Михаил родился и вырос в деревне Сустье, что километрах в десяти от города Любань. Здесь родились его дети и подрастали внуки. Он жил со старшей дочерью, помогая по хозяйству, ловил рыбу в речке Тигода, ходил в лес за грибами, ягодами или просто «по дрова». Как-то раз, по весне, возвращаясь из леса с телегой хвороста, его лошаденка Пчелка остановилась и заржала, нервно водя ноздрями. Михаил прислушался. Ничего тревожного не улавливал слух: шумели на ветру макушки сосен, пели на разные голоса птицы, тихим ручейком стекала вдоль дороги талая вода.
–Пошла, пошла, – закричал Михаил лошадке, но та не сдвинулась с места и только непокорно замотала головой.
Михаил опустил поводья и снова стал вслушиваться в разноязычные голоса леса. Вдруг ему послышался, то ли плачь, то ли писк. Сквозь черничные кусты, стараясь не ступать ногами в топкие места, Михаил пошел к источнику звука. На пригорке сидел маленький серый комочек и отчаянно тявкал. «Щенок здесь в лесу, откуда?» – удивился он и протянул к найденышу руки, но тот зашипел и попятился от него. «Неужто волчонок?», – осенила догадка Михаила, и он стал оглядываться по сторонам, не бродят ли здесь волки. Никаких следов пребывания зверя видно не было. «Погибнет бедолага», – подумал Михаил и, взяв зверька за шкирку, засунул его за пазуху. «Будет ребяткам игрушка», – решил он и вернулся на дорогу. Пчелка заартачилась еще больше, но он крепко взял ее под уздцы и повел за собой. Внукам, Сережке и Тамаре, зверек очень понравился. Они тут же окрестили его Пушок и кормили коровьим молоком с блюдечка. Несмотря на то, что дети волчонка нежно любили и таскали ему из своей тарелки разные вкусности, руки и ноги у них были постоянно покусаны и Михаил, дождавшись, когда земля немного просохнет, выгнал зверька во двор. Пушок не почувствовал себя изгоем. Он как сумасшедший носился по траве, гонясь за мотыльками, ловя бабочек и мух. На коровьем молоке, балуемый остатками от хозяйского стола, зверек быстро рос и к осени стал пугать соседей своими размерами. А весной те и вовсе попросили посадить его на цепь. Как не сопротивлялся Михаил, а пришлось ему привязать вдоль забора проволоку и держать Пушка на привязи. Зато он стал брать его с собой в лес. Слово «лес» Пушок знал хорошо. Он тут же перепрыгивал метровый забор и за несколько секунд добегал до лесной опушки, где ждал Михаила, раскрыв пасть и свесив свой розовый язык. Охотник из Пушка был некудышний. Он носился по лесу за полевками, вылавливал из болота лягушек, давил кротов и только пару раз принес Михаилу зайцев.
–Что ж ты за волк такой, – сокрушался Михаил,– что даже зайца поймать не можешь?
А следующим летом в дом пришла беда. На страну напали фашисты и Красная Армия забрала у Михаила тестя, лошадку Пчелку и корову Буренку, оставив его с дочерью и двумя внуками на подножном корму. Немного выручал их Пушок. Иногда ему все-таки удавалось поймать зайца, и довольный Михаил отбирал добычу, выдавая в качестве благодарности, миску супа. Вскоре пришла похоронка, сообщавшая, что тесть погиб в бою, оставив дочь вдовой, а внуков сиротами. Не успели еще обсохнуть слезы на глазах, как в село пришли немцы.
Тощий немецкий офицер шел по домам, забирая у сельчан остатки еды, теплые вещи и расстреливая собак.
Михаил отвязал Пушка и крикнул: «В лес!».
Волк перепрыгнул ограду и выбежал навстречу фашисту. Немец с перепугу неприцельно выстрелил и промахнулся, прострелив Пушку ухо. Второй раз выстрелить он не успел, потому что одним прыжком сократив расстояние до минимума, Пушок опрокинул его на землю и сжал свои челюсти на тощей немецкой шее. Фонтан крови брызнул Пушку прямо в морду, и он бросился обратно к дому, преследуемый тремя фашистками автоматчиками.
–В лес, Пушок, в лес! – истошно кричал Михаил, стоя на пороге.
Пушок сбил его с ног и за считанные секунды растерзал в клочья, а затем метнулся за поленницу.
Вбежавшие в дом автоматчики застыли в ужасе от увиденного. Воспользовавшись замешательством и теснотой помещения, Пушок одним ударом сбил всех троих с ног и, ведомый природным инстинктом, быстро щелкал челюстями, отделяя обалдевшие головы от автоматов.
Расправившись с преследователями, он выбежал из дому и скрылся из глаз в неизвестном направлении.
Подъехавшее подкрепление от вида кровавой расправы пришло в ужас, и жителей села выгнали в лес искать сбежавшего Пушка. Ни жители, ни, прочесавшие округу, автоматчики его не нашли. Не вернулся он и сам. Только стали долетать до Сергея с Тамарой слухи, что видели большую лохматую собаку ночью в местах, где недавно шли бои, обгладывающую человеческие останки. Дети не смогли простить Пушку предательство, израненная детская душа требовала мести.
Впрочем, рассказы о похождениях Пушка слушали они недолго. Пришедший немецкий офицер велел собраться и двигаться на станцию Любань. Там всех загнали в товарный вагон и повезли работать в Германию. Неизвестно, где бы они оказались, если бы не воздушный налет, разбомбивший поезд рядом с небольшим эстонским городком Кохтла-Ярве. Выживших после бомбежки, отвели работать на завод по производству сланцевого масла.
Вернулись в Сустье они только в начале пятидесятых. В доме, где они раньше жили, поселились чужие люди. Обивание порогов и кабинетов Исполкома не увенчалось успехом. Им сочувствовали, обещали помочь, но ничего не менялось. Сергей с Тамарой отправились работать на Ижорский завод, а мать поселилась во времянке рядом с домом.
Приезжали Сергей с Тамарой в родное Сустье только по выходным. Вскоре вернулся и Пушок. В один из приездов мама сказала кратко: «вернулся» и Сергей сразу понял, о ком идет речь. Сколько раз еще будучи ребенком, он проигрывал в мозгу эту встречу. Сколько раз он представлял себе, как размозжит этот череп, как будет бить, бить до тех пор, пока не превратит в кровавое месиво. Он подошел к поленнице и, выбрав дубинку побольше, направился к изгороди. Пушок лежал у забора, положив голову на лапы, прищурив желтые подслеповатые глаза. Сергей ухватил дубинку поудобнее.
–Что, пришел, трупоед, – процедил он сквозь зубы.
Пушок посмотрел тусклым взглядом и лениво повел ноздрями. Вдруг, глаза его зажглись изумрудным светом, и, подскочив на месте, он встал на все четыре лапы. От неожиданности, Сергей отпрянул назад. Перед ним стоял старый, облезлый, отощавший волк, с присохшим к позвоночнику животом, и радостно вилял хвостом. Зверь приоткрыл пасть и издавал звуки, нечто среднее между подтявкиванием и подскуливанием. Из полуоткрытого рта по обе стороны сползала густая, тягучая слюна. Словно промотанная кинопленка, перед глазами Сергея снова замелькали все эти годы: голод, скитания, лишения, утраты. Впервые за все это время горько-соленая слеза выкатилась из глаз и медленно поползла по впалой щеке. Дубинка выпала из рук Сергея, он повернулся к Пушку спиной и пошел обратно к дому, буркнув под нос:
–Идем.
Пушок медленно ковылял следом. Сергей зашел в дом и, не слова не говоря, взял алюминиевый таз и вылил в него остатки супа, потом отрезал два больших ломтя хлеба и покрошил. Выйдя за дверь, он поставил еду рядом с Пушком и смотрел как тот, словно изголодавшийся удав, за несколько глотков засосал содержимое тазика.
Вылизав посудину, Пушок поднял голову, сделал шаг в направлении Сергея, жалобно посмотрев, в надежде, что дадут еще.
–Лежать, – рявкнул Сергей и вернулся в дом.
Пушок послушно лег около двери, положив поседевшую голову на лапы.
Оккупировавшим дом жильцам соседство Пушка категорически не понравилось. Наверное, дурная слава о его прошлых подвигах добралась и до них. Вооружившись вилами, глава семьи осторожно приблизился к зверю. Пушек приподнял голову и оскалил свои пожелтевшие от времени, но все еще целые зубы. Бросив вилы, нападавший ретировался. Не прошло и недели, как жильцы исчезли в неизвестном направлении, даже позабыв попрощаться.
Мать снова перебралась в свой дом, а Пушок так и остался лежать там, где стоял его тазик, и где Сергей приказал лежать.
Спустя полгода, в конце зимы Сергея вызвали на проходную к телефону. Звонила мать. Всхлипывая в трубку, она сказала только одно слово «умер».
Он лежал все там же, поджав хвост и положив свою огромную голову на лапы.
–Был мороз, – оправдывалась мать, – я хотела загнать его в дом, но он не пошел, так и остался спать на снегу.
Сергей взял лопату и ушел в сторону леса. Маленький Миша никак не мог понять, почему в воскресенье, папа затемно ушел в лес долбить мерзлую землю, потом завернул волка в плащ-палатку и они все вместе с бабушкой, папой и тетей Тамарой повезли волка на санях. Почему этого зверя, который загрыз деда Мишу и про которого рассказывали всякие ужасы, называя фашистом, трое взрослых людей этим морозным зимним утром, заливаясь слезами, словно лучшего друга, зарывают в промерзшей земле. Он дергал их за руки, засыпая вопросами, а бабушка, вытирая слезы, сказала фразу, смысла которой он так до конца и не понял:
–Он же зверь.