Профессор Дубов вышел из Академии и направляется к машине, которую прислали с телевидения. На нем кожаный плащ цвета слоновой кости нараспашку, серый костюм, красная рубаха без галстука и черные туфли с развязанным шнурком. Он, крупного телосложения, лобастый, с греческим носом и рыжей щетиной с проседью, впечатывает так энергично тяжелые шаги в мокрый асфальт с оранжевыми листьями, что блестящий плод каштана, только что упавший с дерева, трещит под ним.
Усаживается на заднее сиденье автомобиля, и его везут по вечерней столице. Молча рассматривает мрачную осень сквозь затененные окна застывшим взглядом усталого лица.
Ему сорок восемь, но он уверен и показывает всем, что полон сил. После сорока борется с избыточным весом, как это делают многие в его возрасте и статусе, не желая понимать первопричину его. Частые застолья с друзьями и коллегами, где он заглатывает огромные порции красной рыбы, сыра, вина и меда, мешают диете, но он не сдается. Любит бродить подолгу в лесопарке Царицыно, рядом с домом. Там же столкнулся и с первой женой лет двадцать пять тому назад.
Она прогуливалась в светлом и тонком пальто одна по дорожке. Легкая, стройная и мечтательная. Со стороны казалось, что вот-вот – и взлетит. Ее тонкая шея, большие глаза под темной челкой и блаженная улыбка унесли его мгновенно в другое измерение. Старые деревья, кусты и увядающая трава преобразились, а душа его заметила в себе самой лучшие перспективы.
В настоящее время у Руслана Дубова четвертая спутница жизни. Она гораздо моложе. Семейные отношения не складываются, но хрупкую семью держит вместе и освещает обаятельный ангел – ребенок-девочка. В однокомнатной и тесной квартирке молодая благоверная за утренним кофе на кухне устроила скандал. Он размышлял вслух о возможной работе за рубежом и не упомянул ее и дитя.
Права, что сказать? Не увидел их в будущем.
И самое важное, свою перспективу тоже не представлял.
Судьба казалась оторвавшимся обломком скалы, что до сегодняшнего дня бодро и с грохотом катился по склону, подминая все на пути. Но нынче замер на краю обрыва и задумался, готовый свалиться в любую из сторон от малейшего прикосновения.
На груди, в кармане пиджака затрепетал телефон.
– Да.
– Добрый день! Это Кравцов. Хотел уточнить, завтра семинар состоится?
– Какой именно?
– В «Капитал-евро».
– Да, – ответил Руслан, – хотел попросить. Можешь выполнить основную функцию? Выступить в роли ведущего. Я подустал в последнее время.
Возникла пауза на полминуты. Руслан не торопил.
– К чему готовиться?
– Расскажешь и пригласишь желающих поучаствовать.
– Мы действительно возьмемся и за это?
– Да.
– Или найдем повод отказаться? – дожимал собеседник.
– Мы все сделаем, даже если земля расколется, – повысил голос Руслан.
– Ясно. А вы участвуете?
– Если задержусь, начинай без меня.
– Хорошо, – понизился тон в трубке.
– Удачи, – попытался сказать, вдыхая полной грудью.
«Надежный этот Кравцов, – думал Руслан. – А другим ему и быть-то нельзя. Не выживет, если расслабится. Приехал покорять. Заполярье уже завоевал и вынужден был умотать. Теперь столица на очереди. Здесь возиться долго не будут. Если бесполезен – выбросят, как черновик. Но он не прост. Всегда в белой рубахе и со всеми на вы. Провинциальное мышление или воспитание? Видимо, и то, и другое. Спокоен, но иногда в глазах – блеск зверя. Улыбается слегка только низом лица и не моргает. В хорошей форме. Спорт и охота в Сибири. Футурист. Начитан и не дурак. Сотрудничает из-за выгоды. Использовать хочет, башка. Но с ним напрямую работать не будут. Бумаги готовил я. Заплатим, и будь здоров».
Опять у сердца трепыхается телефон.
Дражайшая хочет продолжить утреннюю головомойку. Хватит!
Уставший муж взбунтовался и выключил звук.
Прикрыл веки и прислушался к себе. Руки, плечи и солнечное сплетение приятно согрелись, в теле тяжесть и тепло, пульс ровнее. Представились темные глазенки и улыбающееся личико дочери.
Счастье, что она есть. Какая обуза и ответственность. «Обуза» – не подходит. Мать не одобрила бы такое отношение к дитяти. Мы всегда чувствовали ее доброту и усталость. Держались вместе. Она жила ради нас. Теперь – брошенная в старом домике, в деревне, на Украине…
Сынок встряхнул головой.
Он едет на прямой эфир. Ему выступать и вести там дискуссии об изменении часовых поясов, а он совершенно отвлечен. Привык и испытывает сейчас даже отвращение к такой работе.
Автомобиль подъезжает к высокому парадному крыльцу. Руслан неловко вылазит.
Что это?!
Левая нога не слушается. Он ее тянет, словно гирю. Бесчувственная и непокорная.
Абсурд! Как могло случиться такое? Я в порядке, а она не повинуется.
Прыгает на одной правой и хватается за хромированные перила. Предельно напрягается. Скрипит зубами и, как на гору, взбирается по ступеням. Кровь стучит в виски молотком, он краснеет, потеет, поперек лба вздувается толстая вена.
Три бледных обитателя здания, вышедшие покурить, на ножках фламинго нерешительно приближаются к этому ковыляющему медведю, желая помочь. Но как? Один, отбросив сигаретку, берет его под локоть, имитируя участие.
У стены Дубов упирается широким лбом в прохладное стекло, теряет сознание и рушится навзничь. Тяжелая рука стальными часами бряцает о камень и застывает.
Что чувствует он?
Мир расплывается и темнеет. Холодеют виски, исчезает ощущение тела и останавливается поток мыслей и чувств. Наплывают неведомая пустота и редкий туман. Сознание плывет сквозь них, ускоряясь все больше и больше. Он кувыркается и стремительно летит с шумом в ушах без ориентиров и контроля по изогнутым шахтам и узким туннелям. Вдруг – свет и сочные краски иной жизни мгновенно разрывают серый занавес. Вот огромная дверь из затертого кислого дерева у самого лица. Она, скованная холодным и ржавым металлом, зашлифована от прикосновений, и сейчас, когда никто уже и не старался ее открывать, со скрипом отворилась сама.
«Засовы распались или замки обветшали?» – подумалось.
Легким сквозняком разомкнулись врата до небес. В щель ворвался солнечный луч, высвечивая каменный пол под ногами. Рядом еще один узник испуганно всматривается в полоску свободы. Напирают и открывают дверь полностью. Украдкой выползают в большущий тюремный двор и видят полуразрушенную каменную изгородь. Мертвенно пусто вокруг. Здесь давно никто не появлялся. Молча на полусогнутых суетливо скользят к провалу в ограждении. Душу терзают противоположные желания. Хочется сбежать из пыльного мешка в то светлое, ароматное поле, что виднеется за грудой кирпичного мусора. Но какой сильный страх простора! И еще мерцает крошечная надежда, что их заметит охрана и задержит.
Если не вырвемся за рубеж, страха не будет. Будет привычная душная холодная яма навеки.
Они уже у границы, там – воля.
Прячутся в тени. Медлят. Чего-то ждут. Тишина вокруг мертвенная.
Никто не замечает их и не выскакивает ловить.
Или мы никому не нужны? Как быть? Боже мой! Что делать?
Самое высокое дерево в лесу валит часто ветер. Не смогло укрыться оно за другими деревьями, выросло на земле плохой или корнями не зацепилось за корни собратьев своих?
Судьба человека так иногда защищает от еще худшего. Предупреждает – жить дальше так нельзя. Должно прийти иное что-то в жизнь без воли его.
Дерево распилят на доски, в случае лучшем, и пустят в дело, иль лежать ему до скончания века и гнить, но человек – это другое.