14

Тем вечером в поезде я почувствовала привычную пульсацию в голове, за левой бровью, усиливающуюся по мере приближения к дому, и поняла, что она успеет превратиться в острую головную боль к тому времени, как я перешагну порог. Из комнаты Анжелики слышалась музыка. Я позвала дочь, но она меня не услышала. Или услышала, но не отозвалась.

В кухонной раковине стояли немытые тарелки после оставленного мною ужина. Я пришла поздно, поэтому не могла винить дочь за то, что она поела, не дождавшись меня. Вымыв посуду, я заглянула в холодильник, но есть не хотелось, поэтому я щелкнула кнопкой чайника, заварила себе чаю и направилась наверх.

– Привет, Энжи. Как у тебя прошел день, солнышко?

Дочь сидела на полу и красила ногти на ногах. На мои слова она никак не отреагировала. Я мялась в дверях: музыка ввинчивалась в мою измученную болью голову, едкий запах лака – в ноздри. Наконец я собралась с духом, вошла и, наклонившись, поцеловала ее в макушку.

– Привет, солнышко, – повторила я, перекрикивая музыку. Энжи вздрогнула и опрокинула пузырек с лаком. – Прости, не хотела тебя напугать. Что же ты ничего не подстелила? Ковролин измажешь. – Я подняла и поставила пузырек. – Принести тебе что-нибудь? Может, чаю?

Дочь помотала головой. Она во многом нуждалась, это было ясно, вот только я была не в силах ей помочь. Она ни при чем. Виновата я, и только я.

– Как у тебя прошел день? – снова спросила я.

– Нудно.

Я подступала к своей четырнадцатилетней дочери, как к дикому зверьку, – стараясь ничем не спровоцировать ее и в то же время изнывая от желания погладить. Во многих отношениях она еще оставалась ребенком, но я уже знала, что ее зубы и коготки смертельно опасны.

– Наверняка не настолько плохо, – ответила я.

Она ощетинилась колючим раздражением.

Толку от меня не было никакого. Обнять бы ее, сесть рядом на пол, послушать ее музыку, а я вместо этого отступила к двери. Как будто, едва очутившись дома, лишилась всех своих навыков и умений. Здесь не было ни рекомендаций, чтобы им следовать, ни трудового соглашения, чтобы на него ориентироваться. Быть секретарем мне всегда удавалось лучше, чем матерью.

– Я, пожалуй, помоюсь и лягу пораньше, – решила я. – Тогда – до утра?

– Спок-ночи, мам.

– Только не засиживайся допоздна. Завтра в школу.

Около полуночи она выключила музыку, и я наконец уснула, а в два часа ночи проснулась. Сквозь стену отчетливо слышался голос Анжелики: она говорила по мобильному. Его она выпросила у меня, когда узнала, что у дочери Мины, Лотти, уже есть свой телефон. На прошлой неделе девочки провели день в офисе – это была затея Мины. Так делают в Штатах. Называется «Вместе с дочкой на работу». Вопреки всем моим опасениям, обошлось без происшествий, и Мина, видимо, решила, что акция имела успех. Помню, на обратном пути в поезде Анжелика ни о чем другом не говорила, кроме телефона Лотти. «Она старше тебя», – напомнила я. «Свой телефон у нее с двенадцати лет», – возразила Анжелика, и в конце концов я сдалась.

Я выбралась из постели, постучала в дверь ее спальни и вошла.

– Энжи, солнышко, уже два часа ночи. Мы же договорились. В одиннадцать телефоны отключаем.

– Слушай, подожди, ладно? – сказала она в трубку, потом бросила мне: – Еще минутку, – и снова в телефон: – Так вот…

– Нет, прямо сейчас, – настаивала я.

– Ой, да отвали. – Она говорила отвернувшись, вполголоса, но не настолько тихо, чтобы я могла сделать вид, будто не расслышала.

– Не смей так со мной разговаривать. – Я попыталась изобразить авторитетный тон, как на работе, – властный, деловитый, которым я обращалась к Саре или Люси. – Ты слышала меня, Анжелика? Ну все, отключай телефон.

На мою дочь это не подействовало. Хихикая в мобильник, она накрылась одеялом с головой.

– Ты извини за это… – зашептала она собеседнику.

Я стащила с нее одеяло, выхватила телефон и дрожащими пальцами отключила его.

– Какого хрена? Не имеешь права выключать! – завопила она, пытаясь отнять у меня телефон.

– Уже выключила.

– Отдай. Хватит решать за меня, что и как мне делать.

– Я твоя мать. Решать, что и как тебе делать, – моя работа.

– Твоя работа – быть моей матерью? Ой, я тебя умоляю! Видела я твою работу. Ты жалкая неудачница. Только носишься целыми днями, делаешь, что тебе прикажут. Тоже мне, «вместе с дочкой – на работу»! Как ты только додумалась, позорище!

Я смотрела на нее и молчала. А когда она попыталась снова отнять у меня телефон, повернулась и вышла. «Корова», – процедила она сиплым от слез голосом, когда я закрывала дверь.

С тех пор дом и работа стали для меня двумя дрейфующими материками, все больше отдаляющимися друг от друга. Поначалу мне еще удавалось удерживаться на них обоих, но в конце концов пришлось спрыгнуть с одного и остаться на другом. Этот выбор не был осознанным, однако я бездействовала, когда мой дом начал уплывать от меня, и ничего не замечала, пока он не скрылся вдали.

Загрузка...