В августе 1985 года в Кабуле стояли жаркие и солнечные дни. Над огромным глинобитным городом, утопающим в зелени фруктовых садов, поднимались, словно белые птицы – воздушные лайнеры и несли пассажиров в различные уголки света. На площади, напротив мечети Ид-Гах, и перед древним Королевским дворцом тысяча белых и сизых голубей мурлыкали и гуляли среди стариков и детей.
Мусульмане, страждущие увидеть ботаническое чудо направлялись в райские сады Баги-Бабура, основателя империи Великих Моголов. Это был фантастический по красоте парк, населенный фруктовыми деревьями со всего света, порой невиданными для жителей горного Афганистана и описанный, пожалуй, достоверно в сказках о «Маленьком Муке».
Смуглый и худощавый подросток – афганец, лет четырнадцати, направлялся домой от городского продовольственного рынка. За ним следовал его закадычный друг, мальчик лет десяти или двенадцати. Старший толкал впереди себя небольшую телегу, на которой лежали два мешка с сыпучими крупами и мешочек поменьше с сахаром.
Лицо юного горожанина излучало счастье и умиротворение, хотя на его глазах иногда наворачивались слезы от непонятной обиды или злобы. Мальчик превращался в юношу и уже имел легкий темный пух на подбородке и на усах.
На конце одной зеленой улицы младший мальчик что-то крикнул своему другу и побежал в бедное одноэтажное строение, служившее домом его отцу, матери, трем братьям и двум сестрам.
Старший помахал ему рукой и, не оборачиваясь, продолжил свой путь. Он не заметил, как одинокая женская фигура следовала за ним до конца его пути. Через пятнадцать минут мальчик поставил тележку на металлическую подножку и приоткрыл кованую калитку старого сада, в глубине которого можно было различить очертания двухэтажного жилого дома белого цвета. По саду ходили домашние птицы: курицы, куропатки и даже пара гусей, а на ветках сидели влюбленные горлицы. Все было, как всегда.
Женщина в темном платке пристально наблюдала за ним, но потом наклонила голову и тихо отправилась в обратный путь.
Мальчик, словно молодой кот радостно и шумно запрыгнул в знакомый сад.
– Малала! Красавица! Я хочу пирог с изюмом и финиками, сестра, ты слышишь своего младшего брата!? Эй! Девчонка! Ты спряталась? Отзовись! Ну, если я сейчас найду тебя, ты узнаешь Бахтияра…
Подросток закатил тележку в сад и закрыл за собой калитку на надежный, но совсем старый и ржавый потайной крючок.
– Дедушка, где моя сестра? Дедушка Самандар, где ты сам? Малала, где же ты? – крикнул подросток и вытер глаза от случайных слез.
Мальчик увидел родного деда, сидящим под старой развесистой чинарой, и радостно выдохнул. Дедушка достал из коробки свою коллекцию фигурок нэцкэ и с удовольствием протирал каждую из них мягкой хлопковой тряпочкой. На глазах у пожилого, но еще не старого мужчины стояли крупные слезы.
– Ты почему плачешь? – серьезно спросил мальчик, присел рядом с дедом и обнял его.
– Тебе показалось, внучек, вот, изучаю своих друзей. Какие они счастливые. Что-то я слаб сегодня или солнце разморило меня.
– Нет, ты плакал мой родной?.. – настаивал парень.
– Вспомнил твоего отца, моего сына Гатола…
– Ты думаешь, что мой папа погиб?.. – удивился подросток.
– Не знаю, мой дорогой Бахтияр, лишь бы ты у меня не пропал… – Старик нежно гладил внука по темненькой голове. – Ты у меня такой красивый и умный юноша.
– А моя сестра? Разве ты не говорил, что она для тебя самая любимая внучка? Где Малала, дедушка? Ты плакал по ней? Ее убили проклятые шурави?.. Или душманы приходили и взяли ее к себе в горы? Нет!.. Нет?.. Скажи, скорее…
– Я плакал от радости, что наша Малала улетела…
– Куда, дедушка? Куда она могла улететь? Ты в своем уме?
– Тише, Бахтияр, ты умеешь хранить тайны?
Дед обнял мальчугана за плечи и всмотрелся в глаза любимого внука.
– Еще бы! Я сама скала в ущелье Панджшер! – со страхом, что дед сходит с ума ответил подросток.
– Давай пообедаем, я потом я тебе все расскажу! Она села сегодня в самолет…
– Ладно, а меня сегодня обманул толстый шурави! Десантник, жадный солдат, я хотел плюнуть ему в лицо, но побоялся… – с досадой рассказал парень.
– Я же просил тебя не подходить к советским солдатам в Кабуле, а вдруг тот, к кому ты подойдешь, вчера в горах потерял друга или командира? Они все злые, их держат в Афганистане силой и не разрешают улететь по домам. Понимаешь, их заставляют воевать!? Не подходи больше к шурави! Они как «шурале»! Говорят, их привезли из Урале! Ты понял меня?..
– Понял, не сердись, а кто такие «шурале», – засмеялся Бахтияр.
– Нечистый дух леса, шайтан и колдун! – строго сказал дед.
– Э-э! Это сказки для маленьких, – захохотал парень.
– Живут эти «шурале» в горных лесах, называются те горы – Урале, вот так! Поэтому многих шурави защищают духи тех гор. И ничего смешного, мой дорогой внук!
– Я знаю, дедушка… Еще я слышал, что кто-то из ребят, на прошлой неделе, кинул в русского часового гранату и ранил одного солдата! Сами дети едва унесли ноги! Второй часовой начал стрелять, но увидел, что это бачата, стрелял вверх, в воздух. Но им было все равно страшно. Им сказали кинуть гранату в солдата-десантника…
– Кто же это им сказал?
– Кто? Ясно кто, приказали им душманы! У того мальчика – старший брат опытный моджахед, – шепотом рассказал Бахтияр.
– О! Аллах! Не ходи к колючей проволоке, Бахтияр! Я заклинаю тебя! Беги подальше от шурави! Кто мне потом вернет тебя? Даже если позже я отомщу за тебя? Прикажешь и мне идти в моджахеды? Я не пошел ради вас – моих внуков! Понимаешь меня?
– Я тебя понял, дедушка, я только обменял у того солдата пакистанские джинсы на целый блок хороших русских сигарет «Тройка», такие красивые! Потом продал его и вот принес домой мешок муки и полмешка отборного риса! Немного сахара и сушеных груш. Своих друзей я угостил сушеным инжиром. За обычные джинсы, представляешь?! Солдат думает, что они из Америки, глупый шурави!
– Отчего же ты хотел плюнуть толстому солдату в лицо? Обмен ведь состоялся? Ты все равно остался в выигрыше, – нахмурился дед.
– Он обещал мне два блока, но обманул меня, забрал еще и кроссовки, – рассмеялся подросток.
– Э-э! Какой же ты, Бахтияр! Значит, ты хотел надуть его? Никогда больше не жадничай, я же учил тебя, мой внук. Держи лепешку и сыр, ешь, ешь…
– Вкусно, дорогой дедушка.
– Теперь запивай апельсиновым соком, я специально только что надавил его для тебя…
– А в садах Бабура мы видели мальчиков, у которых не хватало рук и ног. Дедушка, а что хуже, когда нет рук или ног?
– Когда нет головы вдвойне плохо! Аллах помилуй! Как же вы их видели? Они, что, просили милостыню, эти бедные дети? – прослезился дед.
– Нет, они были с учительницей, они школьники и пионеры, а их отцы погибли за Апрельскую революцию в горах! В боях с душманами…
– Что ты говоришь, мой внучек, – заплакал дед, – не надо говорить больше об этом…
– Не плачь! Эти мальчики не плакали, хоть и подорвались на минах! Один из них сказал, что скоро они все улетят в Советский Союз, где им сделают отличные протезы… И еще они увидят Черное море! Этому мальчику тринадцать лет! Он герой… У него есть медаль от Бабрака Кармаля…
– Бедные дети, – проговорил старик и вытер глаза белоснежным платком.
– Деда? Я все хочу тебя спросить, что будет с нами, когда шурави улетят в свой Союз, в Москву, в холодные горы? Ведь придут моджахеды, узнают, что мой отец служил в ХАД… Что с нами будет?
– Никогда, никому не говори, про своего отца! Ты слышишь? Ты уже должен понимать, – прошептал дедушка.
– А мой дядя Абдулахад, моджахед?.. – прошептал Бахтияр.
– Тихо, никому ничего не говори. Если хочешь что-то рассказать, можешь говорить только про меня, своего деда… Абдулахад болен, шайтан вселился в его мозг и отравляет его сознание! Он вылечится…
Бахтияр так и не рассказал своему дедушке, что русский солдат не обманул его, а все же бросил под ноги второй блок сигарет «Тройка», который Бахтияр отдал своему маленькому другу Халику.
Поздний вечер. Окраина Кабула, рядом с микрорайоном – Теплый стан. Городок 103-ей Витебской воздушно-десантной дивизии – «Ограниченного контингента Советских войск в Афганистане». Модуль второй гвардейской роты отдельного парашютно-десантного батальона связи.
Солдаты и сержанты роты занимаются атлетизмом, на солдатском жаргоне качают свои «банки» траками. В это время в кубрик роты зашли офицеры батальона и внимательно осмотрели занимающихся спортом солдат. Среди офицеров был один не из батальона связи. Немного понаблюдав за рядовыми и сержантами, офицеры вышли из кубрика.
– Ну что, капитан? Есть ли среди занимающихся в казарме те двое солдат, которые мужественно охраняли сегодня мост? – тихо спросил командира роты молодой высокий подполковник.
– Так это, в кубрике все, кто был сегодня на охране Кабула, все двенадцать солдат и сержантов. Среди них и те двое – Сердюков и Одуванчиков – оба рядовые… Один «старик», а второй совсем еще «молодой»…
– Прекрасно, а где можно поговорить с ними? – вкрадчиво спросил подполковник.
– Можно в моем кубре, а можно в каптерке у старшины… – судорожно ответил гвардии капитан Колывань.
– В кубре? Это что? – не понял подполковник, слегка похожий на молодого Лаврентия Берию.
– В кубре – в кубрике, значит. У нас тут кубрики. Как на флоте… – улыбнулся командир роты.
– В каптерке у старшины роты будет лучше… – осторожно ответил подполковник. – А где же сам старшина?
– Он это… того, бегает, вечерний кросс, видимо, – быстро ответил «папа» ротный.
– Вы даже не знаете, где ваш старшина? – сухо спросил подполковник и уставился в других офицеров, стоявших рядом.
– Так это… Он ведь старший прапорщик, замену уже ждет! Его срок пребывания в Афганистане почти истек!..
– Почти!? А если он сейчас, так сказать, под покровом ночи словесно общается с врагами? С душманскими шпионами?
– Да, ну что вы… Сейчас мы найдем его! – громко ответил ротный.
– А что? Вы разве не знаете, сколько обмундирования и боеприпасов продают вот такие прапорщики?
– Не знаю… – ответил ротный и опустил взгляд в пол.
– В темное время суток все должны быть в казарме! Не только солдаты и сержанты, но и офицеры и особенно прапорщики! Детский сад!
– Так точно! Накажу! – сурово ответил «папа», который был лет на десять старше подполковника.
Рядом с ротным стоял гвардии старший лейтенант Семенов и гвардии капитан Сычев. Они оба были настроены мрачно, ведь перед ними стоял самый настоящий следователь из особого отдела «Сороковой Армии».
– Вызовите ко мне вначале молодого солдата, а потом уже и этого, рядового Сердюкова. Как его?.. – оскалился особист.
– Рядовой Одуванчиков! Александр Одуванчиков, комсомольский активист роты! – выпалил гвардии старший лейтенант Семенов.
– Пока взвода, – сухо уточнил гвардии капитан Сычев.
– Хорошо… – ответил особист.
Особист вошел в каптерку старшины роты и слегка прикрыл за собой дверь.
Ротный прошел в кубрик и быстро подозвал к себе Одуванчикова и Сердюкова.
– Ну что, гаврики! Чего натворили, герои? По ваши души приехал из штаба армии офицер контрик! Уроды, медь! Если чего наделали, он вас быстро арестует! Так что молчите! Ясно? А ты, Сердюков, видно долго дембеля у меня не увидишь! Красавчик! – злобно бросил ротный и указал Лёньке направление на каптерку.
– А че? Я не чо? Мне то чо, все по хрену!.. – безразлично ответил Лёньша, одел тельняшку, заправился и вразвалочку отправился в каптерку старшины.
Подполковник, лет тридцати пяти, холеный, коротко подстриженный и до синевы выбритый офицер в очках, сидел на ящиках с оборонительными гранатами в центре каптерки и что-то рисовал простым карандашом в тонкой ученической тетрадке. В дверь постучали.
– Да! Войдите, конечно, – мягко произнес офицер и снял с носа очки с круглыми линзами.
– Гвардии рядовой «дед» ВДВ Сердюков явился! Приказа вроде бы не было, «папа» просто сказал пройти! – смело отчеканил Лёня.
– Очумели вы чтоли здесь? «Папа»… «вроде бы»… «явился»… Ходите все в развалку! Что здесь происходит? – злобно удивился подполковник и потер ногтями лоб.
– Ничего не происходит, просто службу тащим мы в Афгане! Дальше еще не придумал… Песня будет!
– На черта мне ваши песни!? Ты что солдат, Лермонтов чтоли? – подпрыгнул подполковник, не понимая тона солдата.
– А вы сколько в Афганистане, разрешите узнать? – хмуро и невозмутимо спросил Сердюков.
– Немного! Товарищ солдат, это вы сегодня охраняли мост и проявили завидное мужество при его обороне?
– А как мне к вам обращаться… – неторопливо спросил десантный «дед».
– Подполковник Кочергин, из особого отдела армии.
– Отлично! Мы охраняли мост! Я и молодой солдат Одуванчиков! Славно шуганули мы этих «духов»! – рассмеялся Сердюков. – По медальке бы нам! Вроде как положено по совокупности боевых выходов?
– Шуганули, это как? – нахмурился особист.
– Короче, они, то есть «духи», хотели захватить мост через высохшую речку. У нас был приказ – мост держать! Одуванчиков держал их на мушке автомата, а я тем временем достал свою «базуку», зарядил в нее осколочно-фугасную гранату и взял моджахедов на мушку. Они, видимо, не ожидали такого горячего приема, подумали малеха и ушли! Вот и все…
– Базука, это РПГ–7?
– Ну да, он и есть, – улыбнулся Леонид.
– Вы служите в роте связистов переносных радиостанций, откуда же тогда знаете, как обращаться с РПГ–7?
– А что там знать, «папа» Сазон показал раз, я и научился. А по службе, я радиотелеграфист первого класса! – не без гордости закончил Лёня.
– Сазон?.. Это кто – Сазон?
– Командир нашей роты майор Сазонов, недавно улетел в Союз! Был здесь четыре года! Награжден по ранению орденом «Красной звезды» и медалью «За отвагу»! На его должность пришел капитан Колывань. Пока ничем не награжден, но если будет стараться…
– Хватит валять дурака, солдат Сердюков!
– Есть! – громко крикнул Лёня и злобно улыбнулся.
– Так, о чем я?.. А, мост!.. Ну, так за это орден вам и молодому солдату положено давать?.. – обронил и удивился сам себе Кочергин.
– Кому может и положен! Хотя у меня уже есть один! – усмехнулся Лёня.
– О! Какой орден у вас? Неужели «Красной звезды»?
– Ну да! Только ведь он чугунный и с закруткой на спине!
– Что? Издеваешься?
– Никак нет! – товарищ подпол…
– Пошел вон, солдат! – вскрикнул особист и сломал пальцами свой карандаш.
– Есть, идти вон! Значит снова без медальки…
– Стоять, рядовой!
– Я! Стою значит… – улыбнулся Лёня.
– Сколько боевых операций? Сколько вы раз были на боевых?
– Я не считал, вернее в первый год считал, насчитал не меньше пятнадцати. А второй год и не считал вовсе…
– Вот это да! А ротный сказал, что вы залетчик? Нарушитель дисциплины, не исполнительный солдат? – спросил контрразведчик удивленно.
– Я залетчик? Ха, ну, ротному, оно видней… Разрешите мне идти, дело ко сну, устал я немного, денек тяжелый был.
– Значит, медалей и орденов не имеете?
– Вы что, шутите, товарищ подполковник? Откель у нас медали? – усмехнулся старый солдат и сладко зевнул.
– Конечно. Отдыхайте! – выдохнул подполковник и посмотрел в глаза солдату.
Сердюков быстро покинул каптерку и довольный собой вернулся в кубрик роты. Уселся на табурет и принялся читать новый номер «Красной звезды».
– Капитан Колывань, ко мне! – в бешенстве заорал Кочергин.
– Я! Что случилось… Сердюков чтоли чего?..
– Что случилось? Что случилось! Ничего, пока! Почему «старого» ко мне послали, а где тот – молодой?
– Сейчас, а вот и он! Поссать бегал! – ответил ротный и, немедля, исчез в неизвестном направлении.
В это время, я вошел в каптерку…
– Гвардии рядовой второй десантной роты – Одуванчиков! По вашему приказанию…
– Я подполковник Кочергин из особого отдела армии! Берите табурет, присаживайтесь, рядовой, – хитро предложил особист.
– Спасибо! Я пешком, в общем, постою.
– Фу! Вы что здесь, все комедианты?
– Ни как нет! Хотя без юмора тяжело приходится… Развлечений-то других нет, вот и шутим, как умеем… Хотя иногда концерт в дивизию приедет или кино привезут, но это если повезет и солдат не в наряде или боевом охранении…
– Ладно, как служба, солдатик?
– Не бьют, службой доволен, сыт и одет! Письма из дома получаю регулярно! – отчеканил я.
– Ты, боец, охранял сегодня мост?
– Так точно, мне понравилось! Было тепло…
– До появления душманов к вам подходили бачата, местные мальчишки?
– Не помню…
– Так было? – нахмурился особист.
– Бачата?.. А, вспомнил! Двое пацанов. Так точно, просили бакшиш! Я им дал что-то типа… а, отдал банку каши с тушенкой и пачку солдатских галет. Но они продуманные, им наши солдатские не нужны им офицерские подавай!
– А Сердюков? – спросил подполковник, глядя в мои глаза.
– Сердюков? А, Леонид, он сказал, чтобы я больше с ними не разговаривал! Он строгий «дед»! – отчеканил я. – Он с ними не базарил, только мост охранял и вовремя группу местных мужиков увидел! Он стена!
– Где научились так складно врать, рядовой! Хотите под арест? В яму?
– Врать? Ни как нет! Смысл мне врать? Арест, можно, ой разрешите поинтересоваться, за что?..
– Теперь, значит, вы мне решили вопросы задавать? – засмеялся Кочергин.
– Вам вопросы? Нет, у меня нет к вам вопросов, товарищ подполковник! Я же вас впервые вижу, в натуре…
– Ладно, черт с вами, после душманов к вам снова подходили подростки, те же? Что предлагали купить?..
– Подростки?.. А, да, подходили, вроде. Хотели нам джинсы и кроссовки продать!
– А вы?.. Что вы сделали?.. – оживился контрразведчик.
– А! А мы, что?.. Так у Сердюкова денег нет, у меня тоже. Мы их и послали… Лично я в штанах не разбираюсь. Вообще откуда у нас – рядовых, деньги? Нам ведь не платят, совсем… Вы не знали?..
– Помолчите, я вас не об этом спрашиваю!
– Так точно, товарищ подполковник… Согласен, не о чем тут говорить! – заткнулся я и вытянулся по стойке «смирно».
– Сердюков, возможно, стал меняться, или покупать что-либо?..
– Вы что? Это строго запрещено! – крикнул я на всю каптерку.
– В морду хотите, товарищ солдат? Чего орете, как резаный? – взревел Кочергин.
– А нам хоть по морде, хоть в морду, хоть по шее, хоть в ухо – все едино, товарищ гвардии подполковник!
– Я не в гвардии! Ты что? Ничего не боишься, солдат? – подполковник приблизился вплотную к моему носу своим подбородком.
– Никого не боюсь, ведь я в десанте! – издевательски громко крикнул я. – Готов разорвать себя гранатой в случае окружения душманами!..
– Разорвать себя?.. Ты что несешь?.. Ладно!
– Так точно! – машинально ответил я.
– Такой шустрый? Послушай, так значит, ты радист?
– Так точно!
– Могу предложить тебе должность радиста в разведке ГРУ. А через полгодика отправим тебя в специальную школу. В Союз, в Москву.
– Ого!..
– Перспектива, ну как?.. Что молчите, рядовой?..
Я даже не хотел размышлять над словами странного подполковника. Тем более, я строго усвоил слова майора Падалко перед моей отправкой в Афган: «Запомни, Шурик, если хочешь остаться в живых, никуда не лезь. Служи в родном батальоне связи. Мы вас туда готовим, все остальное – слава и смерть…»
– Приключений мне хватает, коллектив – родной! Задачи батальона мне понятны и ясны! Эксперименты на войне чреваты последствиями…
– Ага, значит, сдрейфил? – рассмеялся Кочергин.
– Никак нет!..
Наверное, на две минуты в каптерке наступила мертвая тишина. Подполковник внимательно осматривал меня, прохаживаясь по каптерке, а я рассматривал мух, летающих вокруг потолочного вентилятора. Мухи были жирные и игривые. Иногда они садились на липкую ленту и оставались на ней навсегда. «Экспериментируют…», – подумал я и улыбнулся.
– Отлично! Пошел вон, щенок! Старшину там найдите!
– Есть идти вон! – гаркнул я и развернулся лицом к выходу.
«Ни хрена себе, ГРУ?.. Вы там ча, со всеми солдатами так разговариваете?.. А мне это на хрена?..» – подумал я.
Что на меня нашло, юмор и дерзость так и сыпались из моего рта. Чеканя шаг, я вылетел из каптерки старшины второй роты. Сам старшина – старший прапорщик Гаврюшов – уже ожидал вызова на центральном проходе модуля.
– Ну, что-что-что т-там, Одуванчик? – с опаской и сильно заикаясь, спросил наш грозный прапорщик.
– Вас звали! Пожалуйте!
– Че-черт! – прошептал Гаврюшов.
Прапорщик заискивающе вошел в каптерку. Подполковник ходил вокруг висевшей посередине комнаты боксерской груши и чесал свои горячие и красные уши.
– А, вот и прапорщик? Да? – хищно спросил особист.
– Та-та-так! То-то-чно! Пра-пра-пра-прыщик Гав-врю-врю-шов!
– Б-р, вы что, контуженный? – удивился особист.
– Угу! Было… Контузия у меня…
– Отдыхайте… У меня к вам вопросов нет, в принципе…
– Спа-спа-сибо!
– А где ваш ротный, капитан Колывань?
– В ш-ш-таб на-на-верно у-у-шел! – с трудом выговорил Гаврюшов.
– Ясно…
Подполковник нагнулся, чтобы не зацепить головой косяк двери и быстро вышел из каптерки. В коридоре он на мгновение остановился у нашей новенькой ротной газеты, висевшей на стене рядом с кабинетом замполита батальона – «На боевом посту вторая парашютно-десантная!» – и всмотрелся в карандашные рисунки и статьи, под которыми было написано: «Рисунки и статьи на первой полосе – гвардии рядового Одуванчика, статья на второй полосе – гвардии рядового Сердюка». Первая статья красноречиво называлась: «Спишь на посту часовой? Душман придет – роту вырежет!» Вторая статья – «Бей чужих, чтобы свои боялись!» – рассказывала о происшествии на военном аэродроме Кабула, когда наша рота побила улетающих в Союз дембелей из охраны аэропорта, надевших на свои уставные головы десантные береты, а на хилые тела десантурские тельники; статья была как-бы само-разоблачительная, но с юмором и сатирой на первом месте…
Подполковник мухой вылетел из модуля второй десантной роты связи. Больше в батальоне этого офицера никто не видел.
Когда наша рота горланила десантурские песни, во время вечерней прогулки на плацу батальона, капитан Колывань тихонько сзади подошел к дежурному по роте, младшему сержанту Петрову, и прошептал:
– А ну как, брат «Каманчи», открой-ка мне оружейку, живо!
– Е-есть! Товарищ капи…
– Да не ори, тунгус, – рассмеялся ротный командир.
– Есть! – опять гаркнул Петя. – Что смотреть будете?
– Гранатомет рядового Сердюкова на месте, «духам» не продал на мосту?
– Конечно здесь, вот он, родной! – улыбнулся Петя и открыл деревянный шкаф, где стоял протертый и блестящий, словно самовар, единственный гранатомет второй роты связи.
«Папа» взял его в руки, начал крутить и изучать все его крючки и подвесы. Потом словно оторопел и опустил руки. Лицо его покрылось холодным потом.
– Петро! Сукин кот! Ты что, дурак? Ладно, Сердюков дурында, а ты?
– Так точно, а что случилось, товарищ гвардии капитан?
– Смотри, курок вывернут, а здесь вмятина! Гранатомет неисправен, уроды, блин! Вы что им делали?
– Им орехи грецкие разбивали мои «деды»! Раз по куче и готово! Год назад!.. На нижнем Панджшере… Видно они и укокошили РПГ! Ха!
– Молодцы! Повесь на него бирку – «неисправен». Завтра пусть старшина Гаврюшов отнесет его майору по вооружению. И это… новый нам даром не надо! У нас в штатном расписании нет гранатометчика. Усек, Чингачкук?
«Папа» заржал во весь рот и отправился в свой кубрик, что-то ворча в усы про Лёню Сердюкова и молодого Одуванчикова.
После отбоя Лёня и я рассказывали роте о происшествии на мосту и про беседу с особистом. «Деды», «черпаки» и «слоны» держались за животы, умирая со смеху. В половине двенадцатого ночи идиллию нарушил старший прапорщик Гаврюшов, ворвавшийся в солдатский кубрик с криком боевого Гурона:
–Рота! Поче-му-му не с-с-пи-им?
В общем-то, это и был настоящий Гурон, только без перьев на бритом затылке и без боевого топора.
– О-ду-дуван, Сер-сердюк! Оде-дева-вайтесь и живо ко-ко мне в кап-каптерку! – заикаясь, проревел «краснокожий дикарь».
– Ну, пошли, Одуванчик, похоже, сейчас нас будут уже того, иметь! – грустно сказал Лёня и передернулся, словно нервный ребенок, вспомнивший про жестокого отца.
– Ну и хрен с ним! – бодро ответил я и спрыгнул со своего второго яруса. – Я живым не дамся… если он начнет бить, конечно…
Лёня одевался неспешно, долго завязывал шнурки на ботинках. «Дед» явно тянул время. Он посматривал на меня грустными глазами и о чем-то размышлял.
– Одуванчик, это, слышь, ты мне друг?.. – тихо спросил Лёня.
– Конечно! Самый настоящий! – негромко ответил я.
– Старшине не скажешь?..
– Ничего! Пусть даже не мечтает! С какого перепугу?.. – звонко ответил я и расплылся в циничной улыбке.
– Дать бы тебе в морду, Одуванчик, – усмехнулся мой добрый «дед».
– За что, Лёня? – не понял я.
– Да, я просто подумал, если бы я был нашим прапорщиком, наверно так бы подумал, – рассмеялся Лёньша.
– Ну ча, пашли чо ли? – брызнул я.
– Ча встали, та-тараканы бе-беременные? А?.. Зассали? Живо в каптерку! Очкуны духовские… – заорал прапорщик, появившийся словно черт из табакерки.
– Ча бояться-то? Неужто бить будете, ваше благородие? – вдруг крикнул я на всю казарму.
Эта реплика молодого борзого солдата в адрес Гориллы едва не подкосила отважного прапорщика десантной роты парашютистов «экспедиционного корпуса». Никогда раньше за всю свою яростную и борзую десантную службу, отличавшуюся показательным мордобоем всех поколений солдат и сержантов, старший прапорщик не получал таких качественных и смелых моральных оплеух.
– Не ссы, мо-молодой, руки еще об тебя-бя па-пачкать! – прошипел прапор и первым скрылся в каптерке.
Петя Петров посмотрел на нас грустными глазами, а потом почему-то сказал в мой адрес:
– Эх, Одуванчиков, молодой, залетциком становишься?
– Иди, гуляй по вечной мерзлоте! – зло ответил я, понимая, что за эту фразу мне в скором времени пересчитают все мои тощие ребра.
Я так и не понял, что мой командир отделения хотел этим сказать, да он и сам верно этого не понял. Он хотел извергнуть крылатую фразу, но получилась бессмыслица. Как только Петя попал в ВДВ, странный…
– Разрешите ворваться? – почти смело спросил Лёня.
– Рискни геморроем, солдат! – прогремел старшина роты из глубины каптерки.
Мы оба вошли и молча встали у фанерной стенки, окрашенной в противный грязно-салатовый цвет. Над нашими головами висели портреты Брюса Ли, вырезанные из иностранного журнала явно тупыми ножницами и приклеенными на канцелярский клей. Тот самый клей, что используют школьники первого класса на уроках труда. Брюс Ли с улыбкой дракона выражал своим взглядом неотвратимость физической расправы над каждым, кто не по доброй воле входил в этот «пыточный кабинет», логово Гориллы. Наш старшина, видимо, взял образ великого каратиста в своего духовного помощника и кумира. Это были лишь мои ничтожные и субъективные предположения…
Гвардейский стар-прапорщик по обыкновению уже прибывал в поту и мыле. Он пытался нокаутировать длинную черную кожаную каланчу, наполненную местным песком. Каланча уже давно не дышала, на ней не было живого места. Мне было жалко ее. За два или три года нахождения в этой каптерке, от бедной груши-каланчи, мало что осталось. Горилла бил ее яростно, охаживая кулаками, локтями и коленками. Создавалось впечатление, что это была вовсе и не боксерская груша, а тело самого ненавистного врага.
Мы продолжали смотреть на этот маскарад еще минут пять. В кубрике невыносимо пахло «обезьяньим» потом. Я внимательно следил за отточенными кулаками и ребрами ладоней нашего старшины.
И вдруг меня осенила мысль и догадка. Солдаты и сержанты на втором году службы в Афгане становятся философами и «Диогенами», они спят и видят тот момент, когда уже их отпустят домой, они понимают, что их выжали, словно апельсины, не дав ничего взамен, кроме двух полосатых тельников и старого десантного берета. Прапорщики, наоборот, привыкают получать очень хорошие деньги за свою, по сути, халявную должность и с азартом смакуют крайние месяцы боевого двухгодичного контракта, втихую подумывая и наслаждаясь, словно он на молодой бабе: «Черт побери, а не остаться ли мне здесь еще на пару годков? Четыре года в Афгане, это ж почти маршал! Выслуга год за три! Где еще в Союзе смогу я такие шикарные бабосы заколачивать?..» Вот и метелит такой прапорщик боксерскую грушу, думая, что его сила и ловкость вечна и непогрешима. Что вся дивизия, да что там, дивизия, вся 40-я Армия с восхищением глядит на удачливого, покрытого панцирем мускулов великого полководца «слонов», «черпаков» и еле ходящих «дедов»…
Лёня чихнул и поморщился. И вот я автоматически открыл рот, из которого вылетела глупая, но вполне крылатая фраза:
– А если зубами, товарищ гвардии старшина?..
Прапорщик опустил руки. Глаза его сверкнули адским огнем. Каптерка наполнилась мертвенной тишиной. Словно через пару секунд должна последовать расправа над местными жителями со стороны волка-оборотня, представшего перед ними в виде вспотевшего боксера, мастера восточных единоборств. В углу заерзал каптерщик, тот самый «дед», похожий на коренастого чебурашку и цыганенка, одновременно.
– Товарищ старшина, разрешите я этого борзого Одуванчика урою прямо здесь?! В хате? Чтобы вам руки об него не пачкать? – неожиданно и злобно прошептал солдат-вещевик.
Вдруг я сообразил, что этот «дед» не просто «домовая крыса», стерегущая шмотки прапорщика и всей нашей роты, он еще и личный телохранитель Гаврюшова, ведь не зря при его появлении даже Миша Калабухов, обычно разговорчивый, как-то умолкал. Все как на зоне.
Но я, как обычно, молчать не стал и громко провозгласил:
– О! Кладовая крыса проснулась? Извините, что помешали вам почивать на сундуках с добром! А почему ты, комсомолец, спишь в каптерке, а не в расположении своей роты? Твоя койка пустует! А, у тебя две кровати, ха! Нормально устроился? Поговорим об этом на комсомольском собрании… – едва сдерживая свой гнев, проговорил я.
– Ладно, Саня, у каптерщика тоже по молодухе боевые выходы были, контуженый он слегка… – прошептал Лёня.
– Чета я не заметил, Лёня!? А ча, у нас у кого-то нет боевых чоли? – ответил я негромко.
– Убью! Молодой, сука! – прошипел каптерщик и вскочил с сундука-лежака.
– Молчать всем! По-пошел спать в ку-кубрик, ря-рядовой! – заорал старшина на своего помощника.
Черноволосый каптерщик, накаченный словно шимпанзе, надел мягкие неуставные тапочки, купленные видимо в Кабуле, и тихо вышел.
– Настоящая шестерка, да? Вам нравятся такие солдаты? – засмеялся я в глаза старшине.
– Молчать, кот по-помойный! Удав-дав-лю! Никогда я не встречал еще таких солдат!
– Есть, – спокойно ответил я, уставившись, в мощный кадык старшины. Это означало «спокойнее, старшина, соблюдайте устав».
– Урод! – гневно проворчал прапорщик в мой адрес и резко перевел взгляд на моего друга. – Сердюк, куды девал бакшиши?
– Какой?.. А, бакшиши? Не могу знать, товар-прапор! – побледнел Лёня.
– Ба-ба-чата тебе дали сегодня джинсы и крос-со-совки, что не так? Люди видели, мне и «папе» доложили! Ро-роту подставляешь? Мало я тебя пи-пи-нал по молодухе? «Слоном» стал, тьфу, «дедом» стал и туда же?
– Не брал я бакшишей! Не на что покупать было! – расстроенно ответил Лёня.
– Врешь, домой в декабре полетишь! Последним бортом в лютую стужу!
– Да мне по хрену! Зато шинельку получу! – гордо ответил Лёня, но подбородок не поднял.
– Молчать! «Смирно!» – об-обоим котам помойным команда! У тебя си-сигареты были?
– Были, – ответил Лёня.
– Сколько блоков?
– Один, – вяло ответил Сердюков.
– Одуван?.. – Прапорщик повернулся ко мне и уставился в мой лоб черными от злобы глазами.
–Я! Гвардии рядовой воздушно-десантных войск Александр Одуванчиков! – выкрикнул я.
– Хорош уже орать, «слон»! Сколько у Сердюка блоков было?
– Как он и доложил, один блок! – отчеканил я и выше поднял подбородок.
– Какой марки сигареты были? – прокричал мне в ухо старшина.
– Не могу знать! Не курю, они у бумаги были! – громко доложил я.
– В какой бумаге? Ты ча, из-из-дюваюся, сволочь? – прошипел старший прапорщик.
– Никак нет, в бумаге из-под офицерских га-галет! – заикнулся теперь уже и я.
– А? Ха! А где же вы, сыны, офицерские галеты взяли?.. Попался на вранье, Одув?
– Разведчики привезли нам обед, там и офицерские галеты были, – спокойно ответил я.
– Сердюк, ты где взял бл-блок сигарет?..
– Купил в военторге на свои кровные, имею право! – злобно ответил Лёня. – Фамилия моя Сердюков, блин, никакого уважения!
– Уважения тебе за-за-хо-хотелось?! Сейчас я проверю твой чемодан, и если я найду «штаны» и «кроссы», я тебе их на уши натяну! Вытаскивай свой че-че-модан и открывай! Сдам тебя и этого бо-борзого «слона» в особый отдел! Пусть они вас научат…
– Зря вы так, товарищ стар-прапорщик, видать забыли свои слова: «Тех, кто на Кунаре был того обещаю не трогать…» Или не было?.. – горько заметил Лёня.
– Молчи, солдат! Молчи! Кунар, да! Знаю, что вы там через ад прошли, но у меня приказ ротного – найти и уничтожить твои джинсы и кроссовки! Чтобы другим солдатам и сержантам неповадно было!
– Вы, видно, совсем края потеряли, товарищ прапорщик? – злобно прошипел Лёня. – И новый «папа» тоже…
Гаврюшов размахнулся и со всей дури ударил рядового ладонью по нижней челюсти. Сердюков был подготовлен к удару, до армии занимался боксом, так что оплеуха прошла вскользь. Сердюков полетел через всю каптерку и приземлился в кучу чемоданов. Из каких-то пакетов посыпались эротические игральные карты, дембельские фото, разные мелкие сувениры из Кабула. Старшина принялся все это добро сгребать и складывать в один вещевой мешок. Лёня лежал без движения минут пять, ожидая болезненных ударов ногами по своему бренному и уставшему телу.
К сожалению Гориллы, шмон дембельского чемодана рядового Леонида Сердюкова и чемоданов его друзей результатов не дал.
Старшина в ярости начал скидывать с полок чемоданы всех солдат и сержантов второй роты, но и в них джинсов и кроссовок не оказалось. Были проверены все углы и заначки во всех помещениях роты, штанов и кроссовок нигде не было. В три часа ночи нам было разрешено отбиться. Горилла напоследок окинул меня злобным взглядом и, заикаясь, прошипел что-то невнятное: «Мо-мо-лись чижок! За все ответишь, зачмырю…»
Спал я крепко, на моем лице блуждала улыбка сумасшедшего. Мне снова приснилась медсестра Маша из медицинского пункта Каунасского учебного батальона и снова мы играли с ней в любовь.
Под утро, меня легонько толкнул Лёнька Сердюков и тихо спросил:
– Эй, Шура, живой? Проснись на минутку!
– Чего тебе, Лёньша? – спросонья спросил я.
– Я за тебя на мусорку поехал! Нормально братан?
– Не знаю, Лёнь, – ответил я, думая, что Леонид зло шутит надо мной, как шутят «деды» над «слонами».
– Спи, Одуванчик, мне все равно уже не уснуть, поехал я! Спасибо тебе, в цирке так смешно не бывает, как в нашей каптерке во время аттракциона с Гориллой!
– Лёня, а Кунар это что?
– Это такое ущелье на границе с Пакистаном, мы же тогда вернулись с него, а ты три дня как прилетел из Союза…
– Кунар, это страшно, Лёньша?
– Страшно?.. Нет, обидно, когда у тебя еще женщины по-настоящему не было, а помирать уже пора. Какой ты еще зеленый, Одуванчик, спи…
Сегодня «День рождения ВДВ», а это не просто праздник, это проверка боевой готовности гвардейской 103-ей воздушно-десантной дивизии, парадный строевой смотр всех боевых полков и батальонов. Я стою в строю на плацу 350-го парашютно-десантного полка. Того самого полка, в ряды которого я меньше всего мечтал попасть.
Для меня, в общем-то еще довольно молодого солдата, честь и удача стоять сейчас с родным «акаэсом» на груди в рядах 742-го отдельного гвардейского десантного батальона связи. «Как говорит наш старшина: «В самой боевой второй роте радистов-переносников, где больше всего раненых и убитых, но героев Советского Союза пока не было…» Чертов прапорщик, может быть, он хочет, чтобы я стал таким героем? Солнышко сегодня дуреет и жжет не на шутку, думаю, есть полтинник по Цельсию, автомат горячий, даже руку на него спокойно не положить.
То, что я сейчас стою в этом железном строю покорителей другой цивилизации, факт из фантастической телепередачи «Очевидное – невероятное». Академик Капица молодец, хорошо сказал: «То, что вчера было невероятным, сегодня становится очевидным…» Вот и со мной приключилась такая же финтифлюшка судьбы, фортель так сказать, зигзаг удачи. Или роковая ошибка судьбы? В десятом классе у меня резко испортилось зрение, с чем это было связано я не знаю, но оба глаза ушли в сторону от нормы на полтора диоптрия. Пришлось даже приобрести очки. Мама успокоилась, что не возьмут теперь сыночка ни в ВДВ, ни еще черт знает куда. В Афган тоже не возьмут, ведь там нужно будет стрелять и стрелять метко. Военком так прямо мне и сказал: «Поцелуй, Саня, десантуру в задницу! Очкариков в ВДВ не берут!..» И вот к моменту окончательного призыва зрение мое восстанавливается почти до идеального показателя. Единица на один глаз и ноль-восемь на второй. Я стал годен без ограничений. Ура! Сбылась мечта идиота, он попал в самый опасный и непредсказуемый род войск…»
– Товарищ солдат! Гвардеец! Эй, рядовой! Живой хоть!..
Я приоткрыл глаза, которые жмурил от солнца и увидел перед собой командира дивизии Грачева, трех полных генералов в фуражках с красными околышами и нашего комбата Лебедева. Странное состояние, выходит, что я сейчас спал по стойке «смирно»? Мозг спал, а само тело стояло по стойке «смирно», словно пружина! Я робот?..
– Я! Гвардии рядовой Александр Одуванчиков! Вторая гвардейская рота радистов-переносников! Отдельного батальона связи… – громко гаркнул я.
– Вольно, рядовой! – рассмеялся высокий генерал-полковник с гвардией на груди. – Скажи-ка мне, братец, как на духу, как лично тебе служиться? Не обижают ли тебя сослуживцы? Есть ли какие тревоги? Дают ли отдыхать? Как кормят?
– Все по уставу, товарищ гвардии генерал-лейтенант! Кормят вкусно и даже очень! Особенно манная каша на сгущенном молоке, а еще кофе с концентрированным молоком! Вкусно! Знаю, что у пехоты паек послабее будет, так что грех на что-то жаловаться!
– Ну, а служба? Тяжело на жаре, в горах? – хитро продолжил генерал.
– Я в ВДВ и если будет тяжело, справлюсь! Также, как и все мои товарищи по дивизии…
– Ха! А хорошо сказал, давно в Афганистане?
– Ни как нет, всего три месяца! – отчеканил я, и, увидев улыбки Грачева и Лебедева, продолжил свой оптимистический рассказ.
– На боевых уже были? – спросил другой генерал небольшого роста.
– Был, пока по мелочи! На Панджшере и в окрестностях Кабула…
– Не струсил, боец?
– Ни как нет! Нет…
– Где учебку заканчивали? – с каким-то удовольствием спросил генерал.
– В Литовской ССР, в городе Каунасе! Отдельный парашютно-десантный учебный батальон связи!
– Что же до сих пор не сержант? – засмеялся маленький генерал.
– Не могу знать! – заорал я словно подорванный.
– Добро, боец Александр Одуванчиков! Пошли дальше, комдив! Ну и солдаты у вас, подполковник Лебедев. Честно говоря, я приятно удивлен… С такими молодцами отстоим Афганистан и разобьем все бандформирования к чертям! Как считаешь, Грачев?
– Так точно, должны разбить… Что же нам еще остается?..
– Ты нос то не вешай, Паша, я в Москве так и доложу: «Десантников менять нельзя! Потеряем Кабул и весь Афганистан без десантуры»! Ну, а теперь, в баню хочу! Солдат по казармам и отдыхать! Смотри, жара-то какая?
– Есть! Дивизия, смирно! Командирам полков и батальонов развести личный состав к местам постоянной дислокации! Сдать оружие и отдыхать! Командуйте…
В этот же вечер командир роты – «папа» – приказал старшему прапорщику Гаврюшову весь «неуставной сифилис», найденный в чемоданах и дипломатах «дедов» и «черпаков», сжечь в окопе, а обгоревшее дерьмо выкинуть в прицеп для мусора. Горилла выполнил приказ с особым старанием и без лишних эмоций. От «дедов» на «казни дембельской мечты» присутствовали трое сержантов и грустно смотрели, как в огне горят их плавки, открытки, карты с голыми дамами, пластиковые часы, фотографии с боевых, недоделанные погоны и аксельбанты. Все превратилось в пепел, теперь ни чеков, ни сувениров из древнего Афгана. В полночь медленно и молча все разошлись.
Миша заметил Лёне и конечно мне, что, мол, это из-за нас все так получилось, что именно мы в этом одни виноваты. Не знали наивные «дедушки», что «папа» давно планировал провести зачистку дембельских чемоданов, а тут появился такой удобный случай – выставить врагами роты двух солдат и снять с себя часть солдатской и сержантской злобы.
Кунарская операция 1985 года умыла наших солдат и офицеров собственной кровью. Душманы вгрызались в родную землю и не желали уходить с нее, даже мертвые они вставали и шли в атаку на шурави. А советские самолеты и вертушки крушили горы и долины смертоносным огнем, навсегда изменяя древний ландшафт. Свои семьи и домашний скот повстанцы эвакуировали за два месяца до начала операции. Они воевали с нашими солдатами, как партизаны воюют с захватчиками. Наши солдаты и офицеры рвали себя на куски при помощи гранат Ф–1. Только с вертолетов на хребты и вершины было высажено более одиннадцати тысяч десантников. Именно на Кунаре война обрела зловещий оскал взаимного и беспощадного уничтожения…