На протяжении своей долгой жизни я неоднократно бывала на грани принятия решения уйти в монастырь, а медитативных ритритов отсидела немерено. Всякий раз, когда меня спрашивают, почему же я остаюсь в миру, мне приходится честно отвечать, что я слишком люблю уединение, а уход в монастырь связан с принятием именно общинного образа жизни.
Монастырь представляет собой гораздо более жесткий вариант социализации, чем обычная мирская жизнь, где у человека всегда есть возможность отдохнуть от себе подобных и даже от самого себя. В монастыре же превалирует община, нет личных интересов, а самое главное – никакой возможности остаться на минуту в одиночестве: вместе медитируют, вместе работают, вместе учат тексты, спят в одной комнате. Во вьетнамском дзен-монастыре я столкнулась с тем, что даже душевые кабинки были из волнистого мутноватого стекла: разглядеть интимные места не получится, а вот общий силуэт просматривается, поэтому ничего предосудительного монахине не сделать, даже если очень захочется.
Сложившаяся ныне ситуация напоминает мне аналогичную социализацию. Каждый год, возвращаясь с зимовки в Европе ранней весной, я просиживала дома в Петербурге один-два месяца, раз в неделю спускаясь в магазин за продуктами. Мой странный образ жизни никого не интересовал, а большинство о нем и вовсе не догадывалось. И вот теперь неожиданно по моему сценарию пошла вся страна, да и почти весь мир.
Разница только в том, что теперь моим сидением взаперти стали активно интересоваться социальные службы. Каждый день настойчиво проверяют, действительно ли я нахожусь дома и как я себя чувствую, не поплохело ли. Вежливо отвечаю, что все прекрасно, однако у них работа такая, на другой день опять спрашивают. Это было бы смешно, однако теперь дома никак не отключиться от внешних процессов. Допустим, хорошо работаешь всю ночь напролет, а днем боишься проспать проверку, решат, что сбежала. Или вот ванну не принять, не бежать же голой в пене к домофону!
Я представляю, каково сейчас большинству моих коллег с творческими специальностями, особенно тем, кто привык работать по ночам, а днем отключать телефоны. Это не только писатели, но и программисты, дизайнеры, художники и многие другие. Такое обжитое внутреннее пространство вдруг оказывается вывернутым наизнанку, и человек вынужден постоянно проецировать себя на прозрачные стены. Вот где аскеза начинается, а вовсе не от того, что поговорить не с кем. Суровое испытание публичностью настало для всех любителей уединения, больше они не одиноки в этом занятии, полностью утратив право на монополию.
Не приходится удивляться, что вдруг нашлись тысячи волонтеров, ранее не пылавшие особой любовью к людям, а профессия доставщика стремительно набирает престижность и доходность. Других вариантов бегать по улицам не предусмотрено до лучших времен. А ведь двигаться-то и вообще жить, дышать любому нормальному человеку хочется. Вырваться из клетки. Раньше я думала, что степень спрессованности людей кроме монастыря выше разве что в тюрьмах или спецназе, а ведь данную модель в считанные дни можно отработать на целых городах-миллионниках, причем не прибегая к помощи войск, за счет одной лишь социализации, мотивируя бдительность граждан друг к другу.