, – засмеялся Саня.
– Лучше чайник поставь, – попросил я, переводя тему.
Саня кивнул и щелкнул выключателем электрического чайника, а потом обратил внимание на мой стол:
– Гражданка Пирогова и её ведро?
– Естественно, – пожал плечами я.
– Все мучаешься? Или таки решил закрыть? – спросил Саня.
– Закрыть, конечно. Срок уже прошел. Состава преступления нет.
– Так она же еще напишет! – усмехнулся Саня. – И опять тебе скинут.
– Будто и сам не знаю, – буркнул я.
Дело гражданки Пироговой велось уже несколько месяцев. Сначала его вел Саня, но потом, когда я пришел в РУВД, он передал его мне. И оно портило статистику весь мой первый месяц работы. Сколько раз я его порывался закрыть, кто бы знал. Одна беда – я знал, что уже на следующий день после получения уведомления, гражданка Пирогова снова бы явилась в РУВД писать заявление. Да и треклятые сроки о принятии решения о возбуждении уголовного дела…
Расскажу эту историю с самого начала, чтобы вы понимали всю его абсурдность. Несколько месяцев назад, а именно в мае, гражданка Пирогова, жительница подконтрольного нашему РУВД пригородного поселка, обнаружила на своем участке кражу: пропало ведро. Побегав немного по поселку, гражданочка изъявила желание обратиться не к своему участковому, а напрямую в РУВД с заявлением. Сказано – сделано. Заявление дежурным было принято, начальник его рассмотрел и передал в канцелярию, откуда оно по номенклатуре перешло к начальнику участковых уполномоченных полиции. Тот в свою очередь дал резолюцию по материалу о поручении его рассмотрения участковому, что был приписан к этому пригородному поселку.
На тот момент все сроки продления уже были похерены, но участковый, недавно вышедший с больничного, своим волевым решением задним числом выписал постановление о продлении срока проверки и принялся за работу.
Только вот согласно заявлению гражданки Пироговой подозреваемых в краже у неё было половина поселка, если не больше. И всех участковому, естественно, не получалось опросить в положенные законом сроки. Кто-то уехал на рыбалку или уже пару недель как не просыхал… А отказать в возбуждении уголовного дела участковый был уже не вправе без протокола опроса подозреваемых. Поэтому он, немного побегав и расписавшись в собственном бессилии, передал материалы по делу гражданки Пироговой в отдел дознания, то есть Сане.
Саня в возбуждении дела, недолго думая, отказал, но через неделю заявление о краже ведра у гражданки Пироговой вновь было на столе у начальника РУВД. И все понеслось опять по заколдованному кругу делопроизводства. До того дня, когда я переступил порог нашего РУВД. После чего дело о ведре спихнули на меня, и я уже месяц боролся, пытаясь его закрыть. А сегодня как раз вновь вышел срок продления проведения проверки, чему я был несказанно рад. Возможно, хоть на этот раз я это дело наконец закрою.
– Ну что ж, удачи тебе в этом нелегком деле, – произнес Саня и только хотел налить себе кипятка в чашку, как заметил лежавшую на моем столе записку.
– А это что? – спросил Саня.
– Да хрен его знает, – пожал я плечами. – Белиберда какая-то.
– Ну-ка, дай посмотрю… – подцепил листок Саня и попытался прочитать. Через несколько секунд неимоверных усилий мыслительного аппарата он сдался и спросил: – Что это за хуйня вообще? Признание в любви Наташе пишешь?
Наташка была нашим экспертом-криминалистом, и, в отличие от Насти, мужчины её сторонились. Кроме меня. Криминалистика – наука тонкая, и мне она всегда была интересна. То есть к Наташе у меня был чисто научный и дружеский интересы. Но подколоть меня по этому поводу Саня считал своим ежедневным долгом.
– Нет, среди заявлений лежала, – ответил я.
– Хм… И что ты? – улыбнулся Саня, уже заранее зная ответ.
– По закону должен принять, – развел руками я. – Будто сам не знаешь. Только вот что мне с ним делать…
– А ты его прочитал?
– Нет, конечно, – усмехнулся я. – А ты можешь?
Саня театрально прокашлялся и начал читать:
– Кнкщке… Ой, да ну нахуй! Язык сломаешь. Выброси её нафиг в мусорку. Нахуя тебе еще геморрой?
– А вдруг там что-то важное написано? – спросил я.
– Ага, какой-то дитятя развлекается, а мы тут головы себе нагружаем, – со скепсисом в голосе отозвался Саня.
– Бля, Саня, я и сам понимаю, что это скорее всего чей-то тупой розыгрыш. Но не могу её выкинуть. Хочу её прочитать, хоть убей, – с жаром воскликнул я.
– Знаешь, ты это с таким энтузиазмом говоришь, что и я проникся, – произнес Саня после короткого раздумья. – Дай-ка, еще раз взгляну.
Я протянул ему листок. С минуту Саня пытался прочитать текст, написанный в записке, а потом сказал:
– Ну что тебе, Паша, я могу сказать… Прочитать эту абракадабру я, честно, не в силах! Но…
Я вздохнул.
Саня, которого я перебил, строго на меня посмотрел и продолжил:
– Но мне кажется, что это шифр.
– Шифр? Ты в шпионов в детстве не доиграл? – улыбнулся я.
– Возможно, – легко согласился, пожав плечами, Саня. – Но чем-то похожим мы еще в школе пользовались, шпаргалки писали.
– Да? – удивленно посмотрел на него я. – Значит, ты сможешь это помочь мне расшифровать?
– Помочь помогу, но немного, – кивнул Саня на свой стол, заваленный бумагами. – Сам понимаешь.
– Конечно, ты мне только подскажи, а дальше я как-нибудь сам, – сказал я.
Саня надолго задумался. Я молча ждал. И лишь спустя несколько минут Саня все-таки заговорил:
– Смотри, каждый шифр имеет ключ. Без ключа этот шифр практически невозможно расшифровать вручную. Эта записка без ключа, но в ней одна особенность…
– Какая?
– Число «17» видишь? Почему некто его не зашифровал? Мне кажется, это номер дома или квартиры. И тот, кто подкинул эту записку, намеренно так сделал – оставил это число. А ты как думаешь?
– Значит «гкткн» – это «дом»? – догадался я.
– Скорее всего. Шифр, по сути, примитивный. У нас в школе посложнее был.
– Мне он все равно непонятен, – пожал плечами я, взглянув на записку.
– Ну почему же. Тут все просто. Давай будет отталкиваться от того, что «гкткн» – это «дом», ладно?
– Но почему ты так решил? – спросил я.
– Ну, вообще-то ты первым это предложил, – усмехнулся Саня. – Значит так. Смотри на это слово. Возможно, я ошибаюсь, но человек, написавший эту записку, воспользовался действительно одним из самых примитивных шифров. Заменой букв на числа и обратно.
– А это как? – удивился я.
– Ты вообще чем в школе занимался? – засмеялся Саня.
– Учился я. А не хуйней маялся, – буркнул я в ответ.
– Ну, как видишь, моя хуйня полезней твоей учебы, однако, – хлопнул меня по плечу Саня. – Этот шифр используется вот так. Берем алфавит, в нем, как ты, наверное, знаешь, тридцать три буквы, каждой из букв мы присваиваем свое число…
Саня взял листок и быстро написал на нем все буквы алфавита, поставив напротив каждой число.
– Ага, значит «г» у нас «4»… – попробовал я начать расшифровку, но Саня меня перебил:
– Постой, не все так просто. Теперь мы записываем свое послание при помощи чисел. К примеру, мое имя будет выглядеть так, – он быстро написал внизу алфавита число «1911533». – Далее, – продолжил рассказывать Саня, – неким буквам в произвольном порядке присваивается цифра от нуля до девяти. Именно они и составляют ключ. Но так как у нас его нет, нам придется его выяснить. И тут нам помогает сама записка. По сути, число «17» ни к чему не обязывает. Но если моя интуиция меня не обманывает, тут написан какой-то адрес, поэтому слово «гкткн» – это у нас «дом». Как видишь, буква «д» имеет однозначное число. И ты его уже назвал…
– Четыре? – спросил я.
– Да, именно так. Значит, остаток слова «кткн» или четыре буквы, или две. Я считаю, что две – «ом», это наиболее приемлемый вариант. Теперь посмотри внимательно вновь на текст. Нам известно теперь целых три буквы. И мы можем попробовать найти их в тексте. С «д» мы пытаться не будем экспериментировать, слишком много риска ошибиться… Начнем мы с «о». Смотри, – Саня внимательно прочитал текст записки и, взяв у меня со стола красную ручку, в нескольких местах перечеркнул, написав сверху букву «о». – Но это мало нам что дает, не так ли?
– Ну да, – пожал плечами я. Признать, что ни хрена не понял, и попросить повторить Саню еще раз у меня просто не хватало духа.
– Значит, пойдем другим путем, – улыбнулся Саня. – Напомни мне, под каким числом идет буква «о» в алфавите?
– Шестнадцатая, – посчитал я на пальцах.
– Правильно! Ай, умница, возьми с полки пирожок! – засмеялся Саня. – Взглянем на шифровку. Мы уже с тобой решили, что «о» у нас «кт», так?
– Ну, возможно, – неопределенно ответил я, но Сане и этого хватило за согласие.
– И тогда у нас получается, что буква «к» равна единице, а «т» – шести, – воскликнул Саня и взглянул на меня, видимо, ожидая восторженных возгласов и аплодисментов с моей стороны.
Я молчал. Я все еще ничего не понимал.
– Блять, – уныло вздохнул Саня. – Вот скажи мне, как ты закончил академию?
– Я? – переспросил я и серьезным тоном ответил: – Честно, не помню, мы в тот день всем курсом ужрались в хлам…
– Да я не об этом, – отмахнулся Саня. Он взял записку с красной ручкой и быстро отметил все буквы «к» единичками. – Так наглядней?
– Ага, – кивнул я, наконец начиная понимать.
– Ну тогда дерзай. А мне пора заняться делами.
– Угу, – буркнул я, втыкаясь в записку с красной ручкой наготове.
– На худой конец ты всегда можешь скачать с интернета дешифратор. Их там дохуя, – произнес Саня, садясь за свой стол и зарываясь в бумаги.
– А? – смысл сказанного Саней не сразу дошел до меня. Но когда наконец я понял, то не стал сдерживаться в выражениях: – Блять, Саня, ты ебаный козел! Что, не мог раньше сказать?
– Но ты так внимательно слушал! – заржал Саня.
– Тоже мне, препод выискался, – проворчал я, движением мышки приводя компьютер в сознание. Тот загудел и медленно расцвел неожиданной картинкой на рабочем столе: улыбающаяся Настя, принимающая от меня подарок на восьмое марта. Блять, Саня и до компа моего добрался… И когда только успел…
Решив не обращать на это внимания, я кликнул по иконке браузера и вбил в поисковик запрос. А спустя пару минут загружал уже установленный на компьютер дешифратор.
Скоро, совсем скоро я наконец прочту эту долбанную записку. Если мне никто не помешает. И только эта мысль промелькнула в моей голове, как зазвенел телефон.
– Дознаватель Томин, слушаю, – поднял я трубку.
– Паша, зайди ко мне.
– Хорошо, – ответил я и, не дожидаясь коротких гудков, положил трубку.
– Федотыч? – кивнул Саня на телефон. – На ковер?
– Ага, – кивнул я и сожалением бросил взгляд на экран. Не получалось у меня быстро разгадать эту загадку, а так хотелось. Ведь наверняка там было что-то важное…
– Так пиздуй! – усмехнулся Саня, прервав мои грезы. – Или опять на Настеньку любуешься?
– Да иди ты, – поморщился я и встал из-за стола.
Когда я уже вышел из кабинета, мне в спину донесся Санин голос:
– Ну и зря. А ты ведь ей нравишься, – и на этот раз Саня был совершенно, как мне показалось, серьезен.
Несколько секунд я простоял возле закрытой двери, не зная, что мне делать с этой информацией. Но потом все-таки решил заняться рабочей текучкой, а не амурными делами. Объяснение с Настей, если оно еще будет, подождет. Сейчас меня ждали нагоняи от Федотыча.
Павел Федотович Разин, или просто Пал Федотыч, был своего рода легендой нашего РУВД. Нет, он не был известен поимкой особо опасных преступников, не участвовал в военных действиях, в этом плане он был совершенно обычным ментом, что изо дня в день тянул свою лямку и выполнял свою работу. Легендой он стал благодаря своему возрасту. Сорок семь лет он отдал службе МВД. Практически полвека! Вы себе можете такое представить? Я – нет.
Но если кто думает, что наш Федотыч уже мух не ловит, тот сильно ошибается. Конечно, Федотыч занимает всего лишь должность начальника РУВД. Казалось, за столько лет службы он уже должен быть сидеть в верхах, но дело в том, что многим Федотыч там неугоден, да и любит свое РУВД. А уж про колоссальный опыт и речи нет. Все-таки он видел уже несколько поколений преступников. Так что наш Федотыч еще ого-го…
Правда, по шапке получать от него все равно не сладко, как бы сотрудники РУВД ни любили своего пожилого начальника. Так что грустно мне было идти в кабинет Федотыча. Дело гражданки Пироговой я ведь так и не закрыл. Отвлекся на эту шифрованную записку. А ведь помимо украденного ведра на мне еще два висяка. И как оправдываться перед начальником я даже и не представлял.
– Томин, зайди! – окликнул меня из своего кабинета следователь Щукин, когда я прошел мимо. Этого мне только не хватало! Щукину я мечтал набить морду с самого первого дня службы в РУВД. Не нравился мне он…
– Меня Павел Федотович вызвал, давай позже, – постарался отмазаться я, но не прокатило.
– Ничего, старик пару лишних секунд подождет. У меня к тебя всего один вопрос. Что с моим поручением? – спросил Щукин.
– В работе, все как полагается… – пожал я плечами.
– Слушай, Томин, хули ты выебываешься? Я поручил тебе совсем простое, а ты и это сделать не можешь, так? Неужели надеешься, что твой героический папашка и дальше будет прикрывать твою задницу? Здесь тебе не Академия, Томин, здесь надо пахать!
– Пошел нахуй, Щукин, – едва сдерживаясь, чтобы ему не врезать, произнес я и, развернувшись, вышел из его кабинета.
Теперь вы понимаете, почему я его терпеть не могу? С самого моего первого дня, он, прознав, кем был мой отец, постоянно тыкает мне им и настаивает, что только благодаря имени отца я закончил Академию МВД и смог устроиться в наше РУВД. Сначала я пытался оправдываться, но потом понял, что это бесполезно. Человеком Щукин был гнилым. Но дело свое знал крепко, поэтому и сидел на своей должности.
А поручение его не было таким простым, каким он хотел его показать.
В одном из множества продуктовых магазинов нашего города произошло вооруженное ограбление. То есть разбой. Некий мужчина, по описаниям очевидцев типичный бомж, угрожая ружьем, потребовал у продавщицы… нет, не выручку, а ящик с флаконами тройного одеколона! Продавец не растерялась и, нажав тревожную кнопку, попыталась потянуть время. От нашего РУВД до этого магазина пешком минут пять ходу, но пока полиция раскачается…
Наряд прибыл вовремя и успел застать грабителя на месте преступления. Тот, когда мои коллеги «вежливо» попытались его арестовать, оказал яростное сопротивление, ударил одного из патрульных прикладом в висок и спешно покинул продуктовый, разбив при этом все флаконы одеколона, добытые им с таким трудом. Погоня ничего не дала, преступник сумел скрыться. Продавщица написала заявление, подписала протокол, и это дело поступило в производство Щукина. Но уже на следующий день грабитель сам объявился в РУВД. Им оказался некий гражданин Катенко, без определенного места жительства. В связи с безумной занятостью – а у него на тот момент было очень много дел в производстве – Щукин поручил мне провести допрос гражданина Катенко.
Я всячески отказывался от этого сомнительного удовольствия, но когда увидел резолюцию «Согласен» от Федотыча о поручении мне оперативно-розыскных мероприятий по делу о краже одеколона, покорно вздохнул и принялся планомерно обрабатывать обвиняемого, пришедшего к нам самостоятельно с повинной головой.
Не нравилась мне эта история. Слишком все было просто. Да и ущерба там – кот наплакал – сто сорок рублей. Единственное серьезное, в чем можно было обвинить гражданина Катенко Антона Васильевича, так это в хранении и ношении оружия без разрешения, сопротивлении аресту и нанесении легких телесных повреждений должностному лицу, находящемуся при исполнении обязанностей. Да и то… Сопротивление аресту было, в рапортах патрульные и это, и удар по голове прикладом ружья отразили, да только никакого ружья найдено не было. А гражданин Катенко уверял меня, что был вооружен всего лишь сучковатой палкой, очень походившей на ружье, которое он, скрываясь от наряда в бегстве, выбросил. И не помнил, куда.
Я постарался по его путанному рассказу восстановить маршрут бегства из продуктового магазина. Вместе с участковым обыскали три двора, облазили все в округе мусорки, чуть ли не с собаками прочесали небольшой сквер – ничего. Орудие преступления мной так и не было найдено. И не важно, ружье это было или палка.
Но все-таки мне было за что зацепиться – сам факт разбоя. Однако продавщица внезапно не смогла опознать в гражданине Катенко горе-грабителя. Дело все больше и больше напоминало висяк. И такое встречается. Есть преступление, есть потерпевшие, есть даже подозреваемый, но доказательств нет, и дело не клеится. Даже явка с повинной есть, но она бесполезна, ведь передать дело в суд за неимением доказательств, хотя бы косвенно доказывающих вину гражданина Катенко в содеянном, я не могу. И передать материалы дела вновь в производство Щукина, который к этому времени немного освободился, не хотел. Вот такой я упертый товарищ. Потому что он – козел. Вот так.
Под эти размышления я быстрым шагом дошагал до кабинета Федотыча и постучался в дверь.
– Заходи, присаживайся, Паша, – кажется, головомойка отменяется, Федотыч был в благодушном состоянии.
– Благодарю, Павел Федотович. Вызывали? – спросил я, садясь за стол напротив него.
– Звал. Как отец?
– Нормально, спасибо, – немного замешкался я с ответом. Тут было чему удивляться. Единственный раз, когда Федотыч спросил меня об отце, был в тот день, когда я только-только заступил на службу. Это вызывало вопросы. На моей памяти Федотыч никогда ни с кем не любезничал. Или произошло что-то из ряда вон выходящее, или я совершенно уже ничего не понимаю.
– Ну, ну. Паша, а может, ты не будешь врать? Я тебя не как начальник сюда позвал, – кажется, Федотыч каким-то образом понял мои сомнения. – Все-таки я с твоим отцом много поработал. Не чужой он мне, да и ты тоже…
– Ничего, Павел Федотович, все в порядке, – вздохнул я.
– Ну не хочешь, не говори, – махнул рукой Федотыч. – Значит, поговорим о делах.
– Так точно, спрашивайте, – кивнул я.
– Первый вопрос. Что у нас по делу с ведром?
– Опросить всех подозреваемых не представляется возможным в положенные сроки, но те, кто все-таки были опрошены, имеют алиби на момент преступления. Думаю, дело нужно закрывать.
– Хорошо бы, – вздохнул Федотыч. – Да только не получится. Гражданочка же опять припрется. Знаю я таких людей… Но у меня есть для тебя один рассказ.
– Я вас внимательно слушаю, – подобрался я. Обычно в форме рассказа Федотыч давал нам, молодым, подсказки, как побыстрее закрыть безнадежное дело или поймать преступника. Все-таки он многое повидал на своем веку.
– Когда я еще работал участковым, был у меня похожий случай, наподобие твоего с ведром. У мужика одного сперли гармонь. Сам понимаешь, по тем временам эта вещь была довольно ценная. Да только найти её мне никак не удавалось. У всех, кого тот мужик подозревал, было железное алиби… Дело, в общем, затянулось на несколько месяцев, мне один из подозреваемых и подсказал кое-чего… Купил я гармонь, точь-в-точь такую же, какая была у того мужика, позвал его в РУВД и передал под протокол. Якобы нашел, а преступник уже на Колыме лес валит. Вот такая история. Да, я солгал, но все остались довольны. Я – тем, что дело закрыл, а мужик – милицией, которая ему инструмент вернула.. Вот так вот.
– Спасибо, Павел Федотович, – искренне поблагодарил я, а в душе моей затеплилась надежда. Ведь благодаря подсказке Федотыча я наверняка теперь закрою это проклятое дело про ведро…
– Да чего там, сам все понимаю. – отмахнулся Федотыч. – Но на таких делах, Паша, истинный милицейский характер закаляется и проверяется. Ты проверку прошел, это я тебе говорю. Ладно, продолжим. Что у тебя по разбою в продуктовом?
– Хочу переквалифицировать это дело в попытку грабежа, – быстро ответил я.
– Это еще почему? Основания?
– Орудие преступления не было найдено. Обыскали все, что возможно. Так что то, что это было действительно ружье, шито белыми нитками. А ведь в заявлении потерпевшая пишет, что подозреваемый держал в руках и угрожал ей чем-то похожим на ружье. И в рапорте наряд отразил то, что удар одному из них был нанесен предположительно прикладом. Ну и напоследок, почему попытка… По-хорошему, это вообще можно списать на хулиганку и порчу имущества. Патрульный ведь по медицине не засвидетельствовал, что гражданин Катенко его ударил. То есть как бы и не было сопротивления аресту, а гражданин Катенко сам пришел к нам с повинной.
– Складно излагаешь, – усмехнулся Федотыч. – Сочувствуешь ему?
– Есть немного, – пожал плечами я. – По сути, мужик сядет надолго ни за что. Сто пятьдесят рублей ущерба – это же курам на смех… Павел Федотович, что думаете?
– Делай, – отозвался Федотыч. – А что у тебя с Настей?
– Да вы уже заебали все! – не сдержавшись, вскочил я.
– Паша, ты ебанулся? – удивленно уставился на меня Федотыч. – Я тебя спрашиваю, что у тебя по делу, которое ты ведешь совместно с Паниной? А ты что подумал?
– Да так, ничего, – замялся я.
– Ладно, проехали, – улыбнулся Федотыч.
– Ага. По этому делу вам лучше спросить Панину, я в него, сознаюсь, еще не посвящен.
– Ясно, значит, зашиваешься? И даже на свидание Настю не пригласил? – засмеялся Федотыч.
Сказать, что я обомлел – это ничего не сказать. Как я не упал со стула и не взвыл, катаясь по ковру, сам не понял. Единственное, что я смог сделать – это сломя голову выскочил из кабинета. Эти бесконечные подколки насчет меня и Насти дошли уже и до Федотыча. Как вообще дальше жить?
Выбежать я из кабинета Федотыча выбежал. И сразу же наткнулся, конечно, на Настю. Чуть не сбил её с ног, прижал к стене, неуклюже пытаясь поддержать, что-то блеял, короче, начал вести себя, как полный идиот. Ну нравится мне она, что я могу поделать?
– Ой, Паш, а я тебя ищу как раз. Мне Саня сказал, что ты у Федотыча, – улыбнулась Настя, когда мы оба, наконец, сориентировались в пространстве.
– Ты по делу гражданина Сыкина, так? – спросил я.
– Да, и по нему тоже…
– Слушай, Настя, давай завтра, у меня ведро горит, – мне было неловко отказывать, но долго я находиться рядом с ней не мог. Ежу понятно, это гормоны, но как их в узде держать, кто бы подсказал…
– Ну ладно, – немного обескуражено протянула Настя, и я помчался в свой кабинет. И уже на бегу сообразил, что Настя хотела поговорить о чем-то еще.
Остановившись возле двери в кабинет, я отдышался и твердым, спокойным шагом вошел внутрь. Саня все также сидел за своим столом, зарывшись в бумаги.
– А-та-та? – спросил он, подняв голову.
– Нет. Нормально, – отмахнулся я.
– А Настю видел? Она тебя искала, вся такая взволнованная… – усмехнулся Саня.
– Видел. Не до нее сейчас, – ответил я, проходя к своему столу.
– Ты, часом, не заболел? – удивленным тоном откликнулся Саня.
– Хорош уже, – скривился я. – Даже Федотыч эту тему завел…
– Кстати, – решил перевести тему Саня, – я не сдержался и вогнал твою записку в дешифратор. Ты извини, ладно?
– Наоборот, ты молодец, Саня, – я хлопнул по его выставленной ладони и, сев наконец за стол, дернул мышку, тем самым приводя компьютер в чувство.
Когда экран загорелся, я увидел, что дешифратор уже выполнил задание и смог привести текст записки в читаемый вид.
Вот что было сказано в ней:
«Милостивый государь! Спешу вам сообщить, что господин Н с улицы Петра Великого, дом 17, сегодня будет упокоен».
– И что это за нахуй? – спросил Саня, неизвестно когда оказавшийся у меня за спиной.
– Не знаю, – покачал я головой. – Ты не знаешь, где у нас такая улица?
– Впервые слышу… Вбей в «2ГИС», может, найдется.
Я загрузил программу и вбил через поиск интересующий меня адрес. Программа выдала мне ноль ответов по моему запросу.
– А записка оказалась с двойным дном, – покачал головой Саня. – Веришь или нет, Паш, но я слышал об улице Петра Великого, но от кого и где – не помню.
– Ладно, хуй с ней, – сокрушенно проворчал я. – Лучше послушай, что мне Федотыч подсказал насчет Пироговой и ее ведра. Ты не знаешь, у нашей уборщицы ведро никелированное?
– Вот, – я поставил на стол ведро. – Узнаете, гражданка Пирогова?
– Неужели нашли? – удивленно воскликнула та в ответ.
– Да, – кивнул я с серьезным видом. Саня за своим столом старательно имитировал смех под кашель.
– А грабитель?
– Не извольте беспокоиться, уже в Сибири, – ответил я и развел руками: – Простите, но в интересах следствия мы не имеем права разглашать его имя.
– Вот же вы какие молодцы, сыночки, – покачала головой Пирогова, умиленно смахнув несуществующую слезу, – Ведь можете, когда хотите, а?
– То есть вы признаете, что это ведро – ваше, так? – спросил я.
– Конечно, мое, а чье же еще? – улыбнулась Пирогова.
– Прекрасно, тогда подпишите вот здесь и здесь, – я быстро сунул ей в руки ручку и бумаги. Она расписалась там, где было указано, и я радостно выдохнул, не обращая внимание на её удивленный взгляд. Оставалось совсем немного потерпеть и доиграть эту комедию.
– Я могу забрать ведро? – спросила Пирогова.
– Да, несомненно, – улыбнулся я.
Схватив ведро, гражданка Пирогова еще раз поблагодарила нас с Саней и вихрем умчалась прочь из кабинета. Едва дверь за ней закрылась, стены кабинета содрогнулись от радостного вопля. Орали, конечно, мы с Саней. И тому был весомый повод. Дело о ведре наконец было закрыто. Остались формальности, но черт с ними на сегодня. Конец рабочего дня все-таки. И лучше мы с Саней вместо бумажек на ужин попьем пива в ближайшем баре. В честь доверчивости гражданки Пироговой.
И не спрашивайте, чего нам стоило это ведро. Это была настоящая спецоперация. После того, как я изложил Сане рассказ Федотыча, тот ненадолго задумался, но все же принял мой план. Ему гражданка Пирогова и её ведро тоже уже надоела хуже горькой редьки. Тем более мы ведь с ним на пару получали каждую планерку пиздюлей от Федотыча за это чертово ведро, чтоб оно больше не пропадало.
Ведро я решил умыкнуть у нашей уборщицы, Клавдии Семеновны. Мотаться по городу в поисках ведра – нет, на такие подвиги я не подписывался. Тем более выкладывать за него свои деньги. И так живем от получки до аванса…
При помощи обычной шпильки я вскрыл замок в кладовку и унес первое попавшееся ведро, благо их было три. Саня в это время стоял на шухере. Нас едва не спалил за этим злодеянием Щукин, но мы успели смыться в свой кабинет с покражей и запереться там.
Этот этап, в общем, мы проделали с блеском. Но далее нас ждало, как оказалось, еще более сложное дело. На ведре красовалась нанесенная краской надпись «Энское РУВД», и мы достаточно поломали головы, как ее стереть. Саня предлагал её стереть наждачкой, а потертости спереть на вымышленного преступника. Я упирался и хотел использовать бензин. Однако ни того, ни другого у нас в кабинете не было. Нас спасла Настя.
Каким-то образом она увидела наши преступные действия и поняла, зачем это нам. Из чего я смог сделать вывод, что из Сани хреновый часовой. Настя принесла средство для выведения лака на ногтях, по запаху – чистый ацетон. Подействовал он на ура, как ни странно. Надпись исчезла, будто её и не было.
Я позвонил Пироговой и попросил её срочно прибыть в РУВД. Но та изволила прибыть только под конец рабочего дня, после чего и произошла торжественная сцена с вручением якобы найденного ведра свой владелице, уже ранее мной описанная.
А до этого ничем весомым и серьезным мы с Саней не занимались, больше думали над шифрованной запиской. Я даже сходил к Федотычу, надеялся, он мне прояснит, где тут у нас такая улица Петра Великого находится, все-таки он еще с советских времен работает, должен был знать свой город. Но Федотыч ничем мне не смог помочь, не слышал он никогда о такой улице. Что было довольно странно, хоть и объяснимо. Улицу Петра Великого могли переименовать сразу после революции, то есть задолго до рождения Федотыча, и к тому моменту, когда он начал служить в милиции, никто уже и не помнил, что та улица как-то по-другому раньше называлась.
Во время моего похода к Федотычу Саня позвонил в архив и сделал по нашей загадочной улице запрос. Только вот ответа он должен был ожидать в течении трех рабочих дней. Что ни его, ни меня не устраивало.
Пару раз к нам заглядывала Настя, якобы поговорить насчет дела гражданина Сыкина. Честно, я вообще не понимал, чем я ей мог помочь. Дело совершенно не моего профиля. Как порой говорил Саня, я еще молод и излишне доверчив. Ничего обидного в этих словах не было, я и сам осознавал, что мог в любой момент стать жертвой того же гражданина Сыкина.
Как вы наверняка уже догадались, гражданин Сыкин занимался мошенничеством. Не в особо крупных размерах, конечно, но все же… Следствие ему пока инкриминировало тринадцать эпизодов. Действовал гражданин Сыкин нагло, но осторожно. Работал только с пенсионерами. Он предлагал им стать членами Фонда помощи пенсионеров, заплатив небольшой стартовый взнос в размере двух тысяч рублей, оставлял визитку с несуществующим адресом и исчезал. А спустя пару дней уже обрабатывал другого наивного в совершенно ином районе.
Говорят, число «13» – несчастливое. Не знаю, по мне так тут дело не в числе, а в человеке. Хотя гражданин Сыкин не будет со мной согласен и вам подтвердит, что чертова дюжина действительно не приносит удачи. Ведь именно в эту попытку Сыкина угораздило нарваться на не в меру подозрительного и недоверчивого пенсионера. После проповеди сей пожилой господин не только ни отдал своих кровных, но и угостил гражданина мошенника ударом трости и вызвал полицию.
Наряд нашел гражданина Сыкина лежащим связанным на лестничной площадке. Как объяснил пенсионер – ему не хотелось грязь держать в своей квартире. От души посмеявшись, наряд забрал Сыкина с собой и доставил его в РУВД. Где его быстро опознали по уже месяц висевшему на стенде «Внимание, розыск!» фотороботу.
Следствие поручили Паниной, и она с успехом его раскручивала, несмотря на постоянные затыки со стороны подозреваемого. Гражданин Сыкин постоянно придумывал варианты, которые хоть немного, но тормозили работу нашей прелестной Насти. То он представлялся гражданином Латвии и требовал оповестить посольство о своем задержании; то уходил в отказ; то вообще требовал задержать того пенсионера, что ударил его тростью и связал, за нанесение телесных повреждений, неважно, какой тяжести.
Три недели билась уже с гражданином мошенником мелкого пошиба Панина, прежде чем Федотыч неожиданно принял решение прикрепить к следствию и меня. Зачем? У меня на это, как и у Насти, ответа не было. Доказательств против Сыкина было пруд пруди. Все тринадцать эпизодов. Потерпевшие опрошены, их свидетельства запротоколированы, у Сыкина не было ни единого шанса отвертеться. Саня полагал, что Федотыч решил сыграть роль сводника; якобы пару раз в прошлом у него это получалось. Я с такой точкой зрения был категорически не согласен и бегал от Паниной как от огня. И все потому, что она мне действительно нравилась. Но я не хотел мешать работу с личным. Научен был на горьком примере. Отцу в его время так и не удалось совместить и службу, и маму. Мама ушла, бросив нас с отцом, якобы потому, что он службу свою любил больше, чем жену. Мне было четырнадцать. С того момента я видел её всего раз. Сейчас она замужем за неким полковником из московского главка…
Так что, хоть о Насте я и грезил, но даже и не думал свои грезы превратить в реальность. Ну их. Мне и так неплохо.
Ладно, вернемся к моменту, когда гражданка Пирогова вышла из нашего с Саней кабинета вместе с вернувшимся к ней ведром. Да, я совершил должностное преступление, но совесть моя молчала. Точнее, жаждала пива.
Есть у нашего РУВД одна хорошая традиция: после каждого завершенного дела мы идем в бар, пить пиво. Согласно правилам приглашать надо все РУВД, но это же никаких денег и печени не хватит. Поэтому чаще всего мы ходим по двое-трое. Те, кто причастен. И не более.
Любимым баром для нашей полицейской братии является «Тихая гавань», маленький паб на соседней улице. Кажется, он существует с незапамятных времен, и там никто и никогда не хулиганит. Конечно, а кто захочет побуянить в пабе, который «крышует» полиция? Сумасшедших нет. Конечно, само понятие «крыша» в нашем РУВД под строжайшим запретом. Федотыч это терпеть не может. До того, как он стал начальником нашего РУВД, «крыша» была обычным явлением. А вот когда он вступил в должность – полетели погоны. Всех, кто «крышевал», Федотыч выгнал поганой метлой. Кстати, с Федотыча традиция праздновать в пабе «Тихая гавань» и началась. Так что хоть мы паб этот не крышуем, но все равно там царит тишь да покой. Самое то для отдыха полицейских, уставших от дел и защиты гребанного правопорядка.
Вот именно туда мы с Саней и отправились, как только часы показали конец рабочего дня. Не спорю, ведро Пироговой не особенный повод, но это все-таки мое первое раскрытое дело. Ну, из больших. То есть тех, что портили нашему РУВД статистику. Скажете, это незначительно? Тут как посмотреть. Для меня, для Сани, для Федотыча – нет маленьких дел. Конечно, мне еще нужно заполнить кучу бумаг, чтобы дело было действительно закрытым, но повод отпраздновать все-таки был. Закончилась великая эпопея. Вдумайтесь, пропажа обычного ведра мучила умы целого РУВД несколько месяцев, и теперь все наконец закончилось. Разве не победа? Думаю, ответ не нужен, вы уже все поняли.
Нас встретил бармен Вадим и без вопросов налил мне и Сане по кружке лучшего своего пива. Он прекрасно знал, зачем сюда порой заглядывают полицейские. И был даже рад их визитам. Не мудрено, мы делали ему выручку, а также обеспечивали репутацию хорошего заведения. Насколько знаю, в этом пабе некоторые из нашего РУВД даже свадьбы играли.
Выпив пива, мы с Саней немного поболтали – в основном наш разговор, конечно же, касался странной шифрованной записки, неведомо как попавшей к дежурному, а потом и ко мне. Бармен хоть и не прислушивался к нам – он давно уяснил главное правило: «меньше знаешь – крепче спишь», – но все-таки смог неожиданно поделиться информацией.
– Товарищ капитан? – обратился Вадим к Сане.
– Что такое? – удивленно на него посмотрел Саня. Он привык, что Вадим всегда молчит. Честно скажу, я тоже был поражен этим, я вообще считал бармена немым.
– Вы, кажется, сказали «улица Петра Великого», так? – спросил Вадим.
– А ты знаешь, где эта улица? – встрял я в разговор.
– Не совсем, – помотал головой Вадим. – Я слышал раньше это название…
– Где? – воскликнул Саня.
– Здесь, – пожал плечами Вадим.
– Когда это было? – быстро спросил я. Вдруг Вадим видел того, кто написал эту шифрованную записку. Хоть какой-то след.
– Лет десять назад. И человек, что говорил о ней, чем-то на вас похож, – Вадим показал на меня.
Я, мягко говоря, был разочарован. Десять лет назад… Да где теперь найти этого человека… А вот Саня, наоборот, воодушевился.
– Говоришь, он на него был похож? Тот человек? – спросил он у Вадима.
– Да. У меня память фотографическая. Профессиональное…
– Слушай, Паш, а вдруг это твой отец был, а? – повернулся ко мне Саня.
Я крепко задумался. Десять лет назад… Тогда отец служил еще в милиции. И наверняка, как и все из нашего РУВД, гулял в этом пабе. Так что, все возможно…
– Не знаю, – пожал я плечами, – но я спрошу у него.
– Спроси, спроси, – закивал радостно Саня. – И мне не забудь позвонить, когда узнаешь. Я ведь не усну.
– Тогда что, по домам? – вздохнул я.
– Конечно, а ты чего ожидал? – усмехнулся Саня. – С тебя, Паш, и кружки хватит. Завтра на работу, не забывай.
– Забудешь тут, – тоскливо я посмотрел на бочонок за стойкой Вадима.
Путь домой был быстр. Спустя полчаса после того, как мы с Саней ушли из паба, пропустив еще по кружечке напоследок, я переступил порог своей квартиры.
Не успел я снять мундир, как меня окликнул отец:
– Паш, это ты?
– Я, пап, – отозвался я.
Раздался едва слышный скрип колес по полу, и в прихожую выкатился мой отец. Чуть больше десяти лет назад он был одним из лучших оперов, но случайное ранение уничтожило все. Он стал инвалидом, его уволили из милиции. И он медленно стал спиваться. Я пытался хоть как-то этому противостоять, но сначала у меня силенок на это не хватало, а потом мне стало все равно.
Я ненавидел отца. Из-за него моя мама бросила нас. Из-за него в наш дом спокойно заходили местные алкаши и бомжи. Из-за него у меня не было друзей. Все было из-за него. Так я думал.
Я ошибался. Мой отец дал слабину, но спустя пару лет смог собраться и вернуться к жизни. Отчасти и я к этому приложил руку. Мой отец тяготился тем, что он не может заниматься любимым делом. Для него ««инвалид» был сродни приговору. Некоторое время я тщетно пытался занять его хоть чем-то, и мне это удалось. Компьютеры стали той отдушиной для отца, ради которой он вновь начал жить. Спустя десять лет он считался одним из лучших программистов нашего города. И не поскуплюсь на похвалы, возможно, и России.
– Ну, как дела? – спросил меня папа.
Я быстро рассказал ему о завершении дела с «ведром», о моих размышлениях о деле гражданина Катенко и, наконец, как бы невзначай, спросил его об улице Петра Великого.
– Улица Петра Великого, говоришь? Помню, отчего нет. Лет десять назад с этой улицей было связано громкое дело. Именно на ней я, кстати, и получил ту пулю, что оборвала мою службу.
– Так ты там был? – воскликнул я.
– Ну да. Сейчас это улица Советская. После революции её переименовали. Знал бы ты, как долго мы её искали, эту проклятую улицу…
– Спасибо! – заорал я, крепко сжал руку отца и вылетел из квартиры.
– Скажи мне, Томин, ты дебил? Вот какого хуя ты туда поперся? Долбоеб! Ты, блять, хоть понимаешь, что натворил? Думаешь, я тебя отмажу? А вот хуй тебе – сам в жопу полез, сам и выбирайся! Кроме тебя тут дебилов нет! Нет, сука, вот так подставиться… Ебанутый молокосос! Ну что стоишь, глазенками лупсуешь? Что скажешь в свое оправдание?
Я молчал. По сути, Федотычу и не требовалось, чтобы я говорил. А мне нечего было ему на самом деле сказать. Он во всем был прав. Опростоволосился я. Попался, как дурак. И ничего уже нельзя было поделать.
Едва отец мне сообщил о том, что улица Петра Великого сейчас именуется Советской, как я помчался туда. Дом номер семнадцать было найти довольно просто. И уже спустя полчаса я стоял у калитки…
А дальше все пошло, как в плохом кино. Пройдя от калитки до крыльца, я несколько раз позвал хозяев, но никто не отозвался. Поднявшись по ступенькам, я постучался в дверь, и, конечно, мне никто не открыл. Тут бы мне уйти, но я зачем-то дернул за ручку. Дверь распахнулась неохотно. Я увидел мужчину, сидевшего на стуле напротив… И в тот же момент грохнул выстрел.
На несколько секунд я оглох и ослеп. А когда очухался – было уже поздно. Мужчина, как потом выяснилось тот самый господин Н., о возможной смерти которого меня предупреждали в шифрованной записке, был мертв. Пуля попала ему прямо в сердце. Некто очень постарался, создавая и калибруя этот механизм – установленный возле двери на штативе пистолет с леской, натянутой между дверью и спусковым крючком. Ему не хватало только исполнителя. Меня. И благодаря проклятой записке я им стал.
– Ты хоть понимаешь, блять, что произошло? Кем был этот Н.? – спросил меня неожиданно Федотыч более-менее спокойным тоном.
В ответ я только покачал головой.
– Идиот! – схватился за голову Федотыч. Я уже совершенно ничего не понимал. Да, я сильно оплошал, пойдя на поводу у преступника, тем самым подставив себя, но причем тут этот Н.? Он ведь был лишь случайной жертвой и все. Главный удар был по мне, хотя я не понимал, в чем здесь смысл. Крупных дел я не вел, не был и героем, что налево-направо раздает оплеухи зарвавшимся преступникам… И все же что-то сильно взволновало Федотыча, он бы не поднял эту тему, если она не касалась меня лично. Наорал бы, конечно, и все. На крайний случай турнул бы в отпуск, пока мной занимается ОСБ. Но здесь, в этой истории с убийством гражданина Н., невольным свидетелем и исполнителем которого я стал, таилось кое-что еще. И я позарез хотел это знать.
То ли уловив мой загоревшийся в предвкушении тайны взгляд, то ли просто-напросто прочитав мысли, Федотыч хмыкнул и взялся за трубку телефона:
– Панина! Мухой ко мне.
Честно говоря, меня скривило. Меня настолько достали этими попытками сводничества нас с Настей, что я её уже видеть не хотел. Поэтому я решился спросить:
– Павел Федотович, можно вопрос? Почему Панина, а не Шиповалов? – угловатого хохотуна, но надежного друга Саню мне сейчас хотелось видеть намного больше, чем первую красавицу РУВД.
– Почему? – задумчиво переспросил Федотыч. Он помолчал несколько секунд, а потом выдал: – Это какой твой труп? Первый, не так ли?
– Ну да, – с обескураженным видом кивнул я. Я не понимал, к чему ведет Федотыч. Ну, труп… И что? Такая работа…
– Выбора у тебя сейчас всего два, мальчик, – усмехнулся Федотыч. – Вот-вот начнется отходняк, и до твоих куцых мозгов дойдет, что сегодня ты видел смерть. Это всегда хреново, не думай, что это просто, на моем счету их сотни, а я каждого помню. Так что тебе сейчас лучше всего или потрахаться, или бухнуть. С похмелья ты мне и нахуй не нужен… Так что, извини, я сделал за тебя этот выбор. Сейчас придет Настя, а ты уложи ее в койку. Давно пора. Заебали уже друг от друга бегать. Лучше один раз потрахаться и понять, нужен ли ты человеку, чем заебывать себя и всех вокруг. Понял теперь?
Ответить я не успел. Пока я вспоминал, что такое речь и каким местом её надо говорить, в кабинет, постучавшись, вошла Панина. Когда она присела рядом со мной, я зажевал все свои слова и проглотил.
– Вызывали, Павел Федотович? – спросила Настя.
– Да. Бери этого охламона и дуйте нахуй из РУВД. Даю вам сегодня отгул!
Настя похлопала глазами, но спорить с начальством не стала, поднялась со стула и кивнула мне:
– Пошли!
Естественно, я как телок на привязи потопал за ней. Еще бы с ее задницы глаз не сводил, то вообще бы прелесть картинка была.
Едва мы вышли из кабинета, я очухался и потащил Панину в свободный кабинет. Не трахаться. Федотыч ничего не делает просто так, он всегда дает несколько вариантов решения. А значит, у Насти были ответы на некоторые мои вопросы.
Настя, к слову, восприняла мою невольную грубость – я сильно сжал её ладонь, чтоб она не вздумала вырваться и куда-нибудь удрать, якобы по делу – по-свойски. Только мы вошли в кабинет, она выдернула свою руку из моего захвата, что-то злобно прошипела, но бить не стала:
– Томин, лучше бы так в объятьях свою бабу сжимал, а не меня. Что случилось, где пожар?
– Извини, – буркнул я, но потом опомнился: – Что за история с гражданином Н? Труп, которого я нашел вчера вечером…
– Которого ты пристрелил, если говорить честно? – улыбнулась Настя. – А с чего ты решил, что я знаю?
– Ты сама мне это только что сказала, – ответил я. – Ну так что же?
– Подловил, – вздохнула Настя. – Паш, я не могу тебе рассказать.
– Не тяни кота… Все равно ведь расскажешь, – улыбнулся я.
– Ладно, хрен с тобой, – махнула рукой Настя. – Слушай…
После довольно сбивчивого рассказа Насти я крепко задумался. Теперь мне были понятны крики Федотыча и его беспокойство за меня.
Гражданин Нежданов был своего рода знаменитостью в узких кругах. И не мудрено. Ведь ему удалось то, о чем мечтали многие другие, – именно он отправил старшего опера Томина, моего отца, на пенсию по инвалидности. Он прострелил ему позвоночник. Теперь каждый мог подумать, что я, узнав о Нежданове, решил ему отомстить. Ведь свидетелей произошедшего не было. А значит, я – первый подозреваемый. Тот, кто действительно убил Нежданова, подложил мне огромную свинью. И мной наверняка не сегодня, так завтра займется ОСБ. Вот отчего бесился Федотыч. Он ненавидел особистов всеми фибрами своей души, да кто их любит-то вообще…
И вот почему Федотыч справлялся у меня вчерашним утром об отце, он уже знал, что Нежданов неделю назад вышел из тюрьмы и наверняка думает, как доделать дело. Только его опередили и подставили меня. Шифрованная записка была частью игры, нехитрым способом завлечь в нее меня. И я повелся. Старательно разгадывал загадку, но дал все же неправильный ответ.
Если все так, то преступник должен был сделать второй ход. Если я правильно догадываюсь, чего он добивается, то сегодня он меня еще не потопил. Даже если ко мне придерется ОСБ, у меня множество неопровержимых улик, говорящих только о моей халатности и разгильдяйстве, но никак не о том, что я – убийца.
Придя к такому выводу, я, недолго думая, чмокнул Настю в щеку и сказал:
– Спасибо, – ее опешивший вид нужно было запечатлеть, жаль, фотоаппарата не было. – С меня пиво, – продолжил я.
– Пиво – это хорошо, – глубокомысленно произнесла Настя, – а целовать-то зачем?
– Да просто так, захотелось, – пожал я плечами. – Мне Федотыч вообще приказал тебя в койку затащить…
Я успел сбежать, пока до Насти доходил смысл того, что я сказал последним. Конечно, я знал, что долго не смогу от нее бегать, но тут я надеялся на мужскую солидарность, поэтому первое, что произнес, забежав в свой кабинет:
– Меня здесь нет, – и шмыгнул под стол, провожаемый удивленным взглядом Сани.
Спустя несколько секунд в наш кабинет ворвалась разъяренная Настя. Мгновенно капитулировав перед ней, Саня повел себя не по-мужски и не по-дружески:
– Он здесь, – указал Саня на стол.
– Вылазь, Томин, иначе сама тебя выпинаю! – воскликнула Настя, преждевременно приведя свои угрозы в действия – удар каблуком под ребро был довольно чувствительным.
Сдавленно что-то прохрипев, я вылез из-под стола и приготовился к урагану, но Настин боевой пыл внезапно стих, а её взгляд будто бы приковало к моему столу.
Я посмотрел туда же и замер. На столе лежал обычный тетрадный листок.
– Откуда это? – почему-то шепотом спросил я. Хоть первый листок и был другим, но я не сомневался, что это вторая записка от неизвестного преступника.
– Лежала на твоем столе, когда я пришел, – ответил Саня.
Я сглотнул. Со второй запиской дело невероятно усложнилось. Никто не мог проникнуть в наш с Саней кабинет в наше отсутствие. Никто, кроме сотрудников РУВД. А значит, среди нас и был преступник. Но кто?
Федотыч? Наиболее, казалось, вероятный вариант. Он, дескать, справедливый и честный, а на самом деле – серый кардинал преступного мира. М-да, что-то меня на фантастику потянуло. Ну не могу я представить, что Федотычу зачем-то понадобилось меня подставить в темную. Он же не умеет это совсем. Не из этого мира человек.
Саня? Разбирается в криптографии… Быстро соображает, или он сам составлял эту записку, а компьютерная программа ему понадобилась только для того, чтобы потянуть время? Нет, не вяжется. Если Сане зачем-то вдруг нужно будет мне подкинуть такую свинью, он мне сам это скажет. Да и не врал он мне, что не знает, где улица Петра Великого… Я по глазам видел. Да и про Нежданова, что моего отца когда-то сделал инвалидом, он, скорее всего, не в курсе.
А кто знает о том давнем деле? Федотыч и Панина. Настя… Откуда молодая, всего пару лет назад пришедшая в РУВД следовательница осведомлена о деле десятилетней давности? Почему она постоянно трется рядом со мной? Я ей нравлюсь? Простая отмазка, а так она всегда держит руку на пульсе и ведет меня.
Нет, бред. А может, это Щукин? Наверняка это он. Он ведь работал с моим отцом и скорее всего ненавидел его, а потом и меня. Но зачем ему организовывать такую сложную подставу? Нет, все же не он. Ненависть – хороший мотив, но хитроумность и филигранность самой акции, проделанной преступником, ясно показывает, что это не Щукин. Тот слишком прямолинеен.
А быть может, это Толик? Вечный дежурный, что видит и знает все, но всегда молчит. Он лишь притворяется добрячком, неповоротливым увальнем, а на самом деле в его руках все РУВД, которое даже и не знает об этом…
Боже, какую чушь я несу… Заподозрить своих сослуживцев, искать мотивы совершенного поступка, обдумывать свои дальнейшие шаги, чтобы вычислить преступника… Нет, конечно, последнее абсолютно правильно, но остальное… Такое выдумать мог только я. Паша Томин. Хотя об одном я не подумал…
А вдруг я и есть преступник? Сам написал зашифрованную записку, подкинул её дежурному, при помощи самогипноза забыл её содержание и то, что в неком доме я приковал наручниками человека, сделавшего моего отца инвалидом, к стулу и установил простенький, но хитрый механизм для убийства. Казалось бы, зачем? Ответ прост. Мне ведь всегда хотелось славы… И я тем самым убивал двух зайцев. Убивал одного ублюдка и одновременно становился невольным свидетелем его убийства, чтобы впоследствии его раскрыть, обвинив того же Щукина…
И все же, кто подкинул на мой стол вторую записку?