Евгения Шагурова Сдавайся
Вдох, выдох. Вдох…
Ритмичный шум пробудил, заставив ощутить рядом чьё-то присутствие. Напрячься, в попытке понять, где я и с кем, а мгновением позже выдохнуть с облегчением. Осторожно развернувшись, уткнуться носом в мужскую грудь и с удовольствием вдохнуть такой желанный и приятный аромат.
Счастье… Моё переменчивое счастье… Да, сейчас оно наполняет моё тело и душу, но через пару дней всё изменится, точно знаю. Это происходит постоянно. Раз за разом. С той же регулярностью, с которой я обещаю себе больше подобного не допускать. Однако снова и снова попадаюсь в хитросплетённые любовные сети настойчивого мужчины, а потом уже просто-напросто не могу остановиться.
«Миркус, Миркус, что же нам с тобой делать? – мысленно взываю к спящему. – Ведь так больше продолжаться не может. Какой-то замкнутый круг, из которого нет выхода. Точнее, он есть, но тебе не нужен. Тебя всё устраивает. Чего совсем не скажешь обо мне».
Словно услышав мои мысли, мужчина открывает глаза, улыбается и сонно бормочет:
– Привет. Уже проснулась?
– Мир, давай улетим отсюда. Прошу. Умоляю. Только ты и я. Прямо сейчас, – выпаливаю, опустив приветствие.
– Ты же знаешь, мы не можем, – в ответ раздаётся тяжёлый вздох. – Я не имею права так поступить с твоим братом.
– Вот именно! Ты! – возмущаюсь, выбираясь из мужских объятий, и вскакиваю с кровати. – А я? Обо мне хоть кто-нибудь думает?
– Мы все думаем. О твоей безопасности.
– Только это вас и интересует, – фыркаю недовольно, натягивая на себя комбинезон.
– Ты наша принцесса, Триния.
– Наслышана, – раздражаюсь всё сильнее.
– Погоди, ты куда? – кажется только сейчас поверив, что я действительно намерена уйти, встревоженно интересуется мужчина.
– По делам. У принцессы их знаешь сколько?! – кидаю через плечо, прежде чем дверь каюты закрывается, отделяя меня от ночного гостя.
В коридоре тускло горит свет, периодически подмигивая из-за перепадов напряжения. Быстро иду по широкому проходу в столовую с репликаторами. Первое, что надо успеть сделать, – позавтракать. Чуть позже в этом старом заброшенном дрейфующем крейсере, что уже пару лет как стал нам, двадцати семи отщепенцам, новым домом, все проснутся и будет не до этого. Придётся забыть о себе, чтобы прожить ещё один непростой день в беспроглядном, чёрном и совсем не дружелюбном, впрочем как и остальной мир, космосе.
– Дихол! Папа! Нельзя же так подкрадываться, – выпаливаю и вздрагиваю на выходе из кабины репликатора, поскольку никак не рассчитываю увидеть поджидающего меня отца.
– Прости, если напугал, – извиняется родитель, сканируя меня взглядом с головы до ног и обратно. – Ты себя хорошо чувствуешь?
– Да вроде, – пожимаю плечами, не совсем понимая, куда он клонит. – А что?
– Пойдём, разговор есть.
Папа резко разворачивается и идёт прочь, уверенный, что я без возражений последую за ним. Собственно, я это и делаю, мысленно перебирая варианты, какого рода беседа предстоит. А что ещё мне остаётся?
– Так в чём дело? – интересуюсь, не выдержав, стоит двери каюты главного отщепенца на этом крейсере закрыться за моей спиной.
– Мне бы тоже хотелось это знать, – отзывается отец. – Поэтому спрашиваю ещё раз. Триния, у тебя точно всё хорошо? Ничего не болит, не беспокоит?
– Кажется, я поняла, к чему ты клонишь. Но я правда в порядке, пап. Не волнуйся, – заверяю, сразу вспомнив маму и то, как безобидно началась её болезнь.
Сначала редкие, причиняющие лёгкий дискомфорт головные боли постепенно превратились в куда более частые и яростные спазмы. Одни утверждали, что это вирус. Другие – просто нервное напряжение, которое вскоре само сойдёт на нет. Но выздоровления так и не наступило. Состояние мамы стремительно ухудшалось, пока не привело к её безвременной кончине.
Вторую жену папа тоже потерял рано. Правда, уже по другой причине. Во время одной из вылазок за продовольствием её серьёзно ранили. Нужных медикаментов, чтобы остановить кровотечение и обработать рану, на корабле не нашлось. К моменту их возвращения на крейсер женщина уже едва дышала. Кажется, от забвения её удерживало лишь одно – острое желание успеть ещё хоть раз повидаться с сыном и приёмной дочерью. Мать Влата прониклась ко мне симпатией с первых минут знакомства и потому относилась едва ли не лучше, чем к собственному ребёнку. Она нередко ставила меня в пример сводному брату, что ему, естественно, не больно-то и нравилось. Мужчина злился, часто обижался, может, даже ревновал. Однако, к его чести, ни разу слова мне плохого не сказал. А после кончины матери, последним желанием которой стало, чтобы мы заботились друг о друге, на пару с отцом принялся опекать меня с удвоенной силой.