Новость о том, что у Женьки Шперналя – известного во всей округе собаковода и охотника – появился первый помёт редких по тем временам шотландских сеттеров, разлетелась с необыкновенной скоростью.
Близкие друзья знали, что ещё в конце зимы он возил Найду, свою любимицу, на вязку аж в Ростов. Кобель попался крепкий и знающий своё дело, а потому у Найды вскоре появились первые признаки: она понесла. Это была её первая случка, и потому хозяин отнёсся к данному факту со всей ответственностью. Кормил будущую мамашу по возможности добротными кормами, но не закармливал, всегда после работы выводил её на прогулку в близлежащие луга и поля – благо дом его находился на самой окраине нашего небольшого городка.
На этот помёт особый расчёт был у Женькиного закадычного друга и заядлого охотника Кольки, или Николы, как его звали среди своих. Под этим именем между друзей был известен мой отец, токарь авторемонтного завода, меткий стрелок, необыкновенно удачливый и добычливый охотник. Свои стрелковые навыки он приобрел ещё в Сибири, где проходил воинскую службу сразу после войны. Они даже договорились, что один кобелёк обязательно будет его. А потому через неделю после того, как о появлении щенят разнеслась долгожданная весть, наш батя навестил Шперналей, принёс с собой гостинцы – жирное отваренное куриное бёдрышко и говяжьи мясные обрезки.
В помёте у Найды было четыре мордастеньких и лопоухих существа: три сучонки и один кобелёк.
Делить, какой щенок кому достанется, не стали, полагая, что не к добру расписывать ещё не ставших на ноги щенят.
Всё бы ничего, но уже к концу второй-третьей недели у кобелька стали замечать некоторые нежелательные особенности экстерьера: несколько коротковатые лапы, тяжеловатый торс и совсем неважнецкое дело – утолщённый и совсем короткий хвост, будто его успели обкорнать, то есть купировать. Да и окрас у него тоже был не совсем стандартный: рыжие подпалины размером больше, чем у других, и красноватая шерсть, более похожая на окрас ирландского сеттера, просматривалась вперемежку с чёрными завитушками на боках и лапах. А в целом щенок был довольно шустрый, бойко находил у мамки свободный сосок, который он теребил с хорошим аппетитом, причмокивая, поддавая носом и передними лапами. За эти качества щенок приглянулся отцу, но смущало то, что на выставки и конкурсы дорога ему будет закрыта. Однако для охотника, так долго мечтавшего завести настоящую подружейную собаку, разве экстерьер играет определяющую роль? Особенно когда хозяин обещал не жадничать с ценой. Дело в том, что Шперналь как-то намекнул, что этого щенка он продаст без положенной родословной метрики, но за это цену прилично скинет. Вот и решил Николай, что заберёт кобелька себе.
С друга детства хозяин вовсе денег брать не стал. Правда, следуя старинному обычаю, отец оставил за щенка символическую плату – медный пятак. На том и сошлись.
Так щенок появился у нас дома. Отец дал ему кличку Рекс, что в переводе с латыни, как он сказал, означало «царь». Ко времени этого события в нашей семейной библиотеке появился справочник собаковода, откуда и были наши первые сведения о сеттере гордоне: «Шотландский сеттер гордон – охотничья порода собак. Была выведена специально для охоты на луговую и боровую пернатую дичь. Когда-то для охоты на куропаток, обитающих в зарослях вереска, потребовалась более крепкая и выносливая собака, чем легавые, обитавшие до того в Соединённом Королевстве. От собаки в первую очередь требовались сила и неутомимость рыскать по крутым, каменистым холмам, болотам и заливным лугам. Для работы на моховых болотах они должны были обладать к тому же и особо острым чутьём. Сеттер гордон – отличный домашний питомец, преданная собака. Он любит ласку, дружелюбен, послушен и прекрасно ладит с детьми. Безгранично предан хозяину, обладает прекрасными сторожевыми качествами, недоверчиво относится к посторонним, чем отличается от остальных легавых собак. Гордон – необыкновенно умная и даже изобретательная собака».
Время шло, наш всеобщий любимец креп, прибавляя и в росте, и в весе.
Отец несколько раз возил его в ветлечебницу на обязательные прививки, особенно против собачьей чумки. Опытные охотники-собаководы поговаривали, что эта самая чумка – злейший враг щенков. Её они могли подцепить где угодно: и во дворе, и в поле – и сгорали от неё быстро, умирая в муках и страданиях. Поэтому Рекс прошёл все предписанные процедуры со строгой пунктуальностью.
Пока отец был на работе, за его кормление отвечала наша бабушка, мать отца. В семье и среди соседей её больше звали бабулей. На меня возложили задачу вовремя выводить собаку погулять. К этому поручению я относился с особым пиететом. Надевал на Рекса ошейник, давал немного попить перед прогулкой, брал собаку на плетённый из кожи поводок. Как учил меня отец, готовясь к выходу, я каждый раз произносил слово «гулять». Вскоре Рекс хорошо усвоил значение этого слова и каждый раз с волнением и ожиданием садился у входной двери.
Вообще Рекс рос очень красивым и эмоциональным щенком. Мы даже не обращали внимания, что его внешние данные не совсем соответствовали стандарту, тем более что о таковых мы даже понятия толком не имели.
Рекс очень возбуждался, повизгивал, вертелся вокруг ног отца, когда тот стал натаскивать его на полевую птицу, брал ружьё и выходил с ним за город. Несколько раз за компанию брали в поле и Найду. От более опытной собаки молодняк лучше перенимает премудрости работы в поле. На первых уроках ружьё служило тому, чтобы молодой пёс привык к внешнему виду огнестрельного оружия. А стрелять стали чуть позже, приучая подросшего Рекса не пугаться неожиданной пальбы. Вначале выстрел был сделан чуть поодаль, когда собаки были заняты рысканием по низким зарослям луговых трав. Услышав выстрел, Найда стала как вкопанная, вскинула голову, осмотрелась. Рекс больше смотрел на её поведение, чем на то, что происходит вокруг. Потом стрельнули ещё раз, совсем близко. Отец с гордостью заметил: «А наш Рекс-то молоток! Не испугался».
Кстати сказать, у отца тогда было тульское курковое ружьё с горизонтальным расположением стволов 16-го калибра. Добротная машина, в самый раз для охоты на птицу и мелкого промыслового зверя, вроде зайца и лисы. Крупных хищников в наших угодьях не водилось, но по привычке отец всегда имел в патронташе две пары патронов, снаряжённых пулями и картечью. Так, на всякий случай. Вдруг нарвёшься в лесу на раненого кабана, хотя на кабанов тогда охота была вообще запрещена. И тем не менее бережёного Бог бережёт.
Выход в поле по-настоящему, на охоту также состоялся с Найдой. Учуяв, а потом и увидев перепела, она делала прекрасную классическую стойку. По команде «Пиль!» бросалась на дичь, а после выстрела не кидалась бежать напролом, а внимательно смотрела, куда падала добыча, и только по команде охотника бросалась за ней. Если это был подранок, она без труда находила его и, взяв в пасть, с гордо поднятой головой несла хозяину. За такую работу собака непременно принимала похвалу.
Это была начальная школа для нашего Рекса.
Вскоре он усвоил, что за дичью, даже если это утка и упала она в воду, надо пускаться вплавь и выносить на берег, к ногам охотника. А плавать он любил. Если вода оказывалась где-то поблизости, наш пёс непременно в неё забирался. У Рекса были отличные врождённые инстинкты. Тонкости и премудрости ремесла он осваивал легко и свою работу выполнял с азартом и старанием. Если же по какой-либо оплошности стрелок «мазал» и дичь уходила, весь его вид красноречиво показывал, насколько он расстроен и осуждает охотника за зряшный выстрел. К счастью, наш отец редко промахивался, и каждый его выстрел означал, что дичь взята, что в охотничьей сумке станет на одну птицу больше. Вид добычи Рекса настолько радовал и возбуждал, что он нет-нет да и подбежит к идущему охотнику, на какую-то секунду приподнимется на задние лапы, обнюхает ягдташ, а то и лизнёт окровавленную птицу.