Когда я решила, что останусь с Егором Андреевичем в Калининграде, я сообщила об этом прежде всего не дочери, а брату. Так уж повелось, что именно с ним первым я делю все свои печали и радости.
Мы с Валерой близнецы, и у мамы нашей был брат близнец. И, как она рассказывала, у бабушки тоже был близнец, только сестра. Поэтому, когда я забеременела, очень надеялась, что врач не рассмотрел, не расслышал. Очень хотелось двоих. Но не случилось это счастье. А вот Валере повезло. Его Валерия ждала двойню. Вот такая пара была – Валерий и Валерия Семёновы. Валера и женился раньше меня, и с прибавлением в семействе не задержался. Через месяц после свадьбы объявили нам, чтобы мама с папой готовились стать дедушкой и бабушкой, а мы с Витей – тётей и дядей.
Валера лысеть начал рано, по этой причине все до сих пор думают, что он мой старший брат. И когда Валера шёл с Валерией рядом, она казалась слишком юной для спутника.
Мы с Витей жили вместе с родителями, а Валера с Валерией у тёщи. Вспоминая эту женщину, я не перестаю удивляться, как Валера выдержал то «гестапо». Мне казалось, что даже ходить нужно было по определённой половице, а садиться только на определённый стул. И не дай бог оставить капли воды на смесителе в ванной. Тут хозяйке было всё равно – гость ты или не гость. Она, нисколько не смущаясь, кричала из ванной:
– Воду с крана вытирать надо! Не научили?
Мы старались ходить в гости к Валере как можно реже. Но он, казалось, не замечал придирок тёщи, настолько любил свою жену. Надо отдать должное кулинарным способностям Валентины Львовны, она могла сделать конфетку из «дерьма и палок», как она сама любила говорить. Валера всегда был сытно, вкусно, и – что немаловажно – разнообразно накормлен тёщей, обласкан любимой женой, в связи с чем пребывал, как он нам говорил, «в райских кущах». Мы так не считали, но соглашались с ним за неимением аргументов, способных выразить наше отношение к ВэЭл, как мы называли между собой Валентину Львовну.
Я по-доброму завидовала Валерии. Наблюдала, как округляется её животик, как она сменяет обувь и одежду на более удобную. Даже пигментные пятна, появившиеся на её скулах, на мой взгляд, украшали её. Она была вся такая остренькая, юркая, лёгкая. Отец у неё был татарин, и в итоге смешения кровей, как и водится, получилось обворожительное создание. Татарочка, похожая на стрекозу. Валера шутил иногда, что у них идеальная пара – «муравей и стрекоза». Когда Валерия вышла в декретный отпуск, Валеру направили в командировку, причём на довольно-таки длительный срок. Он обычно ездил на проверки не на один день, не на неделю, а на месяц-полтора. А тут целых два месяца. Валерия попросилась с ним. Уточнив, что на время проверки будет предоставлена ведомственная квартира, Валера получил «добро» тёщи, и они стали собираться. Беременность Валерии протекала прекрасно, никаких осложнений не было, и она, предупредив участкового гинеколога в женской консультации, что уезжает, пообещала вернуться за две недели до родов.
Придумали сфотографироваться на балконе вдвоём. Запомнить ракурс и позы, а потом сделать точно такое же фото с близнецами. В то время пол будущих детей ещё не определяли заранее, но мы были уверены, что это мальчик и девочка. Имён им пока не придумали, но уже наметили, что назовут либо Аней и Ваней, либо Машей и Сашей. Мама предложила назвать пооригинальнее. Ей очень нравилось имя Феликс, но Валера категорически заявил:
– А девочку? Фёкла или Федора, что ли?
Так тема была закрыта.
Мы проводили их до вокзала. Их уже было четверо, просто дети ещё не увидели свет. Но они были. Поэтому мы провожали четверых.
У самого вагона ВэЭл вдруг схватилась за сердце:
– Нехорошо мне.
Валерия обняла её:
– Ты совсем не отдыхаешь. Пока нас не будет, удели время себе. Хорошо?
На том и попрощались, помахали вслед вагону и отправились каждый по своим делам. Мы с Витей зашли в пельменную, где помимо пельменей лепили ещё и вареники на продажу. Наевшись пельмешков, купили с собой два пакета вареников – один с картошкой, другой с вишней. Почему я всё это запомнила? Просто миллион раз прокручивала в голове тот вечер. Ведь ничего не предвещало беды. Только у ВэЭл было предчувствие. Но не возможно было разгадать тот знак, поданный с небес.
Из командировки наши Валера и Валерия звонили иногда, рассказывали о своих делах. Валерия была ужасной хохотушкой и любой рядовой случай могла рассказать как анекдот. Обычно разговор по межгороду начинал Валера, сухо излагающий факты, а потом трубку брала Валерия, и начинался весёлый разговор. Так мы узнали, что их соседка по лестничной площадке хорошо шьёт и теперь у Валерии пять новых платьишек размером с парашют. Бабушки, что сидят вечерами у подъезда, связали молодым в подарок три пары пинеток и шесть шапочек. Валерия приглашала всех в квартиру, где теперь можно было оставлять брызги на раковине и посуду мыть не сразу. Она совсем не тяготилась тем, что пришлось уехать от матери, друзей, родственников в такой ответственный момент. Она любила повторять: «Мне в кайф».
Когда уже были куплены билеты домой, собраны чемоданы, Валера утром обнаружил, что одна щека у него опухла. Ехать домой предстояло почти сутки, и Валерия уговаривала его сходить в больницу. Он махнул рукой и беспечно сказал: «Ничего со мной не случится».
Но случилось. Аккурат за два часа до поезда у него резко поднялась температура. Аспирин не помог. Валерия, наблюдая с ужасом вялого и почти бессознательного мужа, покорно поехала с ним на вокзал. Не доехали. В машине он потерял сознание. Привезли в приёмное отделение, дежурного стоматолога не было. Осмотрел обычный хирург. Что он говорил, что диагностировал, Валерия не помнила. Она сняла гостиницу недалеко от больницы, позвонила нам, чтобы не волновались. И стала ждать. Дела оказались совсем плохи. Валере не просто удалили этот зуб, а стали бороться за его жизнь. Врач, увидев её положение, мягко пояснил, что зуб, по всей видимости, болел уже несколько дней, а может и недель. Из всех слов она запомнила только «сепсис», о чем, рыдая, рассказала нам в трубку.
Где- то через неделю опасность отступила, но Валерий всё ещё был в крайне тяжёлом состоянии.
Ни с кем не посоветовавшись, неизвестно чем руководствуясь, Валерия написала ему письмо, что срок родов подходит, поэтому она вынуждена уехать. Но, как только родит, сразу сообщит ему. Она написала, что дождалась того дня, когда врач ей сообщил, что ситуация у Валеры улучшилась, и только после этого она поехала домой. Там было ещё много слов о любви, счастье, о малышах. И о том, что всё будет хорошо. Письмо Валера прочитал не сразу, так как состояние снова ухудшилось, и его перевели в реанимацию. Но Валерия этого не узнала, ведь в это время уже ехала в вагоне в сторону Москвы.
Не доехала наша Валерия. Сейчас не узнать почему, но сошла она на маленькой станции. Может, купить чего захотела, да опоздала на поезд, может воздухом подышать. Когда схватки у неё на той станции начались, повёз её на уазике по кочкам шофёр в фельдшерский пункт.
Мы только через сутки были извещены, что ни Валерию, ни малышей спасти не удалось.
Бледный, худой, чёрный от горя, страшный, как чёрт, Валерий, выписавшись из больницы, пошёл получать тело жены и контейнер. Так появилась дыра в сердце моего братика. Сколько бы женщин он ни встречал потом, не мог полюбить.
ВэЭл, не оправившись от удара, прожила недолго, меньше года. И остался Валера один в квартире. Много лет спустя всё же привёл в нее коллегу, с которой попытался построить семью. Лет пять прожили. Немало. Но всё же она ушла. Однажды утром встала, собрала чемодан и просто сказала: «Уйду я от вас, Валерий Андреевич» – и ушла. Она с ним только на вы общалась, хотя уже к тому времени работала в другой фирме.
Валера последнюю фотографию, где они вдвоём с Валерией стоят на балконе, на видном месте не хранил. Но я знала, что она всегда рядом. На журнальном столике лежит «Атлас мира», открыв который сразу видишь ту самую фотографию.
Валера наш всегда был оптимистом, компанейским и очень мягким. Но по его душе потоптались такие ржавые железные башмаки смерти, что она скукожилась и, казалось, неспособна была распрямиться.
Когда я родила Ленку, он стал её крёстным. И Владику крёстным стал.
На могилу к Валерии и деткам ходил. Носил всегда шесть цветочков: по два каждому.
– Угробили в этой дыре, Аня, – рыдал он у меня на руках.
Я плакала вместе с ним, но помочь ничем не могла. Настаивать на его новой женитьбе тем более не имела права. Спрашивала, что, может, какая дама решит родить от него, так хорошо бы.
Но он становился суров, даже зол:
– Ленка моя дочка. Крестница – значит дочка. И точка! Вопрос закрыт.
На словах вопрос закрыть легко, но он порой внезапно оказывается открытым. Причём ключом, о существовании которого не ведал.