– Голубев! – громко и нарочито официально его позвал опять сам Марлен Ёлкин, семидесятилетний начальник отдела, – попомни мои слова, сынок, во времена Андропова отправили бы тебя на сто первый километр за тунеядство и такое отношение к работе.
Никита стоял рядом со столом, не зная толком, сбежать, или под стол спрятаться? Дело принимало нешуточный оборот. А было ведь, ничего такого…Родине не изменял, в шпионы не записывался…
Но пожилой человек тут картинно указал рукой на дверь, видимо сейчас и олицетворявшей для него Тверскую, Калужскую или даже Владимирскую область, куда надо было бы направить на ПМЖ незадачливого стажёра с целью исправления.
– Набаловались, распоясались все, – продолжал свою суровую речь проверенный работник архива, – Писать они разучились, всё на компьюторе стучат, – он произнёс именно компьютор, – забыли, как ручка шариковая выглядит, а уж тушью писать никто и не умеет. Давеча попросил одного, так он воззрился на меня – а чего , мол это такое? Где же это видано, что бы формуляры в сейф после рабочего дня не закрывать? Враги, они не дремлют, а предателей и у нас в Архиве хватает. Это сейчас первого отдела нет, никто ничего не боится, а вот раньше.... – и он поднял вверх сухонький кулачок.
Но тут забавный дед замолчал. Сказать честно, это был человек заслуженный, поднаторевший в хранении и обработке старинных документов. Он одинаково трепетно относился к грамотам шестнадцатого века и оставшимся бланкам вечно пьяного господина Ельцина. Марлен Виленович, происходивший из семьи старых большевиков, силился выработать у студента привычку сразу оформлять формуляр на любую единицу хранения, и никогда не оставлять важных документов на рабочем столе. А Никита умничал, дерзил, пытался разобраться. что за артефакт к ним попал, а уж потом хотел оформлять. Он с жаждой смотрел на бронированную дверь, за которой работали эти счастливчики, допущенные волей начальства к самым интересным и древним документам.
– Не надо думать, а надо вести реестр. Главное здесь не мозги, а порядок. Ты что, шахматист, новый Карпов что бы ум напрягать? Мы, в первую очередь Хранители документов, то есть наше оружие- папка с документами, – поучал энергичный старикан, – О, что за штука?
Ёлкин всё же изволил заметить египетский орден, только сегодня приколотый на клетчатую рубашку практиканта. Ну, если честно, награда была красивая и выглядела очень помпезно. И без всяких там экивоков, Голубев хотел поразить начальника, что бы наконец выбраться в отдел расшифровки древних текстов. Рассчитывал на пиетет к государственным наградам, ведь и Марлен Виленович носил, не снимая, на своём пиджаке орден Трудового Красного Знамени. И это, кажется, почти сработало…
– Египетский орден, – скромно произнёс юноша.
– И за что? – весь сощурился ехидный Марлен Виленович, – мой вот, к примеру, за находку одной из статей Владимира Ильича в мусорной корзине, в Ленинских Горках. Помню, – с удовольствием продолжил заслуженный архивист, – большое затем было дело…
– За исследование в Александрийской библиотеке… – скромно ответил Голубев, прервав воспоминания наставника.
– Вот, Никита! – опять оживился дед, – А что такое библиотека? Не что иное, как собрание древних и современных текстов. И арабские товарищи чётко показывают тебе твоё истинное призвание – работа с древними документами, то есть их обработка и грамотное хранение. А все эти шарады-марады ваши- бред это, и зачастую просто обман. Сам знаешь, дешифровать-то можно, а точно прочесть всё одно нельзя. Как звучала древняя речь, понять, просто невозможно в принципе. Возьми хоть английский текст. Не зная точных правил английской грамматики, артикулировать текст ОРИГИНАЛЬНО нельзя. Ну а перевести- можно, понять тоже. Это читаю, это не читаю, здесь селёдка была завёрнута, – и он рассмеялся.
– А Шампольон?
– Сам знаешь, он опирался на знание коптского. Загадок тут множество. Сам читал книги восемнадцатого и девятнадцатого веков, гениальный текст Пушкина и текст Ломоносова. Александр Сергеевич писал чистым, красивым языком, абсолютно современным. Прошло же времени от Ломоносова до Пушкина- совсем немного. Вот и подумай, какой был настоящий русский язык, и выходит, что и Тредиаковский и Ломоносов, и Фонвизин лишь намеренно его искажали. А другие , даже после Пушкина- писали очень манерно, и намеренно сложно, как Толстой или Достоевский.
Товарищ Ёлкин сильно увлёкся, и надо сказать, излагал очень разумные вещи, а главное, настроение начальника улучшилось. Голубев на секунду призадумался, решил воспользоваться моментом, и вернул разговор на нужные для него рельсы:
– А вы то сами, как относитесь к Боянову гимну?
– Ну, если между нами, текст-то настоящий. Хранится же он в Ленинской библиотеке. А вот перевод? Очень неоднозначная тема, как и перевод текста с Бусовой стелы. То есть вопрос к переводу, но не оригиналу. Ну ладно, разбери формуляры, и можешь идти домой, – проворчал начальник.
Стажёру не надо было повторять дважды, и он с недетской энергией принялся за работу. Да он и торопился, надо было успеть на важное свидание.
***
Никита Голубев шёл по Никольской улице. Слева от него остался отчаянно любимый, правда без взаимности, Исторический музей, который словно провожал его своими глазами – стрельчатыми окнами в дубовых рамах. Он лишь вздохнул, посмотрев на нарядные остроконечные башенки необыкновенно красивого здания.
« Что делать, если так сказать помягче, лицом не вышел. Не сподобился учиться в МГУ. Так сказать, фейс контроль не прошёл. Да и практика в ГМИИ сорвалась, но родная любимая «Усадьба Косино» не подвела, а там есть где развернуться грамотному человеку» – почти оптимистично подумал студент четвертого курса МОСГУ.
Ну и чего желать? Учился всё же под руководством теперь всем известного профессора Александрова. Ну, Док теперь читал лекции не только у них, а совмещал со службой в Военном Университете. Тоже все непросто складывалось. И Сергею Александровичу было не так легко. Со всеми тайнами Ивановой Либереи нажил больше врагов, чем завёл себе друзей. Да и мутная и непонятная для других, короткая, но такая яркая работа в Александрийской библиотеке, также выглядела странной для остальных. Всего три недели работы, и профессор вовсе не первого университета Москвы, приезжает с египетским орденом, да и доктором наук, причём действующим, Александрийского университета? Так что Сергей Александрович обрёл больше завистников и откровенных недоброжелателей, и эта тень падала и на Голубева. Непросто было Никите работать в Архиве Старинных документов, ох как непросто…
Но, теперь его ждала культурная прогулка в ГУМЕ, а затем и парк «Зарядье». Никита шёл мимо весёлых людей, любующихся красотами древнего города. Да, здесь всегда было на что посмотреть. Он полюбовался на Воскресенскую церковь, и пошёл по гранитным плитам, глянув по привычке на весёлую гирлянду, растянутую над Никольской улицей. Мимо туристов шаталась пара белых ангелов с золотыми крыльями, жаждавших внимания и особенно денег прохожих. Их знаки божественности презабавно топорщились, иногда складываясь, почти как крылья у голодных сычей. Подумалось, что всё же забавнее было бы им сделать по две пары крыльев, как у богини Анат, или херувимов.
Никите показалось, что это отличный знак. Но, вот промелькнувшие там же Петр Первый и Ленин, как было их понимать? Но, Голубев нажал в голове делет по этому поводу, и решил, что это не имеет значения. Вот и второй подъезд, где студент кивнув охраннику, как старому знакомому, положил сумку для проверки на момент наличия взрывчатки. Динамита у него не оказалось, и Никита вошёл внутрь И, наконец стеклянная вертушка, пропустила его просто в райскую обитель, с множеством кондиционеров, после иссушающей уличной жары. С наслаждением вздохнув прохладный воздух, студент поправил сумку и воззрился на павильон с мороженым, теперь подобным Мавзолею Ильича. Нет, он не блестел красным полированным гранитом, но жаждущих подойти к кассирше и просто завладеть стаканчиком знаменитейшего мороженого, стояло человек с двадцать. Делать было нечего, и он тоже примкнул к этим паломникам ГУМа Снежного( здесь Голубев обыгрывает название римской базилики Санта Мария Маджоре Снежная. Одна из семи великих базилик, дарующих полное прошение грехов паломникам) И вот, он уже перед окном , где на него смотрит приятное девичье лицо, обещающее неземную радость.
– Мне два ванильных, – значительным голосом произнёс Голубев.
– И шоколадное, – добавилось такое знакомое слово.
И точно, рядом , слева, вне поля его зрения, стояла Екатерина Русеева, принарядившаяся в лёгкое платье и любимые теперь ёю кеды « два мяча». Непременная кожаная сумка с ноутбуком висела на её правом плече.
– Ну чего, такой невесёлый? – спросила она, садясь на лавку рядом с ним под пластмассовым деревом этого райского сада.
– Да нормально. Но, особо к делу меня не подпускают. Теперь я главный носильщик папок, карьера просто в рост идёт.
– Да не расстраивайся. Всё отлично. Ешь мороженку, а то растает она от твоих грустных мыслей.
Никита последовал совету, и откусил кусочек ванильного лакомства. Да, стабильность здесь завораживала, мороженое было прекрасным, как и раньше.
– Марлен Виленович во мне просто души не чает. Особенно когда узнал, что я тоже орденоносец. Говорит, ждёт меня карьера в первом отделе, буду шпионов и предателей ловить.
Катька посмотрела на него, думая что он шутит, потом засмеялась во весь голос, испугав двух туристов, проходивших мимо них.
– Ты чего? – не понял юный страдалец.
– Да представила, как ты сидишь в старом, обшарпанном кресле, за железной дверью, в подвальной комнате без окон, перед тобой на столе из чёрного ДСП лежит вороненый «Маузер»…
– А чего без окон? И кресло старое? Хочу новое, кожаное!
– Ну пошли в фонтане топиться, раз всё пропало!
Правда, топиться в фонтане не захотелось, зашли в магазин французского фарфора, потерявшись там на время. Потрясающие фигурки стояли на полках этой небольшой лавки, даже целый железнодорожный состав, весь из блестящего, полупрозрачного фарфора! Самой же изумительно работой была женщина в венецианской маске. Прекрасная вещь, такой раритет, достойный лучших музеев города! Никита долго не мог оторвать взгляда от потрясающей работы. Но, прервал это любование телефонный звонок.
Голубев достал мобильный из сумки, слушая "Linker marsch" и не понимая. Номер был ему неизвестен. На подобные звонки, сказать честно, он редко отвечал, но тут…
– Да, кто это? – всё же ответил молодой человек, теряя терпение.
– Знакомый вашего старшего товарища, Евгений Фёдорович Купченко.– раздался голос, – Тут такое дело… Сергей Александрович Александров пропал!
Тут Голубеву припомнился разговор с профессором, тогда такой непонятный…