– Я помню вчерашний наш разговор, светлейший отец Николас, – Мишо Серебряная Струна на миг склоняет голову, – но все-таки хочу довести до конца то сказание, что услышал в Ич-Диаре. Хотя бы потому, что приблизился к той поре жизни принца Карела, о которой всяк говорит по-своему, и не узнать уже, где правда, а где домыслы.
Отец Николас, улыбнувшись, кивает.
– Между тем, – кашлянув, начинает менестрель, – Карел не покинул родную страну, как думал король. Ведь в душе своей оставался он вассалом отца своего и будущим королем. И он отправился странствовать по Таргале в поисках пути спасения для нее. И те беды, что видел он, и разоренные деревни, и опустелые поместья, и разбойники, от коих приходилось ему отбиваться, лишь укрепляли его в помыслах о мире с Подземельем. Но настал день, когда переполнилась чаша горестей в душе Карела, и понял он, что мало толку в благих помыслах, пока дела не подкрепляют их. В тот день Карел стал искать встречи с врагами отца своего.
Мишо обводит глазами притихшую братию. Все здесь знали сказание о святом Кареле, все уже поняли, к чему ведет неторопливое повествование лучший менестрель Золотого Полуострова. Как раз к тому, о чем всяк в Таргале говорит по-своему… и как же повернет дело Серебряная Струна? В такие минуты Мишо вполне осознает свою власть!
– Однако другая встреча была ему суждена. Случилось так, что сначала принц столкнулся на горной дороге, в опустошенных войною краях, с родичем, сыном Марготы, сводной своей сестры, королевы Двенадцати Земель. Принц Валерий ехал с посольством в Корварену – и в предгорьях, у горы Зеленчаковой, повстречал одинокого путника, бредущего из последних сил, потерявшего коня, измученного незажившими ранами.
Мишо улыбается.
– Впрочем, некоторые менестрели Полуострова утверждают, что Карел просто поехал встречать посольство. А кое-кто считает, что и посольство, и Карел встретились уже в Подземелье. Как знать? Важно одно: они все-таки встретились…
Менестрель отхлебывает и продолжает:
– Они были очень разные, два родича-принца. Карел унаследовал могучую стать отца, его пристальный взгляд и злую усмешку, и нравом обладал столь же горячим и неистовым. А Валерий, сын Марготы и внук Лютого, был легок в кости, хоть и силен, – и на мир смотрел с открытой и ясной улыбкой. Если позволено мне будет сравнение, скажу так: Карел напоминал то скалу, то яростное пламя, Валерий же – быстрый веселый ручей. Но одним оказались они схожи – благородством помыслов и поступков, и безудержной отвагой, и воинским мастерством. И эта схожесть свела двух принцев в миг опасности и сдружила до конца их дней.
Брат Серж смотрит на Анже. Парень сидит среди послушников и слушает на первый взгляд с тем же внимательным благоговением, что и остальные, – но глаза его насмешливо щурятся, а губы дрожат в тщетных попытках удержать улыбку.
Вовсе не так они встретились, думаю я. Не так красиво и героически, как рассказывают менестрели… просто и буднично. Самым обычным образом, как и пристало молодым парням. И Валерий не с посольством, и Карел не в изгнании. Вместе фехтуют, вместе пьют. Еще, пожалуй, по девкам вместе отправятся.
Я понимаю вдруг, что завидую им. Их свободе, шпаге в руке, великим делам впереди. И пусть грешно это, завидовать, – но я совсем не стыжусь. Их жизнь имела смысл… не зря ведь помнят о ней спустя столько лет. А кто вспомнит обо мне?
Идут дни, похожие один на другой, как дождевые капли. Лека и Серега не ходят больше ни на лекции мэтра Рене, ни на уроки танцев. Утром отправляются бродить по Корварене с Ясеком, к обеду идут в Университет – на урок маэстро Джоли. Два часа работы шпагой, посиделки в «Веселом ваганте» с Карелом, вечер… впрочем, об этом лучше не надо.
Однажды Корварена расцветает флагами с королевским гербом, в Университете отменяют занятия, и на перекрестки выкатывают бочки с вином из королевских подвалов: король Анри вручает принцу Карелу меч наследника и первого вассала и объявляет о его помолвке. Совершеннолетие наследника трона случается не каждый день и даже не каждый год; и Корварена добросовестно гудит с утра до поздней ночи. В тот день Ясек встречается с Васюриным связным и приносит пачку писем. Леке – от отца, Сереге – от матери и сестры, Ясеку – от матери и, как ни странно, Стешки. Письма читают и перечитывают почти целый день. Потом обмениваются новостями, потом идут бродить по пьяному насквозь городу, спускаются на набережную, смотрят на золотую от закатного солнца Реньяну и говорят о Славышти.
На следующий день с Карелом встречаются не у маэстро, как обычно, а на улице Яблонь, где-то за час до занятий. Он бредет, хмуро глядя под ноги, почему-то в форменном гвардейском берете, лиловом с бело-фиолетовым кантом, и сам весь бледный до лиловости, до странности мятый, с опухшими глазами, настолько непохожий на себя обычного, что Серый насмешливо свистит, а Лека сочувственно спрашивает:
– Напраздновался, что ль?
– Ненавижу, – стонет Карел. – Свет Господень, ну кто придумал эти праздники… Посольства, гости, речи, посвящения… Убил бы! У меня ж руки трясутся, я не то что шпагу, вилку не удержу! Я ж даже не поспал…
– Стой, стой, стой… Карел! Так это ты, выходит, принц?
– А ты не знал? – Карел останавливается и смотрит на Леку со странным выражением робкого счастья в опухших глазах.
– А откуда б я знал? – разводит руками Лека. – Никто мне, извини, не доложил, с кем я пьянствую!
– Ну, прости, – Карел ехидно фыркает, и все трое дружно хохочут.
– Умойся, – советует Серега. – А лучше – в Реньяну окунись. С головой. Серьезно тебе говорю. Знаешь, как сразу взбодришься?
– Бр-р-р, – Карел ежится. Растирает ладонями лицо. – Хотел бы я знать, хоть один кабак открыт в такую рань, после вчерашнего разгула?
– Дома не мог?
– Да я сбежал, даже завтрака не дождался… А давайте в самом деле к Реньяне спустимся?
– Ну-ну, – усмехается Серега.
Реньяна, сморщенная холодным утренним ветром, стыло-серая, желания купаться не вызывает. Карел спускается к воде, долго плещет себе в лицо, фыркает. Вытирается беретом, буркнув под нос:
– А, плевать…
– Ну, теперь ты выглядишь малость получше, – заявляет Лека. – Тяжелое дело праздники. Сочувствую. Давай постучимся к «Веселому ваганту», авось постоянным посетителям не откажет в раннем завтраке.
С того дня, я вижу, Карел совсем по-другому смотрит на своих товарищей по урокам фехтования. Бывает, бродит вместе с ними по Корварене, рассказывая что-то, показывая любимые уголки столицы. И вечерние похождения трех вагантов все чаще бывают общими. Пожалуй, только теперь их отношения становятся похожи на настоящую дружбу.
Непохоже, что до этих дней были у принца Карела друзья… уж очень внове оказывается для него все, что несет простая, без всяких задних мыслей приязнь. И то сказать, сокурсники его никак не походят на людей, с которыми приятно общаться чистому душой человеку…
На компанию, каждый день с шумом идущую в «Пьяного поросенка», Карел смотрит с откровенной брезгливостью. Как-то выцедил сквозь зубы:
– Ворье… падальщики. Тянут последнее из своих вассалов, гребут все, до чего могут безнаказанно дотянуться, – и ради чего? Ужраться до поросячьего визга и пойти по девкам. И плевать, что будет завтра или через год…
Флер войны висит над столицей короля Анри. В упадке пребывает не только Университет… можно даже сказать – не столько.
В оружейных рядах торгуют дрянными ножами. Заезжий купец-ханджар, окруженный любопытствующими, ломит за степной булат совершенно запредельную цену. С обиходным товаром, на первый взгляд, дело обстоит лучше – но мадам Урсула как-то говорит, что такой посуды, как раньше, сейчас не найдешь и днем с огнем.
Хлебный рынок удручает пустотой. Загоны для скота так давно стоят пустыми, что даже запах выветрился.
– Откуда трактирщики берут продукты? – удивляется однажды Серега.
– Кто-то ездит по деревням, – пожимает плечами Карел. – Кто на купцов надеется. А сколько их попросту закрылись, ты знаешь? Люди не живут… они ждут худшего и гадают, какой будет зима. Я помню, что за карнавалы устраивались в Корварене на осеннее равноденствие… Последний был пять лет назад, но уже тогда я понял – что-то случилось в мире, потому что тот карнавал ни в какое сравнение не шел с прежними.
Я перебираю дни осени, отыскивая важное. Я слушаю обрывки разговоров: о Таргале, о гномах, о безнадежно проигранной войне… Да, принц Карел считал войну проигранной. И уж ему-то было не все равно, что станется с Таргалой завтра или через год!
– Этой весной нам надо ждать еще одной войны, – мрачно говорит он. – Нас придут завоевывать, а мы не сможем защищаться! Да и не станем. Тем, кто переживет эту зиму, будет все равно. Двенадцать Земель или Великая Империя… Может, даже Ольв, если наберется наглости. Видит Господь, сил у него хватит… много ли на нас нужно теперь.
Лека слушает хмуро. Ему хочется открыться… Он ценит дружбу Карела и предвидит неприятный разговор, когда тот узнает правду. Тем более, что Карел прав… во всем прав.
Утро обещало славный солнечный денек, и вот поди ж ты… Разгоряченные двухчасовым уроком маэстро Джоли, мы высовываемся на улицу – и шарахаемся от проливного дождя и леденящего ветра.
Подходит маэстро, фыркает сердитым котом.
– Адалжить плащи, парни?
– Хорошо бы, – клацая зубами, отвечает Карел.
– Ну так пашли.
Впервые мы входим в комнату маэстро за фехтовальным залом. Я мельком, скрывая невежливое любопытство, оглядываюсь.
Стол, простые деревянные стулья, огромный шкаф, железная печка… оружие – в стойках, по стенам, даже на столе.
– Тепло, – блаженно выдыхает Карел, подходя к печке.
– Любишь пагреться?
– Еще как.
Лека подходит к столу. Говорит:
– Какой жестокий кинжал.
Вслед за ним я осторожно трогаю необычно зазубренный край аспидно-черного клинка.
– Нож кланаваго убийцы, – бурчит маэстро. – В самам деле чуть не стоил мне жизни. Нарочно не убираю далеко – харошее напоминание.
– О чем?!
– Аб астарожности. Я тагда сапляком был… думал, недостойно мастера клинка азираться по сторонам, даже если точна знаешь, что нападут. Между прочим, ка мне вчера мэтр Рене падхадил. Пагаварить.
– Обо мне? – оглядывается от печки Карел. – Чего это принц вместо его уложений искусство боя изучает? Маэстро Джоли, вы не догадались отправить его жаловаться сразу королю?
– Я ему предложил выяснить, кто прав, исхадя из его же уложений, – скалится маэстро. – И даже уступил выбар аружия. Но он саслался на разницу в возрасте и ломоту в костях.
Мы дружно хохочем.
– Так его, – стонет Карел.
В дверь заглядывает кто-то из старшекурсников:
– Маэстро Джоли, мы пришли.
– Сейчас. – Маэстро ныряет в шкаф, вытягивает три плотных плаща с капюшонами. – Ладна, парни, берите и да завтра.
– Спасибо, маэстро! – Карел накидывает плащ и вдруг хмурится. – Да, если вдруг мэтр Рене возникнет еще раз, прошу, скажите мне! Я ему, заразе, так о себе напомню…
Теперь непогода беснуется напрасно.
– Благословенна будь запасливость маэстро, – смеется Лека, подставляя лицо дождю. – И теплый кров «Веселого ваганта», крошка Мари, горячее жаркое… Пожалуй, нам надо поторопиться!
Из «Ваганта» уходим нескоро. Очень уж неохота брести домой сквозь непогоду, очень уж уютно горели здесь свечи, и эль сегодня казался особенно вкусным. Но, может быть, мы зря засиделись.
Дождь все так же хлещет наотмашь, и ветер так же рвет плащи, но теперь к непогоде прибавилась сумрачная мгла слишком быстро наступившего вечера. Нам-то с Лекой хорошо, думаю я, а вот Карелу топать и топать… Мы останавливаемся у дверей дома мадам Урсулы.
– До завтра, – отвернув лицо от ливня, прощается Карел.
– Не хочешь коня взять? – предлагает Лека.
– Дойду, – отмахивается Карел.
Уже через какой-то десяток шагов его плотная фигура растворяется в прошитых дождем сумерках. Лека берется за дверной молоток и говорит:
– Неспокойно мне, Серый. Кошки душу дерут. Зря мы его отпустили.
Я смотрю вслед Карелу… Где же он? Будь дело в Славышти, я поднял бы Леку на смех. Но Корварена…
– Знаешь, – говорю, – лучшее, что можем мы сделать сейчас, – пойти следом. Но сначала забеги домой и возьми амулеты. А я постою здесь… послушаю. Этот город, Лека… Не знаю, что тебе в нем нравится! Меня он тревожит, и только.
Лека кивает и колотит в дверь.
Через пару минут мы бежим вдогонку Карелу. Мгла сгустилась, кажется, еще больше, – но теперь, с «глазом совы», мы прекрасно видим каждую щель в булыжной мостовой, каждую трещинку в кладке стен… даже – каждую каплю дождя. И, вывернув из переулка на улицу Яблонь, сразу видим вдалеке Карела.
Он идет против ветра, пригнувшись и придерживая капюшон… На какой-то миг моя тревога и Лекины дерущие душу кошки кажутся в самом деле смешными. И тут Лека, вскрикнув, рвется вперед: поперек дороги перед Карелом возникают низкие коренастые силуэты.
Карел не сразу их замечает. Проходит еще несколько шагов. Останавливается. Пятится, рвет из ножен шпагу…
Не чуя ног, оскальзываясь, я все-таки удивляюсь – в который раз! – его шпаге. Уже видны все детали схватки: лица напавших… Это вот и есть – гномы?! Но постойте, те, которых видели мы в дороге, не слишком-то похожи на этих! Широкие ладони сжимают не то длинные топоры, не то короткие алебарды… сеть… сеть?! Что ж они, живьем хотят?! Но шпага Карела, Тень, оправдывает свое имя. Даже «глазом совы» ее почти невозможно разглядеть. Смазанная полоска тьмы, тень в тени, оружие бретера и авантюриста, но не принца… Вот она разрубила сеть, ушла из-под удара гномьего… как, кстати, эта штука называется?
– Карел, сзади! – ору я. Лека молча наддает. Нам чуть-чуть осталось, совсем чуть-чуть… Карел прыгает вбок, оступается… как он мог оступиться?! Снова Тень встречается с сетью… Ближний к Карелу гном подсекает длинным древком ноги принца, и… Карел летит в одну сторону, Тень – в другую… Взметнулась над упавшим сеть… Лека хватает ее, рвет на себя, встречает шпагой дернувшегося вперед гнома. Становится над Карелом, давая ему время подняться. Я иду по кругу, вьюном, не задерживаясь ради схватки с кем-то одним, отвлекая внимание, опасаясь скрещивать шпагу с широкими лезвиями знаменитой гномьей стали, но успевая – прах меня забери, успевая! – чиркнуть кончиком клинка то руку, то оскаленную страшную рожу, а то и горло. Не ахти какие вояки из этих подземельных… видно, другим сильны, раз Анри до сих пор их не раздавил!
И только я так думаю – странное оцепенение начинает сковывать руки. Немеют пальцы, ладонь сжимает эфес, но не чувствует его… Гномьи чары? Ох, как я испугался!..
Но я ведь вижу – вижу и шпагу в своей руке, и подходящие цели для удара! – и если поначалу я бил, лишь бы попасть, создавая кутерьму и сутолоку, то теперь – начинаю убивать.
Леденея от страха, понимая – не выстоим… их ведь еще десятка два, откуда только понабежали… и они расступаются, перестают лезть в ближний бой, а оцепенение все сильней, руки наливаются тяжестью, легкий – легкий?! – кожаный колет не дает вздохнуть, плащ давит на плечи каменной плитой…
Грохочут копыта, и голос Карела: «Сюда, сюда! Ко мне!» У него длинный кинжал в руке, стоят с Лекой спина к спине… гномы невесть как исчезают, словно растворяются в каменной кладке монастырской стены, и подоспевшие гвардейцы видят только нас троих. И – трупы. С десяток, пожалуй, убитых подземельных. Вот и ладно, не плащом же маэстро клинок обтирать…
Оцепенение проходит. Вдыхаю полной грудью дождь и студеный ветер, разжимаю побелевшие пальцы. Шпага вползает в ножны неохотно. Ну да – первое ее настоящее дело…
– Мой принц! Вы целы?
– Вроде да. Вы вовремя, лейтенант. Лека, Серега… как вы-то здесь оказались?!
– Скажи спасибо его кошкам, – киваю на Леку.
– Каким кошкам? – растерянно переспрашивает Карел.
– А тем, что душу ему драть начали. – Я глупо улыбаюсь. Напряжение неравного боя выходит дрожью. Вот вам Корварена – шкатулка с двойным дном, город, источенный гномьими ходами… Откуда ждать нападения в другой раз?
Гвардейцы обшаривают улицу, чуть ли не носами водят по стене… Карел подбирает Тень, шепчет:
– Цела, моя хорошая!..
Мир, казавшийся цельным во время схватки, распадается на кусочки, разрозненные, но вполне реальные: Лека, все еще сжимающий шпагу, с обрывком сети в левой руке; темная лужа под гномьим трупом; дождь, нудный и равнодушный; конь, фыркая, переступает копытами; глаза Карела под сползшим на лоб беретом: «Если б не вы…»
Острый взгляд лейтенанта и его чуть дрожащий голос:
– Думаю, мой принц, вам стоит пригласить своих друзей во дворец. Как ни крути, а без их помощи…
И – почти беззвучный шепот Леки:
– Влипли!
– Они могли убить меня… успели бы запросто. Но эти сети… – Карела трясет. Да, по чести говоря, и не только его! – Сэр Оливер, они хотели захватить в плен принца Таргалы! Боже мой, представляю, что сказал бы отец!
– Боюсь, не представляешь, – бурчит в седые усы капитан королевских гвардейцев. – Боюсь, и я не представляю…
Широкая парадная лестница устлана ковром поверх искрящегося мрамора, наши быстрые шаги почти не слышны. Странно, но во дворце тоже – малолюдно. Собственно, пока нам не встретилось ни души, кроме дежурных гвардейцев. Впрочем, время позднее…
– Клянусь Светом Господним, если б не Лека с Серегой да матушкин амулет, вам бы и представлять не пришлось!
– Уж это точно… узнал бы доподлинно.
– А что за амулет? – спрашивает Лека.
– Охранительный, специально от гномьего колдовства. Сюда… – Карел сворачивает в открывающийся с площадки небольшой зальчик, открывает упрятанную за тяжелой бархатной портьерой дверь и пропускает нас вперед. – Ну вот, теперь вы мои гости. Располагайтесь. – Мокрый плащ летит на пол, Карел выдергивает из-под ворота шнурок – серебро и изумруды, немного похоже на тот шнурок, что прячется сейчас под рукавом Лекиного камзола. – Мне матушка сделала, давно уже. А то б, пока вы прибежали, меня как раз бы уволочь успели. Ты разве не почуял гномьи чары?
– Нет, – растерянно отвечает Лека.
– Я почуял… – Меня пробирает запоздалая дрожь. – Еще как почуял, прах меня забери! Страшная штука. Еще немного, и я бы просто сдох на месте…
Слуга в цветах короны – незаметная тень – уносит плащи. Другой – тише привидения – ставит на стол тяжко груженый поднос. Запах – слюнки текут. Третий расставляет стеклянные бокалы, распечатывает бутыль. Честно говоря, это беззвучное мельтешение действует на нервы.
– Все свободны, – резко кидает Карел. Берет бутыль, разливает на четверых знаменитое «имперское розовое». Рука его подрагивает.
– Ребята… Серега, Лека… спасибо.
Пьем. Терпкое, сладкое с горчинкой… огонь и брызги, полуденное солнце и утренний ветер. Дрожь отпускает. Зато наваливается отодвинутая до поры усталость. Уютные у Карела кресла, здесь бы и заснул…
– Как это было? – Сэр Оливер подается вперед. – Что ты чувствовал, парень?
– Руки онемели… Я шпагу даже не ощущал, бьюсь – а как будто не я бьюсь. Будто я в камень превращаюсь… – Меня передергивает, даже вспоминать жутко, только думаю: нет, вовремя помощь подоспела, ох как вовремя!
– Да… – Капитан горбится, опускает глаза. – Карел, мальчик мой, ты прав… они хотели захватить вас. Не сдох бы ты, парень. Просто двигаться бы не смог, и повязали б тебя как миленького. Ты гляди, какие… Свет Господень, ведь на лету сообразили!
– Что? – спрашивает Карел.
– Не понимаешь? Мальчик мой, неужели ты глупей нелюди подземельной? Подумай! Им не просто принц нужен был. Тех, кто пришел тебе на помощь, они тоже решили взять живьем.
Лека присвистывает.
– А, ты понял?
– Да что?! – кричит Карел.
– Орудие давления, – объясняет Лека. – Им нужно что-то от тебя. Чего-то добиться. Человек, который зовет принца по имени, может оказаться хорошим подспорьем, когда этого принца надо принудить… да все равно, к чему.
Карел ругается. Витиевато, красиво и зло. Я аж заслушиваюсь: не подозревал за ним таких талантов.
Вбегает королева, и мы спешим встать. Белая, как первый снег, тонкая, как ветка ивы… молодая и красивая настолько, что не в матери бы ее Карелу, а в невесты – но я сразу почему-то понимаю: мать…
– Карел, сын мой! Ты жив, хвала Господу!
– Матушка! – Карел улыбается. Не привычной мне уже кривоватой, то ироничной, то злой ухмылкой, унаследованной от Грозного, а мягко и нежно. – Матушка, вот мои друзья. По чести, это их прежде всего надлежит благодарить: они подоспели мне на помощь в тот миг, когда я был обезоружен и повержен. Матушка, знакомьтесь: Лека, Серега.
Мы глубоко кланяемся. Королева расцветает улыбкой:
– Право же, Карел, ты мог бы познакомить нас и раньше! Я рада, молодые люди, что у моего сына появились друзья. Чем я могу отблагодарить за его спасение?
– Дружба не требует наград, моя госпожа, – снова кланяется Лека. Я спешу повторить поклон. Прямой взгляд королевы тревожит меня, и я вздыхаю свободнее, когда ее внимание вновь обращается к сыну.
– Я ждала тебя раньше, Карел. Твой отец уехал в Готвянь.
– Без меня?! Мы ведь хотели…
– Я помню. Он велел передать, что ждет тебя там через десять дней. И знаешь, Карел… – взгляд королевы скользит по нашим лицам, и я снова холодею: ну как узнает?! – пригласи друзей с собой.
– Хороший совет, матушка, – снова улыбается Карел. – Ты разрешишь им сегодня переночевать у меня?
– Карел! Что за глупый вопрос! Неужели я бы отказала? Да я бы с ума сошла от беспокойства, вздумай они сейчас возвращаться домой…
– Мои комнаты защищены от гномов, – вполголоса объясняет Карел, когда королева вышла. – Матушка не любит зря волноваться.