Немолодая невеста

Как мама дочери, зовусь тёшей, но по характеру своему я больше похожа на свекровь. Потому что требую. Причём со всех. У меня не забалуешь. Всё лежит на своих местах, режим соблюдается, поблажек никому не делаю. Даже себе. Ну, разве только Владику, да и то очень и очень редко, в данном случае звание «бабушка» перевесило «тёщу». Думаю, что я не первая такая.

Почему сравниваю себя со свекровью? Любочка, подруга моя, частенько мне об этом говорит. Не с укором, но с намёком. Ведь есть какие-то общепринятые, зачастую, анекдотические истории, в которых тёща обязательно печёт блины, конфликтует с зятем, вся в делах по дому. Свекровь в этих историях ничего не делает, только внезапно приходит в гости, критикует невестку за бесхозяйственность, внучат не нянчит. При этом она всегда при параде, вся такая «генерал в юбке». Так вот, хоть я и тёща, я как раз всегда причесана, приодета. Это, кстати, совсем не трудно, при наличии хорошей стрижки и достаточно подтянутой фигуры. С зятем я дружу, он у нас очень воспитанный. Ни разу не произнёс бранного слова, ни разу на мою дочь голос не повысил. По крайней мере, при мне. Ленка моя боевая, сама любого приструнит. Мои гены.

Когда я работала медсестрой, Галина Георгиевна – заведующая поликлиникой – меня уважала. Если какая проверка приезжала, она вела комиссию ко мне, так как знала, что у меня всё согласно требованиям, по инструкции. Зять мой Рома, слава богу, оказался аккуратным, чему я была в первое время безумно рада. А потом просто привыкла.

Владик, в силу возраста, бардак не замечает, если не он его сотворил. Но всё, что сам замусорил, испачкал, обязательно убирает почти без напоминаний.

Ну, что там ещё про тёщу? Блины. Устаю, когда пеку. Печёшь, печёшь, ноги утруждаешь, а их раз – и нет. Когда дома бываю одна, пеку, потом фарширую. Так блинов хватает «на подольше».

Не буду больше углубляться в тему «свекровь – тёща», вы и так уже поняли, что я хоть и обычная женщина и у меня есть свои тараканы в голове, я просто люблю свою семью. Когда я впервые услышала, что цветок ромашки – символ семьи, любви и верности, я полюбила эти цветы ещё больше. Никто не знает, но между страниц одной из книг, стоящих на верхней полке в большом шкафу, хранится ромашка из букетика, который папа однажды нарвал для мамы. Случайным образом одна ромашка была изъята мной в качестве временной закладки. Много лет спустя она растрогала меня до слёз, ведь её касались ладони моих родителей. Они любили друг друга. Берегли друг друга. Благодаря им появились на свет мы с Валерой, потом наши дети, внуки. Как белые лепестки ромашки вокруг солнечной серединки, так и мы все стоим, взявшись за руки, а наша солнечная серединка – это любовь. Я давно плотно приклеила цветок ромашки на картонку, прикрыла плёнкой, чтобы не рассыпался. В общем, ещё и сентиментальная я. Люблю жизнь. Любовь к жизни я особенно остро ощутила, когда не стало Вити, моего мужа. Очень долго потом, да и до сих пор, когда вижу что-то красивое или просто интересное, в голове мгновенно вспыхивает только одно: «Вот бы Витя увидел тоже. Не успел…». И так меня это «не успел» подстегивает, что хочется успеть. Успеть увидеть, познать, передать опыт.

Время летит быстро. Кажется, что совсем недавно была школьницей, потом студенткой медучилища, невестой, молодой мамой, и вот уже тёща, бабушка и снова пройдена стадия молодой невесты.

Егор Андреевич даже новую книгу свою решил так назвать. Вернее, немного иначе – «Немолодая невеста». Он сейчас пишет про наши отношения, но с долей мистики. «После книги про бабушку будет книга про бабушку и дедушку», – смеюсь я. Но ему не говорю, чтобы не бередить раны – он ведь стать дедушкой не успел.

Чуть позже Егор Андреич передумал и дал рабочее название роману «Поздний диагноз». Мы и вправду словно подхватили вирус, который диагностировали не сразу. Гораздо позже, когда мы прожили вместе не один месяц, в разговорах стали всплывать подробности, которые мы поначалу не заметили. Во-первых, Егор Андреевич у меня сразу вызвал доверие и я у него вызвала ответную симпатию. Во-вторых, я о нём думала, хоть и редко. Он думал обо мне. Думал гораздо чаще, ведь жил в моём доме. Смеясь, он делился, что увидев непорядок, про себя восклицал: «Хозяйка прибьёт меня!» – и прилагал усилия, чтобы эту «бяку» ликвидировать.

Слово «бяка» он всегда держал под рукой, и держит по сей день. Я, не использующая никогда это слово раньше, бесилась, если честно. Но потом привыкла настолько, что однажды, увидев противного жёлтого жука на листе смородинового куста, забежала в дом с криком:

– Егор Андреич, иди, посмотри, что за бяка там на смородине.

Егор Андреич сходил, конечно, посмотрел. Естественно, никого уже на листике не было. Зато он, обернувшись ко мне (я-то ведь шла следом, чтобы показать куст с «бякой»), рассмеялся:

– Ну, всё, моя. На все сто.

Прижал меня к себе своими музыкальными руками и повторил:

– Моя, – заглянул в глаза и добавил:

– Бяку мою удочерила.

Я кивнула и теснее прильнула к нему. А он руки не убрал.

Почему я говорю, что у него музыкальные руки? Я их так сразу определила. Помню, как в юности впервые увидела на экране руки актёра Станислава Любшина крупным планом. Они поразили меня своей пластичностью и красотой. Его пальцы были созданы природой, чтобы ими любовались. «Музыкальные», – подумалось мне. Больше я ни у кого таких рук не видела. И когда при первой встрече с Егором Андреевичем бросила взгляд на его ладони, даже вздрогнула. Музыкальные. Я долго стеснялась ему об этом сказать, а когда сказала, он даже удивился. Рассматривал кисти рук, качал головой. Не замечал. Сказал, что никто до меня не замечал.

Мы с ним сошлись не сразу. И в мыслях такого не было. Он снимал мой дом, который был выставлен на продажу. Дом не брали, и Егор Андреич жил в нём, пока однажды не нашлась семья северян, располагающих значительной суммой. Они собрались в Калининград в сентябре, поехала и я. Для меня это было очень неудобно, так как меня пригласили на работу. Снова в мою любимую детскую поликлинику. Посидев дома на пенсии и дорастив Владика почти до семи лет, я немного устала от домашних рутинных дел. Понимая, что Владику пора становиться самостоятельным, и посоветовавшись с родными, я решила выйти на работу. И вот тут как раз выяснилось, что начать работать первого сентября я не смогу, ведь надо ехать в Калининград. Сгорая от стыда, я пришла к заведующей и сказала:

– Я понимаю, что подвожу вас, Галина Георгиевна, но мне нужно срочно уехать. Я, честное слово, не обижусь, если вы после этого не возьмёте меня работать.

Галина Георгиевна, конечно, сильно расстроилась, а если быть точнее, сделала недовольное лицо. Если бы она в тот момент знала, что я не выйду на работу вообще, наверное, грохнула бы кулаком по столу. Она очень уж строгая. «Тигрица наша» – так называет её рабочий Захарыч. Фамилия у Галины Георгиевны – Тиранян, поэтому прозвище «Тигрица» прилепилось сразу, как только она ступила на порог своего кабинета, где и была представлена коллективу чиновницей горисполкома. А может, полосатый платочек на её шее сыграл свою роль.

Я ведь сама тогда не знала, что останусь с Егором Андреевичем. Отметили семилетие Владика, и я, упаковав свои вещи в небольшой чемоданчик, отправилась в Калининград, пообещав, что через дней пять, максимум десять, вернусь.

Семья северян, увидев дом, даже не стала всё осматривать. Вернее, мужчина желал, а жена его принялась ныть и причитать, что она пенсию зарабатывала не для того, чтобы такой дом обслуживать и горбатиться на огороде. Выходит, зря я ехала. Несмотря на то, что портфолио дома с участком я потенциальным покупателям отправляла, дом им показался очень уж огромным. Пока я разговаривала с ними в беседке, Егор Андреич носу из дома не показывал. Проводила «гостей» до ворот и вернулась в дом. А на столе уже и бутерброды, и фрукты, и даже омлет, украшенный зеленью.

– Может, пшённую кашу с тыквой хотите? – спросил меня Егор Андреич.

Привыкшая быть всегда главной по питанию, я смутилась. Но кашу попробовала. И омлет, и бутерброды. Потом на столе появилось вино, потом ещё. Был зажжён камин, я рыдала о своей несчастной судьбе, связанной с продажей этого дома. Оказавшись в объятиях Егора Андреича, желавшего меня успокоить, я зарыдала ещё сильнее. Надо ли говорить, что до рассвета я мучила его рассказами о своей нелёгкой доле, а он меня терпеливо слушал.

Могла ли я подумать, что в шестьдесят три года проснусь в постели рядом с чужим мужчиной?

Именно этот вопрос я задала себе вслух наутро.

Надев очки, Егор Андреич посмотрел на меня внимательно:

– Ну, не такой уж я и чужой.

Я закрыла лицо руками:

– О, боже, я ведь бабушка! Старушка, можно сказать.

Егор Андреич хмыкнул:

– Это ещё бабушка надвое сказала, кто тут старушка.

Он выбрался из-под одеяла со словами «Нашла старушку! Чуть ночью меня не спалила своей страстью». Улыбнувшись мне, он отправился на кухню. На нём были синие пижамные штаны в красную полоску. С моей стороны на стуле возле кровати лежал махровый халат с капюшоном. Я быстренько вскочила с постели и завернулась в этот халат. Хоть у меня и достаточно стройная фигура, я всегда старалась спрятать тело. Так была приучена. Посмотрев на себя в зеркало, приготовилась ужаснуться, но оказалось, что выгляжу неплохо. И я поплелась следом за Егором Андреевичем.

Егор Андреич ловко управлялся с бутербродами. Он улыбнулся мне и запросто сказал:

– Не уезжай. Оставайся. Давай жить вместе. С тобой так хорошо.

А я не знала, как себя вести после этих слов. Я ведь думала, что уже очень старая, а оказалось, что не очень.

Халат был без пуговиц, а пояс я, видимо, потеряла где-то по пути на кухню. Чтобы он не распахнулся, я сняла с крючка белый фартук и надела поверх халата.

Егор Андреич рассмеялся:

– Милая Фрекен Бок, прошу к столу.

Я вздрогнула и поспешила поделиться, что Владик считает, что я в этом фартуке такая же красивая, как Фрекен Бок.

– Я напишу про это рассказ, – сказал Егор Андреич.

– Ой, – обрадовалась я, – у меня столько в голове, что можно написать целую книжку.

– И напишу, – пообещал Егор Андреич. – Про красивую Фрекен Бок.

В этот момент я поймала себя на мысли, что мне и вправду хочется остаться здесь.

И я осталась.

Загрузка...