Между тем сердце Райны предчувствовало ожидавшее горе. Оскудела в ней душа, взалкала крепости и не обретала; слезы катились потоком, тушили зарю. Нет ей утешения от любящих; гонит от нее старая Тулла подруг ее Неду и Велику и сама утешает ее ласками холодными, словами бездушными.
Вдруг пожаловал в ее горницу нежданный гость, комис.
– О чем она плачет? ты сказала ей? – спросил он по-армянски Туллу.
– Нет, нет, и не думала, – отвечала Тулла.
Райна вздрогнула, увидя комиса: в первый раз посторонний осмелился войти к ней.
– Кто дозволил тебе вход в мои горницы, комис? – спросила она, вспыхнув.
– Отец твой, королевна, – отвечал комис тихо.
– Король, отец мой? где ж он сам? – проговорила беспокойно Райна.
– О чем плакала ты, королевна? – продолжал комис, не отвечая на вопрос Райны. – Недобрый сон видела или какие-нибудь предчувствия?
– О боже мой!.. Что ты на меня так смотришь? – вскричала Райна с каким-то невольным ужасом, взглянув на комиса, который устремил на нее черный глаз, возмущающий душу.
– Участие, королевна, – продолжал комис, – горе искупается слезами…
Взор Райны блуждал; она, казалось, искала выхода, чтоб бежать от этих страшных глаз и речей, не предвещающих добра.
– Я и сам плачу! – прибавил комис, отирая сухие глаза свои, и не продолжал более.
Как кровожадный ворон смотрел он Райне в глаза и каркал про беду. Все чувства ее онемели.
– Тулла́, – произнес он шепотом, удаляясь, – успокой королевну!
Старуха призвала на помощь себе Неду и Велику и повторила им приказание комиса. Обе они сами плакали, стараясь привести Райну в чувство. Когда Райна вздохнула, они торопливо отерли слезы свои.
Райна стала приходить в себя, взглянула на них; сначала в этом взоре проявилась живость, на устах улыбка; но вдруг Райна схватилась за голову и, как будто припомнив что-то, содрогнулась и побледнела.
– Неда, – произнесла она, – приходил комис… говорил что-то… я ничего не помню… голова кружится… призовите его.
– Призову, – отвечала Тулла, бросив строгий взор на Неду и Велику.
Неда и Велика стояли подле Райны молча и с трудом воздерживались от слез.
– Что вы такие скучные? – спросила Райна. – Неда, и у тебя как будто заплаканы глаза!
Неда припала к плечу королевны и, целуя его, чтоб скрыть выступившие на глаза слезы, отвечала:
– Ничего, королевна.
– Неда, мне никто еще не сказал, для чего был собор в отсутствии отца моего?.. Да где же он сам?..
– Говорят, что Русь идет на нас войною, – отвечала Неда.
– Да где ж король? – спросила она опять сквозь слезы. – Верно, какое-нибудь несчастье! От меня скрывают, да говори же, Неда!
– Что ж говорить, королевна, – отвечала Неда, – я не знаю…
– Комиса нет в городе, комис куда-то уехал, – сказала Тулла, входя в горницу.
– Уехал! не навстречу ли королю? пойдемте на вышку, отец мой должен же возвратиться, я хочу встретить его… он еще будет далеко, а я буду уже радоваться его возвращению…
Сопровождаемая мамой и своими подругами, Райна взошла в башню, села на скамью и безмолвно смотрела вдаль. Едва что-нибудь покажется на дороге, обоз или верховые, она вскрикнет: «Неда, это, кажется, король!» – и с нетерпением ждет приближения. Но все мечты ожидания разрушаются.
– Нет, не он! – говорит она со вздохом и шлет узнать, не возвратился ли комис.
Несколько дней прошли для Райны в тоскливых и тщетных ожиданиях. Она истомилась, изнемогла; на третий день Тулла сказала, что идет комис.
Райна бросилась к дверям.
– Где король? – спросила она и с новым трепетом и отвращением отступила от комиса.
– Он приказал… – произнес комис медленно и остановился… – Сядем, королевна… Он приказал сказать тебе, чтоб ты порадовала его душу и исполнила волю его…
– Какую волю? Говори скорее!
– Святую волю короля и отца, – произнес комис протяжно, как будто наслаждаясь истязанием чувств Райны.
– Какую же волю?
– Конечную его волю!
Райна вскрикнула; Тулла подскочила к ней и поддержала ей голову, опавшую как цветок на сломленном стебле. Глаза без слез, уста без рыданий; но каждая жилка трепетала в Райне. А комис с притворным чувством горести томил ее рассказами о смерти его.
– Несчастное событие! – говорил он. – Король, возвращаясь из зверинца, заболел и не мог продолжать пути, прислал за мной; я нашел его при последнем издыхании… В это-то время напал на нас злодей Иован… Бог спас меня как будто для того, чтоб передать тебе конечную волю отца.
Безмолвная на все бездушные утешения старухи, Райна, казалось, наконец вслушалась в них; сбросила с головы драгоценную повязку, сорвала кованой золотой пояс, сдернула с плеч саян, тканный из пурпура и золота, бросила кольца и поручни и залилась горькими слезами.
– Где комис?.. Говори мне последнюю волю отца, я ее исполню и умру, – произнесла она.
– Успокойся сперва, королевна, – отвечал комис.
– Теперь, теперь же, говори! я хочу знать!
– Мой король поручил мне заменить тебе отца, – начал комис.
– Заменить отца? так же, как она заменяет мне мать, – сказала Райна, показывая на старуху.
– Отеческими попечениями о тебе я заслужу твою дочернюю любовь.
– Не трудись же: я принадлежу теперь одному богу, он мой отец; а обитель моя у гроба матери.
– Нет, королевна, – сказал комис, – последняя воля твоего родителя изрекла союз твой с сыном моим Самуилом.
– Этого не будет! – вскричала Райна дрожащим голосом.
– Передаю тебе слова отца, его волю.
– Веди меня на могилу отца, я умолю его: «Родитель мой, отец мой! не отдавай меня людям, отдай богу!» Он смилуется.
– Кто знает, где могила его! – сказал комис.
– Не возмути неповиновением души родительской, – сказала Тулла, – будет она носиться над могилой и изнывать в жалобах на тебя, и изноет, и не свидеться тебе с отцом и матерью на том свете!
Райна зарыдала. Комис посмотрел на нее с улыбкою довольствия, потрепал старую Туллу по плечу и вышел.
– Ох, королевна, королевна, – начала Тулла, когда истощились слезы Райны, – сердилась ты на меня; а не я ли правду тебе говорила: не избежать того, что сулила судьба! Видела я сама, что сердце твое не знает еще иной любви, кроме дочерней, да не навек родители. Бог указал любить после них суженого, а уж кто суженый, как не тот, кого указала воля родительская, а воля родительская идет от божьей воли.
– Я не противлюсь родительской воле, – отвечала Райна, – а исполню ли ее – бог ведает! душа моя не лежит к Самуилу. Божьей ли и родительской воле насиловать душу мою!.. Она не обвенчается с Самуилом, в храме вылетит из тела: пусть берет он за себя бездушный труп!
– Кто ж будет изневоливать тебя, королевна! А сказать правду, и меня отдали замуж не по сердцу… плакала я, плакала, а после самой слюбилось.
Тулла торопилась утешить, уластить Райну, в которой от избытка горя измирали все чувства; именем отца требовали, чтоб она, не отлагая времени, принесла себя на жертву.
– Дайте мне время хоть выплакать слезы мои на могиле матери, помолиться за упокой души родителей! – отвечала она на все утешения и слова Туллы. Ей дозволили выход к заутрене в храм монастырский, где погребена была королева Мария. Туда сопровождали ее Тулла и Неда. В плачевной одежде стояла она заутреню на коленях перед гробом матери. Здесь только обильно текли ее слезы и облегчали душу.
Никого из прихожан не было в первый день во время мольбы ее в церкви. Но на другое утро пробрался туда один блаженный – бледный, с длинными волосами, распадающимися на плечи, в черной кошулье,[43] препоясанной веревкою тоболец[44] пастырский за плечами и с костылем в руках.
Уважение к этому роду людей было в старину так велико что им никто не осмеливался затворить двери храма.
Припав на колена и сотворив молитву, старец посмотрел на Райну и отер слезу; посмотрел на ее мамку Туллу и нахмурился. Потом подошел к Неде, встал за нею и начал молиться почти вслух:
– Господи, владыко, Царь небесный! Грешник молит тебя, не остави его посещением своим, да исхитить присущую агницу из челюстей волчьих!
Неда, стоявшая задумчиво и не заметившая появления блаженного, с испугом оглянулась.
– Молись, девушка, молись, не оглядывайся, – продолжал он. – Знаю я, о чем ты молишься: ты любишь королевну, и я ее люблю – бог нам в помощь!.. Господи, владыко, Царь небесный, да будут разум мой и рука моя орудиями благости твоей! Молись, девушка, молись, не оглядывайся!.. Есть в палатах царских слуги царские, печалующиеся о царе и роде его. Господи, помоги их печалованию! Есть между ними избранный, аки Петр, ключарь царствия небесного… Перемолви с ним, девушка, перемолви… Помолимся господу сил, да кто правосудства и премудрого промысла дело добре смысля мнит – будет, убо, будет восстание; правдив бог, и терпящим его мздодатец будет!..
Неда вслушивалась в слова блаженного, и он казался ей явлением свыше. Возвратись с Райной во двор, она пересказала ей чудо и все, что слышала. Слова блаженного проливали в душу сирой Райны какое-то утешение и надежды; но она задумалась и сказала:
– Тебе это чудилось!
– Нет, не чудилось! – отвечала Неда. – Я как теперь слышу: между царскими слугами есть избранный, аки Петр, ключарь царствия небесного… Перемолви с ним. Эти слова намекают на Обреня; я еще больше уверилась, когда он встретился нам на крыльце.
– Обрень, добрый старик, любил родителя, да чем он поможет мне? – отвечала Райна.
– А бог ведает, – сказала Неда. – Покуда нет Туллы, я выйду на крыльцо.
Неда выбежала в сени и увидела, что ключарь Обрень сидит под навесом крыльца на лавке, задумавшись. Боязливо вышла Неда на крыльцо и поклонилась ему.
– Здравствуй, Неда, – сказал он, – что скажешь доброго?
– Какие тучи ходят по небу, – проговорила Неда, не зная, что сказать.
– Тучи мимо идут, как и печали наши… Что королевна?.. ты, думаю, знаешь, что в палатах царских есть верные слуги царские, которые печалуются о царе и роде его?..
Боязнь Неды исчезла.
– Обрень, Обрень, – сказала она, – наша королевна теперь сирота! Она умрет! ее принуждают идти замуж за сына комиса!..
– Принуждают! – произнес старик гневно.
– Комис говорит, что это конечная воля короля; она не воспротивится воле отцовской и умрет!
– Злодеи! Ложь и обман! – проговорил Обрень. – Бог только слышал конечную волю короля; не убийцам, посланным от комиса, говорил он ее.
Неда содрогнулась.
– Да, Неда! но королевна после все узнает; а теперь одно ей спасение: бежать из этого царского двора, обратившегося в вертеп разбойников и предателей! Пусть королевна молится богу и положится на верных рабов божиих и царских. Ступай, покуда чье-нибудь коварное ухо не подслушало, чей-нибудь предательский глаз не проник в нашу думу.
Обрень отошел от Неды, Неда побежала в горницу королевны.
– О, верю, верю! Они, злодеи, они убийцы отца моего! – вскричала Райна, выслушав рассказ Неды. – Боже, боже, что ж я теперь буду делать?
– Одно спасение, сказал мне Обрень: бежать, королевна, бежим от злодеев!
– Нет, я не бегу! пусть убьют меня! – произнесла Райна решительно. В каком-то исступлении чувств лицо ее разгорелось, дыхание было тяжко, но светлый взор устремила она на кивот образов и пала перед ними на колени.
– Королевна! – проговорила Неда.
– Оставь, Неда, – сказала она, – я хочу молиться. Неда смотрела на одушевившееся лицо Райны, и ей стало страшно.
В это время послышался стук клюки, Неда выбежала в другой покой, чтоб скрыть от старухи расстроенные свои чувства.
– Не отмолишься! – прошептала Тулла, входя. Райна встала.
– Опять поплакала?
– Нет, что-то веселее на душе, – отвечала Райна.
– Ну и слава богу, – проговорила старуха, посматривая с недоверчивостью, – не век плакать, что пользы изнурять себя слезами, на то ли дана нам молодость?
– Да, – отвечала Райна, – я на все решилась, что будет, то будет!
– Вот видишь, бог послал и решимость: на родительскую волю всегда достанет доброй воли.
Тулла не знала, как нарадоваться перемене, которая произошла в Райне. Она считала это успехом своих чарующих речей и убеждений и даже влиянием голубиного сердца.
«Простенькая! – подумала она. – И не тебя бы мы переделали по-своему!»
Пользуясь добрым духом Райны, она заговорила было о свидании с женихом, но Райна резко отвечала:
– Нет! в плачевной одежде он меня не увидит.
– На такой час и принарядиться в светлые одежды не грех, – лукаво заметила Тулла.
– Нет! – отвечала Райна. – До вечера я черница.