Я резко проснулась. Минуту в недоумении всматривалась в темноту, припоминая, что могло меня разбудить. Неужели я так замерзла, что холод разбудил меня среди ночи? Похоже на то.
Протянула руку, нащупала холстину, которая прикрывала стену. Пальцы ощутили изморозь. Ну да, все правильно. Сейчас ночь и слышно даже, как ветер завывает в ночи. Зима. Холодно. И спать очень хочется! Я начала вновь устраиваться на постели. Подтянула ледяные ноги к животу. Нет, уже не усну – совсем замерзла под тонким, рваным одеялом. Надо вставать. Рядом со мной тесной кучкой лежали горячие тела – мои сестры и мой маленький братик. Я поплотнее укрыла малышек своей частью одеяла. Пусть спят!
Осторожно вытянула голые ноги и оперлась ступнями о пол.
Ох! Ну и холод! Дух захватывает. Найти бы еще в кромешной темноте носки!
Немного пошарила руками по ледяному полу и нашла сапог. Потянула к себе. Сапог оказался странно-теплым. Похоже, в нем всю ночь проспала наша кошка. Ага! Вот и второй сапог. Ну, этот – леденющий, почти не гнется. Натянула сначала теплый сапог на ногу, потом второй, холодный; он был совершенно задубелый, но кое-как наделся. Встала, начала ходить по комнате. Дощатый пол заскрипел под ногами.
В темноте заворочалась и заворчала фигура:
– Опять ни свет ни заря вскочила! И чего тебе не спится?!
– Все-все! Уже ухожу. Я печку растопить встала, спи, деда.
Нащупала в темноте на постели овчинный тулуп и платок и, толкнув дверь, выскочила в темные сени. В сенях было еще холоднее, чем в доме. По голым коленкам прошелся холодный ветерок. В наших сенях дуло из всех щелей сразу.
Это полузавалившееся, рассыпающееся жилье нам выделила община свенов. Сказали так: «Селитесь сюда, ничего другого все равно нет». Мы и заселились, ведь зима стремительно приближалась. Уже несколько недель с севера дули холодные ветра, и день ото дня падала температура. Теплее уже не станет, а перезимовать где-то надо. В этом северном краю холода длятся по девять месяцев в году!
Как мы здесь оказались? Это вообще отдельная история…
Заселились всей большой семьей, семь человек. Из них способная работать –только я одна.
Так, что же меня разбудило? Оглядела темные сени: мышей у нас не было –жила кошка, которой тоже нужно было кушать.
Завязала тулуп веревкой, накинула на волосы платок и подошла к двери, ведущей на улицу. Толкнула дверь наружу, не идет. Может, дверь засыпало снегом? Вон, слышно, как ветер завывает, значит – метель разыгралась! Тогда не выйти…. Ох! Да, входная дверь у нашего дома расположена весьма неудачно – на север. Попробовала открыть еще раз. Чуть-чуть подалась. На миг показалось, что дверь снаружи чем-то подперта. Странно, кто мог так пошутить? И не поленился же протопать в такую даль!
Жилище наше было самым дальним в поселке. За ним – только дремучие леса предгорья Реар-Бро и гор Заалерта – так эти горы называли местные жители – свены.
Я не была свенкой. Я была человеком. Самым обыкновенным, чистокровным человеком. Свены же были помесью людей.
Помучавшись еще немного, я уже собиралась разбудить деда, как что-то мешающее мне снаружи подвинулось под моим напором, и дверь приоткрылась. Выглянула в темноту и с недоумением разглядела на наметенном к самой двери сугробе темное очертание на белом снегу. Точно что-то лежит. Или кто-то. Это что-то лежало прямо у входа в наше жилище.
– Эй! Ты чего тут развалился? – я нагнулась к телу.
Ответа не последовало. Зато раздался протяжный вой. Я дернулась и присела на корточки у двери, протянула руку в темноту. Дотронуться до тела не успела, вместо этого мне прямо в руку уткнулась зубастая пасть, а лицо обдало смрадной вонью. Волк.
В страхе я одернула руку, и, еле различимая во мраке ночи, наглая волчья морда схватила лежащее тело зубами и потянула его за ногу в темноту.
– Вот это да! – от неожиданности я уселась на снег у порога. – А ну, отпусти, тварь!
Волк и не подумал бояться, наоборот, потянул еще сильнее; рывок, и тело поползло в ночную мглу.
И только сейчас я услышала, как завывает ветер в ночи! В глаза мне прилетели колючие иглы снега.
Я выбралась за дверь как была –на коленках. Ухватилась за чужую одежду и потянула на себя.
– А ну, отдай, тварь! Кому говорю! Отпусти его и проваливай!
Человек! Это человек…
Вдруг волк будто в самом деле услышал мои слова. Не знаю, испугался ли он меня или действительно что-то понял, но он выпустил из своей пасти ногу и поднял на меня глаза. Из темноты на меня уставились два желтых косящих глаза. Горящие глаза! Вдруг хищная тварь оскалилась и зарычала. Зверь припал на передние лапы, готовясь прыгнуть на меня.
В этот миг я вспомнила, что у меня в руках совершенно ничего нет: ни палки, ни ухвата – ничего. Голая рука, тулуп и выглядывающие ниже, такие же голые, коленки.
Встала на ноги и, застыв на мгновение, сделала шаг назад. Сапог неожиданно поехал, и я повалилась в снег. Да так неловко – ноги под себя, взмахнув руками, словно птица крыльями, перед самой мордой зверя. Он и цапнул за кисть.
Руку вмиг обожгло дикой болью, будто кипятком. Волк еще и дернул руку на себя. Я взвыла, падая вперед. И в этот миг к порогу из мрака выскочили еще две тени. У меня от боли темнело в глазах. Попыталась встать на ноги. Не могу! Мешает лежащее подо мной тело.
Волк дернул меня в темноту. Пришло понимание, что это конец. Это – верная смерть. Сейчас еще раз дернет и поволочет за собой, я не смогу ему противостоять. Затем приблизятся его сородичи из стаи и начнут рвать меня на куски.
Еще рывок и сквозь обжигающую боль я почувствовала, как ползу по снегу. В отчаянной попытке остановить это движение, я ухватилась свободной рукой за одежду лежащего и вдруг натолкнулась на что-то острое. Что это? Пошарила еще рукой, нащупала замерзший слипшийся мех, вцепилась пальцами в шубу незнакомца.
Кричать было бессмысленно, кругом – никого, а из обитателей дома мне помочь некому…
Но умирать я не собиралась! Отпустив тело, ухватилась рукой сначала за морду, потом нащупала ухо и глаз зверя. Пальцами нажала что есть силы, и зверь дернул мордой. Руку не выпустил, но тащить меня прекратил. Рука соскользнула с глаза, и волк почувствовал облегчение. Но я уже уверенно встала на ноги и начала с отчаяньем пинать мохнатое тело сапогом, куда попадало.
– На, на, тварь! Получай, волчья морда. Я так просто тебе не дамся. На! На!
Волк начал скакать под ударами и в какой-то миг выпустил руку. Я освободилась и снова повалилась на землю. Кувыркнулась через голову. Уселась в снег. Сжалась вся. Волк был где-то рядом. Тут, в темноте, очень близко моя смерть. Вот сейчас зверь соберется с силами и вновь бросится на меня и тогда точно – все. Я дернула укушенной рукой – работает, но как ватная. Ничего не вижу! Все лицо в снегу.
Напрягла зрение и слух. Здоровой рукой смахнула снег с лица. Ветер завывает, колючий снег летит в лицо. Вскочила на ноги, нагнула голову вперед и прижала укушенную руку к боку. Осторожно, спиной назад, шагнула в направлении дома. Еще шаг, еще, еще. Сапог наткнулся на что-то лежащее на земле. Опять! От неожиданности вновь повалилась на землю.
Да что же это за невезуха такая! Меня сейчас растерзают звери. Попыталась быстро встать на ноги и наткнулась на острое, не поняла, что именно. Это что? Оружие? В голове вертелась только одна мысль – не упустить оружие, чтобы скорее отмахнуться.
Волк в тот же миг прыгнул на меня. Я не успела даже разогнуться, так скрюченная от боли и махнула рукой.
Неуклюжий взмах железкой, и раздался визг. Резануло как косой по нервам. А в следующее мгновение на меня упало тело волка – горячее и мокрое. Снова отмахнулась. Туша зверя сползла мне под ноги, а я выставила вперед руку с зажатой в ней железкой. Вовремя – прыгнуло следующее тяжелое тело, казалось, целясь мне прямо в голову. Больно вывернуло руку! Я с трудом удержала железку. Раздался отчаянный визг, и что-то горячее закапало на руку. Кровь! Волчья!
Больше никто не нападал. Все еще держа перед собой на чуть вытянутой вперед руке железо, я начала отступать в направлении дома, теперь гораздо осторожнее ступая в темноте. Тело все еще лежало где-то на пути к двери. Где-то тут. Опять наткнувшись на него ногами, сквозь стиснутые зубы чертыхнулась:
– Вот, Чернодер, опять это! – нагнулась. Лежит там, где волк его и оставил. Обернулась к жилищу – дверь совсем рядом. Я выпрямилась и, качнув рукой, швырнула в приоткрытую дверь железку. Звякнуло. Попала прямо в дверной проем. Снова нагнулась и, нащупав воротник тулупа, потянула его к двери. Хорошо, что перед нашей дверью нет ни крыльца, ни ступенек – низкий порожек и все. Втащить на ступеньку, пусть и низкую, этого ночного гостя я бы точно не смогла. Я из последних сил дернула тяжелое тело, напряглась и застонала. Рывок, и удалось перевалить его через порог.
И как силы нашлись! Втащила в холодные сени и захлопнула дверь во двор. Стало вдруг тихо.
– Я убила волка! – сказала сама себе и повторила, – убила… – посмотрела на себя. Ничего не видно, непроглядная темень в доме! А я стою, прислонившись спиной к холодной стене. Подняла к глазам руку, правую. Липкая… Кровь! Для уверенности еще и лизнула – соленая.
Разжала скрюченные слипшиеся пальцы. Чем же я отмахивалась? Где-то тут, под ногами, должна быть эта железка. Повела ногой, ага! Вот она. Железка звякнула, отлетев к стене. Шатаясь и спотыкаясь, я открыла дверь в комнату и подошла к печке.
– Нужно печь растопить. Ой! Ну, где же огненный камень?! Куда я его вчера сунула? – Руки не слушались. Я ворчала себе под нос и копалась в темноте, натыкаясь на горшки и деревяшки. Все не то! Наконец мне попался огненный камень. Секунда-другая, чиркнула камнем по кладке печи, и блеснул огонек. Сунула руку с горящим камнем в жерло печи, где лежала кучка хвороста. Потянуло дымком. Замерцал огонек.
Я совершенно без сил присела на пол рядом с печкой. Огонь загудел, пожирая приготовленный для розжига хворост. Тяга у нашей печи была отменная – еще бы: половина кладки печи рассыпалась задолго до нашего вселения в этот дом. Тянуло из множества щелей. Через эти щели и уходило почти все тепло.
Огонь разгорелся, появился слабый свет, и я, наконец, смогла рассмотреть, что же втащила в дом. Тело так и лежало там, куда я его отволокла, – на полу рядом с дверью. Много меха с длинным ворсом, много кожаных ремней и металлических заклепок на меховом тулупе. Голова – темная, лохматая. Что еще? Пахнет странно…
Похож на свена: такой же большой и тяжелый. А еще –мертвый. И чего я так надрывалась, спасая его? Вот безумная! Идиотка!
От невеселых мыслей накатила слабость. Из сидячего положения я перетекла в лежачее, в изнеможении повалилась на мерзлый пол. Полежала с минуту и вспомнила про железку. А еще в голову пришла мысль, что, раз уж я втащила в дом мертвое тело, то неплохо было бы теперь его раздеть и натянуть на себя его одежду, чтобы согреться.
И я поползла к трупу. Руки болят. Ох! Поднесла к самым глазам свои руки. Слабый свет от печи помог разглядеть не только ужасную рваную рану от зубов волка на одной кисти, но и несколько красных, кровоточащих, тонких пореза на пальцах и по всей ладони на другой руке. Я в темноте хваталась за лезвие меча, пока отбивалась от волков… Меча! Острого, даже не знаю, как что именно. Сравнить было попросту не с чем.
Внезапно, с ужасом для себя, поняла, что мои руки безнадежно поранены, и я… Искалечена? Искалечена!!! Как такими руками можно работать?! Я этого совершенно не представляла. Сразу ощутила, как дергает раны, как течет по пальцам и не думающая останавливаться горячая кровь.
Я обернулась на мертвое тело и наткнулась на мрачный взгляд.
Светало. Еще совсем немного и станет все видно во дворе. Домочадцы уже проснулись и в мрачном молчании ходили по комнате и сеням. Дед Орис кряхтел, сопел и кашлял. Печь сожрала третью порцию дров, но по-прежнему было холодно. Очень холодно.
Я сидела, прижавшись спиной к кладке печи, и не открывала глаз. Руки, туго перемотанные моей нижней юбкой, нестерпимо дергало. Голова болела.
Неизвестный подполз к печке и уже сидел, привалившись к ней спиной. Молчал. Дышал. Не мертвый. А значит снять и забрать себе его одежду не выйдет. Забрать острый меч и сапоги тоже не выйдет, как не выйдет продать все эти ценные вещи. Не выйдет выручить за барахло денег на еду и лекаря, который мог бы залечить мои порезы и раны.
Дед Орис уже сбегал на двор и освежевал туши волков. Огромные. Каждый ростом с четырнадцатилетнего подростка. В этих местах волки были особенно крупными и сильными. А еще они были тощими и облезлыми. Дед рассказал. Рост, да и все. А, еще много костей и вонючая шерсть. Я остро чувствовала запах мокрой шерсти в доме, хотя дед не вносил в дом шкуры. Волчьей шерстью пахло именно от меня. А у меня не было сил даже подняться с пола. Так и сидела, привалившись к печке. Чуть подальше сидел этот, не умерший.
Ближе к утру метель совсем утихла и все кругом прояснилось. Сразу ударил мороз. Я вдруг вспоминала, что же произошло этой ночью. В первый раз в своей жизни я встретила волка. Не в сказке, а живьем. Какой ужас! Меня колотила нервная дрожь, и, более того, я не могла говорить. Открывала рот как рыба, силилась что-то произнести и не могла. Голова свесилась на грудь. Нет сил, чтобы ее поднять. Дед подходил ко мне два раза, тряс, расспрашивал о произошедшем и сам что-то говорил. Я слушала, хлопала глазами и мотала головой. И все.
Шкуры убитых волков пришлось закапывать в снег, ровно как следы борьбы, в том числе кровь. Это все сделал дед, я не могла даже прочно встать на ноги.
Холодно. Очень холодно. Мне все время холодно!
«Мясо съедим, кости подальше выкинем, лучше в воду, – такие мысли вяло ворочались в моей гудящей голове. –В реку их. Течением их отнесет очень далеко и, если сильно повезет, то никто и не догадается, что у нас есть мясо волка и две волчьи шкуры. Если опять же повезет, сможем весной их продать. Если же нет, и их найдут раньше, то непременно отберут. Все отберут».
Я снова закрыла глаза. Прислушалась к своим ощущениям: меня мутило от слабости, кружилась голова, трясло от озноба. Все сразу! В горле пересохло, а сил не было даже попросить воды. Я старалась это сказать и копила для этого силы. Вот сейчас подойдет мой дед, и я открою рот…
Рядом что-то шевельнулось. Ах, да! Это неумерший шевельнулся.
Кого же послать за старостой?
Я открыла глаза и посмотрела на мелькающие перед моим взором тени. Светает. Через несколько часов за мной придут и все откроется. Такими руками я работать не могу, а значит, заберут сестру. Какую? Наверняка Эльму. Заставят ее работать или же продадут? Но кому ее можно продать до весны? А все остальные и я вместе с ними? Что будет с нами? Скорее всего, что кормить нас никто не будет – зима еще продлится семь долгих месяцев. И не продадут никому. Кому мы нужны до весны? Правильно –никому, если не можем сами себя прокормить. Так долго на мясе двух волков мы все не протянем. И то, если его вообще не найдут. Вой был жуткий и очень громкий, наверняка многие его слышали. Ну а мои руки расскажут все красноречивее этого воя. А еще нюх свенов – как у самих волков: они учуют кровь и запах шерсти в доме. Прятать бесполезно! И съесть все за раз не выйдет – кишки завернутся.
Неумерший опять шевельнулся. Я скривилась, осознав, что это я сама все и испортила. Только я! Нужно было не лезть в пасть к волку, а закрыть дверь, а лучше всего – и вовсе не просыпаться! Теперь все умрут из-за меня. Только из-за меня.
– Меч…, – раздался рядом хриплый голос.
Неумерший еще и дернулся, проговорив эту фразу. Бродившие в предрассветном сумраке люди все разом замерли. Дед Орис подошел к телу незнакомца и присел на корточки.
– Уважаемый. Потерпите немного. Раз уж вы не умерли, то потерпите еще немного. Мне некого послать за старостой, чтобы сообщить, что мы вас нашли, понимаете? Внучка не может пойти сейчас, а дети – все маленькие, не дойдут по холоду. Я тоже не могу идти. Я один… Вам не понять, уважаемый. Внучка должна была выйти на работу, но раз не вышла, то сюда непременно явятся орки и найдут вас. Потерпите немного…
– Орки? Где я? – неумерший дернулся еще раз. Его правая рука все время пыталась найти опору на нашем полу. Не получалось. Он вновь дернулся, как-то очень странно, одновременно всем своим большим телом.
Краем глаза я смотрела на происходящее. Что это? Предсмертная агония? Может, еще и умрет?
Дед Орис уже более внимательно посмотрел на не умершего незнакомца. Мужик, заросший щетиной по самые глаза (во всяком случае на вид это выглядело именно так). Темноволос, небрит. А еще от него несет какой-то жуткой вонью – и это не волчья вонь! Как будто он валялся в дерьме. От одежды несло выгребной ямой! А одежда явно хорошая и, к тому же, прочная.
«Да, жаль, что не мертвый».
Старик еще раз внимательно оглядел внешность валяющегося у печи незнакомца. Так же оценил на глаз его вещи – добротные, теплые – и в который раз подумал: «Одежду можно было бы продать, а тело спрятать. Но не срослось».
Так думал старик. Очень похоже на мысли, гуляющие в моей голове, голове его внучки.
Я –старшая. Остальные – мелкотня, сопливая и голодная. Пять внуков от семи до двух лет, дед и я, старшая, – Леара. Из-за меня нам и дали этот кров. Но я теперь хуже этих маленьких детей – мои руки покалечены.
Я застонала и начала подниматься на ноги.
– Куда ты! Сиди, ненормальная! Я сам схожу к старосте.
– Нет, дед. Я пойду. Помоги мне только переодеться. И намотай на руки еще хоть что-то – кровь никак не останавливается.
Только сказала про кровь и меня замутило, в глазах заплясали черные крючочки. Нахмурилась, пытаясь не потерять сознание от слабости. Помогло.
Очень тихо продолжила:
– Я сама пойду…– губы мои затряслись и следующие слова я еле проговорила: – Я к старосте пойду… Придумаю что-нибудь про волка. – Замолчала. Отвернулась и, шатаясь, прошла к постели. Нужно найти, во что мне переодеться.
Неумерший наблюдал за общением двух людей. Девчонка пошла к кровати, а старик опустил голову, и вдруг его плечи затряслись. Ни звука.
Девчонка обернулась. Села на постель.
Дед беззвучно плакал. Я смотрела. Что тут скажешь? К старосте обращаться за помощью мне не хотелось. Ой, как не хотелось!
– Подай меч, старик, – более четко сказал незнакомец.
Его ведь никто не осматривал, он так и лежал у стены печки, куда сам и дополз. Там, где он полз, на мерзлом земляном полу, теперь был виден темный, грязный непонятный след. Меч валялся у самой двери на улицу.
Старик подошел к двери и нагнулся к мечу.
– Осторожно! Он очень острый. Берись только за рукоятку и лучше – за самый край, подальше от крестовины. Она тоже может поранить…
Дед, соблюдая все высказанные предосторожности, взялся обеими руками за рукоятку меча. Странно взялся: не пальцами, а как будто одной кистью наложил меч на другую кисть. Незнакомец заметил эту странность.
Старик на вытянутой руке поднес меч незнакомцу. Дед подошел к нему очень близко, и неожиданно меч выскользнул прямо в руку сидящего у печи чужака. Старик испуганно шарахнулся в сторону.
Незнакомец скривился:
– Спрячь меня! Если меня найдут – убьют. Я заплачу!
Дед встрепенулся. Шикнул на детей, и те всей гурьбой забились на постель, ко мне за спину.
– Кто ты?
– Не важно. – Помолчав, с явной неохотой, чуть слышно,проговорил чужак. Чувствовалось, что слова даются ему с большим трудом. – Скажи, что можно обменять на еду и услуги лекаря для твоей внучки, не привлекая внимания. Я уйду, но не сегодня… – Замолчал.
– Что у тебя есть? – глаза деда начали придирчиво осматривать одеяние незнакомца. – Можно обменять одежду, вот сапоги, например, подойдут!
Старик впился взглядом в тяжелые, с металлическими пряжками, сапоги неумершего.
– Сапоги не отдам! Есть деньги…
– Деньги вызовут вопросы. У нас же нет денег. Все забрали…
– А чужие вещи вопросов не вызовут? – Незнакомец придирчиво осмотрел убранство нашего жилища: ни одного предмета пригодного для продажи, да и самих предметов-то не слишком много. Проговорил:
– Так уж и все забрали? – Незнакомец в упор посмотрел на старика. А тот так и застыл посреди комнаты, пригвожденный взглядом к месту, на котором стоял. Затем отмер и чуть слышно проговорил:
– Забрали. Они искателем металлов нас проверили. Забрали даже кулоны и цепи с оберегами у младших.
– Чем же ты шкуры свежевал? Волчьи?
– Костяным ножом. – Старик с недоумением огляделся. Посмотрел в сторону двери и в угол, куда ушла внучка. Неожиданно девчонка глухо проговорила:
– Снимай тулуп и дай деньги.
– Не бери у него деньги, Леара, деньги вызовут ненужные вопросы! Пускай отдаст тулуп и штаны, раз не хочет с сапогами расставаться!
– Дед, перестань! Мне надо идти, уже совсем светло и скоро сюда прискачут. Я сейчас уйду и что-нибудь придумаю, как скрыть порезы. Подойду близко к пилам и быть может удастся сделать вид, что ими я и поранилась. А лекарю заплачу, и он не выдаст. Может быть не выдаст…
Я воззрилась на незнакомца:
– Эй! Неумерший! Не знаю, откуда ты взялся, но от тебя много вони! И проблем много. Лучше бы ты умер, честное слово! – Проговорив эти слова, я сделала над собой заметное усилие и, вздохнув, встала с постели на ноги. Неожиданно меня повело от слабости, ноги подогнулись, и я завалилась на пол. Последнее, что помнила, как кто-то заплакал.
Свеярдв молчании смотрел на происходящее рядом с ним. Он был тяжело ранен, но еще буквально пара суток, а лучше неделя, и он сам себя залечит и сможет уйти в горы. Нужно просто отлежаться и желательно в тепле. Но, похоже, он выбрал не лучший вариант. Просто этот дом был ближе всех к лесу. И еще – у этого дома не было высокого забора. Перелезть через частокол с ранением в живот Свеярд бы точно не смог. Сил ползти уже не осталось. А еще волки. Они преследовали его несколько часов и вконец обнаглели, когда поняли, что рядом поселок.
Он, падая на пороге, сильно стукнулся о дверь и, похоже, разбудил девчонку. Она вышла и… Попыталась отогнать осмелевших волков. Потом втащила его в дом. Все это он помнил, так как сознания не терял. Но помочь ей ничем не мог. Только выставить меч. А она об него порезалась… Сразу. Потом еще раз.
Он наблюдал сквозь полуприкрытые веки, как она пытается разжечь печь, нашел взглядом свой меч у двери и рассмотрел кровь на мече – волчью и ее, человечью. Человечья кровь не светилась, только пахла. Девчонка и близко не знала, как обращаться с холодным оружием. Да и мала она совсем. Худая. Все худые, и дед особенно худ. А еще слаб. Но держится и виду не показывает. У него что-то с руками. Пока не понять –слишком далеко. Старшей девчонке лет мало, остальные дети еще мельче. Человеческая раса. Это все. Выяснить большее он в первые минуты не смог. Не осталось сил.
Все силы он пустил на заживление раны в животе. Хорошо, что проникающее ранение не задело кишки. А то бы он и до этого дома не дотянул!
Свеярд выпал крайне неудачно – в болото, которое почему-то не замерзло, и он практически с головой окунулся в вонючее нечто. Холодное, вязкое, гадкое. Этим гадким сейчас и несло в теплом помещении.
Теперь, оказавшись в доме, он то терял сознание, то вновь приходил в себя. Началась регенерация тканей, а для этого требовалось много энергии, которую брать, кроме как у самого себя да от тепла печи, было больше неоткуда. Вот он и начал терять сознание. Организм восстанавливался. Все разливающееся вокруг тепло Свеярд старался впитать в себя. Конечно соблазн вытянуть капельку жизненной энергии из людей был велик. Но он все же не стал.
Старшая девчонка с помощью старика еще раз перевязала свои кисти. Его осмотреть и как-то помочь они даже не пытались. Бросаемые в его сторону взгляды вполне однозначно говорили, что и она, и старик очень сожалеют, что он не мертвый. Подумал, что не будь она настолько мала, а дед – настолько слаб, то вдвоем они наверняка решились бы. Прирезали бы его. Мечом. Затем мертвого бы раздели, а тело припрятали. Может быть, и поели бы (такими худыми и голодными они выглядели). В начавшем прогреваться помещении совсем не пахло едой. Мышами, и теми-то не пахло.
В темноте к нему подошла кошка, повертелась рядом и куда-то исчезла. Кошка тоже была очень худой.
А еще он услышал слово «орки», а значит – его не должны найти.
Осталось еще выяснить, куда должна идти девчонка. Странно, но он не заметил рабских ошейников. Почему тогда она не хочет взять деньги и обратиться со своими ранами прямо к лекарю?
– Могу я узнать две вещи? – неожиданно заговорил чужак.
– Чего узнать? – Спросил дед. Девчонка молчала. Оба напряглись от звука его голоса.
– Куда тебе надо идти и почему на вас нет рабских ошейников?
– Мы не рабы, пока не рабы…, – ответила девчонка и замолчала, странно посмотрев на старика.
Незнакомец сделал над собой явное усилие – говорить ему было пока трудно:
– Куда тебе нужно идти?
– На работу. Я одна работаю и всех кормлю. Пока работаю –нас не трогают. Вернее, не поэтому… Но не важно. Ясно? Еще что хочешь узнать?
Ясного было мало. Но Свеярд решил пока ограничиться этой информацией.
– Возьми деньги и сходи к лекарю. Заплати. Пускай залечит руки. Купи еды. Насчет денег скажи, что нашла тулуп в лесу, порванный, а в нем – кошель. – Незнакомец начал одной рукой расстегивать крючки на верхней одежде (вторая рука вовсе не двигалась). Чуть поменял положение тела и, с трудом, но все же смог снять верхнюю одежду с одного плеча. С усилием проговорил деду:
– Помоги, старик…
Старик подошел и довершил начатое – стянул со второй руки одеяние. Под толстым меховым тулупом оказался дорогой, простроченный тесьмой, с теплой подкладкой, кожаный кафтан и – огромная рана в животе, сразу под реберной клеткой. По всему кафтану разлилось темное кровавое пятно. Мягкая добротная кожа обильно пропиталась свежей кровью. Под кафтаном проглядывала белая сорочка. А еще был виден кожаный пояс и перевязь от меча. От кожаной перевязи чужак и отстегнул тугой замшевый синий мешок с золотым шитьем. Вложил деду в руку:
– Выбери всю мелочь и отдай девчонке. Остальное спрячь.
Девчонка без лишних слов взяла деньги зеленой медью и, закинув на плечо тулуп чужака, быстро ушла. Хлопнула дверь. Со двора потянуло стылым воздухом. Старик, немного помолчав, тихо обратился к незнакомцу:
– Думаю, тебе стоит знать, что рана твоя серьезная и пока не поздно, нужно и тебя лекарю показать.
Незнакомец усмехнулся. Качнул лохматой головой и, не смотря старику в глаза, поговорил себе под нос:
– Я не умру, главное, чтобы меня тут орки не нашли, –посмотрел в упор на старика и продолжил, – орки Заалерта. Верно?
Старик буквально на секунду посмотрел в глаза чужака и, опустив глаза, качнул головой в знак согласия:
– Да, орки Заалерта. Ты прав. И еще: мы не рабы, но, похоже, скоро ими станем.
– Где родители внуков?
– Плохой вопрос… Не скажу…
– Не говори…, – незнакомец замолчал.
Больше никто ничего не говорил. Малышня осторожно перебралась ближе к печи. Дед начал греметь горшками. Один раз вышел в холодные сени и быстро вернулся с миской снега. Во второй руке он держал кусок волчьего мяса.
Я шла вниз по склону холма, по коленки утопая в снегу. Кругом лес и тишина. Холодно. Тропка совсем заметена, я угадывала только направление. Торопилась, спотыкалась на мерзлых кочках. Сапоги были мне очень велики, и каждый шаг я делала с большим трудом. Солнце уже высоко и скоро меня хватятся. Может попробовать бегом? Нет, это совсем плохая идея. Я и идти-то нормально не могу.
Вдруг совершенно неожиданно из-за деревьев на меня выскочил огромный цепной пес. Налетел в одно мгновение, с разбегу толкнул в грудь и сразу завалил на землю. Я закрыла раненными руками голову и лицо. Мокрый нос тут же уткнулся в кровавые тряпки. Раздалось утробное рычание. Секунда, и на меня накинулась еще одна собака. Все в молчании. Только слышался утробный рык. Сейчас начнут рвать… Почувствовала, как их клыки дергают за тулуп. Послышался треск – разошлось по шву!
Прижала к груди и ноги. Нет, не должны разорвать. Я же не убегала. Раз псы, значит, вскорости будут и хозяева…
И точно! В следующее мгновение я услышала топот копыт и гортанные окрики. Кто-то спрыгнул с лошади и оттащил за ошейники собак.
Осторожно, стараясь не делать резких движений, чуть подняла голову и посмотрела сквозь спутанные волосы.
– Леара! А я как раз тебя ищу!
Все плохо. Ой, как плохо! Хано в поселке!
Молодой орк присел на корточки рядом и, чуть помедлив, ухватил меня за копну спутанных волос.
– Что с твоими руками? – Орк разглядывал мои кисти, не отпуская волос.
–Я… Их… Отморозила… – Кое-как смогла выговорить. Меня начала сотрясать нервная дрожь. Оказаться так близко от морды орка было жутко. Зубы мои застучали.
Больше вопросов не последовало. Хано перехватил меня сначала за ворот тулупа, а потом, легко подняв как козу за веревку, которой я была подпоясана, кинул поперек седла.
Нет! Только не так! Куда он меня везет? Все же увидят!
Орк легко запрыгнул в седло сразу с земли и снова перекинул мою тушу, теперь усадив вертикально перед собой.
– Хорошо, что я с рассветом вернулся. Староста мне сразу же доложился, что тебя не видно. Решил, что вы сбежали! Собак хотели по следу пустить. Слушай! Как тебя здесь берегут! Может ответишь, почему такая забота?
Орк с такой силой прижал мое тощее тело к себе, что у меня хрустнули ребра, я вскрикнула. Орк чуть ослабил хватку, а я смогла только пропищать: «Пи».
Нужно ответить, будет очень нехорошо, если я издам один лишь писк… Но сердце барабаном стучало в моих ушах, и я даже своего писка не услышала. Ждал орк ответа или не ждал… Его лошадь как ошалелая крутилась на одном месте. Я поднапряглась и что-то замычала, совсем неразборчивое. Орк хрюкнул. Сжал колени, и лошадь понеслась к поселку. Пара минут, и вот уже поворот на центральную улицу нашего поселения.
Месяц мы здесь живем. Не по своей воле.
В молчании шагом въехали на главную улицу свенского поселка. Все дома – за высокими заборами. За кольями высоченного частокола, даже с седла не видно было хотя бы крыш. Только дымок от печных труб. Свены топят хаты. Живут богато, сыто. На главную улицу выходят ворота, сейчас чуть приоткрытые, ворота всех жилищ. В щели проглядывают лица, любопытно же –так быстро поймали. Вон, везут на первом коне.
Я не смотрела по сторонам. Старалась даже голову не поднимать. Собаки меня все же немного поваляли, сорвали платок и растрепали косу. Тулуп сидел криво, его держала только веревка. Мое тело от падения с коня удерживал орк, крепко обнимая, что соответствовало правилам. Его грубую лапу и железную хватку я ощущала на своих ребрах. Держал он меня одной левой; в левой же были и поводья. Но при этом держал так, что было не повернуться, не вздохнуть поглубже.
Его вторая рука свободно свешивалась сбоку. Хорошо выезженная лошадь, только въехав на улицу, перешла на шаг. Я, и не поднимая головы, ощущала всей кожей, что все смотрят на меня. Щеки и уши горели огнем. Мне стало жарко, я даже вздохнула сильнее, хватка чуть ослабла. Зато клыкастая морда орка приблизилась к моей шее, и я ощутила на своей коже горячее дыхание.
Проехав по улице, мы выехали на небольшую площадь. В центре – деревянный столб, сбитый из трех скрепленных вместе толстенных осин. Новый. Недавно поставили. Что стало с прежним выяснять как-то не тянуло – это было место публичных расправ и судилищ. Я была уверена, что сразу меня к столбу не поволокут, ведь не доказано, что я пыталась бежать. Ну, если только староста поторопился и объявил о нашем побеге заранее.
Меня сдернули с лошади и, не дав толком оглядеться, поволокли в общинный дом –длинный, собранный из кругляков, сарай, пустой внутри. Этот общинный дом стоял отдельно от всех других строений.
Двери не было, вход занавешен шкурой оленя. Я остановилась перед ней, и меня ощутимо толкнули в спину. Следом вошел Хано. Я оглянулась и увидела только, как полог шкуры закрыл вход перед носами самых смелых и любопытных. Свены…Толпа народа осталась на улице, а я внутри. Орк подтолкнул меня в самый конец строения. Пусто и абсолютно никого, только втер гуляет по большому пространству.
Я побрела, куда показали, и все время оглядывалась: окна есть и все без стекол, доски все струганные лишь наполовину, по углам что-то навалено.
Уже пришли.
В самом конце строения шкурами было отгорожено отдельное помещение. Орк втолкнул туда.
Войдя, оглянулась. Это маленькое помещение все было завалено разными пестрыми шкурами. Шкуры висели на стенах и даже на потолке. Окон здесь не было. Света тоже.
Следом вошел Хано и, хлопнув в ладоши, зажег огонь. Свет мгновенно вспыхнул в нескольких маленьких лампадках, развешанных на цепочках по помещению. И его сразу стало очень много. Запахло…, странно, – травами? Вдыхать терпкий запах было страшно. Пара вдохов, и я начала судорожно кашлять. Зажала покалеченными руками рот и нос, повалилась на колени.
Орк молча наблюдал, как я стараюсь справиться с удушьем. Вдруг резко приблизился и ухватил меня опять за волосы, поднял голову:
– Так почему тебя искал староста, Леара?
– Я опоздала на работу… руки… – подняла обмотанные конечности и, пересилив свой страх, посмотрела в глаза орку.
– Так… А почему?
– Я обморозила руки и поняла это только сегодня утром, провозилась с ними. Вот.
От ощущения, что вру и пытаюсь выкрутиться, стало еще хуже. Уши и щеки начали буквально пылать под хмурым внимательным взглядом. Мне поплохело настолько, что я вновь почувствовала слабость, и в глазах опять заплясали черные крючки, а еще –защелкало в голове.
Он догадался, что я пытаюсь его обмануть. Это точно верная смерть. А в моем случае меня сразу и не прибьют. Вон, как смотрит…
Я в панике решала дилемму: или мне упасть в обморок, или же попытаться взять себя в руки. Как это сделать, я точно не знала, но не раз слышала от родных: «Леара, соберись, перестань трястись, возьми себя в руки!». Так говорили мне, когда я, размазня и криворучка, что-то роняла или не могла найти, бегая по дому в панике.
Взять себя в руки не вышло, и я поглубже вздохнула терпкий воздух помещения с намерением потерять сознание. Орк с чувством тряхнул меня так, что стукнулись зубы.
Я раскрыла ничего не видящие глаза. Что же он со мной сделает? Не в меру развитая фантазия выдала в голову картинку– кусок красного мяса. Меня еще больше замутило, в глазах быстро-быстро забегали черные мушки – туда-сюда, туда-сюда –мушки и точки, крючочки и звездочки. Все вместе и очень много… Еще и зашумело в ушах. Я во всех красках представила, как орк меня ест! Сейчас, еще чуток, и я отключусь…
Орк вновь дернул меня, развернул к себе лицом. Цапнул за подбородок и поднял лицо. Пришлось смотреть ему в глаза.
– Скажи мне, а что ты такое несла на плече в момент, когда тебя настигли собаки?
В первое мгновение, да и во второе тоже, я ничего не расслышала, лишь с опозданием поняла, что это ко мне обращаются с вопросом. Пришлось напрячь голову, с трудом вспомнила, о чем это он… Кусок кровавого мяса померк в моем воображении. Всплыл мрачный образ не умершего ночного гостя и вспомнилась его вонь. Вот гадость! Меня вновь затошнило. Я сделала судорожное глотательное движение и вновь чуть-чуть вздохнула.
Нужно попытаться понять, о чем это он спрашивает? На моем плече, на моем плече… Что было? Неумерший…
В голову пришло что-то такое, связанное с чужаком… Что-то нехорошее. Никак не могу собраться! Ах, да! Вспомнила! Меховой тулуп неумершего! Вот, что было у меня на плече! Я все забыла, выбило из головы. А потом только мысли о том, что совсем рядом Хано, заняли мою слабую голову.
Вздохнула. Помолчала. Еще два глубоких вздоха. Орк ждал.
– Это я нашла утром возле нашего жилища, – проблеяла я как овца. Голос опять меня подвел. – Валялось, все в крови и… Еще вот это. – Я попыталась просунуть замотанную в тряпки руку себе за пазуху. Взгляда не отвела, смотрела как мышь в глаза голодному змею. Орк неожиданно сильно дернул за веревку, что утягивала и держала на моем теле одежду. Веревка разом лопнула, тулуп пополз, открыв взору орка замызганную сорочку и узелок тряпки, привязанный за кожаный шнурок на шею. В тряпочке были спрятаны зеленые медяшки из кошеля чужака.
Хано в молчании рассматривал мое богатство – денег было и правда много для местности, где я сейчас проживала; очень много. Корову можно купить и стогов пять сена, на прокорм ее же!
Толкнул меня на шкуры:
– Сиди тут…
И вышел за полог из шкур. Раздались удаляющиеся шаги. Свет в лампадках тут же потух, а я повалилась на шкуры. Уставилась на полог, который вел на общую часть общинного дома.
Ладно. Буду тихо сидеть, сколько вытерплю. Потерплю, сколько смогу.
Через минуту я уже спала. Крепко. На мягких шкурах. Думать, что со мной станет дальше, не хотелось. Совсем.
Растолкали меня почти сразу. Казалось, что я только прикрыла глаза, и нате! Будят! Кто? Хано. Я очумело захлопала глазами, разглядела орка и начала икать. Орк скривился и тряхнул меня:
– Волки выли? Ночью…
– Да, – ик, – выли.
Я еле справилась с речью.
И проговорив с большим трудом только это, я заткнулась. Мучительно размышляла, а что говорить дальше. Вопросов больше не задавали. Ждали… Чего? Продолжила осторожно:
– Но я не выходила до утра. –Ик! –Утром вышла и увидела тулуп. –Ик!
Из моих глаз брызнули слезы – так сильно я старалась снова не икнуть! Помогло. Я чихнула. Вытерла нос правой культяпкой. Зачастила, пока икота не напала снова:
– Я хотела его продать в поселке и еще руки лекарю показать… – Словесный поток полился из меня, не останавливаясь. А еще я взглядом идиотки преданно уставилась в глаза орку. Чернодер его знает! Умеет ли он определять человеческое вранье или нет? Выхода нет. Раз начала, начала врать, нужно продолжать. Подумав, добавила – может за медяшки вылечит? – и заткнулась. Лучше уж помолчу! А то брякну лишнего, придется выворачиваться, придумывать. А я – глупая, и ничего в пустую голову не лезет, кроме как мысли, а не съедят ли меня?
Хано молчал недолго и неожиданно выдал:
– Врешь, я чувствую, что врешь. К тебе в жилище уже поехали. Ничего не хочешь дополнить?
Дополнять не хотелось. Я опустила голову. Растрепанные космы закрыли лицо. Мне совсем расхотелось говорить.
– Молчишь… Ну, ладно.
Хано неожиданно вцепился своими лапищами в мое плечо и дернул сорочку. Раздался треск ткани.
– Ты красивая! – проговорил он. – Староста тебя уже весной отдаст Чернодеру. Следом год за годом пойдут на заклание и твои сестры. Ты это знаешь?
– Не трогай меня! – начала вырываться, но выходило это плохо. Орк уже разорвал сорочку и нащупал холодной лапой то, что у других называлось грудью. Задышал глубоко, заерзал рядом.
– Не хочешь! – неожиданно толкнул, и я повалилась спиной на шкуры. – Почему? Надоело жить?
– Нет. Жить не надоело. Я постараюсь избежать божественной свадьбы. – Губы мои затряслись.
Я на это могла только надеяться, потому как недавно выяснила уже точно, что больше чистокровных людей, не смесков, в нашей общине нет.
Нас и привезли в эти края только затем, чтобы или смешать кровь, или отдать мертвому богу. Немертвые… Вот откуда я знаю это! Немертвые – это те, кто не совсем жив или, вернее, не совсем мертв!
Я склонялась к варианту смешать кровь. Сыну старосты я приглянулась. Лет, правда, мало, но староста согласен был подождать и постеречь меня для своего парня. Желательно было еще получить мое согласие, которого я пока не давала. Согласие нужно было дать до дня весеннего равноденствия. Последний срок – неделя до торжества. Иначе только бог в мужья и точка, жирная. Но я упорно молчала. Меня спросили еще раз. Отправили на работы. Я работала, терпела и молчала. Время еще было. Вся зима и полвесны впереди. Куда я тороплюсь? Разумно подумала, что в моем случае всегда лучше иметь выбор, пускай и не такой уж большой, но выбор по своей воле: сынок старосты, свен, или же мертвый бог Чернодер, свенский вариант божества.
Кому поклонялись орки, я не знала.
Орков в поселении свенов было не так уж много. Но их все боялись и… Как это?… Уважали, вот!
Семья старосты советовала мне не тупить и выбирать сынка старосты. Тем более, что выбор в пользу мертвого бога обычно добровольно не делали. Но я раздумывала. Что-то мне подсказывало, что в моем случае выбор в пользу сынка старосты мне много годков семейного счастья не добавит по причине скорой моей кончины.
Но вмешался случай в лице (точнее – в морде) орка. Я ему чем-то приглянулась. Чем? Может он полакомиться моим мясом хочет? Вот прямо сейчас…
То, что орки едят людей, мне дед рассказал. Испугал. До икоты. Вот и сейчас, сидя под пристальным взглядом орка на шкурах, я то и дело вздрагивала, и икота все никак не проходила.
Орки ели людей?! – Ну да! А тогда зачем им люди? Свены им родня по крови, а люди точно нет. Чистокровные, такие как мы, – я вспоминала, что рассказывал мне дед.
Кости людей орки скармливали своим собакам. Сами ели только мясо – вкусное, особенно детское. Вот только что-то не похоже, что Хано собирался покормиться мной или же покормить своих собак моими костями. Костей конечно много. В основном я из себя и представляю набор мелких костей. Но… В таком случае ему было вполне достаточно не мешать псам рвать меня на дороге.
Думать, зачем я ему понадобилась, было до того жутко, что мысли, только зародившись и еще не оформившись во что-то ясное, сразу вылетали из моей головы все сразу. Залетать обратно тоже не спешили.
Если не съесть, то зачем? Ой! Только не это!
Нетрудно было догадаться, что свены были потомками живших здесь в давние времена людей. Потомками людей и… орков.
Вот я и сидела на шкурах в лапах орка и думать боялась, что последует дальше. Смогла только вымолвить:
– Не надо… Я не согласна.
Откуда в моей больной голове взялась эта мысль, что без согласия он меня не тронет? Вот не знаю, я не грамотная. Я вообще –не умная. Я тупая. Мне бы поесть и уснуть в тепле! А я выбираю, чьей наложницей мне быть. Странное тоже слово и лишь недавно мной заученное – спасибо деду! То, что меня примут на равных в семью старосты – я не питала на этот счет никаких иллюзий. Вот моих детей, если родятся, их может и примут. Я же буду… Все! Не хочу об этом думать! Тем более сейчас.
А между тем время шло… Я тут сижу, и далеко не одна. Правда свидетелей что-то не видно. Орки – они такие, они при свидетелях людей едят. Ну, а что еще орки делают с людьми, при свидетелях или без них, –моя не в меру развитая фантазия пасовала. Больным воображением предлагались на выбор такие варианты: съесть живьем в сыром виде, съесть мертвую в вареном виде… Что еще со мной можно сделать? Дальше я совсем терялась в догадках. Мысли приходили с опозданием, и все – одна другой страшнее.
Между тем орк (при том далеко не самый последний орк в их стаде, орде –это моя голова точно знала) продолжал меня разглядывать. С минуту рассматривал мои пупырышки, потом тощие руки и, наконец, перевел взгляд на живот. Понять, что ему там приглянулось, не получалось. Я подумала, что ребра и требуха не совсем вкусно в смысле обеда. Да и до обеда еще далеко. Меня ведь откормить надо сначала.
Попытки то ли раздеть меня, то ли одеть продолжились. Разорванную сорочку он, наконец, стянул с моих тощих плеч.
– Перестань трястись как осиновый лист! Не трону. И старосте прикажу тебя не трогать. Весной привезу невесту Чернодеру.
Пошарил своими лапищами у себя за спиной, сунул мне рубашку.
Я в полном непонимании уставилась на Хано. Какую невесту? Бедная моя больная голова! Про пораненные руки я совсем позабыла. Мне в этом, собственно, помогли сами руки – они уже ничего не чувствовали. Даже дергаться перестали.
– Одевай рубашку и таскай не снимая. Никто не тронет.
Сказав это, орк рывком поднял меня на ноги и, посмотрев немного, как я пытаюсь одеть хотя бы на голову рубашку своими замотанными культяпками, сам натянул на меня одежку.
Ух! Пронесло. Сама не знаю –что, но пронеслось это что-то мимо с оглушительным свистом.
Орк вытолкнул меня в пустое помещение общинного дома и, уже таща меня, как козу за веревку, за напяленную рубашку, на ходу надел еще и мою разодранную собаками шубку на плечи. Выволок на яркий свет.
Батюшки! А уже и день в разгаре! Сколько же я так просидела на шкурах?!
Молчаливый, весь разукрашенный рисунками на коже лекарь, осторожно размотал мои стянутые тряпками кисти. Сначала правую. Во взгляде промелькнуло недоумение. Тряпки… Ну да, чем это было раньше, и мне неприятно было вспоминать. Жалко очень юбку. Ну, догадался. И чего? Недоумение в его взгляде быстро исчезло, и возник такой откровенный вопрос, что лекарь поднял на меня свой взор и, не найдя ответа в моих испуганных заплаканных глазах, перевел очи на стоявшего за моей спиной орка.
– Где она могла так пораниться?
Я посмотрела на кисть. Порезы как кровоточили, так и продолжали сочиться алой кровью. Снятые куски моей нижней юбки пропитались кровью – хоть выжимай!
Хано не ответил. А значит, делаем выводы, он не знает! В жилище у меня никого постороннего не нашли. Поэтому молчим. Молчим. Молчим.
Лекарь отпустил мою порезанную кисть, отвернулся к стене, порылся в своих вещах и вытащил на свет камень.
Я в первый раз в своей жизни увидела волшебство. Настоящее чудо.
Поумнела ли я после этого? Однозначно – да! Чудо свершилось на моих глазах. А я запомнила во всех подробностях сей процесс. Как камень начал сиять все ярче и ярче, до рези в моих глазах. Как лекарь что-то забубнил себе под нос. Как очень слышно вздохнул за моей спиной орк, и как моя кожа начала стремительно чесаться, и пошли стягиваться порезы. На моих глазах все заросло почти без следа.
Залечив быстро мою правую руку, лекарь размотал тряпки на левой кисти. Взгляд, брошенный на меня, меня сильно изумил. Очень. Такими большими глаза нашего лекаря я еще ни разу не видела.
– Кто ее так?
Второй вопрос тоже остался без ответа. Зато на этот второй вопрос за моей спиной слышно хрюкнул орк. Однозначно хрюкнул. Я вся сжалась. Захотелось уменьшиться в размерах до зернышка. Вместо этого в моих глазах потемнело. Я внезапно вспомнила, как меня тащил в темноту волк за прокушенную кисть. Воспоминания нахлынули стремительным потоком, и меня ими попросту смыло. Точнее смыло мое сознание.
Ох, и как же мне не хотелось открывать глаза! Я уже некоторое время была в сознании и сидела, да, точно сидела, на чем-то мягком. Шкура. Ой!
– Открой глаза.
Сказано было понятно. Голос, конечно, не совсем тот, который я бы предпочла услышать. Но, открыла.
Ну да! Голос и орк, его обладатель. А я сижу на шкуре. Все ощущения правильные. Осмотрела себя. Руки лежат на коленях. Спина прижата к шкуре. Шкура натянута на стену. Что еще? А, вот… Где я?
Огляделась.
Хано, ничего не сказав, пересел так близко, что его морда оказалась рядом с моим лбом. А коленки у подбородка. Еще и нагнулся к самому моему лицу. Обнюхивает? Зачем? Я как замершая сосулька смотрела в его мутные желтые глаза. Сердце с перерывами стучало: я его то слышала, то нет. Орк смотрел на меня в упор странным взглядом и неожиданно ухватил меня за правую кисть и больно согнул пальцы. А еще выдал при этом:
– Все время сжимай вот так пальцы – разрабатывай движения в руке. Через боль. Все время, пока не спишь. Тоже самое делай с левой рукой. Все! Пошла вон!
Я стрелой вылетела из жилища нашего лекаря.
Внучка ушла. Дед Орис поставил в печь горшок со снегом и куском волчьего мяса. Потом неожиданно прислушался. Лай. Собачий лай, а еще топот копыт.
Чужак тоже услышал звуки. Весь подобрался, подтянул ноги ближе к телу, стиснул меч в правой руке.
Немного выждав, прислушиваясь к звукам с улицы, тихо проговорил:
– Есть где мне спрятаться? Деньги взял –спрячь меня…
Дед Орис вскочил и заметался по жилищу. Бегал недолго. Сняв волнение, принял решение:
– На крышу попытайся залезть. К трубе поближе. Там теплее, ну и больше некуда.
Кое-как вышли на мороз. Опираясь на старика, Свеярд прошел за жилище и разглядел дыру в крыше.
– Как ты предлагаешь мне туда попасть? Взлететь?
Старик что-то пробурчал себе под нос. Прислонил чужака к стене жилища и ушел в дом. Пропадал долго. Свеярд решил больше не ждать, а идти-ползти в лес. Благо, что деревья начинались прямо у жилища этих людей. Откуда они в таком количестве тут?! Это уже теперь не главный вопрос. Самому бы выбраться! Ветер дует с севера, и если идти в противоположную сторону, то собаки не поймают его запах. Может и повезет уйти живым. Хотя нет. Не повезет. На таком сильном морозе он растеряет все целебное тепло за несколько минут и умрет раньше, чем его найдут в лесу орки. А в том, что найдут, Свеярд не сомневался. Уж очень неудачно он вывалился. Да еще с таким тяжелым ранением. Девчонка даже не успела дойти до селения. Собаки лают, кони ржут где-то совсем рядом. Минута-другая и сюда обязательно прискачут.
Свеярд с усилием развернул тело в сторону леса. Собрался с силами и сделал первый шаг. В следующее мгновение ему на голову упала с крыши веревка.
Дед Орис из последних сил втянул чужака на крышу, но до дыры в крыше Свеярд не дополз. Провалился –крыша не выдержала тяжести тела. Образовалась еще одна огромная дыра. Упал на чердак. По захламленному полу кое-как дополз до печной трубы. Прижался боком. Уже хорошо, что труба чуть теплая. Он вытянет нужное тепло. Согреется и начнет себя лечить. Поесть бы чего еще!
Я шла к нашему жилищу. Все смотрели на меня. Все. Вон, дом старосты. Ворота открыты. Еще вчера я раздумывала, какая жизнь меня, возможно, ждет за стенами этого дома в ближайшем будущем. И вот теперь я уж точно не окажусь в роли рабочей лошадки в стойле этого семейства.
Так повезло мне или не повезло? Вот в чем вопрос. Моя больная, не умная, голова ответа пока не знала. Что-то гадкое в самой глубине, под ребрами, подсказывало спазмом кишок, что не повезло. Причем сильно.
Хорошо, отбросим сомнения! Ну а если повезло, то почему такое гадостное чувство? И в чем мне повезло? Ничего этого я не понимала.
Лекарь меня вылечил. Руки, правда, не сжимались в кулак полностью, как раньше, и пальцы гнулись с большим трудом. Ну да ладно! Все равно так намного лучше, чем с покусами и порезами!
А еще орк. Он меня отпустил в своей рубашке. Это хорошо или совсем плохо? Рубашка так мне велика, что волочится по земле вровень с моими сапогами. Вся одежда на мне –чужая и не по росту. А еще теперь и рубашка чужая. Яркая, цветастая. И все, все на меня смотрят.
Я шла домой. Дошла. Меня встретил дед Орис и моя семья. Я зашла в дом, уселась за стол и в первый раз за сегодня поела. Обед. Меня накормили волчатиной. Какая же она была вкусная! Если бы дед не отобрал у меня ложку, я бы все ела и ела, пока не умерла бы рядом с горшком варева.
Собралась уже открыть рот и спросить, но дед глянул на меня выразительно, и я рот захлопнула. Уже темнело. Рано. Зима. Опять топили печку. Странно. Раньше дед вечером не разрешал даже варево греть, а тут – уже и так очень тепло, а он все подкладывает и подкладывает поленья.
Я наелась и согрелась, и завтра мне очень рано вставать и идти работать.
Орк рявкнул: пошла вон, и совершенно ничего не сказал про то, должна ли я вообще работать. Уже проваливаясь в сладкий сытый сон, я все силилась припомнить, что же еще мне сказал орк. Но не вспомнила. Уснула.
Ночью еще сильнее похолодало. Так, что утром дверь в натопленный дом примерзла, и мы, вдвоем с дедом, пытались ее открыть несколько минут.
Уже дойдя до поселка, я вспомнила, что так и не спросила, куда делся наш не умерший чужак. Ладно. Вечером спрошу.
Не прошло и половины рабочего дня, как меня окликнул Мрао. Я в этот момент с остервенением размахивала топором, тяжеленным, между прочим. Если не напрячь живот, мне топор не поднять. А еще ведь нужно было замахнуться. С замахом и глазомером у меня все было хорошо. Я попадала по сучкам три раза из пяти. Почти на отлично. Вот если хорошо размахнуться и сразу попасть в сук, то таким тяжеленным топором ветку срезало за один раз.
Я работала лесорубом. То нее сучкорубом. Срубить топором здоровенную ель мне было не под силу. Сил вообще в моем теле было мало. Как мало и лет. Но, промолчу. Для некоторых мой возраст считался вполне приемлемым, в чем сама я очень сомневалась. Чтобы это понять много мозгов иметь не нужно. По крайней мере, моих точно хватит!
Если меня собирались использовать для работы, то явно не на долго. Я быстро выбивалась из сил и, между прочим, – из последних.
Ну, а если меня собирались использовать для воспроизведения потомков, смесков свенов и людей, то это и подавно странное желание и, определенно, преждевременное. Я не то, что родить не успею, я банально помру в первый же месяц семейной жизни, а может и месяц-то не протяну… Тощая, мелкая, физически недоразвитая, да к тому же и умственно отсталая! Меня не учили ничему! Ничему. Я ничего не знала. Потому что школы для людей не придумали, их учила семья: мама учила свою дочку, отец – своего сына.
В моем же случае все было запущено с самого рождения.
Но… Я отвлеклась!
Я рубила очередной сучок. Удачно размахнулась топором и удачно попала. Замах, сверкнуло лезвие топора, удар… и ветка отлетела. И тут раздалось:
– Леара! Иди сюда.
Подумалось: это плохо. До конца рабочего дня еще очень далеко.
Осторожно положила топор на снег. Главное запомнить, где оставила сию вещицу, а то, пока вернусь, уже все кругом повалят и ползай потом в ветках, ищи свой инструмент. Да и спереть запросто могут. Однако тащить его с собой мне в голову не пришло. Так что – запомним пенек, и нужно топать на голос Мрао.
Еще бы догадаться заранее, зачем я ему понадобилась? Но догадка меня не посетила, ни одна. Тупая я, неразвитая.
Топая к свену, вернее перелезая завалы и следуя в направлении прозвучавшего голоса, я думала с тоской, что в последние два дня я стала как-то слишком часто на виду и на слуху.
Это нехорошо. Точно.
Свен Мрао возвышался на порубке на целую голову с плечами над всеми срубленными соснами. А еще он был выше понурых лошадиных морд, которым еще только предстояло эти порубленные сосны вытягивать на прогалину.
Я с большим трудом перевалилась через последнюю на пути от своего рабочего места к бригадиру Мрао поваленную сосну. Еле доползла. Я уже рассказывала, что сил у меня было не то что мало, а очень мало. И еще эти малые силы быстро кончались. Пока рубила, они еще оставались, а вот пока долезла до Мрао – все и закончились.
Я с трудом, тяжело сопя и кашляя, в изнеможении уселась на поваленное дерево. Если он так пошутил, то я точно только к вечеру смогу разыскать свой топор, а уж порубить что-то сегодня еще уже навряд ли выйдет. Значит, будет жирный минус в трудодне.
Немного отдышавшись, подняла голову в надежде отыскать на фоне неба голову и хмурый взгляд своего бригадира. Вместо этого я узрела Хано верхом на лошади. Не успела открыть рот, как орк что-то гаркнул Мрао и, не взглянув больше в мою сторону, поскакал в направлении поселения.
И что это было? Точно пошутил: свен Мрао, орк Хано, мертвый бог Чернодер. Хороших богов и добрых персонажей из преданий старины, глубокой и недалекой, я не знала. Не было их и в нашем мире. Но люди были, хотя очень мало. Тут рядом, к примеру, из людей лишь я одна.
Мрао, не церемонясь, поднял меня на вытянутой руке за шкирку как котенка, покрутил немного из стороны в сторону и, хрюкнув почти как хрюкал Хано, отдал зычную команду кому-то в районе лошадиных морд.
В следующий момент меня передали с рук на руки возничему и даже мое честное и горячее желание объяснить всем, что у меня там остался топор, в сугробе у приметного пенька, не возымело никакого результата. Меня увезли с порубки в сторону нашего поселения. Судьба топора мне так и осталась неизвестной. Но с меня его хотя бы не спросили.
Через час с небольшим (именно столько неслась бедная, взмыленная, лошаденка до нашего поселения) я узнала, что меня определили на работу в конюшню – теплое, светлое, сытное место. Присматривать за лошадьми, греться об их теплые мохнатые бока, есть украдкой запаренный овес, облизывать темные куски соленого камня и копаться в теплом лошадином навозе. О таком я не смела мечтать даже во сне. Счастье! Вот оно, оказывается, как близко, и прилетело ведь прямиком ко мне.
Лошадей я полюбила. Вернее, я их любила задолго до момента воцарения меня в должности конюха на конюшне поселения. Они такие добрые, мягкие, славные и теплые. Я начала греться об их тела с первых же минут и не заметила сама, как уснула, прижимаясь к теплому боку в стойле. Итогом стало мое внезапное пробуждение в районе задних ног большого рыжего жеребца. Умное, аккуратное животное осторожно переступало через мое тощее тельце, раз за разом оставляя целыми и невредимыми мою голову и конечности. Очнулась я вовремя, так как как раз у открытого стойла на меня уже глазела пара орков из нашего стада (орды).
Главного вожака не было видно. Что подумали его подчиненные, узрев меня крепко спящей под копытами боевого коня, я не узнала. Поднявшись на ноги, я попыталась что-то сказать, но смогла только открыть рот, а потом сразу его и захлопнуть. Потому что глупая, неразвитая, да и вообще – я даже слов таких не знаю, чтобы меня поняли орки. Не учили меня орочьему языку.
Вечером случилось новое чудо.
Я всерьез задумалась, а не светятся ли у меня после чуда исцеления ладони? Может теперь я – особенная?
Сразу, как только стемнело, я вышла на двор конюшни с намерением топать домой. На морозе стояли сани. Чудно, но возничий меня ждал. Довез до жилища и, не сказав и слова, уехал в ночь. На пороге меня ожидал хмурый дед Орис. В избе – молчаливые родственники. А еще –много еды, новый тюфяк на моей кровати и стеганое одеяло, тоже новое.
Села на кровать и вспомнила, что хотела спросить еще утром. Но опять передумала и вместо вопроса о том, куда делся не умерший чужак, спросила:
– Деда, а это что такое? Ты на что это все купил?
Старик хмуро обозрел мою тощую фигуру, отдельно остановив взгляд на подоткнутой в поясе цветастой орочьей рубашке, и, промычав нечеткое «шлюха», ушел спать к себе на лежанку.
Спальное место в нашем жилище было одно, и его целиком и полностью занимали я и все мои младшие родственники. А дед, за неимением ничего другого, устраивал себе спальное место на охапке еловых веток. Раньше даже куска дерюжки на лапнике не было, а теперь на ложе красовалось рванье, снятое с нашего спального места.
А я полезла под теплое новое одеяло. Нащупала горячие тельца своих сестренок: ручку, ножку, лохматую головку. Тепло. Мягко. Хочется спать!
Шлюха – это что? Или кто? Похоже, так теперь зовут в моей семье меня. Ладно. Спать хочу. Уже засыпая, вспомнила, что снова не спросила про чужака.
Через месяц я привыкла. Я часто слышала, как меня теперь называют. Дед Орис, мои сестры и маленький брат. Рабочие свены с конюшни и еще куча малознакомого народа. Я почти никого не знала по имени. Знала, как зовут нашего старосту, знала, как звать его старшего сынка, и как звать его матушку. Они сами меня просветили насчет своих имен.
Еще в первое знакомство с нами, мать сынка старосты обрадовала меня своим желанием взять меня в их семью. Так и сказала на площади возле столба судилищ, что «эту старшую» они возьмут себе. Никто не спорил. Я молчала, не зная, что на это ответить. Дед Орис тоже молчал, уж не знаю почему. Сестры и брат тоже молчали, но они – потому что были совсем малы.
Теперь несостоявшиеся родственники, раньше не дававшие мне проходу, обходили меня по большому кругу. Лесорубов, как и их бригадира Мрао, я больше не видела.
Работники конюшни меня тоже обходили стороной. Старший, мрачный свен Лидс, оглядев меня в первый день как привезли, тоже ничего не сказал. Ткнул в меня пальцем. Затем – в подростка, привезшего меня с порубки. Буркнул что-то вроде «пригляди, научи, присмотри», я не расслышала, и все.
Я ухаживала за лошадьми, поила, кормила, чистила, убирала за ними, выводила их из стойл. Я все делала, как велел приставленный ко мне подросток. Его звали Трон. А меня… – маленькая шлюшка.
Одно было странным – так меня почему-то не называл Хано.
А еще хорошо, что, наконец, куда-то убрался наш незваный гость. Дед сказал, ушел, а для меня он будто растворился в ночи. Ни запаха, ни крови его, ни вещей. Несчастный тяжеленный тулуп чужака, который я волокла на своем плече, пропал, как и медяшки. Наверное, Хано забрал. В общем, чужака не стало. А, еще дед сказал, что отдал чужаку все его деньги. Почему? Ну, так спокойнее, объяснил дед, а потом, немного помолчав, выдал: «Ты теперь подстилка Хано и нам ни к чему людское золото… Благодаря тебе»
Хорошо это или плохо, я не знала. Видимо, все же хорошо. У меня, у деда Ориса и у его внуков теперь всегда была еда. Вон, даже печь подлатали и крышу переделали. Кто и когда к нам приезжал и произвел ремонт нашего жилища, я не знала. Просто однажды в доме вдруг стало очень тепло и сухо. А еще приезжал сам Хано и сказал, что весной переселит всех в новый дом с высоким забором. Он это деду Орису сказал, а сестры слышали.
Ну что я должна была на это сказать? Мне однозначно повезло. Значения слова «шлюха» я не знала. Догадывалась, что это, скорее всего, не очень хорошее слово. Виновата, видно, орочья цветастая рубашка. Но как связать приказ носить рубашку, не снимая, со словом, которым меня за глаза, но называли, я не догадывалась. Было чудно. Спросить не у кого. Дед всегда отмалчивался, отводил глаза, вздыхал, кашлял.
Еще и «подстилка» … Это вот вообще не понятно… Подстилка была в конюшне –так называли солому, что стелили под ноги коням в стойлах. Странное сравнение. Ну и пускай. Мне было хорошо рядом с лошадьми.
Орк близко ко мне не подходил ни разу. Смотрел, как я толкусь у коновязей, привязываю и отвязываю лошадей, подаю сбрую и одеяла. Наглядевшись издали на мои трудовые подвиги, исчезал. Меня действительно не трогали. Даже за руку не брали. Каждое утро я встречала у своего крыльца сани, а вечером меня довозили до дома. Денег не платили. Но, странно, я все чаще замечала вечером на столе рядом с сидящим хмурым дедом Орисом столбик медных монеток.
Я была счастлива. Сыта –накормлена дедом. Спала в теплом доме, на мягком. Утром просыпалась, ела, одевалась и уезжала на санях на работу. Вечером меня привозили домой, я ела, мылась и ложилась спать.
Работа была тяжелая, но я и виду не подавала, что мне трудно таскать ведра или грузить навоз. Я просто бегала очень быстро, и только Трон видел, что я ношусь с ведром, лишь только наполовину наполненном водой. Но зато я всех успевала напоить! Всех накормить! И почистить! Лошади довольно фыркали и обмахивались хвостами. Лидс молча провожал меня странным взглядом…
Зима пролетела как-то очень быстро. По крайней мере я ее совершенно не заметила. Вышла утром на улицу, и нога провалилась в талый сугроб. Оттепель. Первая оттепель в новом году! Ура! Я радовалась как ненормальная. Еще семь месяцев назад я мечтала дожить до весны. И вот я дожила, и выжили все мои родственники: дед Орис, Беата, Эльма, Лора, Стена, Дрен и я.
Я перестала обращать внимание на странные взгляды. Мне было хорошо. На конюшне тепло и уютно. Каждый день я летела на работу как на праздник. Лошади встречали меня дружным ржанием, орки – хмурыми взглядами, свены – непонятными, странными взглядами, определение которым я пока дать не могла. Моя жизнь наладилась. Ее ничто не омрачало.
Еще через две недели снег почти полностью растаял. Быстро. Остались только самые большие сугробы возле тех мест, куда зимой сваливали расчищаемый снег. Много – у дороги. Остальное пространство было полностью залито водой. Огромные части мрачного леса по пути к моему жилищу также были залиты, подтоплены талыми водами. Я сидела в санях и смотрела, как все кругом стремительно меняется.
Весны в этих местах я не видела. Нас привезли поздней осенью, ночью. А еще весь долгий путь к свенскому поселку нас везли в закрытой пологом повозке. Деда Ориса вообще связанным. Меня –с мешком на голове.
Вечером я вышла из ворот конюшни и не узрела привычных саней. Вместо саней стояли две оседланные чужие верховые лошади. Этих коней я не знала и ни разу не видела – они были не с нашей конюшни. На одной из лошадей сидел Хано.
Бросил мне хмуро:
– Полезай в седло.
– Я не умею.
Я затопталась на одном месте, честно не понимая, как же забраться на лошадь. Предназначенное для меня транспортное средство дернулось от меня, стоило мне только протянуть к нему руку.
– Ой! Стой!
Я попыталась дотянуться до поводьев. Подпрыгнула на месте. Лошадь в ответ задрала морду еще выше и тихо заржала.
Хано уже развернул своего коня в направлении поселка и поскакал. Предназначенная для меня лошадь двинулась следом за ним, без меня. Я осталась.
Конюшня стояла немного в стороне. До улицы, что шла посередине поселка, нужно было проехать с полверсты. Рядом с конюшней – обширные загоны и стога прошлогоднего сена. Я испуганно оглянулась – как я пойду?! Кругом вода! Мне по коленки.
Орк остановил коня, развернулся в седле и посмотрел на меня странным взглядом. Осмотрел меня всю с ног до головы. Вторая лошадь подошла к первой и встала. Хано поймал ее повод и, подъехав ко мне, повторил:
– Полезай в седло.
Я в сомнении посмотрела на предлагаемое место посадки. Как я туда залезу?
В следующее мгновение меня подхватили за шкирку и закинули в седло.
– С завтрашнего дня будешь ежедневно ездить верхом. Понятно?
– Да, – пролепетала я.
Как тут держаться? Я ухватилась руками за поводья и, мечтая обрести равновесие, дернула их на себя – лошадь рванула вперед и одновременно задрала свою голову к небу, а я заорала, падая на бок. Орк подхватил меня и усадил ровно. Сунул мне в скрюченные пальцы кожаные ремни, и мы поехали вперед. Я все время валилась в страхе на голову лошади, а она почему-то каждый раз дергала задними ногами, и меня с силой подбрасывало в седле. А еще обе лошади все время пытались сорваться на бег. Каждый рывок лошадей Хано пресекал в самом начале. Ругался на нервных животных, дергал повод своего коня, крутился рядом. Я болталась в седле как куль с картофелинами: то заваливаясь вперед, то отклоняясь назад в тщетной попытке понять, что говорит мне орк.
Повод у меня он отобрал, но моя лошадь все равно не сдавалась. Всячески пыталась побежать, скинув при этом меня. В итоге, когда я в очередной раз чуть не брякнулась в талую жижу под ногами, орк сдернул рывком меня с седла и усадил перед собой.
– Сколько тебе лет, Леара?
– Двенадцать.
– Так мало… Тебя кто-нибудь обижает? Может, называют как-то? Отвечай!
Я немного помолчала и выдала:
– Меня называют странным словом, я не знаю, что это такое, но –не все! А дед Орис называет меня подстилкой, – и замолчала.
Орк тоже молчал. Я обратила внимание, как он напрягся, точнее – напряглось все его тело. Он же прижимал меня к себе, я это заметила. Продолжила:
– Но ведь подстилка – это в конюшне солома, и дед так странно молчит всегда, называя меня так. Не пойму, какое это имеет ко мне отношение?
Хано ничего не ответил. Ну и я замолчала. Ехали долго. На санях я бы давно уже приехала. Лошади мгновенно успокоились, стоило орку пересадить меня к себе в седло. Шли шагом, очень медленно. Вторая лошадь, которая так нервно дергалась, пока я сидела у нее на спине, вообще чуть отстала. Орк отпустил ее повод, и она все время топала чуть в стороне. Я слышала ее фырканье в темноте, а еще, как она хлюпает ногами по талой воде. Наконец, подъехали к моему жилищу.
– Я уеду. В день весеннего равноденствия вернусь. За тобой присмотрят.
Ссадил меня с седла. Развернул своего коня и растворился в темноте. Вторая лошадь, немного постояв у крыльца, также внезапно сорвалась и ускакала в ночь.
День весеннего равноденствия. Этому празднику в наших местах придавали огромное значение. С этого дня зима отступала, можно уже было не бояться, что принесет с гор ледяной ветер. Разрешено было сеять и выгонять скот на пастбища. А еще в этот день нашему мертвому богу дарили невесту.
Капище (это слово я быстро выучила) находилось в поселке, в само капище были вставлены три осиновых столба, скрепленных вместе металлическими штырями. Все улицы свенского поселения выходили к этому месту. С какой стороны ни поедешь, капища тебе точно не миновать. Сложенные горкой у основания капища камни вызывали в моей голове единственную ассоциацию – кострище.
В богов я не верила, а точнее, ничего про них толком не знала. Раньше мне вообще ничего не рассказывали, лишь в начале зимы просветив о свадьбе и женихе. Все боги для меня были злыми, кровожадными и чужими.
Первый раз, оказавшись близко от капища и рассмотрев обожженные камни и новые, недавно ошкуренные, столбы, я спросила у деда, что здесь готовят. Дед сказал, что в этом месте сжигают, а не готовят. На мой вопрос, «что сжигают?», дед ничего не ответил. Мне помогли сообразить, если не сказать точнее – конкретно намекнули, будущие родственники, что если я не дам согласие добровольно пойти за Жедора, сынка старосты, то весной будут сжигать именно меня. Более того, после этих слов, введших меня в ступор, сынок старосты подошел и облапал меня всю на глазах у хмуро наблюдавшей толпы свенов. Даже обнюхал и, повертев головой из стороны в сторону, высказался в том смысле, что я очень худая и болезная.
Ну, я вообще-то и не надеялась, что кому-то приглянусь в столь нежном возрасте.
Нас разместили в развалившемся жилище. Ни дров, ни постелей в доме не было. Я тряслась от холода всю первую ночь, а рядом со мной тряслись и мои младшие сестры, и еще братик. Наше барахло, с которым нас погрузили и везли всю дорогу до поселения свенов, местные отобрали. Выдали взамен старые тряпки и старые же, рваные, тулупы – мне и деду Орису. Маленьким ничего не дали. Оставили на теле одежку, сняв все теплое и более-менее новое.
Уже на следующее утро заявился староста, один, и высказал пожелание забрать меня. Можно прямо в этот день. Взамен меня пообещал привезти дров, много еды и хорошую одежду. Дед Орис уперся. Я молчала.
Вот тогда староста и сказал, что мне и деду осталось думать лишь до дня весеннего равноденствия. Вернее, за неделю до этого дня нужно дать согласие, иначе меня женят на мертвом боге. И не важно, что лет мне всего ничего. Главное, что я –чистокровная. Еще сказал, что следом и сестры пойдут, в следующие года. По старшинству. Еще сказал, что, если я соглашусь, то младших будут хорошо кормить (как и деда), пока они не пригодятся для новой свадьбы.
Мертвый бог Чернодер женился каждый год, вновь и вновь, на новой жертве и обязательно весной.
Староста ушел. А мы стали думать, как нам прожить хотя бы до весны. Уйди я сейчас в дом старосты, и двери для меня закроются. Что станется с моими сестренками и братцем, да и с дедом? Верить старосте, что он приглядит за мелкими даже я не пыталась. Скорее всего, дед умрет, а сестер разберут свенские семьи и будут кормить и содержать по отдельности в разных домах, пока те не понадобятся для новой жертвы. Ждать, пока сестры дорастут хотя бы до моих двенадцати лет, никто не будет. Жертва нужна каждый год, всего один раз и если в поселении нет чистокровных людей, то жертву выбирают путем тайного голосования среди своих. У кого выпадет короткая щепка, та семья и должна отдать свою дочь. Моих сестер конечно же разберут те, кто побогаче.
Кого-то, скорее всего, следующую после меня по возрасту Эльму, отдадут мертвому богу уже нынешней весной. Сомнительное счастье улечься в одну постель с сыном старосты предлагалось только мне, как самой старшей. Вот и думай.
Уйти и бросить своих родных я всегда успею. А помочь им прожить хотя бы до весны я могу. Пойду работать, хоть бы даже и в наем к любой другой семье. Весной уже можно попробовать сбежать. Если и поймают – не велика печаль: предложат те же условия. Мы с дедом подумали и решили не торопиться.
Староста, выслушав наше решение подождать с ответом до весны, определил меня на работу на лесоповал.
Нас хорошо стерегли. А мы и не пытались бежать. Почти сразу после нашего заселения в предложенное жилище пошли такие холода, что думать о побеге мы перестали. Не замерзнуть бы в жилище до утра и как-то протянуть на выдаваемых мне продуктах до следующего дня. Вот и все желания, которые у нас семерых остались.
А еще совсем не было дров, и мой дед каждый день, проводив меня на работу, сам уходил в стоящий рядом лес и голыми больными руками ломал сухие, низко расположенные, сучки.
Так вот. День весеннего равноденствия – это праздник для всех. Только одна семья страдает, остальные счастливы, потому что впереди теплые месяцы и много еды.
Но наш староста, похоже, сильно переживал за своих соседей. И вот однажды куда-то уехали вернулся лишь спустя две недели, привезя с собой повозку с нами. Сельчане обрадовались такой невероятной удаче. Начали расспрашивать старосту, где он нашел целую семью людей, в которой к тому же почти все девочки. Такая удача! На несколько лет община избавлена от тяжелого бремени выбора жертвы среди своих детей. Тем более, что лучше чистокровного человека мертвому богу жертвы и не сыскать! Год наверняка будет урожайным, такая кровь пролита! Но староста отмалчивался.
С моей головы сняли мешок, вытащили из повозки, поставили на ноги. Рассмотрели, и уж не знаю, что они во мне нашли привлекательного, но предложение все же сделали и даже оставили добровольный выбор. Все по закону.
Так и сказали: «по закону». Какому, правда, закону не уточнили. Дед, как самый умный среди нас и единственный взрослый, молчал. Он такого закона тоже не знал, чтобы ночью, вырезав лишних, уволочь неизвестно в какие дали целую семью людей!
Так вот.
Лучше всего, если невеста Чернодера будет человеком. Чистокровным – самое лучшее, что только можно представить, для нашего бога. Если не найдут чистокровную, то бог тоже примет дар, но год, по всеобщему стойкому убеждению, тогда будет неурожайным, стада к концу лета не будут тучными, сена будет заготовлено очень мало. В общем, ситуация для местного народца на ахти какая, учитывая, что в массе своей он представлял собой как раз смесков крови живших здесь издавна людей и пришлых орков.
Орки были нам, людям, совсем чуждой расой. Внешне они сильно отличались от людей. Рогатые, носатые, с клыками, торчащими из пасти; глазища страшные – желтые и мутные. А еще орки огромного роста и с такими свирепыми мордами!
Свены же были больше похожи на людей: у всех без исключения были желтые глаза, а в остальном, внешне, такие же люди, как и мы! Я, когда их разглядела, несколько дней не могла понять, чем же мы все-таки отличаемся?
Дед родной просветил: «Кровью! Наша кровь – человечья, кровь свенов – орочья». Вот и пойми деда… Если свены внешне больше на людей смахивают, при чем тут кровь? Я видела –она у них такая же красная, как и наша, человечья.
Какого цвета кровь орка я не видела и спросила об этом деда, как самого умного среди нас. Он как-то странно глянул на меня, а потом сказал, что красная.
Красная… Как у людей, как у свенов. Как у птиц, зверей и даже рыб! Все странно!
Поэтому, чем же не угодила Чернодеру орочья или смешанная с орочьей людская кровь, – вообще непонятно. Вроде бы это местный бог, свенский… Так почему ему тогда подавай людей, а не свенов? Мне это было совершенно не ясно, но чистокровных людей, как породистых коров, очень ценили. При этом –не всех. Мужиков вообще не берегли. Детей оставляли. Но мальчиков продавали, когда те подрастут, не знаю – куда, а девочек или брали в младшие жены (считай, наложницы), или привязывали к трем осинам и поджигали у всего поселка на глазах. Еще и кровь пускали и мазали вонючим маслом. Если невеста кричала –очень хорошо, а если долго кричала – так просто замечательно. Костерок под ногами складывали небольшой, ветки все сухие. Чтобы пламя было жарким – клали сосну. Осина горит не очень, это всем известно, так что невеста, привязанная к столбу, сгорала в костре, а сам осиновый столб оставался почти не тронутым огнем и стоял так еще очень долго, часто по нескольку годков.