ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
1.Побег
Ночь пришла с берега. Она медленно спустилась с Сумеречных гор, которые своими кряжами царапали облака и мрачной цепью выстроились на горизонте, проскользнула по плоскогорью, нырнула в долину к фермерским домикам, тихо подползла к побережью, зацепила ряд рыбацких хижин и скользнула в море, окрашивая изумрудные воды Ласточкиного пролива в чернильный цвет. Весь берег потонул во мраке, в котором, один за одним, будто множество огромных кошачьих глаз, стали вспыхивать окна прибрежных хижин и домов в долине. Берег пролива был каменистым и по всей своей протяженности изрыт небольшими бухтами. Он образовывал полумесяц, вдаваясь в море острыми утесами с запада и небольшой песчаной отмелью с востока. К югу пролив тянулся широкой полосой, путь которой, милях в трёх от берега, преграждала исполинская скала, увенчанная высокой крепостной стеной, защищавшая огромный и мрачный замок Басто́р, бывший одной из самых страшных тюрем на всем побережье Тармаго́нских земель. Море, возмущенное столь сильной преградой, в отчаянии бросалось на скалу, рассыпалось на миллионы изумрудных брызг, взбивало хлопья густой пены и откатывалось назад, для нового, еще более жестокого броска. Скала, на которой высился замок, уже много веков назад упрочилась в этом месте. Немного позже вулканическое сотрясение раскололо ее на две части, отчего, собственно, и образовался широкий пролив, названный Ласточкиным, так как сотни гнезд этих птиц лепились по бокам громадного утеса. Со временем, одна часть скалы ушла под воду, но название "пролив" осталось, поэтому любой путешественник, впервые посетивший Тармагонские бухты, непременно задавал вопрос о таком несоответствии. Если же он хотел во что-бы то не стало разгадать эту загадку, ему охотно объясняли почему эта часть моря называется проливом и, мало того, поясняли, отчего ему дано имя в честь птицы, огромные стаи которых чертили небо прямо у него над головой. Путешественнику так же охотно рассказывали, что замок Бастор, расположившийся на скале с тем же названием, прежде чем стать тюрьмой принадлежал святейшему лорду Фраску, и был пожалован ему князем Тармагонским по случаю дня рождения. Говорят, что княжеский фаворит был ужасный ревнивец. Однажды он узнал про измену жены и в порыве гнева сбросил ее со скалы. Был отлив. Тело несчастной не долетело до воды и разбилось об острые камни. Когда приступ гнева прошел, лорд Фраск с ужасом увидел, что натворил и сотрясаясь в рыданиях, в горестном отчаянии, шагнул с края высокого утеса.
Князь был опечален смертью своего любимца, а через три месяца замок было велено переоборудовать под темницу и с тех пор история Бастора, если не брать в расчет трагедию, случившуюся с лордом Фраском, много веков вселяет в людей ужас.
Миновав скалу, пролив соединялся с морем: неистовым, страшным и непредсказуемым, отчего оно получило название Дикое море, которое как нельзя точно определяло его вспыльчивый нрав. Моряки, заходившие в эти воды всегда подвязывали на кораблях часть парусов, даже, когда им случалось угодить в штиль. Больше остальных в Диком море страдали торговые суда, поскольку других сношений с островом Тармагон не было, а торговля пенькой, тканью и бумагой с островитянами была весьма прибыльной. В связи с большим наплывом торговцев, на море возник разгул пиратства. Эти отважные и кровожадные малые не боялись бурь, и, если какой-нибудь несчастный корабль, взятый на мушку, попадал в ураган, они бесстрашно продолжали его преследовать. Такие погони обычно заканчивались грабежом и гибелью всего экипажа на торговце; либо, что случалось редко, разбушевавшаяся стихия утягивала на дно оба корабля, и Дэйви Джонс присваивал себе два трофея. Удалые "джентльмены удачи", несмотря на свое занятие, обычно передпочитали называть себя флибустьерами или корсарами, нежели существовать под клеймом такого менее созвучного и более презираемого слова как "пираты". Их профессия была благородной и несомненно требовала себе названия возвышенного, уважаемого и, разумеется, связанного с морем. Даже самый трусливый и тщедушный из всех морских разбойников, которые только встречались на просторах Девятиморья, на презрительное обращение к нему "пират", гордо поднимал немытую голову и поскрипывая гнилыми зубами отвечал: "Я – корсар!", чем вызывал к себе не столько уважение, сколько презрительную усмешку. Правда, последняя подходила к нему больше всего, потому-что когда такой вот бравый "корсар" оказывался вдруг перед виселицей, вся его гордость вмиг улетучивалась, и он начинал рыдать как девчонка. Причем слезы его текли так обильно, что самой сырой частью одежды оказывались штаны, промокшие в известном месте. Но из за одного обмочившегося негодяя конечно не стоило скверно судить обо всей пиратской братии. Среди этих сорвиголов встречалось немало благородных и храбрых людей. Такие молодцы неуклонно следовали своим неписаным кодексам чести и уж конечно не ради страсти перед лёгкой наживой занимались морскими грабежами, а лишь по природе своей и складу своего живого ума, не терпящего обмана и добровольного рабства. Как правило, такие люди были грамотны и начитаны; имели недюжинные способности во многих науках, как то – география или алгебра; большинство из них неплохо разбирались в геометрии; часть владела химией; некоторые весьма ценили музыку, живопись и литературу и, конечно, все, без исключения, в совершенстве знали навигацию. По этим причинам таких людей безоговорочно объявляли лидерами той или иной разбойничьей шайки, и этот мудрый лидер, в силу своего гибкого ума сначала рассчитывал, обыгрывал все возможные обстоятельства, перебирал множество вариантов, начиная, как правило, с худших и только после этого, определив для своих моряков самый безопасный способ совершить ту или иную кампанию, принимался за дело.
Отчего же я завел разговор о пиратах? Все просто. В описываемую ночь, как раз рядом со скалой Бастор, на волнах покачивалась небольшая фелюка, чьи пассажиры смахивали на морских разбойников. Вернее похожи на разбойников были только двое, одетые в морские фуфайки и теплые штаны, на поясах которых от лёгкой морской качки бряцали пистолеты. Третий пассажир, худой и высокий, чуть ли ни на целую голову возвышался над своими товарищами. Он завернулся в серый плащ, высокий ворот которого был поднят и скрывал нижнюю часть лица, а широкая шляпа на голове полностью скрадывала верхнюю так, что оставались видны только его глаза, светившиеся умом при свете единственного факела, воткнутого на носу фелюки.
Когда судно покинуло одну из восточных бухт острова, на протяжении всего пути до скалы Бастор ни один из трех пассажиров не проронил ни слова. Худой незнакомец в шляпе сидел на носу; двое других молча работали веслами. Пролив был спокоен и умиротворенно струил по поверхности дрожащий серебряный свет, что посылал ему с неба тонкий серп луны, время от времени выбирающийся из темных облаков. За две четверти часа фелюка приблизилась к скале, где один из гребцов тут же бросил в воду небольшой якорь. Пассажир в плаще перебрался на середину лодки и посмотрел вверх, где на вершине горы, за крепостной стеной ощерившейся сигнальными огнями, высился мрачный замок, угрюмо взиравший на океан темными провалами бойниц. Их ряд шел под самой крышей. Ниже распахивали веки высокие окна комнат, в которых располагался кабинет коменданта, камеры для допросов, канцелярия, архив и кухня. Ещё ниже находились камеры для заключенных, но их окна, забранные толстыми решетками, уже нельзя было увидеть за крепостной стеной ни со стороны острова, ни со стороны моря.
– Погасите факел,– приказал высокий пассажир.
Один из моряков накрыл пламя железной плошкой. Фелюку вмиг окутала тьма и на воде теперь лишь тускло поблескивал свет от неполной луны да отражение сигнальных огней на крепостной стене.
– Который час?
– Пять минут до полуночи, сэр.
– Пора.
Пассажир, которого почтительно назвали сэром, снова уселся на носу лодки, а два моряка, вытравив якорь, аккуратно направили ход фелюки так, чтобы она обогнула Бастор и оказалась с другой стороны, там, где величественная скала полого сбегала в океан и где в ней были вырублены широкие ступени для подъёма в замок. Обычно эта лестница охранялась двумя стражниками, а ещё пара солдат сторожила вход в крепостную стену наверху. Но когда фелюка благополучно обогнула скалу и легонько ткнулась в камни, у лестницы не оказалось ни души. Пассажиры не удивились отсутствию охраны, из чего можно было сделать вывод, что все происходящее – часть дерзкого плана. В пользу того, что план был дерзким, говорило и осторожное поведение трёх людей в лодке, и позднее время, и само это мрачное место, которое, судя по всему, внушало страх по крайней мере двум пассажирам таинственной фелюки. Отсутствие охраны несколько приободрило моряков. Один из них проворно выпрыгнул из лодки и ловко привязал ее веревкой к камню. В это время в левый борт судна что то глухо стукнулось. Второй моряк, остававшийся в фелюке, насторожился. Человек в плаще даже не дрогнул. Он пошарил на дне лодки и вынул небольшой масляный фонарь с медной ручкой. После достал из под плаща огниво и запалив фитиль, поднял руку с фонарем, освещая воду за бортом лодки. Неверный свет горящего масла выхватил из темноты человеческое тело, облаченное в костюм стражника. Это был труп одного из охранников, стерегущего нижний вход тюрьмы. Тело второго солдата видимо унесло в море, так как поднимался юго-западный ветер, и вода начинала приходить в сильное движение.
– Этому каюк,– сказал моряк, находившийся в лодке и следивший за действиями человека в плаще.
– А второй, похоже, в вечное плаванье отправился,– рассмеялся другой.
– Ваш Барсук – услужливый малый! – вступил высокий незнакомец, задувая лампу. – Все сделал в срок и без шума. Только об убийстве у нас договора не было.
– Да, сэр! Барсук парень что надо, только на всю голову отбитый. Вечно все переигрывает.
– В молодости и я был несдержан, но без нужды не убивал. Сейчас ещё поглядим, что ваш приятель наверху приготовил, – ответил незнакомец и легко выпрыгнув из лодки, сделал знак морякам, чтобы они следовали за ним и держали оружие наготове.
Подъем к крепостной стене оказался долог и потребовалось не меньше четверти часа, чтобы достичь ее ворот. Площадка, где обычно дежурили солдаты была пуста. Свет сигнальных огней ярко освещал пространство возле ворот, тогда как остальная часть крепостной стены, стиснувшая темницу в крепких каменных объятьях, оставалась в тени, несмотря на то, что фонари располагались по всему периметру крепости. Это объяснялось тем, что над воротами было укреплено сразу несколько фонарей, чьи яркие языки пламени разгоняли тьму, в то время как остальная часть стены довольствовалась одиночными лампами, промежуток между которыми составлял не меньше семи футов.
Моряки осторожно приблизились к воротам. Звенящая тишина витала в воздухе и только внизу громко шелестел океан. Вблизи замок за крепостной стеной выглядел более жутко, чем представал с берега или с океана. Моряки непроизвольно поежились. Человек в плаще оставался совершенно спокоен, несмотря на столь удручающую картину. Тут с правой стороны, где часть крепостной стены была скрыта мраком, вышел человек. В правой руке он держал пистолет, в левой саблю. Одет он был почти также, как и два разбойника, которые при виде появившейся из темноты фигуры, негромко поприветствовали его. Это оказался тот самый Барсук, о котором высокий незнакомец говорил в лодке. На нем сидел теплый морской колпак, какие на кораблях носят боцманы, серая матросская куртка на войлочной подкладке и широкие парусиновые штаны, заправленные в высокие сапоги из хорошей кожи. В руках он держал пистолет и саблю, но увидав и услыхав своих товарищей, тотчас же опустил оружие.
– Двоих внизу я укокошил, сэр,– обратился Барсук к человеку в плаще,– больно прыткие оказались, собачьи дети. Один меня даже задел.
Барсук поднял левую руку, где повыше локтя у него был надрезан рукав куртки, испачканный кровью.
– Хорошо, что пальнуть не успел, а то бы пиши – пропало! Наверняка и вам бы досталось. Сейчас бы плыли все тихонечко друг за другом, куда-нибудь в сторону Литса. Благо ветерок то юго-западный тянет.
Барсук осклабился в довольной ухмылке, обнажая плохие зубы.
– А с этими что?
Человек в плаще кивнул в сторону площадки возле ворот.
– Эти? Эти живехоньки, сэр! Вон там, крепко связанные.
Барсук махнул в сторону темной части крепостной стены, откуда вышел сам минуту назад.
– Эти поспокойней. Тихо и вежливо сложили ручки для веревки, чтобы дяде Барсуку легче было управиться. Ни один даже пискнуть не посмел, но я им все же соорудил пару кляпов. Можете убедиться, сэр.
Человек в плаще отрицательно помотал головой.
– Как дела с тюремщиками?
– О! Там тоже полный порядок,– засуетился Барсук, – Минут десять до вас Крот мне записку бросил. Вот, сэр.
Разбойник передал человеку в плаще сложенный вчетверо листок бумаги, содержание которого тот мгновенно прочёл и подошёл к воротам крепости. Несколько секунд он прислушивался, а когда решил, что опасности нет, два раза ударил в высокий створ железных ворот. В ночной тишине этот стук показался зловещим. Незнакомец жестом приказал трем подручным держать оружие наготове, что оказалось лишним, поскольку те уже взвели курки пистолетов в ту самую минуту, когда он только собирался постучаться. Не прошло и пары минут, как с другой стороны раздался лязг отпираемого засова, а ещё через мгновение обе громадных железных створки ворот разошлись в стороны, открывая вход в крепость. За воротами, моряки увидели приземистого субъекта, с коротенькой бородкой, и одетого в форму тюремщика.
– Доброй ночи, сэр,– сказал тот, жестом приглашая войти всех четверых.– Трех я обезвредил. Они заперты в камере подземелья, но ещё двое заняли оборону с восточной стороны, как раз там, где и находится ваш пленник. Они хорошо вооружены. Чтобы пробиться к заключенному, вам придется вступить с ними в бой. Сам я не вояка и умею только обороняться. К тому же выполнил свою часть уговора: впустил вас в замок и, сверх того, обезвредил добрую часть охраны.
– Тебя никто и не принуждает ввязываться, любезный, – ответил незнакомец, вынимая пистолет. – Ты выполнил свою часть уговора и будешь вознагражден. Я попрошу тебя выполнить ещё только одну просьбу: возьми фонарь и спустись к морю; сядь в лодку, обогни скалу и не ранее чем через полчаса, когда окажешься на восточной стороне замка, подай фонарем три сигнала, в сторону, противоположную Тормагонским бухтам. Тебе также ответят тремя вспышками. После гаси фонарь, вернись к нижнему входу в замок и жди нас.
Крот понимающе кивнул.
– Ну, джентельмены, – обернулся высокий незнакомец к морякам,– вы все слышали? Два охранника стерегут восточный вход. Они хорошо вооружены.
– Можно зайти с южной стороны, – предложил один из разбойников.
– Подземелье разделяет глухая стена,– ответил Крот, собравшийся уже спуститься к морю.– Добраться до пленника можно только из восточной части замка.
– Хорошо, выступаем,– сказал незнакомец и первым двинулся ко входу, который вел в восточную часть тюрьмы.
Трое моряков осторожно двинулись за ним. Чтобы попасть в подземелье, нужно было пересечь широкий тюремный двор, миновать большую полукруглую лестницу, которая примыкала к стене замка, пройти по узкой галерее и повернуть направо, где, собственно и располагался восточный вход, ведущий к камерам.
Когда все четверо оказались на галерее, человек в плаще сделал знак остановиться, а сам приблизился к углу, за которым начинался поворот. По громким шагам и бряцанию оружия было понятно, что тюремщики расположились у самого входа в подземелье.
– Доброй ночи, джентльмены! – крикнул высокий незнакомец. – Знаю, что ваша служба караулить узников, но вы поступите благоразумно, если сейчас же сложите оружие и сдадитесь. Нас вдвое больше, мы хорошо вооружены, и нужен нам только один пленник. Я не хочу проливать кровь, поэтому отдайте его нам, и, клянусь, мы уйдем никому не причинив вреда.
– Покажи только свою голову, и мы с удовольствием влепим в нее пулю! – было ему ответом.
– Весьма жаль, джентльмены, что вы не желаете воззвать сердца ваши и души к благоразумию и смирению.
– А ты не святой отец, часом? – засмеялся стражник. – Покажись, и я быстро отправлю тебя на небо.
Раздался ружейный выстрел, и пуля боднула край угла, высекая из стены несколько камешков, как раз напротив того места, где стоял человек в плаще.
– Очень жаль что мы не смогли договориться. Я противник убийств, но раз вы такие упрямцы, придется немного пощекотать вам ливер.
Снова раздался выстрел со стороны тюремщиков. Незнакомец посмотрел наверх. Между камнями, которыми был выложен замок, время и ветер подточили старую известку и образовали широкие щели . По ним без труда можно было забраться наверх, не прибегая к помощи лестницы.
– Отвлеките их, – сказал человек в плаще, – я заберусь на стену и попробую нанести удар сверху. Когда буду готов, подам сигнал к атаке. Все должно продлиться не больше минуты, иначе они перебьют нас, как куропаток.
Разбойники кивнули, и незнакомец стал ловко карабкаться по стене, не создавая при этом лишнего шума. Один из моряков снял с Барсука колпак, нацепил его на саблю и выставил за угол стены. Раздался выстрел. Колпак получил несколько внушительных отверстий.
– Дробь,– пояснил разбойник,– довольно крупная. Если попадет в колено, всё, считай нет ноги; а уж если в голову зарядит – ваши тухлые мозги быстро высохнут на этих камнях.
– Давай ещё раз,– сказал Барсук, не жалея свой колпак, который мужественно погибал под градом смертоносной дроби.
Выставили обманку ещё раз. Снова прогремел выстрел. На этот раз колпак сбило с сабли. Шапку подхватил ночной ветер и унес куда-то за высокую стену, где покружил ее с минуту и после безжалостно швырнул в морские волны.
К тому времени человек в плаще, словно гигантский паук, обогнул стену башни, примыкавшую к тюрьме и оказался прямо над входом в подземелье. Отыскав более менее широкий выступ, на котором можно было на время укрепиться, незнакомец сшиб несколько камней. Шум отвлёк тюремщиков и воспользовавшись их замешательством из-за угла выскочили трое моряков. Фонарь над входом в тюрьму ярко освещал начало ступеней, уходящих в подземелье. В его свете четко вырисовывались силуэты тюремщиков. Понадобилось меньше минуты, чтобы разрядить в них пистолеты. Один из охранников упал замертво. Второй, только раненый, попытался скрыться в подземелье, и в ту же секунду, будто коршун атакующий свою добычу, на него сверху рухнул человек в плаще. Подминая под себя тело тюремщика, он приставил ему к горлу нож и предложил ещё раз сдаться. Охранник, рассудив, что положение его не оставляет иного выбора, отбросил пистолет в сторону и смирился перед четырьмя вооруженными людьми. Трое остались с ним, а незнакомец, завладев ключами от камер, и узнав в какой именно содержится арестант по имени Прыгун, скрылся в подземелье.
Теперь стало вполне ясно, какую цель преследовали люди в лодке, оказавшиеся в полночь возле замка Бастор. Надо признаться, операция по вызволению узника прошла весьма успешно. Никто из команды не погиб и не был ранен, если не считать лёгкого пореза у Барсука. Но высокий незнакомец был недоволен смертью трёх охранников, и успокаивал себя тем, что убийство было совершено исключительно по необходимости.
С той минуты, как человек в плаще вошел в подземелье, прошло некоторое время. Разбойники и тюремщик о чем то мирно беседовали, словно полчаса назад ничего между ними не произошло. Вскоре из подземелья появился высокий незнакомец, на руку которого опирался красивый молодой человек. Даже при свете фонаря, слабо разгоняющего ночную тьму, было видно, что арестант сильно изнурён. Незнакомец снял плащ и накинул на плечи Прыгуна.