– Мистер Дивайн? Трэвис Дивайн?
Он оглянулся. Из припаркованной возле вокзала машины вылезал мужчина.
– Да?
Незнакомец подошел ближе. Темнокожий, примерно одного роста с Дивайном, только худощавее, лет сорока пяти или чуть старше, с лысиной и морщинами на лбу. Одет в темно-синий костюм, неплохо сидевший по фигуре, на ногах – черные ботинки с резиновой подошвой. Он, словно фокусник, достал из ниоткуда значок и корочку в визитнице.
– Детектив Карл Хэнкок, полиция Нью-Йорка.
Дивайн напрягся.
– Что случилось?
– Пройдемте в машину. Надо поговорить.
– О чем?
– А то вы сами не знаете? О Саре Юс, конечно. Или вы не слышали о ее смерти?
Дивайну не нравилось, как ведет себя полицейский: чересчур напористо и предвзято. Карие глаза, хорошо различимые в свете уличных фонарей, внимательно и с явным подозрением разглядывали Дивайна.
– Слышал. Как и вся фирма, разумеется.
– Отлично. Пройдемте, сэр. Это ненадолго.
Полицейские всегда так говорят. Не успеешь оглянуться, как тебя упрячут за решетку до конца дней.
Дивайн сел на пассажирское сиденье автомобиля. В салоне стоял удушающий запах давно пролитого кофе и висела густая завеса сигаретного дыма.
Хэнкок опустил стекло и сказал:
– Извините. Я не курю и не пью кофе, машина не моя. Нам запрещают курить в салоне, но мало кто слушает. Приходится брать что есть в гараже. Бюджет полиции сильно урезали. Вряд ли в ближайшие десять лет нам купят новые машины. Каждый раз после дежурства сдаю одежду в химчистку.
– Ничего страшного. Случалось нюхать ароматы и похуже.
– В Афганистане небось или в Ираке? Верно, капитан Дивайн?
Дивайну не нравилось, что полиция Нью-Йорка проявляет к нему интерес. Получается, они успели навести о нем справки.
– Бывший капитан. И я говорил про городские пабы, где воняет хуже, чем в том же Ираке.
– У вас два ранения. А на вид вы вроде целый.
– Ага, внешне незаметно.
– Серьезно? Вас что, контузило?!
Хэнкок переменился в лице и постучал себя пальцем по виску.
– Нет, с головой у меня все в порядке. – Дивайн задрал штанину, обнажив толстый, затвердевший шрам, который, словно щупальца кальмара, обвивал икру с обеих сторон. – Если хотели видеть результат подрыва мины, глядите.
Хэнкок взглянул на старую рану и покачал головой.
– Черт, больно, наверное, было?
– Не сразу. При взрыве меня вырубило. Ничего толком не почувствовал. Но вот когда очнулся, то проняло. Хвала господу за морфин. – Он опустил штанину. – Вы, кажется, хотели спросить про Сару Юс?
Полицейский вытащил блокнот.
– Вы были с ней знакомы?
– Да.
– Откуда? – уточнил Хэнкок.
– Мы вместе работали в «Коул и Панч». Вы и сами знаете.
– Как хорошо вы были знакомы?
– Познакомились на корпоративе. Иногда ходили всем отделом в бар, пару раз поужинали, но потом испытательный срок закончился, и нас припахали, как волов. В моей группе стажеров она была куратором.
– Какое впечатление производила?
– Способная, трудолюбивая… Но зачем вы ехали из города, чтобы задать мне эти вопросы? Я только что оттуда. Завтра буду на работе весь день. К тому же, насколько я понял, Сара покончила с собой. При чем здесь полиция?
– Да, есть предположение, что это было самоубийство. Однако я обязан установить все обстоятельства смерти. Неужели вы вкалываете по субботам?
– В моем мире, детектив, это обычный день недели. Не понимаю, чем могу вам помочь. С Сарой я никогда не работал. Последний раз видел ее давно. Мы всем отделом ходили на ужин в «Пер Се», что возле Колумбус-Серкл. Было человек пятьдесят. Нам даже спиртное оплатили. Фирма неожиданно расщедрилась.
– Какая впечатляющая память. Я порой не помню, что вчера ел на обед. – Хэнкок говорил непринужденно, но взгляд казался тяжелым. – Я могу позволить себе визит в «Пер Се» лишь в том случае, если там кто-то умрет.
– При моей работе приходится держать в голове мелкие детали.
– Похоже, работенка нелегкая?
– Давайте так: у «Коул и Панч» есть свои достоинства и недостатки.
– А вы забавный инвестор.
– Я не инвестор, я просто считаю цифры и передаю их боссам, а уже те зарабатывают деньги и могут соблазнять девчонок.
– О каких суммах речь?
Дивайн знал, что для расследования это совершенно ненужная информация. Просто американцы любят совать нос в чужие дела, ради чего создают целые индустрии, готовые распространять сплетни среди заинтересованных масс.
– В компании много инвесторов, и прибыль с премиями распределяются между ними по-разному. Партнеры самого низкого уровня получают семизначные суммы. Люди вроде Брэдли Коула – наверное, с четверть миллиарда в год, а то и больше в виде официальных выплат и дивидендов с акций. Еще ему полагается процент от всей прибыли. Сколько – не берусь сказать.
Хэнкок качал головой.
– Я зарабатываю сто тысяч в год. Думал, как сыр в масле катаюсь. И тут вы огорошили меня такими цифрами!
– Представляете, каково мне? Я получаю меньше вашего, хотя каждый день вижу на экране огромные суммы.
Глаза у полицейского снова заблестели, как у собаки, взявшей след.
– Вас это злит – что сливки достаются другим?
– Нет. Я честно тружусь и зарабатываю на жизнь. Надеюсь со временем тоже добиться успеха.
– А как же девушки? Сара Юс, например?
– Давайте не будем, ладно? Я в состоянии найти себе подружку. Тем более в компании действует строгий запрет на романы между сотрудниками.
«Если Коул узнает, что мы встречались, мне крышка».
– Ладно. Что-нибудь еще про Юс расскажете?
– Например?
– Что угодно. Часто ли она грустила? Говорила ли про самоубийство?
– Думаю, что каждый, кто работает на Уолл-стрит, в свое время подумывал про самоубийство, в шутку или всерьез.
– Вы тоже? – спросил Хэнкок.
– На моих глазах резали, взрывали и расстреливали людей. Я не собираюсь кончать с собой лишь оттого, что на меня наорал начальник.
– Значит, вам больше нечего сказать?
Дивайн выглянул в окно машины и от души поразился, увидев на небе звезды.
Следующую фразу он произнес совершенно спокойно и ровно, потому что не испытывал никаких эмоций.
– Сара была замечательной девушкой. Она не говорила про самоубийство. Не выглядела подавленной. Скорее наоборот: подбадривала нас, когда мы опускали руки. Но, как я уже говорил, мы редко виделись. Даже один день в «Коул и Панч», детектив, – это целая жизнь.
– Тогда зачем там работать?
Дивайн нацепил обычную для себя маску и заученно произнес:
– Ради «американской мечты», разумеется. Хочу сделать карьеру.
– Вы не производите впечатление человека, которому есть дело до богатства.
– Наверное, вы меня с кем-то путаете. Мне нужны деньги. Если они есть, в этой жизни можно сделать многое. Например, отдать их кому-то другому.
– Значит, вы альтруист? – спросил Хэнкок с самодовольной ухмылкой.
– Привык за годы службы. Не вижу, почему на Уолл-стрит должно стать иначе.
– Нет, правда… Скажите честно. Неужто все настолько плохо?
Дивайн не произнес больше ни слова, потому что ему нечего было сказать.
Дела и впрямь обстояли хуже некуда.