…Возбуждение нарастало.
– Ну, Спиря, дела! – воскликнул Вавилон. – Амбикову – амба! Того гляди, сшибать скоро будем! – и даля подобна…
– Почему сшибать? Он ведь тоже баллотируется. Выбирать будем.
– Из ко-го?..
– Ну, как из кого? Говорят, нашли ему альтернативу.
– Это Сеньку-то Овского?!
– А что ты против него имеешь?
Маленькое личико Вавилона брезгливо скуксилось. Он промасленным пальцем поскрёб затылок, отчего кожаная промазученная кепи, как чёрный блин, поползла на глаза.
– Ты знаешь, Спиря, я к нему почему-то с детства э-э… как бы это помягче сказать, какие-то неприятные чувства питаю. Вот как увижу, как он сопли пригоршней о дорогу шлёпает, у меня к нему сразу вся симпатия, и даля подобна, нарушается.
– Ну, это когда было… – долговязый Спиря примирительно отмахнулся. – Сейчас он с платком ходит.
– Ага, с платком. А размазня та же. А если он ещё к нам в автопредприятие придёт, это ж ни одна машина с гаража не выйдет. Ха, буксовать на его соплях будут!
Оба рассмеялись.
Вавилон спустился в смотровую яму, Спиря остался наверху, забравшись на бампер КРАЗа. Стали отворачивать хомуты на коленчатом валу для замены вкладышей.
Два друга, Артём Спиридонов, или просто Спиря, и Архип Вавилов, или по-местному Вавилон, когда-то учились вместе, потом служили вместе и вот уже второй десяток лет работают на одном автопредприятии (на предприятии, входящем в объединение – комбинат). Правда, Вавилон после армии успел немного «порулить», но потом не по своей воле, точнее по воле «зелёного змия», был переведён на «яму», где так и остался (от греха подальше, и «даля подобна», – как он любит выражаться). Он стал у Спири чем-то вроде подручного, хотя работали они в одной должности – автослесарями. Друзья они были давние, дружба у них была прочная, несмотря на то, что внешне они разительно отличались друг от друга: Спиря – малоразговорчивый, смуглый и долговязый; Вавилон – тщедушный, невзрачный и подвижный. Если первого выгодно отличала внешность, то второго – язык. Его словоохотливость, философская рассудительность были одним из примечательных черт характера. При малословной и доброжелательной публики речевой дар Вавилона напоминал радио, а оборот «даля подобна», вводимый в предложения, скрашивал речь, как заключительный аккорд в песне.
Один болт на хомуте не отворачивался, и Архип закряхтел от натуги.
– Ты это, Вавилон, полегче там, – предупредил Спиря, – болту, смотри, голову не открути.
– М-м-м… – стонал внизу подручный. – Чё болту! Тут у самого голова крýгом. Будто под накидную головку ключа попала, того гляди, вязы свернутся, и даля подобна…
Наконец болт стронулся. Спиря и Вавилон облегчённо вздохнули. Последующие отвернулись легче. Они складывали части на бровку ямы под мотором машины.
– Ну, кажись, всё. Вылазь, – сказал Спиря, сходя с бампера. – Мда, надо ж как вкладыши приварили
– Плохо, когда у машины нет одного хозяина. Рулят на ней кому, как в голову взбредёт. Доездились, – недовольно ворчал Вавилон из ямы. – Вот так и с нашими властями, и даля подобна…
Он пошёл вдоль ямы к ступенькам, выводящим наружу. И остановился от неожиданности.
– Спиря, ты посмотри-ка, кто к нам зарулил?.. – с удивлением сказал Вавилон.
Спиря, собиравший ключи и детали, выглянул из-за машины.
По проходу шёл Овский Семён Иванович. Шёл, не спеша, оглядываясь по сторонам, как бы прицениваясь к хозяйству. На вид ему было лет сорок, среднего роста, немного грузноват. Одет в модное демисезонное пальто, хотя на дворе господствовала установившаяся весна, в туфлях. Лицо продолговатое, нос был бы ничем не примечательным, продолговатый, с картофелинкой, если бы лепестки его не были розовыми, даже красноватыми – признак хронического насморка. Массивный подбородок придавал облику тяжеловесность. Жёсткие волосы, подбитые проседью, нависали на узкий лоб.
Подойдя к слесарям, Семён Иванович поздоровался, как со старыми приятелями.
– Здорово, ребята! – и протянул каждому руку.
Вавилон посмотрел на свою ладонь и, как бы оправдывая своё нежелание здороваться, сказал:
– Да руки грязные, – взял с подножки машины ветошь и стал обтирать их.
– Да ладно, чего там, – простецки отозвался Овский, – не та грязь, что на руках, а та, что в душе, как говорится.
– О, тогда пожалуйста! – засмеялся Вавилон и подал руку.
Обменялись рукопожатиями.
– Чей-то ты в наши края зарулил, Семён Ваныч? Раньше тебя и калачом не заманить было.
Овский, испытывая заметное смущение от прямого, явно с подковыркой вопроса, ответил:
– Да так. Хожу, смотрю, как живёте, чем дышите…
– А чё принюхиваться, Сеня? Трезвы, как стекляшки, – Вавилон скрытно подмигнул другу. – Э-э, никак готовишься принять гараж, и даля подобна, под своё начальство, а?
Семён Иванович неопределённо пожал плечами, глаза его избегали встречи с глазами рабочими.
– Выберете, значит, приму.
– Так сурьёзно выходит, затеяли с выборищами?
– Жизнь, видите, какая. Предъявляет новые требования, – пустился в объяснения кандидат. – Вот и применяем их на практике, так сказать, идём в русле нового времени, гласности.
Вавилон понимающе покивал головой.
– Значит, ты у нас в качестве нового требования, Горбачёв прислал?
Семён Иванович торопливо достал из кармана платок и чихнул. Твоя правда, Вавилон! Потом с шумом высморкался и обтёр губы. Архип брезгливо отвернулся.
Не прощаясь, Овский пошёл вдоль бокса, вытирая платком руку, которой здоровался со слесарями.
– Хватит это требование с нами горя, – посочувствовал Спиря, глядя Овскому вслед.
– И мы тоже, – раздумчиво проговорил Вавилон и добавил. – Неспроста, Спиря, он к нам нарисовался. Неспроста. Не сёдня-завтра, гляди, рулить нами будет. Попомни моё слово.
Спиря добродушно усмехнулся.
– Стратег. За неделю вперёд видишь.
– А чё гадать. Дело ясное. Решили под шумок, и даля подобна, спихнуть Амбикова. Не вписывается он в их требования.
Спиря пожал плечами: дескать, поживём – увидим, и они стали собирать детали и ключи. Подошёл обеденный перерыв.
Перед обедом на щите объявлений, возле диспетчерской, появился отпечатанный на пишущей машинке текст.
«В Красном уголке АТПр сегодня в 16.30 состоится общее собрание трудового коллектива.
Повестка дня:
Выборы директора АТПр. Кандидаты:
1. Амбиков Виктор Константинович.
2. Овский Семён Иванович.
Кто не сможет принять участие в выборах, может свой голос в письменном виде передать секретарю парторганизации т. Тишкину В. В. или председателю профкома т. Горбункову А. В. через диспетчера.»
Прочитав объявление, Вавилон воскликнул:
– А! Я чё говорил? Вот она, даля подобна!.. – и тут же хлопнул себя по бокам от досады. – Только это, почему именно сёдня-то?.. Мне ж сёдня… мне некогда. Мне после работы за малым к тёще ехать надо.
– Ну и ехай, – спокойно сказал Спиря. – Отдай Валентине писульку и ехай.
– Ага, писульку ей! Ей только дай … – засмеялся он не без намёка, чему усмехнулся и Спиря. И добавил серьёзно: – Тут самому хоца… Что не говори, диковинка, выборы директора. Когда ещё такая комедия, и даля подобна, повторится? – и он, похоже, действительно был не на шутку раздосадован. Это было первое собрание, на котором он хотел бы побывать и добровольно.
После обеда они вошли в комнату отдыха – большое, прокопчённое, прокуренное помещение. В нём, как всегда, стоял дым коромыслом. Мужчины, собравшись вокруг стола, за которым играли в домино, бурно обсуждали назревающее событие.
– Нет, парни, как хотите, а Амбикова не надо отдавать. – Слышался густой баритон, и следом стук костяшки по столу. – Это факт!
– Чё, Ваня, забыл, как он тебя на месяц в яму опустил? – отозвался в ответ насмешливый молодой тенор.
– Сам виноват. Пить за рулём меньше надо… Ха! – шлепок по столу.
– Этот хоть дело знает. А Сенька что?
– Этот тоже знает, где что достать, во времена сплошного дефицита.
– Ага, в дефицитах щеголять будем. Ха!
Подошли Спиридонов и Вавилов.
– Об чём лай, бояре? – спросил Вавилон.
На его вопрос ответил Ваня, кучерявый, солидного телосложения мужчина с дымящейся папиросой во рту.
– Собрание проводим. Думаем, как Амбикова бортануть через край?
– И без нас абортируют.
– А тебя, Вавилон, мы альтернативой выдвинем. Во, будет смеху подобно!
– Зачем меня? Тут кандидатура есть, куда смешнее. И новому времени соответствует. Не веришь мне, спроси у Спири. Он сам нам признался.
– Мы только сейчас о его соответствии и говорили. В комсомоле дурака провалял, теперь к нам для поддержки штанишек. – Иван вдруг нетерпеливо заёрзал на скамейке. – Ну, Серёга, ставь пять-пусто! Ставь, не стесняйся. Счас я тебе вкачу голова! Чистенького, без единой крапинки. Хочешь, дам посмотреть! – в игре ему не было равных.
Вокруг стола оживились. Молодой парень, соперник кучерявого, в растерянности заметал взгляды по неровной крапчатой змейке из домино, лежащей на столе. Белобрысое лицо покраснело в предчувствии неотвратимого позора.
– Ставь! У тебя она. – Наседал Ваня, густо и самодовольно попыхивая папиросой. Он готов был сорваться со скамьи и с маха вбить в стол «горящую» в руке костяшку. Рука широкая тяжёлая, такой крагой, шутя столешницу проломишь. Вавилон с уважением относился к таким авторитетам.
Серёга тяжело вздохнул и, виновато глянув на своего напарника, выбросил на стол две костяшки.
– Вот она!!. – дико взревел Ваня, и оглушительный хлопок по столу от его пятерни содрогнул помещение.
– Ко-зз-лы-ы!!!
Смех, шутки посыпались в адрес схлопотавших «голова, без единой крапинки». «Козлы!», «генералы!» и «дале подобно…»
Появилось вакантное место, и Иван, перемешивая домино, приглашал следующую пару.
– Следующий! – в голосе слышались задор, удаль.
Вавилон поддакнул:
– Следующий, кричит заведующий.
– Вавилон, заведующего мы сёдня избирать будем. А я честно выиграл, – заметил Иван с достоинством.
Чего Вавилон и не пытался оспаривать.
– А мы знам, что ты с усам, – и с сожалением проговорил. – И чё они сёдня выборищи наладили? Нет, чтоб через день-другой.
– А тебе-т што?
– Так мне сёдня за малым ехать после работы. Завтра к врачу вести. Каки-то нарости у него под коленями наросли. Говорят, что это у него от сердца, или от ревматизма, и даля подобна…
– Ну, ясно, что не от удовольствия. У кого один-один, ходи!
– Так я и говорю, что они сёдни затеялись, нет, чтоб завтра.
– Да ехай. Без тебя что ли не выберем? Гляди-ка, пытица важная. Ха!
На «пытицу» рассмеялись. А Спиря однако заметил:
– Это как сказать. И один голос может роль сыграть.
– Ага! Ложка дёгтя в бочке мёда?..
На маленьком лице Вавилона вдруг засветилась прокуренными зубами плутоватая ухмылка.
– А чё, Ваня, хошь, я вам хохму учудю? – спросил он, запуская пятерню под фуражку, заскрёб затылок, кожаный блин зашевелился и пополз на сузившиеся глазки. – Вы за Амбикова, да? А я возьму, да за Овского свой голос напишу. Вот будет хохма, а?
– Ха-ха! – заразительно расхохотался Ваня, почти догоревшая папироса висела на его нижней губе. – Давай, Вавилон, отхохми! Посмотрим, что получится. Ха! – хлопнул костяшкой по столу.
На Вавилона уставились улыбающиеся лица.
– Я вам один всю карту перебью! Хотите?.. Во где у меня голый! – потряс в воздухе жилистым кулачком. – Вкачу его я вам по само некуда, и даля подобна. И без всякого солидола! – заливисто расхохотался, поддев на место фуражку, и торопливо потянул дружка за руку. – Пошли, Спиря, мой голос писать.
– Давай, давай, Вавилон, сыграем. Посмотрим, чья возьмёт. Ха! Дуплюсь!
– Будешь у меня петухом кукарекать! – пообещал Архип на прощанье. – Это тебе не домино. Это стратегия.
– Давай, стратег, давай, сыграем…
Утром на углу дома Архип Вавилов поджидал Артёма Спиридонова. Ему не терпелось узнать результаты голосования. Игра, что он вчера предложил ради потехи, почему-то не на шутку разволновала его. Вавилон даже во сне видел, как его бумажный «голос» летал голубком по Красному уголку, и сел прямо перед Овским на стол президиума. Овский украдкой тянулся к голубку, подманивал, как живого, а Архип наоборот, старался спугнуть его.
– Кишшшшш! – шипел он, – Кишшш скотина!
И проснулся от толчка в бок.
– Ты что, в гараже что ли?!. – разбудила жена. – Шипишь, как пробитый баллон.
Архип открыл глаза и обрадовался – голубок не достался Овскому. Жене отвечать не стал, хотя она ещё долго ворчала: разбудил, паразит, и дале подобно… Он повернулся на бок и попытался заснуть.
Сна не было. За окном уже брезжил рассвет, и по улице начали проезжать редкие машины и мотоциклы.
Вместо сна стали накатываться воспоминания.
В школе Сеньку Овского недолюбливали. И не потому, что был он из рук вон какой хулиган. Нет, не всякий хулиган так обескураживает. Тут, наоборот, за то, что он был нерасторопным, плаксивым и сопливым. И ему за это доставалось. Над ним смеялись, дразнили, а он плакал. Умом Сеня тоже не отличался, и учился так себе, ниже среднего, хуже, чем Вавилон со Спирей, но они и не старались в отличие от него. Пожалуй, единственное, в чём он преуспел – это в исполнительности. Чтобы ему не поручали в школе, Сеня выполнял с прилежанием. Не выражал протеста, если его обременяли обязанностями звеньевого, редакторскими заботами, хотя, что рисовать, что писать он умел одинаково. Но Овский это делал, и его усидчивость всех удовлетворяла: и учителей, и вожатых, и учеников. Одноклассники с потешным азартом голосовали за этого увальня на любую должность, чтобы только он сам не отказывался. На деле и впрямь оказывалось, что кроме него вести общественную работу в классе некому. Ни у кого к ней не пробуждался интерес. А что касается Спири и его, Вавилона, то им и вовсе не было времени: то лыжи, то цветомузыка, то техника – трактора, машины. Мечтали поступить в автодорожный техникум, да пожалели матерей оставлять одних. Так и приросли к гаражу.
На производстве, как и в школе, тоже ведётся общественная работа, только играют в неё взрослые люди, и важность этой работы каждый понимает по-своему, по тому сознанию, какое было заложено им в детсаде, в школе, самой жизнью, опытом… И Архип принял эту игру в чистом виде: с формалистикой, с показухой, с обязаловкой. Поэтому, зная заранее сценарий любого собрания, старался от него улизнуть, а если же этого не удавалось сделать – («когда в добровольно-принудительном порядке за шкирятник приводят!»), – то активность его проявлялась лишь на заключительном этапе – при голосовании его ладонь, как штык, поднималась среди прочих, лишь бы поскорей закончить пустое времяпровождение. Так когда-то они проголосовали за Овского, когда того избирали в комитет комсомола школы, затем и секретарём комитета. Позже он, очевидно, потому же единодушию (Артём и Архип служили в Армии. Сенечка по какой-то причине был от службы освобождён) прошёл секретарём комитете комсомола на предприятии, где и застрял, бедолага, на целых двадцать лет.
Но вот пришла, видимо, пора отрывать его от полюбившегося занятия, поскольку комсомольский возраст стала подводить седина. Но Архипу почему-то казалось, что бывшему однокласснику новая должность не подходит. По его мнению, и уже немалому опыту, ему представлялось, что тут должен быть человек беспокойный, грамотный и с характером. А в Семёне Ивановиче эти качества отсутствуют, как молоко в пустышке. Но, однако же, несёт его нелёгкая на эту должность, как баллон на гвоздь, на свою и чужую беду. И тоскливо становилось от этого предчувствия на душе. А та шутка, что он предложил вчера из озорства, теперь томила Архипа. Ведь если выборы будут келейными, как пишут в газетах, то его голос может действительно «вогнать голова» всем, в том числе и ему первому.
Перед уходом на работу жена спросила:
– Что такой хмурый, не выспался что ли?
– Выспишься с тобой. Весь бок отшибла, – пробормотал Архип.
– По ночам поменьше орать надо. На собрании что ли?
Они было заспорили, оба за словом в карман не лезли. Но Архип торопился и не стал ввязываться в перебранку.
Утро выдалось пасмурным, серым и прохладным, того гляди, просыплется снег. Вавилов, стоя на углу дома, ёжился, закутывался в лёгкую болоньевую курточку.
Как и многие пацаны, они часто «уркоганили», лазали по чужим огородам за яблоками, грушами, иногда и за овощами. Хотя всего этого было достаточно и в своих огородах. Даже за зелёными фруктами делали набеги – чужие всегда слаще. Особенно прельщал сад дядьки Вальки. Сад находился на окраине семьдесят третьего поселка, и к нему можно было подобраться с любой стороны.
При очередном набеге им с этого огорода пришлось драпать с неимоверной скоростью – дядька Валька на помощь в охране своего сада приобрёл овчарку. Эта собачка и придала им ускорения. Она не лаяла, но издавала рык такой, от которого душа выскакивала из пацанов птицей и помогала им перелетать заборы.
Лишь один от такого преследования не убежал. Собака его настигла у забора, и он стоял перед ней, раскорячившись.
Хозяин, покрикивая на пса, осаживал его:
– Нельзя! Сидеть!
И пёс сел перед незадачливым воришкой.
Валентин, подбежав к пацану, спросил:
– Сёмка, а ты чего не убежал?
– Не могу, дядь Валя… – ревел Сёма, – я обсерился…
Вавилон вспомнил детские забавы и рассмеялся.
«Ну, наконец-то…» – облегчённо выдохнул он, завидев Артёма.
– Ну как, привёз малого? – спросил тот, здороваясь.
– Привёз. Счас моя пойдёт с ним к врачу. Ну, как выборы?
– А никак, – меланхолично ответил Спиря.
– Как это? – удивился Вавилон. – Перенесли что ли?
– Да нет, избирали.
Они шли к остановке служебного автобуса, и Вавилов кружил вокруг Спиридонова.
– Ну не томи, Спиря. Вечно ты любишь по нервам проехать. Каланча, опора высоковольтная, и даля подобна… – ругался он.
Спиря посматривал на дружка свысока и насмешливо.
– Ну, чё, как жирафа, косишься?
– Хм, да ты, Вавилон, своим голосом все карты спутал. Вон, Иван рулит. Требуй, чтоб петухом на всю улицу кукарекал.
Они подождали кучерявого.
– Привет, братаны! – поздоровался Иван, протягивая каждому руку. – Чего лыбитесь?
– Да вот, Спиря говорит, чтоб я заставил тебя по-петушиному со с ранья петь. Чё, проспорил, что ли? – прищурился Вавилон.
– Если бы проспорил, то… – Иван развёл широкие ладони в стороны; дескать, делать нечего, пришлось бы кукарекать.
– Ну, чё случилось? Рассказывай всё путём, а то заставлю кукарекать!
– Дак что тут рассказывать, Спиря, наверно, уж рассказал?
– Ага, как раз. У него язык знашь где? Пока вытянешь, свой отвалится, и даля подобна… Рассказывай! – горячился Вавилов.
– Да что… Глотки драли за Амбикова, а как голосовать стали…
– И что?
– Ха-ха! Уравнялись оба!
– Вот это арихметика! Кто подсчитал?
– Так сами. Татарков и компания.
– Во, комиссия!
– Это ты своим голосом обоих уравнял.
У Вавилова вытянулось лицо, и сам он как будто бы стал выше.
– Как э-это, даля?..
– А даля получилась бесподобно. Твою писульку Татарков вытащил из папки и потряс ею. А вот, говорит, товарищи, голос Вавилова Архипа Сергеевича. Он его просит отдать за товарища Овского.
– О-ё!..
– У Сеньки от такой поддержки аж с носа закапало, – вставил Спиридонов, усмехнувшись.
Вавилон замычал, брезгливо скорчил физиономию и циркнул слюной через зубы в сторону. Обтёр кулаком губы.
Ваня продолжал.
– Татарков тут и рассмеялся, – и прогудел, подражая генеральному: – Хо-хо, ну, товарищи, в трудное положение вы меня поставили. Прямо не знаю, что и делать? Ну, раз вы сами не смогли выбрать себе руководителя, то я подумаю, как вам помочь.
Все трое рассмеялись.
– Ха, подумает! – воскликнул Вавилон. – А я вам счас разъобъясню, чего он придумает?
– Хм, – усмехнулся Спиря, – стратег.
– Смотри!
Вавилон взмахнул жилистым, серым от въевшегося мазута, кулачком левой руки, и словно о стол, как это делал Иван в обеденный перерыв в комнате отдыха, хлопнул с размаху о ладонь правой. Раздался звонкий шлепок.
– Получите! Голова, и без единой крапинки!
Друзья с насмешкой наблюдали за его пантомимой. На правой ладони Вавилон изображал вилку из растопыренных пальцев левой руки, между которыми медленно вводил большой палец с черным ободком под ногтем. Из чего без труда угадывалась известная конфигурация из трёх пальцев.
– Так ещё же не ясно, – протестуя, отмахнулся Ваня, с азартом не сдающегося игрока.
– Чё тут не ясно?! Чё не ясно? Все ясно-понятно, как Божий день. Комедия из двух действий. В первом акте нас раздраконили, а во втором… – дёрнул на себя руками, – и даля подобна! И притом, демократично. А?..
Вавилон заливисто расхохотался, довольный тем, что на сей раз он обыграл Ивана. Ваня же мотал головой, выражая не согласие.
– Стра-атег, – добродушно посмеивался Спиря, приобняв Вавилона. – Не голова – Дом Советов. Стра-атег…
– А! Как я вас? – даля подобна…
Вавилон был внешне в восторге, но это не говорило о том, что он выиграл. Игра ещё только начинается. Он это предчувствовал – сшибут Амбикова! Как пить дать – сшибут.
Доиграемся, однако, ох, доиграемся, даля подобно…