Сведений об Александре Китаеве, которые удалось собрать, пока недостаточно для подробного очерка, охватывающего все стороны его жизни и деятельности. Поэтому мы решили заменить его собранием материалов, в котором основное внимание уделено фактам биографии и литературной деятельности.
Александр Виссарионович Китаев родился 13 (25) августа 1888 г. в селе Каремала Самарской губернии, в крестьянской семье. (Биографическая справка: Художники народов СССР. Биобиблиографический словарь. СПб., 2002. Т. 4. Кн. 2. С. 509; далее: БС). Точное название: село Старая Кармала; ныне в составе сельского поселения Новая Кармала Кошкинского района Самарской области. На 1889 г. в нем числилось: дворов 183, жителей 1013 человека (Википедия).
«Семи лет окончил сельскую школу (так. – В.М.). На восьмом году принимал вместе с отцом участие в раскопках Разбойничьего Городка (топоним слишком распространен, чтобы удалось его идентифицировать. – В.М.). 16-ти лет получил звание сельского учителя. Работал среди киргиз и башкир. С 1905 г. по 1909 г. обучался в Казанской Художественной Школе» (Автобиография 1924 г. РГАЛИ. Ф. 2591. Оп. 1. Ед. хр. 182. Л. 1. Сообщил А.Л. Соболев).
«Воспитанник Симбирской чувашской школы, учился в 1899–1905 гг. <…> Поступлению русского в эту школу не следует удивляться. Число русских учеников здесь составляло не менее 20 %. <…> Одним из увлечений Китаева тех лет был театр: его фамилия часто встречается в программах музыкально-литературных вечеров школы. Жена художника Зинаида Николаевна Китаева вспоминает: «Когда А.В. Китаев работал учителем рисования в [Ульяновском] педагогическом техникуме, у нас иногда собирались дореволюционные воспитанники учительской школы. Среди них был Осип Андреевич [Андреев] – директор Ульяновского педтехникума – Узюрка, как его называли коллеги, вспоминая детство. Однажды Узюрка и Александр Китаев из школы тайком ушли в театр. Иван Яковлевич (Яковлев, просветитель чувашского народа. – В.М.) иногда для поимки «правонарушителей» ставил сторожей. Поздно вечером одного из них, Китаева, поймал сторож и должен был повести к Ивану Яковлевичу. Нерастерявшийся ученик стал рассказывать старику содержание просмотренного спектакля, тот остановился, дослушал и отпустил Китаева. Екатерина Алексеевна Яковлева, руководившая драматическим кружком, Александру Китаеву всегда давала роли женские, и он их всегда с успехом играл» (Эмиссар искусств // Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. К истории русско-чувашских культурных связей. Чебоксары, 1977. С. 94–105; наиболее подробный очерк художественной деятельности Китаева).
«Первые уроки рисования получил у художника Сергеева в Ульяновске (так. – В.М.), первые уроки живописи у московского живописца Некрасова» (А.В. Китаев цит. по: Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 97).
В 1906–1911 гг. учился в художественной школе в Казани, где в числе его педагогов были П.П.Беньков и Н.И. Фешин (БС).
«По рассказам жены, Китаев в годы учебы в летнее время ездил в Оренбург, работал там в шерстомойке. Большинство работ казанского периода учебы были созданы по мотивам башкирских впечатлений» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 97).
Первые известные стихотворения Китаева датированы 1906 годом (собрание Г.В. Леоненкова).
«Были среди нас и поэты, например, Александр Виссарионович Китаев. Узнав, что библиотека при городской думе выписывает в читальный зал новые художественные журналы «Мир искусства», «Аполлон», мы стали посещать ее» (Воспоминания художника Н.К. Сверчкова, учившегося в Казанской художественной школе в 1906–1912 гг.: Николай Иванович Фешин. Документы. Письма. Воспоминания о художнике. Л., 1975. С. 77).
В этот же период работал в газетах «Волжско-Камская речь», «Вечерняя почта» и в литературно-художественном журнале «Волжские дали»; в первом из этих изданий служил корреспондентом, а в двух других исполнял обязанности секретаря редакции (БС).
В 1908 г. опубликовал 4 стихотворения в журнале «Волжские дали», в 1908 г. три стихотворения в казанском «литературно-художественном иллюстрированном сборнике» «Уклон» (Сообщил А.В. Бурлешин).
«С.П. Бенькова, дочь известного художника П. Бенькова, учившаяся вместе с А.В. Китаевым, <…> вспоминала о выступлениях молодого художника со своими стихами перед студенческой аудиторией, которые восторженно принимались слушателями» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 97).
В мае 1911 г., переехав в Чебоксары, начал преподавать «графические искусства» в женской гимназии (БС).
«В уездном городе это было совсем молодое учебное заведение. Открытая в 1901 г. женская прогимназия была преобразована в 1910 г. в гимназию, а при четырехклассном городском училище в 1901 г. были открыты одногодичные педагогические курсы. <…> По рассказам бывших воспитанников названных учебных заведений, А.В. Китаев был страстным пропагандистом искусства, поощрял интерес учащихся к изобразительному искусству, организовывал выставки их лучших работ, привлекал учащихся к оформлению ученических спектаклей. <…> Бывшие ученики вспоминают о выставке работ художника, устроенной в училище. <…> В семейном архиве А.В. Китаева сохранилось несколько этюдов чебоксарского периода. Среди них есть работы, выполненные в пуантилистской технике. <…> В этой технике художник искал свое: если у постимпрессионистов техника в растворении формы, то Китаев хочет добиться ясности формы» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 97–98).
В мае 1912 г. отправил несколько стихотворений в журнал «Русская мысль». 31 мая писал В.Я. Брюсову:
«Глубокоуважаемый Валерий Яковлевич!
Я посылаю Вам несколько моих стихотворений. Быть может, это дерзость с моей стороны – надеяться, что Вы внимательно прочтете их и выскажете мне о них Ваше мнение. Но я очень хотел бы услышать от Вас добрые слова.
На днях в редакцию «Русской Мысли» я послал стихотворение
«Любовники». Я не послал его непосредственно Вам по некоторой простой причине, о которой я здесь умолчу. Теперь я очень прошу Вас просмотреть «Любовников»: я не хотел бы выступить в печати без Вашего согласия.
С глубоким уважением к Вам
Мой адрес: Г. Чебоксары.
Казанской губ., преподавателю Женской Гимназии».
1 июля Китаев официально обратился к Брюсову как редактору литературного отдела «Русской мысли»:
«Милостивый Государь!
Господин Редактор!
24-го мая с. г. я послал Вам стихотворение «Любовники». Я очень прошу Вас дать этому стихотворению новое название – «Осеннее видение» и принять мое новое стихотворение «Я не знаю, что светлее…»
Примите уверение в моем искреннем и глубоком к Вам почтении.
На письме размашистая помета «Возвр. ВБ». Через неделю он предпринял третью и, видимо, последнюю попытку:
«Милостивый Государь!
Господин редактор!
Посылаю Вам мои стихотворения «Безумия» и «Бумажные розы»; если подойдут, напечатайте в Вашем журнале на условиях платных стихотворений. «Сонеты св. Антония» и все остальное, что будет годно из присланного мною к печати, следует печатать за подписью Александр Китаев. В «Осеннем видении» не лучше ли первую страницу последнего четверостишия читать так: «Кто неизменно на посту» и т. д. Стихотворение «Я не знаю, что светлее» не лучше ли с новым четверостишием в конце:
Но безмолвно, но тревожно
Реет в светлых высотах
Очарованная ложно
Одинокая мечта.
Вариант с этим четверостишием прилагаю при этом письме.
Я очень извиняюсь перед Вами за мою надоедливость.
С совершенным уважением к Вам
Стихотворения Китаева в «Русской мысли» не появились.
В Чебоксарах Китаев познакомился и подружился с поэтом и художником П.А. Радимовым (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 99–100).
По предположению А.И. Иванова-Ехвета, Китаев был одним из инициаторов кампании за создание этнографического музея в Чебоксарах. «Что же было сделано конкретно для открытия музея – неизвестно. Сохранились лишь подтверждения того, что А.В. Китаев вынужден был под нажимом властей покинуть Чебоксары» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 101).
«Китаев покинул Чебоксары в 1913 г. С этого времени по 1915 г. он работал учителем графических искусств в коммерческом училище на станции Бологое, а в 1915–1916 учебном году в той же должности – в Новгородской мужской учительской семинарии. Китаев и здесь оставался завзятым театралом. Как художник писал декорации, оформлял спектакли. Возглавлял театральное общество «Красный парус», до февраля 1919 г. оставался учителем» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 101).
В начале января 1914 г. побывал в Петербурге. В 1914 г. готовил сборник стихов «Цветы и пламя» и написал к нему предисловие. Действие «повести в стихах» «Фиона» (январь 1916) происходит в Мелекессе, что допускает пребывание автора в этом городе. Судя по пометам под стихотворениями, в мае 1916 г. служил чертежником в строительном отделе Нового оружейного завода в Екатеринославе – вероятно, по мобилизации – и оставался в этом городе минимум до конца января 1917 г. (собрание В.Э. Молодякова; далее ВЭМ).
В 1916 г. отправил 12 стихотворений в редакцию журнала «Русское богатство», но ни одно из них не было опубликовано (РО ИРЛИ. Ф. 266. Оп. 2. № 156. Л. 1–12. Сообщил А.В. Бурлешин).
«Октябрьскую революцию А.В. Китаев встретил восторженно» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 101).
С 10 февраля по 16 августа 1919 г. заведовал художественным хранилищем и подотделом изобразительных искусств в г. Бобруйск. За этот период «им был основан и открыт Бобруйский художественно-исторический музей, организована государственная выставка произведений художников и ремесленников Литвы и Белоруссии» (БС).
Приехав в Смоленск, 27 августа 1919 г. подал заявление о приеме на работу в ГубОНО. Будучи назначен инструктором «секции изобразительных искусств в г. Рославль и Рославльский уезд для организации уездной ячейки отдела», изъявил желание остаться в Смоленске. Преподавал русский язык на командных курсах Смоленской губмилиции. В 1919 г. был в числе победителей конкурса на лучший проект праздничного оформления улиц Смоленска ко второй годовщине Октябрьской революции. В качестве инструктора губмузея в апреле – июне 1921 г. был командирован в Гжатский и Юхновский уезды (вместе с сотрудницей картинной галереи З.Н. Мартыновой – его будущей женой) для проверки деятельности музеев в Гжатске и усадьбе Скугарево, а также для ревизии сохранности ценностей, ранее взятых на учет в целом ряде других усадеб (БС). Фрагменты доклада, датированного 27 июня 1921 г., опубликованы: Достояние республики // Смоленский край. 1993. № 1.
До середины 1922 г. участвовал в культурной жизни Смоленска: избирался товарищем председателя литературной организации «Арена», издал сборник стихов «Оранжевый колорит», экспонировал свои живописные работы на состоявшейся в Смоленске в 1921 г. художественной выставке (БС).
Последний год смоленского периода жизни и работы Китаева подробно освещен в мемуарах участника литературной студии Пролеткульта и «Арены» поэта Бориса Сергеевича Бурштына (псевд. Иринин; 1893–1964), написанных в середине 1930-х годов.
«В самый последний период существования литературной студии Пролеткульта в ней появился еще один поэт, которому довелось сыграть более или менее значительную и активную роль в деле создания «Арены». Это был Александр Китаев, разносторонне одаренная индивидуальность (поэт и художник), но как человек, представлявший собою то, что в общежитии принято называть прошедшим «огонь и воду и медные трубы». По крайней мере, проявленные им энергия и заинтересованность в организации «Арены» на деле оказались далеко не бескорыстными, что и привело «Арену» к полному разрыву с ним. <…>
Перед моими глазами лежит сейчас пожелтевший от времени (как пишется во всех лирических воспоминаниях) листок-программа вечера. На ней дата – 23 июля 1921 г. – начало фактической жизни «Арены»… В программе сразу бросаются в глаза несколько необычные вещи, которые, будучи анонсированы, еще до вечера вызвали первое нападение на «Арену» в печати.
Прежде всего – «бомбические портреты» – изобретение неизменно-эксцентричного Александра Китаева. Под этим «террористическим» термином крылось самое невинное содержание: краткие и несколько шутливые взаимные литературные характеристики выступающих поэтов. Каждая характеристика по замыслу должна была быть дана так быстро и остро, чтобы произвести впечатление взорвавшейся бомбы. <…>
[Николай] Корст фактически так и не был товарищем председателя «Арены». Он уехал, не успев вступить в исполнение своих обязанностей. Вместо Корста был выбран Китаев и поначалу – надо сказать – не было никаких оснований раскаиваться в этом выборе. Александр Китаев был чрезвычайно энергичен и изобретателен в создании клуба поэтов и особенно – книжной лавки. Жил он со своей женой в маленьком домике за Ильинской церковью, т. е. на том месте, где сейчас расположена площадь Дома советов. Окна его комнаты, с низким потолком и скрипучим полом, выходили в запущенный яблоневый садик. Немало часов провел я в этой, не похожей на городскую, комнате за чтением или слушанием стихов, за обсуждением организационных вопросов молодой артели художников слова.
Прошлое Китаева было очень темно, точно так же, как теперь темно для меня его настоящее. Была в его биографии, в биографии скромного сельского учителя, какая-то «история», в результате которой Китаев «пострадал» и, по его словам, подвергся «преследованиям» со стороны реакционной части учительства и работников наробраза. Насколько можно было судить об этой истории по отрывочным рассказам самого Китаева, дело сводилось не к таким уж невинным пустякам. В сельской школе, которой Китаев заведовал, он ввел, в порядке чуть ли не обязательного обучения, так называемый «алекитизм» (производное от «Александр Китаев») – своеобразный сокращенный язык, благодаря которому, по замыслу изобретателя, достигалась громадная экономия времени, бумаги и всего прочего. Сам Китаев весьма бегло изъяснялся на этом языке и даже писал на нем стихи. Не знаю, пользовался ли этот язык особенным успехом у учеников, но, когда это нововведение стало известным органам народного образования, Китаева привлекли, кажется, к уголовной ответственности. Впрочем, в конце концов дело окончилось для Китаева, по-видимому, сравнительно благополучно, и он поплатился только своим местом учителя.
Когда я познакомился с ним, мне кажется – он нигде не служил. Работала как будто только его жена. Сам же Китаев писал стихи и изощрялся в изыскании средств для издания своей второй книжки. Первая книжка «Оранжевый колорит» только что вышла в очень недурном «издании автора». При этом все, от стихов до обложки, являлось творчеством самого поэта.
Стихи Китаева мне представляются несомненно талантливыми, технически зрелыми, хотя и недостаточно ровными по форме. Наряду с прекрасной, полнокровной, образной строфой, в его стихах обнаруживалась ужаснейшая безвкусица.
В некоторых своих стихотворениях, особенно из его позднейшего неизданного цикла «Янтарные плоды», Китаеву удавалось приблизиться по форме к классической ясности, напоминавшей бунинскую, но зато и эстетизмом Бунина веяло от его в целом безыдейного творчества. Он умел рисовать замечательные картинки с натуры, причудливо совмещая в них примитивный и циничный эротизм с утонченным пониманием музыкальной и световой гаммы стиха и с чувством стиля. Но дальше этого, внешнего, он не шел.
Китаев был не молод. За его плечами насчитывалось около 35 лет довольно беспокойной, по-видимому, жизни. Он сильно сутулился, держал голову несколько набок, смотрел исподлобья, избегая встречаться своими зеленовато-серыми бегающими глазами с вашим взглядом, и говорил сиплым, придушенным шёпотом.
Китаев был «шарлатан» и «авантюрист» по натуре, и это шарлатанство сказывалось во всем, начиная с «алекитизма» и кончая его деятельностью в «Арене». Весьма характерным был способ распространения «Оранжевого колорита» через мальчишек, торговавших по улицам «рассыпной Явой» и при посредстве написанных самим поэтом беззастенчивых рекламных анонсов.
Характерна была и история с его пьесой «Синие крокодилы», которую автор разрекламировал гораздо более талантливо, чем написал. Эта халтурная пьеса, посвященная, кажется, консерватизму в учительской среде, была продиктована, по-видимому, личными счетами и поставлена каким-то халтурным драмкружком. Если она и имела некоторый успех, то успех, несомненно, скандального порядка. Но шума было создано вокруг этих «Синих крокодилов» предприимчивым автором чрезвычайно много.
Декларированные Китаевым в предисловии к своей книжке «напряженные творческие искания, стремительное движение вперед – к совершенству форм, к солнечной ясности духа» – нисколько не мешали ему с чисто-торгашеской ловкостью продавать плоды своих вдохновений и пытаться сделать «Арену» выгодным коммерческим предприятием.
Китаев появился в литературной студии уже тогда, когда вопрос о формах организации «Арены» был решен. Следовательно, он пришел к нам не в те дни, когда мы платонически занимались коллективным обсуждением стихов, а только после того, как от наших замыслов запахло чем-то более существенным, нежели хорошая рифма. И, наоборот, как только Китаев понял необоснованность своих надежд, – он ушел от нас так же быстро, как и появился… Но в первое время, повторяю, Китаев принес «Арене» большую практическую пользу, что, впрочем, нисколько не оправдывает нас в нашей неразборчивости при выборе людей. <…>
19 августа <1921> в пользу голодающих Поволжья культпросвет-комиссией Смоленской губернской милиции было организовано в саду «1-го Мая» «большое гулянье», а на открытой сцене – «грандиозный концерт». В концерте участвовали «лучшие артистические силы города Смоленска, солисты оперы и балета и поэты из «Арены». <…> Мы охотно согласились, понятно, принять участие в концерте на открытой эстраде, но, желая полнее использовать подвергнувшийся случай, поставили условием, что после этого концерта в тот же вечер нам предоставят помещение в зале курсов милиции (угловой дом между площадью Дома советов и садом им. Серафимовича) для специального вечера поэтов. Претензия наша была удовлетворена, и та же афиша извещала о том, что в 1 час ночи состоится вечер поэтов. <…>
Помещение было чрезвычайно заботливо убрано. В гостиной продавались рукописные книжки поэтов – участников вечера. На стенах висели художественно исполненные Китаевым плакаты со специально написанным каждым из нас четверостишием. <…> Во время подготовки зала к вечеру произошел весьма любопытный и характерный эпизод: из милицейской школы к Китаеву были присланы для переноски написанных им плакатов два милиционера. Когда они стащили эти плакаты по назначению, Китаев преподнес в знак благодарности каждому из них по нескольку экземпляров «Оранжевого колорита». Надо было видеть удивление и растерянные лица тех, которые удостоились получения такого оригинального и щедрого подарка. <…>
Уличенный в каких-то некрасивых комбинациях в компании с буфетчиком, направленных против материальных интересов «Арены», выбыл из ее состава Александр Китаев, один из основных работников организации в первые месяцы после ее возникновения». (Борис Бурштын. Четыре года. Воспоминание о литературной жизни Смоленска 1921–24 г. // Наступление (Смоленск). 1935. № 7).
Первая книга стихов: Александр Китаев. Оранжевый колорит. Смоленск: издание автора, 1921. 19 С. 300 экз. Обложка работы автора.
Книга добралась до Берлина, где краткую рецензию на нее написала Нина Петровская:
«Александр Китаев – человек мужественный. Он пишет: «Оранжевый колорит – моя первая книга. В случае удачи за ней последуют другие, в случае неудачи – тоже».
Но хотя и уверяет, что «в душе младенческо-лазурной горит божественный огонь», этому не верится. Пишет он смехотворные вирши под старого Бальмонта:
Хочу соломы сухой и звонкой
В просторном поле, в большом возу,
На вышке воза с простой (?!) девчонкой
Хочу я встретить вдвоем грозу.
Это не «огонь божественный», а копоть с чужих свечей». (Накануне. 1922. № 189. 18.11. С. 5; перепеч.: Петровская Н. Разбитое зеркало. Проза. Мемуары. Критика. М., 2014. С. 622).
Как готовящиеся к изданию в «Оранжевом колорите» анонсированы книги «Город», «Льняная лилия», «Мрамор и душа», «Сердце женщины», «Сеть». «Сердце женщины» впервые публикуется в настоящем издании; рукописи остальных неизвестны.
«Пейзажам и портретам А. Китаева, писавшимся в то время (в смоленский период. – В.М.), черты «нового искусства», со свойственным ему поиском новых выразительных средств, были присущи менее, нежели его поэтическим строчкам. И все же в них, написанных в традициях русского реалистического искусства, есть и живописное видение мира, и, характерное для искусства того времени, стремление к некоторой конструктивности формы. Книжная и агитационная графика, которой А. Китаев занимался в Смоленске, по своей сути была ближе его литературному творчеству, в ней была и художественная метафора, и лаконичность изобразительной формы, и четкость композиционных ритмов. В этом отношении прекрасным образцом может служить сборник стихов «Оранжевый колорит», оформленный самим автором.
Изображение, находящееся на обложке этой тоненькой книжечки, лишено бытовых подробностей и выполнено по принципу подрезной гравюры – широкой угловатой линией. Не лишенное грубоватого лубочного юмора, наивно-эротическое изображение женской фигуры, расположенное на лицевой стороне обложки, вводит читателя в атмосферу напечатанных в сборнике стихов» (Елена Попова. Смоленский имажинист // Край Смоленский. 1996. № 7–10. С. 27–31).
В 1922 г. в Большом (бывшем Оперном) театре Смоленска представлена «комедия-гротеск» Китаева «Когда позволяется раздеть другого…» в постановке автора (Текст с цензурным разрешением и программа: ВЭМ).
С 1922 (правильно: с 1923 г. – В.М.) по 1926 гг. обучался в учебных заведениях, образованных в Петрограде (Ленинграде) вместо упраздненной Академии художеств (в том числе до сентября 1924 г. в государственных свободных художественных учебных мастерских) (БС). Адрес на 1922 г.: Литейный проспект, дом 39, квартира 14 (ВЭМ).
«В июле 1922 г. Китаев был откомандирован на учебу в Петроградскую Академию художеств, но дорогой заболел и опоздал на экзамен. В 1922–1923 гг. Китаев заведовал опытно-показательной трудовой школой-коммуной в селе Григорково под Смоленском. Как художник-энтузиаст он открывает в селе вечернюю студию графической грамоты. В это время в сельской школе-коммуне начинает работать первая в округе электростанция, и поэт, учитель литературы А.В. Китаев к этому событию пишет «Марш электрического фронта». Кстати, и автором мелодии был он сам» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 102).
«Полный желания продолжить свое художественное образование, А.В. Китаев пишет в заявлении в Академию художеств (в 1923 г. – В.М.): «Ни трагические события личной жизни, ни бешеная общественная деятельность не могли вытравить во мне инстинкта художника, и вот снова и снова я стучусь в двери Академии». В Академии художеств Китаев учился на полиграфическом отделении. Одна из его курсовых работ «Башки башкир» – иллюстрация к собственной поэме – была отмечена премией в вузе и городской периодической печатью» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 102).
Вторая книга стихов: Александр Китаев. Башки башкир. Крыло поэмы. Л.: изд., автора, 1924. [2], 22, [2] С. 300 экз. Обложка и иллюстрации работы автора. Экземпляр с дарственной надписью Е.С. Кругликовой (собрание Г.В. Леоненкова). В настоящем издании печатается по тексту авторской рукописной книжки с подзаголовком «баллада» и датой «17–17 октября 1921» (ВЭМ).
В годы обучения в Академии художеств общался с прозаиком В.Я. Шишковым, с которым познакомился в Смоленске; Шишкову принадлежит первая большая статья об «Арене» в центральной печати. «В 1925 г. Китаев написал его портрет. Работой, как вспоминают, остались довольны и писатель, и художник» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 102).
Написал пьесы «Гибель Венеры Милосской, или Преступление в Доме Писателей» (1926; ВЭМ), «Король-отшельник» (середина 1920-х; ВЭМ), «Революционный Версаль» (середина 1920-х; ВЭМ), «Дико-польские педагоги, иди Женская стыдливость» (1927; запрещена Главреперткомом), «Кукушкин женится в Африке» (1934; собрание Г.В. Леоненкова), «Счастливая облигация» (собрание А.Л. Соболева), «Золото, жемчуг и бриллианты», «Живая статуя». Сведениями об их постановке и публикации не располагаем. В относящемся к середине 1920-х годов списке «Пьесы, которые нужно написать в ближайшее время» перечислены: «1. Революционный Версаль. (Сатанаил). 2. Электрофикация Дикого Поля. 3. Женитьба отца Сергия. 4. Монгольский князь Кукушкин, или «Стул Великий». 5. Продавцы воздуха. (Торговцы воздухом). 6. Трагедия молодого автора. Комедия» (ВЭМ).
«Не закончив Высших художественных мастерских, А.В. Китаев уезжает в Ульяновск (в начале 1926 г. – В.М.) и активно включается в художественную жизнь города». Преподавал в Ульяновском чувашском педагогическом техникуме им. И.Я. Яковлева, организованном на базе Симбирской чувашской школы, который 11 января 1929 г. выдал ему аттестацию: «Отличный и беспредельно преданный своему специальному делу педагог-художник. Прекрасный организатор коллективного труда. <…> Как художник-общественник приблизил искусство к массам». «В 1927 г. в Ульяновске состоялась выставка художников города. Китаеву было отведено две комнаты. <…> Кроме большой педагогической и общественной работы, Китаев выполнял обязанности заведующего Ульяновским чувашским историко-этнографическим музеем. Улучшал экспозицию, пополнял фонды» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 103–104).
В 1929 г. участвовал в первой выставке Объединения ульяновских художников (Википедия).
«Из Ульяновска Китаев переехал в Миргород Украинской ССР (в 1929 г. – В.М.), где в течение нескольких лет работал «лектором художественных предметов» в индустриально-керамическом институте» (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).
Не позднее весны 1932 г. вместе с женой и двумя детьми поселился в г. Раменское Московской области. Вступил в Ассоциацию художников революционной России (АХРР; распущена в том же году) и Московский областной союз художников (МОСХ). 19 августа 1932 г. писал художнику Виктору Николаевичу Перельману, одному из учредителей АХРР и МОСХ:
«Несколько месяцев тому назад я просил Вас поддержать мое ходатайство о предоставлении мне временной жилплощади в одном из домов, находящихся в распоряжении Стройкома Городка Художника. Вы внимательно отнеслись к моей просьбе, любезно поддержали мое ходатайство и передали его в Стройком. Таким образом, вопрос как будто исчерпан. Тем не менее в силу создавшихся обстоятельств, я считаю совершенно необходимым обратиться к Вам вторично с той же просьбой и внести полную ясность в дело, которое может или осчастливить или погубить меня.
Прежде всего, я должен сказать, что по «объективным причинам» (клянусь, такие существуют в действительности!) я не сумел внести на текущий счет Стройкома ничего, кроме вступительного взноса. Этот «тяжелый случай» может сыграть роковую роль при распределении временной жилплощади. Поэтому прошу Вас пустить в ход Ваши дипломатические таланты, чтобы защитить меня на сем скользком месте. (Почему я не делал последующих взносов в Стройком? Потому что работать в Москве и жить в Раменском – каторжное дело; потому что положение «Раменское – Москва», «Москва – Раменское» поглощало все мое время, весь мой труд, весь мой заработок).
Осенью истекает срок договора на мою раменскую квартиру, хозяин продает дом и не подписывает нового соглашения ни на каких условиях. Другую квартиру или комнату найти невозможно. Таким образом, к нынешней зиме я с семьей остаюсь без крова.
Однако даже при более счастливых жилищных условиях нельзя долее оставаться в Раменском. Уже сейчас, в августе, моя жена и дети (8-ми и 7-ми лет) живут впроголодь (от слабости и истощения случались обмороки). Отсутствует нормальная выдача ничтожного пайка. Невозможно покупать продукты на колхозном рынке, ибо цены на 30–40 % выше московских. Зимой в Раменском для моей семьи неминуемо должен наступить голод, холод и смерть. <…>
11-го сего августа Жюри Правительственной Комиссии отобрало девять моих работ для Юбилейной Выставки («Художники РСФСР за 15 лет» – В.М.). Есть надежда, что некоторые из этих работ будут куплены.
Смелые люди считают меня талантливым человеком» (РГАЛИ. Ф. 2650. Оп. 1. Ед. хр. 75. Сообщил А.Л. Соболев).
С 1934 г. жил в городке художников на Верхней Масловке. Член Московского отделения Союза советских художников (МОССХ).
«Китаев вошел в состав групп подчеркнуто-реалистической направленности. <…> В его живописи и графике стали чаще появляться работы бытового жанра, темы и сюжеты, отражающие современные явления жизни. <…> Вместе с тем в его картинах мы увидим живописно-пластическую систему, сложившуюся в советском искусстве еще в 20-х годах. Свойственные ей живописное, образное восприятие действительности, соответствие формы изображения его смыслу были определяющими» (Попова Е. Смоленский имажинист).
В 1933–1937 гг. МОСХ организовал две персональные выставки Китаева. На второй, проходившей на культбазе ЦПКиО им. Горького, экспонировались 44 картины. После выставки «Китаев, втянутый в антиформалистскую мясорубку, исключен из МОССХа. Далее кружок изо на заводе, в каморке бывшей школы позади дома именитых художников на Масловке что-то пишет, уничтожает. Эйфория начала – вершина на полпути – низвержение» (Ройтенберг О. Неужели кто-то вспомнил, что мы были… М., 2008).
В 1938 г. принят во Всероссийский союз кооперативных товариществ работников изобразительных искусств (Всекохудожник) (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).
В годы войны – не ранее чем до ноября 1943 г. – находился в эвакуации в Башкирии, в селе (ныне городе) Туймазы (ВЭМ).
В августе-сентябре 1943 г. после длительного перерыва вернулся к писанию стихов (рукопись в собрании А.Л. Соболева, Москва).
С конца 1943 г. работал художником в Музее революции СССР (Иванов-Ехвет А.И. По следам находок. С. 105).
«Трудные послевоенные годы ослабили здоровье художника. Это сказалось на его творческой активности. Изменилась и его художественная манера. Bo многом она была обусловлена условиями времени, господством реализма в изобразительной форме, в теме и сюжете. Стремление к созданию художественного образа, «очищенного от пыли содержания», провозглашенное имажинистами, приняло совершенно иные, нежели в 20–30-е годы, формы» (Попова Е. Смоленский имажинист).
Умер 2 марта 1953 г. Место и обстоятельства смерти, место захоронения пока не установлены.