Если Господь закрывает одну дверь, Он открывает тысячу других.
Дауд стремительной походкой подошел к ожидавшей его женщине, укутанной в алые шелка. Он почувствовал ее волнение и сдержал чисто мужскую, самодовольную усмешку. Мужчина ведь знал, как женщины реагируют на него. Неважно, в каких землях он был – северных, восточных, южных – каждая волновалась в его присутствии.
Роксана собралась с духом. Тысячи вопросов и мыслей посетили ее голову, но еще больше – израненные сердце и душу. Она задрожала еще сильнее, ощутив спиной, как Дауд приблизился и остановился в двух шагах от нее.
– Покажи свое лицо, женщина, – приказал он, не сводя с нее внимательного взгляда темных глаз.
И хотя Роксана знала, что мужчина попросит ее об этом, она вся затрепетала, услышав его приказ. Неспешно и несмело, молодая женщина обернулась, на повороте стягивая с лица плотную вуаль. Раздались восхищенные мужские, приглушенные голоса – перед ними стояла изумительная красавица, равной которой они еще не видели.
Предводитель молчал, вглядываясь в ее лицо.
Перед ним стояла та самая девчонка, что когда-то упала ему в руки. Сердце Дауда на миг дрогнуло, опьяняя воспоминаниями из прошлого. Затем, привычная рассудительность и холод вернулись к воину. Тогда, он обратился к молодой женщине:
– На рассвете твой бывший муж будет казнен. Все его имущество будет конфисковано. Ты можешь вернуться к своим родителям или же, остаться в Бактрии – мои воины и я не причиним тебе вреда. Ты – мусульманка, и, значит, твоя честь, кровь и имущество – неприкосновенны для каждого из нас.
Его голос был холодным, без капли теплоты. Но только Дауд знал, скольких усилий стоило ему все это. Потому что, как бы он не хотел, сладкие воспоминания, словно стайка птиц, стучались в его душу, готовые вот-вот наполнить ее радостью и одновременно горечью.
– Я не знаю, живы ли мои родители, – дрожащим голосом начала Роксана, глядя то на свои обнаженные ступни, то на мужественное, но отстраненное лицо Дауда. – Я не знаю, что мне делать.
Ее признание было искренним и наполненным уязвленным чувством. Она выглядела потерянной и взволнованной и… невероятно чарующе – красивой.
– Проводите женщину до ее покоев и охраняйте ее. В этом дворце, быть может, найдутся те, кто захотят причинить ей вред, – приказал Дауд, и тут же, двое воинов выступили вперед, готовые сопроводить Роксану. Молодая женщина сдержала грустную улыбку и обняла себя за плечи, в надежде поддержать саму себя. Холод, исходивший от Дауда, невольно или же намеренно, причинил ей боль. Но что она ждала от него? Роксана сдержала подступившие слезы. Качнув головой, она отвернулась от мужчины и поспешила, сопровождаемая своей новой охраной, покинуть этот ужасный, полный унижения и горечи, зал.
Лишь оказавшись в своих покоях, плотно прикрыв двери, молодая, но такая одинокая красавица позволила сдерживаемой ценой невероятных усилий боли, вырваться наружу. Она упала на кровать, зарываясь лицом в шелк. Рыдания сотрясали гибкое тело Роксаны, печаль разлилась по ее крови, а одиночество с беспощадностью вонзило свои клыки в ее нежное, столь ранимое, и без того израненное сердце.
Что она хотела?
Что Дауд признается ей в любви? Возьмет под свое покровительство? И, неужели она настолько глупа, что на миг позволила себе вновь представить себя его женой? А теперь, вот она, расплата – плачь, рыдай, сокрушайся… но прошлого невозможно было изменить…
Роксана прорыдала так до утреннего намаза. Прочитав молитву, женщина еще долго сидела, обращая свою мольбу к Единственному, Кто мог ей помочь. Лишь на Него она уповала.
Утро принесло новости. Саид не дожил до казни, как и его жены, как и их малолетние сыновья. В рубиновых перстнях старца лжепророка был спрятан яд. И он «милостиво» раздал их своим самым приближенным, отрезая их путь к покаянию. Саид, Малика, Амира а так же сам лживый старик, приняли его, умирая в страшных, мучительных агониях. Мальчишки тоже испили яд. Подоспевший лекарь бросился спасать детей – но те были уже мертвы. В отличие от взрослых, они просто уснули, умирая во сне тихо и незаметно.
Эта новость вызвала печаль у Дауда. Сейчас, глядя на маленькие, безжизненные тела, он сожалел, что проявил прошлой ночью ненужное милосердие, позволив детям провести последнюю ночь с матерями. И вот плоды этому – смерть. Их матери не пощадили сыновей.
Оставшихся людей повели на смерть. Никто из них не озвучил слов раскаяния, глаза их горели безумным, фанатичным светом. Их участь была предрешена. Когда солнце окрасило своими лучами крыши домов в багровый цвет, кровь вероотступников окрасила плаху и меч в алый…