В одном действии
Действующие лица:
Зульфия - девочка 14-15 лет;
Гиббон - уголовник-рецидивист, 27 лет
Гамдедов – магнат, миллиардер, около 70 лет
На сцене фрагмент дворовой детской площадки. Скамеечка и песочница с большим деревянным грибком. В центре, широкие качели, в полутора-двух метрах друг от друга.
На скамейке сидит фешенебельно одетый старик. Это, по большому счёту, современный российский олигарх, Ахмед Насырович Гомдедов. Рядом с ним его внучка Зульфия , такая же смуглая, как дед. Одета, в отличие от деда, скромно и просто.
На ней джинсы, поверх цветистой кофточки застёгнутая на все пуговицы куртка яркого цвета. Рядом с ней, на скамейке, большая сумка-портфель с металлическим замком.
Зульфия: – Дедушка, а ты зачем появился в этом дворе? Наверное, ещё и телохранителей ко мне приставил. Да?
Гамдедов: – Но ты, Зульфия, не обижайся. Ты же вышла за пределы нашего имения. А тут народ злой и бедный шарахается. От нищебродов всего можно ожидать. Сама знаешь. Надо присмотреть за тобой.
Зульфия: – Тебе твои охранники донесли, что я здесь?
Гамдедов: – Не донесли, а вежливо и оперативно сообщили. Они мне сказали: «Ваша внучка, Ахмед Насырович, прекрасная и уважаемая Зульфия Тахировна, находится на детской площадке… Они не просто указали твоё настоящее местоположение, но и доставили меня сюда.
Зульфия: – Я уже взрослая, и хочу быть самостоятельной!
Гамдедов: – Года черед два-три обязательно будешь, а пока тебе надо немного подрасти.
Зульфия толкает его рукой в плечо): – Мы тут с Венькой играем в террористов, а ты и его папа всегда мешаете. Обложили нас со всех сторон.
Гамдедов: – Слетали бы вы оба с Вениамином, с сопровождающими, за границу. Англия, Франция, Италия…. Во многих странах у меня и папы твоего сорванца Вениамина Сергеевича и дворцы есть и надёжные люди.
Зульфия: – Скучно нам за границей. А здесь можно поиграть. Всё там надоело. А здесь можно кого-нибудь разыграть. Мы с Венькой претворимся террористами, и кого-нибудь напугаем. Вот весело. Это же не запрещается?
Гамдедов: – А чего тут запретного? Просто дети немного развлекаются. Вот и всё. Путь только кто-нибудь мне скажет, что в такие игры детям играть запрещено.
Зульфия: – И что ты сделаешь, дедушка?
Гамдедов: – Я того господина в порошок сотру! Все знают твоего деда Ахмеда Насыровича Гамдедова. Слов на ветер не бросаю. Первый человек государства – мой друг. Мы с ним вместе… Впрочем, какая разница. Но пусть Аллах даст ему много здоровья и благополучия!
Зульфия обнимает Гамдедова): – Тогда иди, дедушка! Не мешай нам с Венькой играть и немножко пугать людей.
Гамдедов: – Не буду мешать. Но знайте оба, что вы под нашим присмотром. Никто из этих, скажем так, людей вас не обидит. Играйте свободно.
Зульфия: – А ты, мой славный дед, Ахмед Насырович, никогда не был террористом?
Гамдедов: – Ты моя внученька, что, обалдела? Но по-молодости имелись отсидки, как у у всех уважаемых людей… Но по другим делам. Мы же – российские патриоты (поднимается со скамейки). Так что, играйте с Вениамином Сергеевичем под нашим прикрытием. Вам всё можно. Вы ведь дети, да не простые, а…
Зульфия: – А золотые!
Гамдедов: – Всё верно. Так и должно быть, и ваши внуки с Вениамином такими же будут. В России есть, где разгуляться.
Уходит
Зульфия пересаживается на одну из качелей, ставит рядом с собой сумку-портфель. Слегка раскачивается.
Перед ней появляется парень, лет 27-28. В расстегнутой и помятой серой рубахе, в чёрных джинсах не первой свежести, с сигаретой в зубах. Всем своим видом, даже походкой, показывает, что очень крутой. И на самом деле, кликуха-погоняло у него не простая – Гиббон
Гиббон: – Привет, девчура! Не бойся! Насиловать и мочить не буду. Хотя здесь для этого тихо и глухо, как в танке. Желание имею пообщаться с первым-встречным поперечным. Это мне зараз. Да не дрожи. Я ведь своими шнифтами углядел, что ты ещё ребёнок. А нормальная братва к детям, всегда, конкретно, относится по-человечески. А пообщаться мне на всю катушку, что два пальца об асфальт. Въезжаешь?
Зульфия(немного испуганно): – Я, наверное, пойду. Мне пора домой, дяденька.
Гиббон (нагло и развязано): – А вот у меня не имеется охоты, чтобы ты отсюда линяла. Мне, может, покукарекать с кем-нибудь про жизнь подпёрло под горло. И тебе полезно, и мне радостно. Так накрапывается, что никуда ты отсюда не поскачешь. Повесели душу бывшего зэка! Или тебе западло, то есть стрёмно и не в тему?
Зульфия– Нет, дяденька, я могу побыть с вами (задумчиво). Но только ответственность за всё, что произойдёт, ляжет на вас. Согласны?
Гиббон: – Какая ещё там ответственность? Что пургу гонишь? Я к тебе причаливать не намерен. Мне такое в облом. Ну, взять у тебя что-нибудь на вечную память, конечно, если пожелаю, могу. А про другое – не потянет.
Зульфия: – Непонятно что-то.
Гиббон: – Чего тут понимать. По мохнатому делу не ходил, и для меня такое стрёмно. Ты слишком уж молода. Это раз. Потом такие, как ты, мне не нравятся, и у меня тёлок до фига. Это два. Тут тихо и темно, почти, как у негра в заднице. И если ты мне в нашем культурном базаре за жизнь не понравишься, то я прихвачу твой портфельчик. Он для всякой тары сгодится.
Зульфия– А вы не боитесь, дяденька?
Гиббон(бравируя и любуясь своей крутостью): – Глупыш, чего это мне такого бояться? Я только позавчера откинулся с зоны. Кончилась третья отсидка. У меня погоняло – Гиббон. Такая есть страшная и коварная обезьяна в Африке, я подразумеваю. И хочу, чтобы ты со мной беседовала на «ты», запросто. Называла по кликухе, хотя меня мамка с папкой окрестили когда-то Мишаней. Уловила?
Зульфия (пока ещё робко): – Да, я вас поняла и посижу тут немного с вами. Я уже взрослая, и разговор поддержать смогу. Я, если по-взрослому говорить, то акселератка.
Гиббон: – Что это такое? Не въезжаю.
Зульфия: – Я рано повзрослела и, мне кажется, поумнела.
Гиббон: – Торопишься взрослеть. Это плохо. А я вот хотел бы побыть ещё ребёнком. Для человека это то, что надо.
Зульфия: – Мне кажется, что вы уже дальше развиваться не будете. Да вам и не надо, господин прохожий.
Гиббон (наставительно):– Женщин и девочек не бью, по возможности, но тебе в глаз дам. Последний раз повторяю, я ни какой-нибудь старикан или там академик, мне ещё и двадцати восьми лет не шандарахнуло. Так что, давай, милашка, ко мне обращайся только на «ты» и по кликухе. Я – Гиббон и почти в авторитетах. Повторяю, мне ещё нет и двадцати восьми годов.
Зульфия(осторожно): – Но ведь, может быть, так, Гиббон, что двадцати семилетним навсегда останешься.
Гиббон(смешливо):– Сдохну, что ли? Копыта откину? Ну-ну, давай-давай, шуткуй! Года через три-четыре я, категорически, начну обучать тебя сексу. Но я не понял. Ты что, мне угрожаешь, сопля? Я ничего не боюсь! Я таких кабанов в банку закатывал. За то и сроки мотаю. Я не какой-нибудь там баклан. Пошумел – и в кустарник. Я сам за базар отвечаю, и любого заставлю ответить.
Зульфия: – Не угрожаю, а предупреждаю.
Гиббон: – Наглая! Но что с тебя что взять, девчонка, мокрощелка, только горсть волос да и вот этот дешёвый дермантючий портфель. Потому баклань, я разрешаю. Я в отпаде и балдею. Как звать то тебя, ребёныш?
Зульфия (обиженно): – Зульфия. Но я не ребёныш. И хотела бы, уважаемый Гиббон, чтобы ты это понял, или, как там говорят у вас, усёк.
Гиббон (сговорчиво):– Лады. Не обижайся. Все дети возникают, когда их не считают взрослыми. У меня такое было, когда мне стукнуло десять годков. Какой- то мужик не дал мне закурить и сказал, что рановато.
Зульфия: – И чем эта история закончилась?
Гиббон: – Я на нём ящик с пустыми бутылками разбил. Тогда всё обошлось, я ведь был очень мелкий. Ещё младше, чем ты, как там тебя, Зульфия. Оно точно. У тебя восточный тип физиономии. Рожа совсем не рязанская. На пакистанку и всякую там сирийскую…. штуку потянешь, конкретно. Но, зуб даю, считаешь себя русской.
Зульфия: – А зачем? Разве за это деньги платят?
Гиббон: – Точно подмечено, ни копейки не платят.
Зульфия(рассудительно) Ну, если я Зульфия, а ты – Гиббон, то только Аллах ведает, почему произошло так, а не иначе. А если что-то случилось, то по его воле. И это справедливо, потому что он всё решил правильно и мудро. Слава ему во веки веков!
Гиббон: – Все верно. Здесь тоже присутствует полный точняк. Я все религии уважаю. Пусть люди верят, если им приспичило.
Зульфия: – Думай, что говоришь. Не приспичило, а это состояние души и сердца.
Гиббон– А, нуда, въехал. Ты, получается, мусульманка, и родители твои тоже, значит, решили к Аллаху поближе пристроиться. Сейчас такое модно, Зульфия. Никого не осуждаю. У нас, на зону и попы приезжали, и всякие другие священники и святые, из ваших тоже. Но иные зэки, понимаешь, Зульфия, когда им отсидка становится в тягость, не в жилу, сразу же, лезут под бушлат к Богу.
Зульфия: – А ты нет?
Гиббон: – Я и духом, и телом крепкий. Да и не верю в такие штуки-дрюки, в закорюки. Все в своё время сгниём, и ни черта от нас не останется. В басни не верю. Но живу строго по понятиям и чужую веру уважаю. Я уже говорил, а ты слышала.
Зульфия(серьёзно: – Это правильно, человеческую душу уважать надо. Тебя так пахан учил, Гиббон?
Гиббон(смешливо): – Ну, блин, я смотрю, ты грамотная. Сейчас на зонах, Зульфия, и на кичах имеются смотрящие. Это есть. Они стараются, чтобы всё по понятиям было, по справедливости между зэками, да и в отношениях к другим. Но про это тебе долго рассказывать. Всё одно – не поймёшь. У меня времени – не вагон.
Зульфия: – Так ты на мой вопрос не ответил, Гиббон. Кто тебя чужую веру научил уважать?
Гиббон– А ты прикинь, Зуленька, никто не учил. Я сам не такой тупой. Я пацан с понятиями.
Зульфия: – А я только одну веру признаю, Гиббон. Мы, правоверные, живём в истинной вере. Нет бога, кроме Аллаха, а Магомет пророк его. Все остальные, только делают вид, что Богу поклоняются. Ненастоящая вера у них. Да и обидно, что и не все мусульмане истинного Бога почитают.
Гиббон: – Ну, ты тут, Зульфия-Зуля, огородов нагородила. Такую пургу погнала. Получается, что ты и такие, как ты, в Бога верят и служат ему, а вот остальные – Ваньку валяют. Ты вот молодая, а такую дурную мораль разводишь. Мне вот, прикинь, конкретно, за других обидно. Не хорошо говоришь.
Зульфия: – Так есть, как я говорю, Гиббон. И всё будет так, даже если будет по-другому.
Гиббон (угрюмо): – Вот была бы ты не ребёнышем, а крепким мужиком, то я ткнул бы тебя пиковиной в бочину или по горлу провёл бы финачом. А ещё проще – из волыны бы зашмалял. Но не бойся, нет у меня желания тупого ребятёнка калечить, да и волыны не имеется при себе.